Читать книгу: «Путь Эливена», страница 6

Глава 10

Морак шёл медленно, останавливаясь после каждого шага и вскидывая своё уродливое лицо на каждого из воинов, выстроившихся перед входом в тронный зал. Он торжествовал, о чём говорила его довольная ухмылка. Ровный строй пикинёров оставался непоколебим, хотя в глазах воинов и читалось удивление. Этот карлик вышел от владыки своими ногами, а не со стрелой в шее, волочимый за ноги, оставляя кровавый след за собой. Когда Морак поравнялся с последним воином, то вытянул перед ним свою грязнуб руку и усмехнулся.

– Можешь называть меня Мой хозяин. Не отходи от меня ни на шаг, и я забуду мои старые обиды. А теперь скажи мне своё имя, чтобы я мог в любую секунду окликнуть тебя.

– Косс…

– Не расслышал, наклонись поближе ко мне и повтори.

Воин наклонился к самому уху карлика и затаил дыхание, чтобы не задохнуться от вони заживо гниющей плоти. Не в силах сдерживать рвотные позывы, он сморщил нос, готовясь повторить своё имя, но внезапно получил сильную затрещину.

– Косс, Мой хозяин! – выдохнул он, быстро распрямился и уставился на стену.

– Это совсем другое дело. Дай мне опереться на тебя, чтобы мы совершили один удивительно интересный обход. Ты уже знаешь, чего я хочу? Вижу, что нет. Это плохо, ты должен знать все мои желания задолго до того, как я тебе сообщу о них.

Морак уцепился рукой за локоть Косса, отогнул указательный палец этой же руки и выставил его перед собой.

– Вперёд. Я хочу проверить, как вы тут устроились, будет ли мне удобно. Хотя, не так. Покажи мне своё жильё, мне не терпится его посмотреть.

Косс не посмел возразить этому горбуну. Что за властью он оказался наделён после встречи с Хобинхором, ещё предстояло выяснить, но сейчас он не мог этого сделать, не рискнув потерять голову.

Уродливые тёмные коридоры, многократно переходящие один в другой, сменялись небольшими залами, выдолбленными в скале за многие поколения живших здесь людей. В каждом таком зале небольшое отверстие наверху давало немного света, которого хватало только на то, чтобы не раскроить себе голову. В стенах отверстия, ведущие в более мелкие пещеры – комнаты, отличались лишь занавесками, которые кое-где отсутствовали совсем. Тихие разговоры, редкие стуки какого-нибудь инструмента, плач ребёнка, иногда стон больного стекались в общий зал и делали его чуть оживлённее, чем ночью. Не было в этих звуках лишь одного – искорки жизни, которая давно уже покинула это место. Мрак сковывал движения, слабость скапливалась в теле и всё чаще желание выйти из убежища и взглянуть на небо умирало, так и не появившись.

– Сколько у вас людей? – проскрипел Морак.

– Их давно никто не считал, Мой хозяин. У нас четыре сотни воинов, многие из них служат владыке, чтобы прокормить семью. Три последних года унесли жизни пяти сотен нашего народа, особенно много смертей в эти дни. Пищи мало, вода уходит, приближаются холода.

– Жизнь бесценна, когда за неё нечем платить, – усмехнулся карлик, сплюнув под ноги. – Я устал, где твоя нора? Или ты задумал какую-то хитрость, признавайся!

Косс с трудом поднял руку и показал на одну из занавесок. Оттуда доносилось тихое детское бормотание, которому вторил ласковый женский голос.

– О, это чудесно! Проводи меня туда. Хотя, не сейчас. Этот проход, куда он ведёт? Какие нелепые украшения, кто повесил эти безделушки над входом?

– Там источник, Мой хозяин. Он почти иссяк, наши жёны так выражают ему благодарность и просят прощения.

– Какие глупые, ну пойдём, веди меня к нему, – сквозь зубы процедил карлик и впился в плечо Косса. Воин не выразил никаких эмоций, терпя этого уродца, но был рад тому, что удаляется от знакомой занавески.

Узкий проход в скале вскоре вывел к углублению в полу, края которого были выложены ровно обтёсанными камнями. На небольшой глубине блеснула вода.

– Раньше она доходила почти до края кладки, а теперь её совсем мало. Иногда вода исчезает совсем, её приходится ждать несколько дней.

