Читать книгу: «Лучший друг», страница 4
IV
Пятничный вечер выдался очень насыщенным. Весь день провели братья в потугах хоть что-то разузнать про пути, по которым можно добраться до дома в Барановичах, что находился почти в ста пятидесяти километрах от их третьего этажа. Заранее извлеченный из коробки «Гриф» обнадеживающе сверкал лампочкой в сторону, в которой находился родной старый дом на руинах ядерной пустоши. Эта маленькая коробочка с экраном со временем начала очень сильно давить на них, что и стало отправной точкой долгого злоключения.
Так, запивая все это обильным количеством спиртного, Лёша копался в горах карт и составлял всевозможные планы обходов и побегов. Младший брат, в свою очередь, делал списки и предугадывал все мелочи, которые в дороге так или иначе себя могут проявить. К часу ночи у обоих уже были готовы по несколько листов выписок и «выдержанных» в хмеле, трижды переписанных конспектов. Еще полночи они потратили на выяснения отношений и постоянные упреки в сторону друг друга. Никто не мог сойтись во мнении, так что в один момент братья даже усомнились в правильности своего решения отправиться в путь, если они даже собраться вместе не могут. И кто знает, какие разногласия могут стать камнем преткновения в их будущей дороге?
Протрезвев, остаток ночи они смотрели телевизор и разгружали мозг. Популярный сериал частного производства «Черная история белой страны», что рассказывал о бандитизме и жизни местной мафии в Беларуси 2090-х, крутили всю ночь, и братья по второму кругу начали смотреть захватывающую криминальную драму, филигранно выкручивающую и выворачивающую историю кровавого диктатора наизнанку, оголяя страшные аспекты тех времен. Правда, даже такое, казалось, тяжелое и правдоподобное произведение Лёша смотрел с опаской и долей скепсиса. Так, под фирменный длиннющий монолог главного героя на фоне пыхтящего завода, к которым вернулась страна в то время, братья и уснули.
Утреннее солнце предательски забило в лицо и разбудило Егора спустя всего четыре часа сна. Он весь сморщился, поежился и лениво уперся в брата, закутанного в тонкий плед, но сон не забрал его с собой, а выплюнул во внешний мир и совершенно выбил из колеи. Он встал, сварил крепкий черный кофе без сахара, с удивлением заметив в себе сходство с полковником Аурелиано Буэндиа (хотя общего у них мало что было), а после сел за исчерченные листы. Егор впервые почувствовал ощущение, что его организм что-то попутал во время сна – все тело ломало, голова совсем отказывалась связывать мысли воедино, но сон как рукой сняло.
Так он просидел над листом, успев за полтора часа только зачеркнуть пару пунктов и обматерить на бумаге все, что только посещало его взъерошенную голову. Зависть брала его, когда он видел сопящего и сладко прильнувшего к дивану брата, с фантастической ловкостью укрывшегося от утреннего солнца двумя пальцами нависающей сверху руки. Шальная мысль разбудить его и заставить браться за работу захватила его, но Егор успокоил внутреннего демона, поняв, что и делать-то нечего уже. Оставалось лишь собираться, уповая на удачу, ведь в такой дороге не могло быть четкого плана – он всегда зависел от случая.
На улице пахло все той же городской тоской: паленый шашлык, сгоревшая резина, которую плавили в закрытых на «вечную реставрацию» дворах, вонь из заводских труб, будто бы нарочно выставленных в жилых районах и, конечно же, печальный пейзаж зеленой и грязной Свислочи, медленно текущей по своему желобу. За ней виделся кусок Троицкого предместья, который уже был больше похож на большой памятник человеческому пофигизму, нежели на исторический мемориал.
В субботнее утро на улицах совсем не было народу. Егор быстро сбежал от всего этого за территорию «золотой ветки», представляющую собой местность в виде кривого кольца от станции метро Молодежная до Октябрьской, и выбрался в более цивильные парки, все так же закрытые на «вечную реставрацию».
