Читать книгу: ««Свет и Тени» Последнего Демона Войны, или «Генерал Бонапарт» в «кривом зеркале» захватывающих историй его побед, поражений и… не только. Том IV. «Вторая Польская кампания, или Роковой поход в Россию сугубо в фактах»», страница 2
Так была подготовлена засада – «казачий вентерь», условно говоря, снасть-ловушка для рыбы.
В направлении местечка Мир продвигались шесть полков конницы бригад генералов К. Турно и Д. Дзевановского польской дивизии Рожнецкого. Передовая бригада Турно из трёх уланских полков наступала на местечко Мир. Когда ее авангард, 3-й уланский полк из трех эскадронов, обнаружил казачий разъезд, тот стал отходить к местечку, потеряв нескольких человек пленными. В пылу преследования поляки ворвались в Мир, где на южной окраине неожиданно для них обнаружились основные силы Платова. К казакам, и так численно превосходившим противника раз в пять, добавились ещё и засадные сотни. Польские уланы оказались окружёнными. Часть из них смогла пробиться из окружения, а остальные были рассеяны. Казаки преследовали бежавших до д. Песочны (севернее Мира).
Вскоре два остальных полка улан (15-й и 16-й) из бригады Турно, ещё только переходившие речку Песочну, увидев остатки бегущих трёх авангардных эскадронов, преследуемых казаками, заняли позиции за плотиной реки Песчаны. Генерал Турно направил на помощь бегущим три других эскадрона. Однако и они не выдержали атаки превосходящих сил казаков и были опрокинуты. Отступающие уланы кинулись было к плотине, но часть их оказалась прижата казаками к заболоченному берегу, лошади улан завязли, и, отбиваясь, они были либо переколоты, либо взяты в плен.
Так, мажорно – для знавших толк в «подставах-засадах-заманухах» казаков и минорно – для самонадеянных поляков закончился первый день жаркого дела под Миром.
Принято считать, что в том скоротечном бою действовало более 3.5 тыс. казаков и всего лишь ок. 1.3 тыс. польских улан. Доподлинные потери бригады Турно остались неизвестны: различные источники дают абсолютно разные данные, но, так или иначе, урон явно был значительным. Польский генерал Колачковский склонялся к мысли о 200 бойцах, «выбывших из строя». А вот отечественные историки называют цифру в 8 офицеров и 348 солдат убитых, раненых и попавших в плен (6 офицеров, из которых двое – эскадронные командиры, и 250 рядовых улан).
В ночь с 27 на 28 июня к казакам подошли подкрепления из бригады генерала Васильчикова: Ахтырский гусарский, Литовский уланский, 5-й егерский полк, Киевский и Новороссийский драгунские полки. Помимо них прибыли казачьи полки Карпова 1-го, Иловайского 10-го и Иловайского 11-го. Но и вражеский авангард тоже получил усиление 2-м, 7-м и 11-м польскими уланскими полками Дзевановского.
Утром 28 июня (10 июля) казаки вновь попытались повторить свой вчерашний «трюк-маневр» – заманить противника в ловушку. Оставив Мир, Платов расположил большую часть казаков скрытно влево от большой дороги южнее деревни Симаково, рассчитывая увлечь противника отступлением частей, занимавших большую дорогу, но, на этот раз «вентерь» не дал вчерашнего эффекта.
В полдень две бригады генералов Турно и Дзевановского, с авангардом в лице бригады Турно, двинулись из Мира на Несвиж. Выступивший первым 15-й уланский полк обнаружил казачьи посты на опушке небольшого леса, через который пролегал путь. Вперёд был выслан 7-й уланский полк бригады Дзевановского. Увидев, что на них надвигается целый полк регулярной кавалерии, казаки оставили свои позиции в лесу и отступили к главным силам Платова, сосредоточенным в долине за лесом направо от дороги Мир – Несвиж. В свою очередь, Рожнецкий, обнаружив крупные силы казаков, послал гонца ускорить подход подкреплений, в том числе, бригады Тышкевича с конной батареей из дивизии М. И. Каменского.