Морак взял сосуд с фитилём из рук Косса и посветил вниз, но тут же вернул обратно. Последний раз он видел своё отражение, когда его кожа была здорова. Сейчас его лицо предстало перед ним в другом виде. Красные пятна на грязных щеках, потрескавшаяся кожа, ввалившиеся глаза и грязные седые волосы имели меньше шансов изуродовать это существо, чем его рот. Тонкие чёрные губы не находили себе покоя, они то складывались в непроницаемую завесу, то растягивались в огромной ухмылке, но чаще всего принимали форму трубки, словно их хозяин раздувал огонь в погасшем очаге. Его глаза при этом грозили вырваться из орбит, будто подчёркивая сильное удивление или внезапный приступ боли. Морак огляделся и заметил черпак, висевший сбоку каменной кладки. Он приказал Коссу зачерпнуть воды и подать ему.

– Хмм… удивительно чистая вода, – заявил Морак, причмокивая и бурля ей в горле. Однако, вместо того, чтобы выпить всё, он вылил содержимое себе на голову, не снимая капюшона, растёр грязь по лицу и швырнул черпак, выражая крайнее недовольство. Осколки с глухим звоном разлетелись по сторонам, Морак снова сложил губы трубкой и уставился в темноту подземелья. Из кожи на щеках струилась кровь, открылись старые засохшие раны, испуская зловоние и слабо пульсируя в полумраке.

Но что-то другое кроме привычной боли привлекло его внимание. В том углу, куда улетел черпак, что-то вздрогнуло, сорвалось и убежало в темноту многочисленных трещин и лазеек в скале. Морак вытянул палец в том направлении и затряс им с таким усердием, что мог бы выколоть воину глаз, если бы не был короче того в два раза.

– Это…т…ч…, что это, я тебя спрашиваю!

Косс старался сохранять спокойствие, хотя было заметно, что он напрягся и приготовился схватить ближайший камень.

– Грумы, Мой хозяин. Они живут в этих скалах и чувствуют себя превосходно. Им не нужен свет, чтобы передвигаться в своих норах, которых намного больше, чем у нас.

– Почему вы до сих пор не избавились от них? Как ты думаешь, что этот зверь тут делал, если не пил нашу воду?

– Они не подходят к источнику, тут хоть и неглубоко, но выбраться из колодца будет сложно. Да и нападают они очень редко, только если не нарваться на грума, ослеплённого ярким светом. С ребёнком он справится легко, но бессилен против камня, так как его голова очень мягкая.

– Чем же они питаются, если не человеческим мясом?

– Этого мы не знаем. Их кожа покрыта грубой и скользкой шерстью, глаз почти нет.

– Ничего ты не знаешь! Зато я знаю точно, что камни в их рацион не входят. Уводи меня, мне нужно отдохнуть.

Морак бесцеремонно занял лежанку Косса, доведя до ужаса его жену и дочь, когда заявил о своих привилегиях хозяина. Его грязный вид, наглые манеры и нестерпимая вонь заставили Соли, жену Косса, прижать маленькую дочурку Нут к груди и накрыться с головой грубой накидкой. Слабый свет, струящийся из трещины в потолке, разделил и так небольшую комнатку на две половины. Однако Соли казалось, что этот грязный карлик присутствует везде, даже в самом дальнем углу, где стоит старая метла. Ужасный запах был повсюду, через некоторое время он проник под накидку и начал сдавливать нос Соли. Больше терпеть она не могла, сдавшись без боя, схватив Нут, она выбежала из комнаты и уткнулась в грудь Косса, стоявшего возле входа. Беззвучные рыдания и слабые удары кулачком в плечо мужа, это всё, что она могла сделать в сложившейся ситуации.

– Потерпи, моя Соли. Мы что-нибудь придумаем. Его жизнь скоро прервётся, я видел раны на лице, они уже не затягиваются. Иди к Онури, она тебя обязательно приютит, пока её сын Пенничел в походе. Вот, возьми это.

Косс протянул небольшой мешочек, затянутый тонким ремешком, и повешал его на плечо Соли. Он долго смотрел в глаза, полные слёз, после чего притянул к себе жену, крепко обнял и поцеловал в лоб.

– Тут лепёшки, вам на первое время хватит. Не хорошо проситься на ночлег, не имея ничего в руках.

– Косс, но где ты их взял? У нас никогда такого не было, эта роскошь нам не по силам, ведь так?

– Я обменял это на свою секиру. Прежняя, сломанная когда-то, теперь в этих ножнах, об этом знаю только я. Если я не смогу защитить этого уродца, то не стану жалеть и о своей смерти, – сказал Косс, произнеся последние слова шёпотом.

Соли гладила мужа по груди, пока тот не остановил её ладонь своей. Она поняла без слов, что пора идти, сделала несколько шагов и скрылась в тёмном проходе.

На следующий день возле пещеры Косса стал собираться народ. Как это случилось, он не мог понять, но мальчишки, мужчины, даже старики стояли под лучом света, тихо переговаривались и выясняли очерёдность. Что их привело сюда, какой вестник нашептал им всем, что нужно собраться здесь в это время, он не знал. Что изменилось за те пять минут, пока он отсутствовал на своём посту, он мог только догадываться, но судя по поведению прибывающих людей, что-то произошло ещё ночью.