Придя в один из таких парков, Егор тяжело упал на траву и разлегся на ней, подняв усталые глаза к небу, частично закрытому пушистыми лапами елей и редкими иголочками, торчащими из молодых, медного цвета веток сосен. Солнце тускло пробивалось сквозь зеленое покрывало и мягко падало лучами на траву, покрытую редкой росой. Егор закрыл глаза и постарался прочувствовать все ощущения, на которые только способно человеческое тело, словно стараясь тем самым придать себе сил и побудить организм работать. Он пытался насытиться маслами природы, которые бы успокоили гнетущие мысли. На душе стало теплее, голова немного разгрузилась, и он наконец, оставаясь мысленно с папой, который был где-то далеко и которого он столько лет хотел хотя бы увидеть одним глазком, упал в глубокий и сладкий сон…
V
…Но первое, что увидел Егор после своего досыпания на влажной траве, – это не лапы елей, не ехидную морду дикой лисы или уши робкого зайца, и даже не щебечущих птичек, а бледное личико, склонившееся над ним и поднявшее в удивлении волнистые брови. У Егора перехватило дыхание, и он вскочил, упав рядом с ней и больно ударившись спиной о выпирающий твердый корень сосны. Девушка смотрела на него и держала в руках еловые иголочки. Она закусила пару штук, рассосав кисло-сладкий хвойный сок, и спросила:
– Что заставляет тебя приходить в такие места?
Егор на время призадумался, а потом ответил:
– Не знаю. Раньше я приходил сюда для уединения. Иногда рисовал, но сейчас мне очень захотелось спать, ведь мы с братом всю ночь работали над планом и смотрели телик, – он закрыл лицо руками, стараясь взбодриться после сна. Он говорил с ней впервые после того дня, и сейчас немного смущался, не мог никак найти правильные слова. – А ты какими судьбами тут?
– Я всегда сюда приходила, – девушка встала и пошла к высокой и старой сосне, под которой трава уже прилично помялась с годами. Егор присоединился к ней и увидел, что в метре от земли на дереве были нацарапаны инициалы: «В. И. Кузнецов. 14.01.2105».
Егор удивился, что никогда раньше не замечал этой миниатюрной могилки, аккуратно украшенной садиком из васильков, ромашек, клеверов и элегантного ландыша по центру. Сверху над могилой был вырезан глубокий крест, залитый чем-то темно-бордовым, который облепила грязь и муравьи. Девушка села на корточки и засунула в рыхлую землю три ромашки с корешками, заботливо вырванные с пригородных садов. Она притоптала землю вокруг и подлила водички из баночки из-под канцелярских скрепок. Интерес Егора побудил его к искреннему вопросу:
– Это твой папа?
– Ага.
Егор потерялся. Ему совсем было непонятно, что говорить в такой ситуации.
– А… Мне жаль…
– Не надо «мне жаль» твоих. Это история, которая тебя совсем не трогает, я знаю.
– Все ты уж всегда знаешь, – он сел рядом и подровнял откатившийся камешек импровизированного садика. – И все же мне интересно.
– Ты ставишь свой интерес выше моих чувств.
– Не ставлю, а просто хочу понять тебя. Я тебя не заставляю мне ничего рассказывать.
Опустив голову на ладонь, она улыбнулась и аккуратно помяла землю под цветами.
– Мой отец умер холодной зимой, стараясь выполнить поручения национальной партии по перевозке провизии и боеприпасов к линии боевых действий. Хоть он и был человеком преданным и раболепным, но всерьез его никто так и не воспринял. Как на каторге, он три дня и две ночи катал бочки, ящики и патронташи, не награжденный и ломтем хлеба за свои труды. Трехмесячная осада «золотой ветки» привела к утешительным результатам, но произошло это ценой жизни десятков, а то и сотен таких инициативных рядовых, как Виталий Иосифович Кузнецов. Никто не воспринял всерьез смерть обычного посыльного на военном фронте, поэтому труп отца так и пролежал две недели под кровавым снегом, сжимая в руке сухую кожуру от вяленой говядины, так и не подарившей ему и пары минут жизни. Его нашли после окончания боевых действий спустя три дня и принесли к нам, положив труп на пороге, даже не сказав ни слова. Мы с бабушкой похоронили его под этим дубом потому, что именно под этим деревом когда-то мой отец дал клятву небу в вечном служении господу и правителю, – она показала пальцем на крест над могилой, и только тут Егор понял, что темно-бордовая жидкость была не чем иным, как запекшейся кровью. – Тут он начал свой путь, тут же и был похоронен. Похоронен человек, проживший жизнью искренне верившего в правосудие. Возможно, его вера была напрасна, но он точно не заслужил такой участи. И пусть он был жалок, я не могла его оставить так просто, как оставила в свое время мать. Так Маша, как она думает, отдает честь погибшим, – сказала девушка, впервые произнеся свое имя.