Рассчитывая выманить врага вперед и навязать какой-то его части бой, например, передовому 7-му уланскому полку, Платов подверг его артобстрелу своей мобильной конной артиллерией. После чего на него были брошены казаки, причем, дважды. Поняв, что противник уже не тот, что вчера и вперед опрометчиво не рвется, донской атаман решился-таки на общую атаку. 7-й полк снова подвергся нападению: только теперь уже с поддержкой регулярной кавалерии – двух эскадронов ахтырских гусар. Остальные силы казаков Платова, обойдя улан слева, ринулись на позиции трёх полков бригады Турно. Их первую атаку отразили, но они на этом не успокоились и продолжали раз за разом наскакивать на противника. Упорный кавалерийский бой не утихал. Платов кроме полка ахтырских гусар, ввел в бой полк киевских драгун, и придвинул к полю сражения полк пеших егерей. Поскольку позиции передовых полков польских улан уже поредели, то Рожнецкому пришлось выдвинуть из резерва отборную роту 2-го уланского полка.
После двухчасовой кавалерийской рубки наступил небольшой перерыв, причем, обе противоборствующии стороны нуждались в подкреплениях. К Платову шли 3,5 казачьих полка Кутейникова. А Рожнецкий ожидал прибытия 1-го полка конных стрелков и полк батареи конной артиллерии. Однако подмога к полякам, так и не подошла. По малопонятным причинам, очень недалеко стоявшие от поля боя подкрепления (в 6 км – полк с артиллерией, а в 12 км – еще три полка), которые так и не двинулись на помощь своим «братьям по оружию» или, скорее, «коллегам по ремеслу».
Видя, что противник так и не получил никаких подкреплений, тогда как Кутейников уже был на дистанции видимости, казаки Платова по его команде снова возобновили бой. На левый фланг Рожнецкого – на 11-й уланский полк – сходу налетела подошедшая казачья бригада Кутейникова. Поляки не выдержали натиска усилившихся казаков, и бежали. Даже стоявший в резерве 2-й уланский полк не смог остановить лавину преследовавших их казаков. Поочерёдно его эскадроны то один, то другой переходили в контратаки, пока не были отброшены к местечку Мир.
Только теперь пришло запоздалое подкрепление из полка конных егерей с тремя пушками. Увидев это, казаки ослабили напор, а затем и отступили.
К 22 часам бой утих…>>
О польских потерях уже сообщалось, тогда как цифры русских лаконичнее и «доходчивее» всего охарактеризовал сам Платов в своем донесении Багратиону: «У нас урон не велик по сему ретивому делу…» (В общем, русские потери «остались за кадром»… Так бывает, тем более, что «победителей – не судят» — прим. моё. Я.Н.)…
Важно другое: арьергардный бой Платова задержал движение наполеоновских войск и обеспечил отход 2-й армии Багратиона к Слуцку.
Багратион смог стремительными марш-бросками благополучно обойти Минск и дойти до Бобруйска без особых помех со стороны младшего наполеоновского брата Жерома, войска которого безнадёжно отстали. Там Багратион получил приказ идти через Могилёв и Оршу на соединение с Барклаем к Витебску, где по стратегическим (еще довоенным планам?) следовало бы соединиться обеим главным русским армиям.
Однако Даву неотступно следовал параллельно Багратиону с севера, отрезая возможные пути к 1-й армии. 21 июля он уже расположился передовыми частями в Могилёве. Ещё не зная точного местонахождения Багратиона, он выслал по дороге на юг 3-й конно-егерский полк с целью разведки, который столкнулся на дороге с 5-ю казачьими полками – авангардом 2-й армии. Казаки прогнали врага до Могилёва, захватив более 200 пленных и даже командира полка. Узнав об этом, Даву немедленно выдвинул авангард на очень выгодную для обороны позицию у деревни Салтановка (прим. 10 км вниз по Днепру от Могилёва). Багратион, подойдя к Днепру в 60 километрах ниже Могилёва, 23 июля приказал 15-тысячному 7-му пехотному корпусу генерал-лейтенанта Раевского атаковать позиции Даву и по возможности овладеть Могилёвом (и даже выйти на прямую дорогу в Витебск?).