А произошло вот что. Мораку не было никакого дела до сна, он мог не спать по несколько дней. Его мозг был болен не меньше, чем кожа, поэтому того полубредового состояния, в котором он пребывал постоянно, хватало для отдыха, как и для зарождения немыслимых идей. Он ворочался на жёсткой лежанке, бегло перебирая губами все известные ему гримасы боли и злобы, но внезапно его рот застыл в виде трубки, а глаза принялись пугать метлу в дальнем укромном углу комнаты. Зафиксировав какую-то мысль в голове, он притаился и стал вслушиваться в звуки, доносящиеся из коридора.

Косс окликнул мальчишку, шмыгнувшего по коридору, попросил постоять несколько минут вместо него, а сам решил ненадолго отлучиться. Как только звук его шагов стих в узком коридоре, Морак вынырнул из-за занавески и притянул мальчишку к себе за шиворот, не обращая внимания на его лицо, будто тот съел сырое мясо дохлого скакуна.

– Послушай, я дам тебе совет. Ты будешь иметь много еды, воды и ирония, если станешь служить мне. Приводи мужчин, желающих изменить свою участь и не погибнуть от голода в ближайшее время. Передай им, что второго такого шанса у них не будет. Я богат, а скоро весь ироний Марса будет моим. Хобинхор умирает, скоро я буду править убежищем, всеми убежищами, моим великим царством!

Морак трясся, с трудом внимая собственным словам. Его величие, созданное в воспалённом мозгу, не позволяло так откровенно общаться с простым оборванцем, к тому же ещё и столь юным. Он отшвырнул мальчишку и быстро скрылся за занавеской. Когда Косс вернулся, паренька уже не было. Оставалось только надеяться, что карлик не заметил его короткого отсутствия.

Когда гул голосов уже не мог быть незаметным и потребовал вмешательства, Косс решил спросить у толпы, в чём причина их утреннего собрания.

– Прошёл слух о хорошем вознаграждении. Только полный дурак не будет думать о завтрашнем дне. Сказали приходить сюда, вот мы и пришли.

– Я ничего об этом не знаю, можете уходить.

– Неет, постой командовать. Ты не знаешь, так я знаю. Ты свободен пока, а там посмотрим, – заскрипел голос из-за занавески.

Косс не смог возразить, да и глаза его закрывались сами собой. Он ушёл по коридору, выбрал первую попавшуюся пустую пещеру и уснул прямо на полу. Вскоре появился Морак. Он выскользнул из комнаты, вызвав неожиданную реакцию у собравшихся. Им вдруг показалось, что за их спинами крадётся какая-то тень, не исключили даже то, что это мог быть грум, решившийся напасть сзади. Кто-то уже потянулся за камнем, но так и застыл в нелепой позе. Мальчишка говорил, что этот уродец сильно воняет, но что это карлик, он сказать забыл.

Морак ухмыльнулся, показывая пальцем на того, кто хотел схватить камень, и закивал головой.

– Вот ты, такие мне нужны. Отойди пока в сторону. Ты, ты, ты…

Он обошёл всех, глядя снизу-вверх и тыкая грязным пальцем в грудь некоторых из толпы.

– Все, на кого я указал, прошу, – он сделал жест рукой, приглашая войти в комнату. – Остальных прошу пока освободить это место. Я дам знать, если вы мне понадобитесь.

Вода уходила не только из этого источника. Из шести только лишь три позволяли утолить жажду, остальные будто испарились. В отчаянии люди копали и долбили вглубь, пытаясь найти следы ушедшей воды, но так ничего и не добились. Иногда кто-то из племени возвращался, чтобы копать глубже, но мёрзлый грунт и камни не поддавались ни заступам, ни секирам, а искателя воды уносили под вечер. Часто он уже не вставал на ноги, холодный воздух в яме сковывал дыхание и забирал из тела последние силы.

Остывало всё, пещеры, камни, русла ручьёв. Вода не могла пробиться сквозь замёрзшую поверхность, просто не успевала сделать это, поэтому замерзала в пути или уходила глубже. Кто-то пытался наскрести мёрзлых камней и песка, разогреть всё это на огне, но лишайник, дающий этот самый огонь, тоже иссяк.