На протяжении всего монолога Маши у Егора появлялось ощущение неправильности происходящего. Смотря на рыхлую землю с тремя политыми ромашками, под которыми покоился труп ее отца, он невольно захотел уйти отсюда поскорее и более никогда не затрагивать эту тему, от которой у всех на душе кошки скребли.
Маша еще какое-то время сидела у дерева и сжимала руками коленки. Солнце наконец выбралось из-за серых облаков и пролило единственный лучик на бледное личико в очках. Теперь Егор спокойно и безошибочно сказал себе, что она тот человек, который хранит в себе чувства, подобные его чувствам, в чем они были так похожи и что стало началом той нервозности при виде ее, которая не обошла его стороной и в этот раз. Так они еще какое-то время сидели у самодельной могилки и наблюдали за муравьями и жучками, нежно прильнувшими к ромашкам. Егор закурил свои любимые «Огни» и сказал:
– Именно поэтому ты и хочешь убежать отсюда. Как я могу помочь тебе? Что позволит тебе избавиться от гнетущего чувства этой паршивой скованности?
Маша подняла на него взгляд, и под глазами у нее блеснули кристальные капельки. Очки ее запотели, и она сняла их, начав протирать белым платочком. У Егора перехватило дыхание.
– Я не хочу вам докучать, – выдавила она. – Пусть ваш путь будет вашим же удовольствием, и вы сможете держать ответственность только друг за друга. Я поняла глупость своего поступка только недавно. Это было слишком опрометчиво, извините. Я не смею…
Егор оборвал ее и провел большим пальцем по мягкой коже лица, убрав текущую из уголка глаза слезу. Она отпрянула от него и посмотрела глазами, полными недоумения.
– Да не извиняйся ты, – Егор улыбнулся, сам не ожидая от себя таких смелых действий. – Нам даже будет приятно, если кто-то составит компанию двум братьям.
– Убери эту наивную ухмылку с лица, – строго оборвала она его. – Не неси чепухи. Твой брат запрещает это, а я не посмею больше лезть в ваши дела.
Она не смогла выдержать давления рядом с Егором и молча удалилась. Он же просидел в лесу еще минут тридцать, расположившись рядом со старой могилкой и молча рассуждая на отстраненные темы, втягивая сладковатый дым третьей сигареты. Только на природе родной страны он мог быть так мягок и добр, что и отразилось в его действиях. В голове всплыли слова Яши. Наставления друга, как это часто бывало, действовали на него положительно. Он улыбнулся и ушел домой, четко поняв теперь свою цель.
VI
Старший брат уже пришел в себя и вовсю копошился в грязном белье, холодильнике и вел беседы с тетушкой Твид, громко смеющейся сидя на их огромном диване. Совсем изголодав, Егор даже не сразу заметил это доброе морщинистое лицо. Старший брат стоял у плиты и довольно улыбался. В комнате пахло лакрицей и сиренью.
– Тетушка Розалия? Здравствуйте. Какими судьбами? – Егор подошел к пожилой женщине и крепко обнял ее.
– Ох, Джо… Устала я от деда. Мне бы молодежь чего рассказала, – она сложила руки на груди и мило улыбнулась.
– Лёша вам рассказывал о наших планах? – спохватился Егор.
– Да, – послышался голос брата. – Тетушка Розалия предложила нам помощь в подготовке.