Именно здесь 11 (23 июля) произошел третий серьезный бой с начала Отечественной войны 1812 года 7-го корпуса Раевского из 2-й Западной армии П. И. Багратиона с I-м корпусом Даву.
Вряд ли Багратион верил в прорыв, так как основные силы держал возле Быхова в полутора переходах от Салтановки, но он обязан был исполнять волю царя и следовать по предписанному ему маршруту к указанному месту соединения с войсками Барклая. Надежда на успех еще оставалась, так как силы Даву ему были неизвестны, и армия Багратиона (по мнению самого Багратиона) могла его опрокинуть, если бы, конечно, противник располагал лишь своими передовыми частями.
Тем более, что с началом погони за багратионовской армией, Даву пришлось выделять часть своих войск и на другие направления (в частности на захват Орши), а также он потерял немало бойцов в непрерывных маршах в отнюдь непростых для европейца природно-климатических условиях российской империи. По некоторым данным против Багратиона у Даву могло быть в наличии то ли 12 либо 20 или даже 26 тыс. чел. Если принять на веру первую цифру, то именно она могла соответствовать численности тех 15 батальонов пехоты и кирасирской дивизии, что заняли позицию у Салтановки.
Поскольку Багратион (повторимся – прим. Я.Н.) не располагал сведениями об истинных силах Даву, то он разумно предполагал лишь связать с помощью Раевского противника боем, пока его основные силы будут переправляться через Днепр. В случае же успешного боя русские бы прорвались на прямую дорогу к Витебску, или же на хороший Смоленский тракт в Орше.
Надо отдать должное полководческому дарованию Даву (безусловно, одного из лучших в маршальской обойме «генерала Бонапарта» – Я.Н.): занятая им позиция под Салтановкой была очень крепкой, в первую очередь, за счет природного рельефа. С фронта её защищал ручей в глубоком овраге, через который по большой дороге была построена плотина из наваленных деревьев и настлан мост. С востока протекал Днепр, а местность, прилегающая к нему, была заболоченной и непроходимой для войск. На западе левый фланг французской позиции, тянувшейся до деревни Фатово, прикрывался лесом. Плотины и мосты, являвшиеся единственными доступными переходами через болотистые берега ручья, были по указаниям Даву или сломаны, или забаррикадированы. По фронту Даву поставил 4-ю пех. дивизию генерала Дессе, в глубине разместил 61-й пех. полк из 5-й пех. дивизии генерала Компана и 5-ю кирасирскую дивизию.
На рассвете 23 июля Раевский атаковал силами двух егерских полков 12-й пехотной дивизии генерал-майора Колюбакина. Французские посты были оттеснены за плотину, но взять её не удалось. Расположившаяся на высотах за оврагом вражеская артиллерия, простреливала все подходы к плотине и наносила своим прицельным огнем серьезные потери русским. Постройки в деревне были превращены в опорные пункты.
К полудню к месту боя прибыл сам Даву и взял командование войсками на себя.
Раевский поручил 26-й дивизии Паскевича обойти позицию французов слева по лесным тропам, сам же он намеревался одновременно напасть с основными силами по дороге вдоль Днепра. Паскевич с боем вышел из леса и занял деревню Фатово, однако неожиданная атака 4-х французских батальонов опрокинула его пехоту. Завязалось сражение с переменным успехом. В конце концов, французам удалось-таки остановить Паскевича на своём правом фланге. Обе стороны разделял ручей, протекающий в этом месте по окраине леса параллельно Днепру.
Сам Раевский с тремя полками пошел на французов прямо в лоб. Смоленский пехотный полк, наступая по дороге, должен был овладеть плотиной. Два егерских полка (6-й и 42-й) в рассыпном строю атаковали плотину. Так получилось, что правый фланг колонны Смоленского полка попал под очень опасную контратаку батальона 85-го полка неприятеля. Приняв смоленцев под свое прямое начало, Раевский получил ранение картечью в грудь, но в строю остался. В этот критический момент боя он лично возглавил ответную атаку, развернул колонну и отбросил французов за ручей.
…Кстати, именно этот эпизод позднее дал жизнь патетико-патриотической легенде, задевающей душу любого россиянина, о том, как генерал Раевский повёл своих сыновей впереди… солдат на врага! Достаточно напомнить, что младшему сыну Раевского – Николаше было всего-то 11 лет! Эта «легендарная» атака красочно (в меру таланта и понимания «соцзаказа» художника – Я.Н.) изображена на знаменитой картине Самокиша. Уже давно было принято считать этот «широкоизвестный факт», не более чем патриотическим вымыслом «военкоров», освещавших ход войны в патетико-патриотическом ключе в российских газетах, например, в «Северной почте» №61 за 31 июля 1812 года. Важно, что безусловный герой той войны Николай Раевский никогда не страдал приписыванием себе им несодеянного, хотя был человеком весьма желчным и как все военные был крайне ревнив до полководческой славы: «За то, чего я не сделал, а за истинные мои заслуги хвалили Милорадовича и Остермана. Вот слава, вот плоды трудов!» Но в беседе со своим адъютантом поэтом Батюшковым, он опровергал, что будто бы увлёк своих сыновей в одну из атак под Салтановкой: «…Младший сын сбирал в лесу ягоды (он был тогда сущий ребёнок, и пуля ему прострелила панталоны); вот и все тут, весь анекдот сочинен в Петербурге. Твой приятель (Жуковский) воспел в стихах. Граверы, журналисты, нувеллисты воспользовались удобным случаем, и я пожалован римлянином. Et voila` comme on e’crit l’histoire! (Вот как пишется История!)». Почвой для этой леденящей кровь легенды мог стать факт, что сыновья Раевского действительно находились при его войсках в момент сражения, а старший из них, 16-летний Александр, на самом деле участвовал в бою…
Багратион убедился в силе позиции противника. Увеличить свои силы он не мог в силу узости поля сражения и сложного рельефа. К тому же, главная цель у него была иная: не непременно разбить врага, а с помощью арьергардного боя выиграть время и дать своим главным силам выйти из ловушки и уйти на соединение с Барклаем. Помимо этого, русское командование ошибочно поверило показаниям пленных: якобы у французов в Могилёве уже не менее 5 дивизий и они ждут ещё новых подкреплений, которые на подходе.
В ночь на 24 июля Раевский отошёл от Салтановки к Дашковке, оставив сильный арьергард. Хотя по воспоминаниям французских участников того боя, если бы русские участовали более энергично и искусно (пользуясь численным превосходством, обошли бы французский правый фланг), то Даву могло бы и не поздоровиться.
Впрочем, под Салтановкой случилось то, что случилось…
В течение 24 июля 7-й корпус Раевского оставался в Дашковке. Казаки Платова переправились через Днепр и последовали к Смоленску по восточному берегу Днепра мимо Могилёва, специально (для дезинформации) показываясь на глаза французам. Даву, ожидая повторного штурма русских, укреплял позиции и не собирался их покидать. Судя по сообщениям с французской стороны, у него и сил-то, чтобы в одиночку атаковать Багратиона, на тот момент не было.
Если у Раевского вышло из строя 2.504 человек, из них убитыми 564, то по очень разным источникам в корпусе Даву могли недосчитаться от 3.400 до 4.134 человек. Впрочем, Багратион в своём рапорте царю Александру I оценил потери противника в 5 тыс. человек.
Так бывает, особенно на войне…
Тем временем, пока Раевский сражался под Салтановкой с Даву, у села Новый Быхов (ниже Быхова по течению Днепра) успели закончить возведение моста. 25 июля армия Багратиона переправилась через Днепр и двинулась к Смоленску, чтобы 3 августа соединиться с армией Барклая.
26 июля и 7-й корпус Раевского отошёл от Дашковки к переправе и последовал за основными силами Багратиона. Поскольку ретирада 2-й Западной армии была искусно прикрыта кавалерийской завесой («мелкоячеистым бреднем» – Я.Н.) из казачьих пикетов, то Даву не сразу проведал об отступлении. Когда, он, наконец узнал, то уже не имел представления о направлении отхода сил Багратиона.