– Я была той еще авантюристкой раньше, – ответила тетушка, едва заметно подмигнув ему. – Хотя, в таких аферах, как ваша, я не участвовала. Это очень опасно, но я бы могла вам помочь, ведь это большая ответственность, особенно если вспомнить, сколько мракобесов развелось за территорией нашего цивилизованного города, – говорила она и трясла сухим пальцем.
Тетушка Твид хорошо знала происходящее в округе. По жизни она всегда была женщиной заводной и смелой, никогда не отказывающейся от веселых авантюр. Егор и старший брат где-то час готовились и говорили с ней о многом, иногда прерываясь на минутки для обругивания тетушкой власти, но все в конце концов сводилось к ее интересным советам.
Эта женщина с первого же раза составила удобный и грамотный список вещей, нужных в походе. Она предпочитала расценивать их путешествие как поездку в лес или пешее приключение. Список вышел длинным, но очень экономным и прагматичным. После она помогла старшему брату наготовить еды, которая в походе по таким землям была ресурсом дефицитным и не возобновляемым.
Все время, пока тетушка Твид объясняла им проблемы комаров и диких пчел, их яда и онемения конечностей после укуса, что не так уж волновало остальных, учитывая другие переменные, Егор думал, как подступиться к брату и обсудить внедрение в их путешествие Маши. Возможность выдалась вечером, когда тетушка Твид ушла отдыхать, а старший брат, оправляясь от приятной усталости, сел покурить и полистать сводку новостей, каждый раз до боли в животе смешившую его своей абсурдностью.
– Лёх, есть вопрос, – начал Егор.
– Ха-ха-ха, подожди ты, – Лёша громко рассмеялся и с головой окунулся в отечественную сеть.
– Лёха, черт бы тебя побрал! Есть дело! – четко и громко сказал Егор.
Старший брат откинул мобильник и посмотрел на Егора, скрестившего руки на груди.
– Нам не так часто включают интернет! Раз в месяц я не могу почитать новости или посмотреть интернет журналистов?
– Ты смотришь этих новомодных парней, которые выкладывают видео?
– Дело срочное? Интернет скоро опять обрубят, – нетерпеливо ответил Лёша, пропустив вопрос брата мимо ушей.
– Я должен спросить тебя о Маше.
– О ком?
– О девушке, что приходила к нам на днях и с которой ты спорил.
– Боже, да что тут думать? – спросил старший брат. – Дорога долгая и опасная, а цель очень личная и интимная, так что нечего ей с нами будет делать. Скажи, сильное у тебя будет желание кусать локти, когда она откинется от шальной пули гвардейца или ядовитой пчелки, случайно пролетавшей мимо? Нет, это исключено.
Егор не ожидал, что его попытка что-то выведать будет так быстро аннулирована. Он на секунду впал в замешательство, угнетаемый суровым взглядом старшего брата, как бы намекающего, что разговор будет точно не в его пользу. Не найдя идей лучше, Егор использовал последний аргумент, которому лишь оставалось играть на чувствах:
– Я о ней узнал кое-что. Она находиться в очень прискорбном положении, которое я, почему-то, думаю, обязан исправить.
– Ты когда добрым самаритянином заделался? С каких пор это моему родному Джо приспичило помогать каким-то девушкам, коих он знает всего пару минут от силы? – говорил Лёша. – Я не считаю, что в современном мире, где каждый человек на игле – не важно какой, – стоит заботиться о каждом прохожем. Давай рассуждать здраво.
Егора захлестнуло отчаяние. Ранее такой же прагматичный и рассудительный младший брат впервые был не согласен с Лёшей. Налившись краской, он сел рядом и сказал:
– То есть, если бы Лера оказалась в такой же ситуации, ты бы оставил ее на съедение этому жестокому городу?
Лёша открыл рот, но вдруг замолчал и ничего не ответил. Его губы сжались, и он, явно с упреком, как бы давая понять, что он лезет туда, куда не стоит, сказал:
– Ты начал испытывать к ней чувства… Это очень плохо, но я, как человек, взвешивающий за и против, не согласен на такое. И Леру, будь у меня выбор, оставил бы тут. Слишком высокомерно с твоей стороны рассчитывать на то, что ее жизнь и здоровье менее важны, чем твои чувства.
– Знаешь, – даже не желая слушать дальше, сказал Егор, – а ведь она такая же, как и мы. Маша потеряла мать и отца. Отца, который честно и бескорыстно помогал другим, надеясь, что станет хорошим отцом и примерным гражданином, а потом его поглотил холодный снег войны. Этот снег закопал его на две недели, а потом окоченевший труп оказался перед дверьми двенадцатилетней Маши, так рано познавшей этот ужасный смрад, который источает смерть. Я не хочу оказывать никому медвежьих услуг, но она не дает мне покоя. Это ее и моя воля, пусть она и старается это отрицать.
– Это она тебе рассказала? – спросил Лёша.
– Да. Я ушел в парк на юге и уснул, а потом пришла она и показала мне скудную могилку с садом из цветочков, которые она сама собрала для него.
– Она отказалась идти с нами.
Егор нахмурился. Он вмиг осознал, что никаких обещаний Маша ему и не давала, но он почему-то решил, что она согласилась. Не зная, как быть в этой ситуации, он спокойно выдохнул и сказал:
– Согласится. И я сам решу, пойдет она с нами или нет.
– Что? – Лёша строго посмотрел на него и от неожиданности выронил сигарету из пальцев. – Нет, Джо. Ты пока что не готов принимать такие решения.
– Я не буду больше уповать на твои советы! Ты все еще мой брат и моя путеводная звезда, но я способен сам прокладывать себе дорогу.
– Ты хочешь, чтобы на мне висело бремя вины?! Джо, ты понимаешь, что ты делаешь?!
– Не будет на тебе ничего висеть. Просто признай уже, что я самостоятельный и самодостаточный человек…
– Да ты при ней даже себе признаться ни в чем не мог! Какая самостоятельность!? Я ее признаю, хорошо, но, когда ты столкнешься с ее смертью – я обязательно напомню об этом. Обязательно!
По спине Егора пробежал холодок, но пути назад он уже не видел. Слепая вера в свою правоту убедила его пойти против брата. Егор почувствовал, что более не будет прежней размазней, а гордо поднимет голову. Его ковбойское нутро горело, желая бежать вперед все быстрее и быстрее, по пути доказывая, что он – не пустое место.
Глава 3
Имажинист
Мои стихи из стекловолокна царапали бы уши,
Я выпадал бы из окна, чтобы пойти на ужин,
Но там бы меня, узнавая, громко вызывали
На разные дуэли, где б я всех убивал…
Ричард Семашков (РИЧ)
I
По дурацкой привычке, Егор снова на закате очередного дня ушел в себя, сжимая желтый фильтр сигареты отечественного производства в озябших от продувающей форточки пальцах. Старший брат тихо слинял на пьянку с Лерой, с которой они успели сблизиться за очень короткий срок, и с одногруппниками, а Егор справлялся с головной болью и лихорадкой самостоятельно.
С момента, как они со старшим прочитали письмо отца, прошло две недели, а смелости двинуться в путь все никак не прибавилось. За это время Лёша успешно получил звание бакалавра и еще долго думал о студенческой жизни, которую быстро рассосала работа, куда один за другим двинулись однокурсники, не видевшие никаких иных перспектив в столичной жизни. Лёша не хотел идти по их стопам, поэтому остался на неплохой работе в баре. На удивление, его пристрастие к алкоголю только играло на руку, когда приходилось заинтриговать гостя каким-нибудь интересным сортом вина или названием коктейля, историю которых порой можно было приукрасить, дабы произвести большее впечатление на гостя. Правда, когда речь заходила о приготовлении, например, коктейлей и работе с машинами, бармен из него был никудышный.
Еще когда Егор заканчивал десятый класс, он был успешно принят в контору по перепродаже бытовой техники бухгалтером, задачи коего он толком и не выполнял в силу плохой организованности конторы в целом. Уже третий год он сидел за креслом по пять дней в неделю, получая гроши и складывая их с заработком брата, дополнительно пахавшим на любых временных подработках.