Таким образом, время для преследования было упущено.
Если русские считали себя победителями, полагая успехом провал планов Наполеона отрезать 2-ю армию, то французы, в свою очередь, гордились тем, что сдержали напор Багратиона под Могилёвом.
Части корпуса Даву, переправившись через Днепр под Оршей, остановились в районе Дубровно: французский император собирался с силами под Витебском…
Еще 23 июля 1-я армия Барклая, отступая из Полоцка, пришла в Витебск. Там ее командующий хотел дождаться 2-ю армию. Однако Даву отрезал Багратиону дорогу на Витебск, и тому пришлось обходными путями двигаться на Смоленск. Не зная об этом, Барклай-де-Толли ожидал Багратиона.
Но на него уже двигались главные силы французского императора. Барклай вынужден был выбирать «меньшее из двух зол»: либо отступать дальше на Смоленск, отдавая без боя российскую землю, что уже вызывало «далекоидущий» ропот в войсках, причем, снизу доверху, либо оставаться на месте и по мере сил задержать продвижение численно превосходящего врага, пока не подойдет Багратион. Барклай решил, по возможности не вступая в генеральное сражение, затягивать время локальными боями (местного значения), пользуясь лесистой и пересечённой местностью. Впрочем, такому решению способствовала раздробленность сил Наполеона, корпуса которого шли разбросанным фронтом и испытывали большие трудности в снабжении.
1-я Западная армия русских уже пару дней отдыхала в Витебске, как весьма неожиданно для Барклая в 3 км от города по дороге Бешенковичи – Витебск (вдоль левого берега Двины) были обнаружены неприятельские разъезды, просочившиеся сквозь казачьи пикеты/заставы. А ведь арьергард его армии ожидал появления неприятеля на другой стороне Двины. Стремясь немедленно перекрыть дорогу, Барклай выслал по ней 4-й пехотный корпус графа Остермана-Толстого с несколькими полками кавалерии с однозначным («на войне – как на войне!») приказом: «Всем лечь, но врага не пропустить!!!» По мнению крайне популярного в войсках генерала-артиллериста А. П. Ермолова, знавшего толк в стрельбе по наступающему противнику прямой наводкой, чуть ли не в упор, именно Остерман с его былинным героизмом подходил для такой смертельной задачи чуть ли не лучше всех: не только профессионал высочайшей пробы, но и истинный патриот.
Основная часть барклаевской армии встала в оборону под Витебском, на позиции за рекой Лучесой, впадающей в Двину в районе Витебска. В тылу русских оставались доступные для ретирады тракты на Поречье и Смоленск.
Арьергардные силы Остермана-Толстого состояли из 4-го пехотного корпуса, двух гусарских полков, драгунской бригады и конно-артиллерийской роты. Сведения об их подлинной (а не списочной: 14 – 20 тыс.) численности очень сильно разнятся: от 6 до 9 тыс. солдат.
25 июля, находившиеся в арьергарде Лейб-гвардии Гусарский и Нежинский драгунский полки напоролись на вражеский пикет, атаковали его и преследовали в сторону села Островно (примерно в 25 км на запад от Витебска). Не доходя 8 км до Островно, они столкнулись уже с основными силами неприятельского авангарда самого Мюрата, состоящие из 1-й гусарской дивизии (генерала Брюйера) и 1-й кирасирской дивизии (генерала Сен-Жермена). У них была своя мобильная конная артиллерия, но не было столь нужной в правильном позиционном бою пехоты.
…Кстати, трёхдневные – 13 (25) —15 (27) июля – арьергардные бои между ними под Островно, во французской историографии зачастую именуются как бои под Витебском…
Завязался встречный бой (вернее, лихая «кавалерийская карусель», где все рубятся со всеми и каждый – с каждым – Я.Н), который продолжался весь день. Французам поначалу сопутствовал успех, их 8-й гусарский полк разбил 2 эскадрона русских лейб-гусар и захватил в лесу 6 орудий конной артиллерии, следовавшей в упряжках за гусарами. Стремясь «притушить» порыв французов, Остерман ввёл в бой еще один гусарский полк и выстроил войска, перекрывая дорогу на Витебск. Его левый фланг упирался в болотистый лес, правый фланг прикрывался Двиной. Русская артиллерия простреливала дорогу, нанося большие потери сгрудившейся вдоль неё вражеской коннице.
Из-за тесноты позиции и отсутствия пехоты Мюрат не мог полностью реализовать свое численное превосходство (22 тыс.?), поэтому его кавалеристам пришлось совершить несколько яростных лобовых атак. Они производились по дороге, где два батальона русской пехоты были построены по обеим сторонам дороги в каре, что делало их уязвимыми от огня неприятельской артиллерии. Русские стойко отражали атаки, неся при этом ощутимые потери.
Разные участники того побоища по-разному вспоминали, ставший потом легендарным, по-военному лаконично-доходчивый приказ графа Остермана, невозмутимо стоящего на передовой под вражеской картечью, валившей навзничь целые батальонные шеренги и нюхающего табак из табакерки, своим гибнущим от вражеского огня войскам: «Всем Стоять и Умирать!!!»
Войска Остермана атаковали врага сквозь лес, и в нем же отбивали его контратаки. Французы не могли прорвать конницей строй пехоты, русские атаки сдерживались неприятельской артиллерией. Когда, наконец к Мюрату подошла пехота – 13-я дивизия Дельзона из Итальянского корпуса Эжена де Богарне, он пустил её в сумерках через лес в обход левого фланга русских.
Во время увидев, этот опасный для него маневр врага, уже в условиях надвигавшейся темноты Остерман благоразумно отошел к Витебску на новую позицию. Опустившаяся ночь принесла ему спасительную передышку.
А на следующий день (26 июля) на смену сильно поредевшему 4-му корпусу Остермана были посланы 3-я пехотная дивизия Коновницына и кирасирская дивизия из кавалерийского корпуса Уварова. Они заняли позицию за оврагом у деревни Куковачино – здесь предстояло разгореться новому бою. Остерман ночью занял позицию позади Коновницына как его резерв, усиленный кирасирской дивизией, так и не вступившей в дело из-за сильно пересечённой местности. К Мюрату, тем временем, подошёл весь корпус наполеоновского пасынка.
С утра 26 июля бой на узкой дороге в лесу возобновился.
В то время как Мюрат нацелился на левый фланг русских, они сами удачно атаковали его левый фланг, где рассеяли батальон хорватов и 84-й полк. Мюратовский левый фланг дрогнул и обратился в бегство. Мюрат сам повёл в контратаку польских улан. Тем временем его генералы сумели остановить бегство солдат и вернуть их в бой. Позиции левого фланга Мюрата были восстановлены, а русские отошли обратно в лес. На правом фланге продвижение войск Мюрата сдерживал плотный артиллерийский огонь и овраги, стеснявшие его кавалерию. Барклай прислал на усиление арьергарда генерал-лейтенанта Тучкова 1-го с гренадерскою дивизией, к нему же перешло и командование.
Примерно в 14 часов на поле боя появился лично Наполеон, взяв командование на себя. Он повёл дело так, что уже к 15 часам его войска опрокинули русских, и их ретирада едва не превратилась в повальное бегство из-за беспорядка в командовании. Если верить запискам начштаба 1-й армии генерала А. П. Ермолова, (человека сколь геройского лично, столь и ершисто-ехидного по отношению к «коллегам по ремеслу» – Я.Н.): генерал-лейтенанты Коновницын и Тучков 1-й (одинаковые в чинах!) просто-напросто не нашли общего языка в условиях самого сложного вида боя – арьергардно-ретирадного – вот и возникла в отступающих войсках неразбериха.
В общем, «на войне – как на войне»…
В результате к вечеру противник приблизился к Витебску, но утомленный боем, остановился для передышки и разведки, выйдя с лесной дороги на оперативный простор.