Вот уже седьмой год подряд старший приходил домой уставший, шел мыться и тяжело падал на мягкий ковер, накрываясь тонким пледом и кладя под голову льняную подушку тетушки Твид, оставляя все самое мягкое из постельного брату. Егор приходил домой из офиса и замечал спящего на полу брата, оставлявшего раз в неделю на стеклянном столе пятьдесят рублей и записку: «Не скучай, братан». Его всегда это трогало до глубины души. Он укрывал старшего брата нормальным одеялом и подкладывал подушку под спину, чтобы тот не застудил себе ее, а сам съеживался на диване, коря себя за то, что не может перенести уставшего брата на нормальное ложе. Такой ритм, будто кричащий о безнадежности их положения, держался уже много лет, за исключением выходных дней.
Конечно, вся эта работа редко когда приносила удовольствие, а вкупе с монотонной учебой, где одни и те же лица мелькали и мозолили глаз так, что к концу дня хотелось содрать с него пленку и одеть новую, выходило совсем тоскливо. Иногда Лёше давали выходной на два дня, и он приходил домой, запускал телевизор и включал на нем вечное радио с музыкой для релаксации. Он подолгу лежал на диване, скуривая по пять-семь сигарет и изредка тяжело откашливался, недовольно проклиная себя за пагубную привычку всасывать эту страшную гадость. Истощенность не давала ему никакой мотивации бросить курить, взяться за роман или хотя бы попытаться направить учебу в другую сферу, ведь любое отклонение от прежнего режима дня сокращало прибыль, которая зависела от строгих работодателей.
В отличие от своего брата, что лелеял надежду разорвать порочный круг и изменить свою жизнь и жизнь младшего, Егор всегда утопал в рутине. Ему никогда и не приходило в голову, что жизнь довольно паршива и что так быть не должно. Возможно, где-то в глубине души он чувствовал, будто что-то не так, но смотря на брата, который смиренно плыл по течению и только в голове старался найти способы скрасить жизнь, он бессильно разводил руками, также забываясь в табаке и алкоголе.
Единственным утешением были кратковременные колебания атмосферы вокруг, когда на улице два мужика устроили драку, кто-то разбил бутылку шампанского в магазине, заброшенный дом скосила шальная ракета или соседа покусала собака. В такие дни можно было очень «мужественно» возмущаться, сидя на диване и находя хоть какой-то способ что-то делать.
Такой ритм жизни шел по своим рельсам под мелодичную музыку без слов, «Огни Сан-Франциско», тряпичную рубашку, серое небо, завешенное большую часть времени пепельными тучами, и алкоголь, в последнее время так часто появляющийся на полках дома или под диваном в виде жестяных банок из-под пива. По дому был рассыпан пепел, паркет протерт, деревянные балки отсырели, окна и подоконник были грязные от помета и разводов жидкости для мойки, провода залиты липким налетом и покрыты пылью, а все стеклянное испещрено царапинами или разбито (как стол, только недавно приказавший долго жить).
Все эти моменты, складывающие их быт, так или иначе закрадывались Егору в голову, пока он сидел на окне и смотрел в мелькающие огоньки машин и мотоциклов, сжигающих остатки топлива, которого хватит только на ближайшие шесть, а то и три года. Мысли словно хотели ему сказать, что пора исправлять их положение, но стоило в руке оказаться тряпочке или омывающей жидкости, как мысли о целесообразности этих действий наполняли его, и тряпочка с жидкостью отправлялись на дальнюю полку до следующего внезапного приступа.
Где-то вдали сносилось очередное здание, своей тушей уничтожая, возможно, чью-то клумбу, сарай, гараж или даже частный магазинчик. Но всем было плевать, ведь их это редко касалось. Человек, который живет без денег, бизнеса и нормального жилья, особо не задумается о таком и никогда не пойдет против системы, точно зная, что его сожрут, как птица склевывает червя, пусть даже этого червя порой приходится вытащить из твердой коры дерева.
Фильтр наконец отправился в пепельницу, и Егор дал волю ногам чуть разогнать застоявшуюся кровь.