Получив донесение об отходе своих арьергардных сил, Барклай стянул все свои войска под Витебском в единое место и приказал сломать мосты с правым берегом Двины. Рассказывали, что он вроде бы собирался дать решительное сражение врагу, чтобы задержать его продвижение и соединиться со 2-й армией Багратиона. Его армия уже заняла позиции за рекой Лучесой, упираясь правым флангом в Двину и закрываясь лесом на левом фланге.
Однако рано утром 27 июля в лагерь Барклая примчался гонец от Багратиона с извещением, что того нечего ждать под Витебском, поскольку в силу непреложных обстоятельств он уже двигается к Смоленску. К тому же, пленные известили русских о появлении самого Наполеона с его основными силами, а это означало что у противника могло быть по меньшей мере 150 тыс. войск против примерно 75 тыс. русских. 1-я Западная армия немедленно переменила позицию, перейдя с берегов Лучесы на дорогу на Бабиновичи, т.е. стала готовиться к отходу на восток – к Смоленску, хотя продолжала всецело создавать видимость у противника подготовки к генеральному сражению.
Для прикрытия ретирады, 27 июля арьергард Барклая возглавил генерал-майор граф Петр. П. Пален 3-й со свежими войсками: 3—4 тыс. пехоты, 4 тыс. кавал. и 40 орудий. Он встал на позицию в 8 километрах от Витебска за деревней Добрейка, имея в тылу реку Лучесу.
Его войска сражались с 5 часов утра 27 июля и до 15 часов, после чего отступили за Лучесу, где незадолго до того находились позиции основных сил армии Барклая.
Потом очевидцы этого боя с обеих сторон в своих мемуарах (Клаузевиц – у русских и граф Сегюр – у французов) независимо друг от другах сошлись во мнении, что вялый натиск наполеоновских войск на относительно слабый русский заслон следует объяснять стремлением Бонапарта основательно подготовиться к генеральному сражению, намеченному им на следующий день и на который по всем предварительным признакам явно был готов Барклай. Наполеон даже приказал в 11 часов утра прекратить атаки на Палена 3-го, чтобы иметь возможность проинспектировать поле предстоящего сражения, а также подтянуть отставшие корпуса.
Вроде бы Наполеон даже обратился к Мюрату с оптимистично-задорной фразой: «Завтра в 5 утра взойдет солнце Аустерлица!»? Действительно его войска накануне с высот могли наблюдать развёрнутую русскую армию на берегах Лучесы. Но после того как под покровом ночи русские сменили позицию, они уже не могли видеть всю армию Барклая, а лишь выставленный на всеобщее обозрение максимально растянутый по фронту заслонный отряд Пален 3-го и, тем самым, продолжали верить в намерение русских отстаивать Витебск.
В 13 часов 27 июля 1-я Западная армия Барклая очень тихо двинулась тремя колоннами в Смоленск, о чём противник долгое время не догадывался. Лесистая местность и заслон Палена скрыли отход основных сил Барклая, о котором Наполеон узнал только на следующее утро, т.е. уже 28 июля.
В трехдневном сражении под Витебском русские потеряли ок. 3.764 человек, из них убито 827, в том числе, генерал-майор Модест Матв. Окулов. Наполеоновские потери принято оценивать как равные русским (3.704, из них 300 пленных), у них тоже был убит военачальник высшего звена – дивизионный генерал Руссель.
Бонапарт не мог понять, куда исчезла русская армия. Преследовать её он тоже не мог. Генерал Бельяр на вопрос Наполеона о состоянии кавалерии ответил лаконично и доходчиво: «Еще 6 дней столь изнуряющего марша, и кавалерия исчезнет».
3 августа обе главные русские армии соединились под Смоленском.
Тем самым был достигнут первый стратегический успех: Наполеон не смог разбить их по отдельности, а так же дать победное генеральное сражения на границах России, т.е. не углубляться в ее необъятные просторы, что всегда и всем было чревато непредвиденными последствиями, зачастую, роковыми.
В войне наступила небольшая передышка.
Обе стороны приводили в порядок войска, утомлённые беспрерывными маршами в суровых природно-климатических условиях российской империи (в то лето царили страшная жара, засуха и «прочие прелести исконно русского бытия» – Я.Н), особенно для непривычных к ним наполеоновских солдат из Западной и Центральной Европы.
В Витебске Наполеон сделал остановку для отдыха войскам, расстроенным после 400 км наступления. Рассказывали, что раздосадованный затягиванием Русской кампании, Наполеон вроде бы бросил кому-то из своих свитских: «Здесь я остановлюсь! Здесь я должен осмотреться, дать отдых армии и организовать Польшу. Кампания 1812 года закончена, кампания 1813 года завершит остальное». Здесь он долго колебался между выбором: остаться зимовать на захваченной территории и продолжить войну в следующем году, или же следовать за постоянно ускользующей русской армией вглубь необъятной российской империи.
С надеждой решить кампанию одним генеральным сражением Наполеон сделал выбор в пользу преследования русских. 13 августа, французский император пошел дальше на восток – на Смоленск.
Тем временем прояснилась обстановка на правом фланге наступающих вглубь России основных сил Великой армии Наполеона.
Там оперировала 3-я Обсервационная армия русских генерала от кавалерии Тормасова, чья численность очень сильно разнится: от 25 до 35 и даже (по штатному составу) 45—46 тыс. солдат и 160—164 орудия. Часть ее сил, возможно, располагалась в гарнизонах Белоруссии и севера-запада Украины. Именно она защищала от Австрии и герцогства Варшавского юг Белоруссии и северо-запад Украины.
В тоже время с началом войны 33 (?) -тысячный австрийский корпус Шварценберга прикрыл от армии Тормасова правый фланг Наполеона, разместив вдоль границы Белоруссии с Украиной гарнизоны по линии Брест – Кобрин – Пинск протяжённостью в 170 км. Поскольку в Австрии своему командующему дали негласные инструкции не усердствовать и не удаляться далеко от границ, то поначалу противостояние между русскими и союзниками французского императора ограничивалось манёврами, стороны наблюдали друг за другом, не вступая в бои. 17 июля Тормасов получил приказ от военного министра Барклая-де-Толли воздействовать на правый фланг Великой армии, вклинившейся в Россию.
Так сложилось, что барклаевский приказ удачно совпал с перегруппировкой войск в стане противника. Французский император отзывал австрийцев на главное направление, вместо них послав VII-й 17-22-тысячный (данные разнятся) Саксонский корпус Ренье/Рейнье. Наполеон ошибочно недооценил силы 3-й армии, полагая, что корпус Ренье сможет сдержать русских до подхода к Тормасову Дунайской армии Чичагова из Молдавии.
…Кстати, повторимся, что первоначальный план Бонапарта подразумевал «блиц-криг», т.е. молниеносную кампанию – неподалеку от западных российских границ разбить в генеральном сражении две главные Западные армии русских (1-ю Барклая и 2-ю Багратиона) и понудить русского царя униженно молить о срочном мире…
В результате получилось, что Тормасов напал именно в тот момент, когда австрийцы уже отвели свои войска, а саксонцы ещё не заняли полностью оборонительную оперативную 170-километровую линию Брест – Кобрин – Пинск. Сначала по плану следовало взять Брест, уже потом – Кобрин.
Русский полководец выделил пять кавалерийских полков (в основном, драгунских) для охраны границ России со стороны союзного Наполеону герцогства Варшавского. Затем стянул наличные силы к Ковелю, разделив армию на пять частей, каждая из которых получила свою конкретную задачу.
Согласно тормасовскому предписанию, генерал-лейтенант Остен-Сакен остался в Луцке прикрывать тылы, генерал-майор Ламберт с двумя егерскими и двумя кавполками двинулся к Бресту, а генерал Щербатов 24 июля занял Брест. Одновременно генерал Мелиссино со всего лишь одним кавполком и батальоном пехоты 25 июля выбил отряд саксонцев из Пинска в 170 км от Бреста и своей активностью ввел в заблуждение Ренье об истинных намерениях Тормасова. Сам Ренье с главными силами находился возле Янова, примерно посередине между Кобрином и Пинском, в состоянии некоторой растерянности, не в силах определить направление главного удара русских и их силы.