Морхуны, даже то небольшое количество, что стояло в загоне, умирали один за другим. Их мясо складывали под прессы, рубили на полосы, сушили, запасали, но смысл этих действий постепенно угасал. Что стоят запасы мяса, если оно практически несъедобно без воды и васхры, урожай которой в этот раз погиб совсем. Нападения на караваны стали бессмысленными, так как торговля между общинами почти не велась. Кодбанов становилось всё меньше, пещеры пустели, но не только смерть способствовала этому. Некоторые смельчаки собирали свои скромные пожитки и уходили в ночь. Редко кто знал, куда идти, лишь единицам удавалось попасть в убежище другого племени, но их или убивали тут же, или они получали приют и в скором времени умирали от воспаления кожи и глаз. Но оставшиеся в убежище кодбанов смельчаки не могли знать о судьбе тех, кто ушёл раньше их. Они таили веру в душе, что им удалось дойти до цели и обрести счастье.

В тёмных пустующих коридорах звучало эхо, которое рождалось само собой, то ли от падения камня с потолка, то ли от пробежавшей тени одинокого грума. В такие коридоры уже никто не ходил по одному. Отбиться от одного зверя было не сложно, но всё чаще грумов замечали стаями, и они вели себя довольно смело. Иногда грумы даже не собирались убегать при виде света, а на брошенный в них камень отвечали ворчанием и тявканьем.

Грумы выходили из своих нор, расположенных ниже убежища кодбанов, но никто так и не обнаружил их лазейки. Однажды они забрались в одну из пещер и вытаскали весь запас мяса, засушенного на зиму. Женщина, муж которой был в походе, с ужасом наблюдала всё это, а несколько грумов стояли возле её лежанки и шипели, угрожая накинуться в случае отпора.

Помещения оставались холодными даже в сезон тепла. Влага, скапливающаяся на стенах и дающая жизнь корням васхры и семирды, в этот раз так и не появилась. Огонь всё больше становился роскошью, доступной лишь немногим. Те, кто считал счастьем иметь хоть какую-то одежду, уже всё решили для себя. Они будут жечь всё, что у них осталось, чтобы хоть как-то согреться.

Глава 11

Эливен хотел остаться в этом месте навсегда, на этом песке, который ничем не отличался от всего остального мрачного пейзажа. Никто другой не смог бы сказать, что это место особенное или странное. Оно не было отмечено никакой возвышенностью, даже от воронки не осталось и следа. Совершенно ровная песчаная гладь до самого горизонта, ничего не обещающая пустыня.

Эливен вспомнил мать, отца, он не знал, встретится ли с ними, когда пустыня развеет последний его выдох. Он не хотел ничего знать. Маттис умер, он должен был жить, именно он. Та фраза из пяти слов, он смог повторить её так точно, что даже прошлое подчинилось его голосу, открыв перед ним двери. Эливен не искал себе прощения, он знал, что ради его спасения Маттис сделал шаг на синий круг. Зная уже тогда, что погибнет, медлил, оттягивал момент, но сделал тот шаг. Ради него, Эливена. Маттис вытолкнул его из песчаной западни, а теперь он, Эливен, лежит на этом песке и хочет ускорить свой конец.

– Форио, гоа…гау…ду… – пытался он извлечь те звуки через нос, но так и не смог вспомнить слов. Его грудь кольнуло что-то, Эливен просунул руку под рваную рубаху, чтобы скинуть надоедливый камень, но замер. Медальон, медальон Маттиса, всё, что осталось от доброго друга. Солнце, встающее над вершиной горы, испускает лучи. Эливен закрыл глаза и снова вспомнил, как барахтался в той мутной воде под скалой, когда Маттис смог вытащить его. Он готов был отдать свою воду, не давал упасть и сгинуть, спас его ценой своей жизни, а теперь это лишь горькие воспоминания.

– У Маттиса есть мать, она ещё жива. Ради неё он пошёл сюда, а погиб ради меня. Теперь и я могу погибнуть, но ради чего? Ради собственной слабости?

Эливен спрятал медальон под рубаху, поднялся на ноги и пошёл вперёд. Направление его совсем не волновало, он знал, что не сможет дойти даже до той крохотной скалы на горизонте, так зачем же выбирать? Вскоре его босые ноги стали оставлять кровавые следы на песке и камнях, но ему это было безразлично. Он выбирал место, где сможет упасть, но каждый раз заставлял себя пройти ещё немного дальше. Вот и скала почти рядом, она не так мала, как представлялась раньше, скоро он сможет достать её рукой. Там будет то место, где он сядет и зажмёт в руке заветный медальон в последний раз.

Эливен не успел прикоснуться к скале. Всего несколько шагов отделяли его от цели, но в глазах потемнело, ноги подкосились, и он упал. Время, которое тянулось для него болезненно долго эти несколько часов, совсем остановилось. Он не знал, жив он или уже нет, день сейчас или ночь, но он не ошибался, приняв эти сияющие образы за своих родных. Это были его мать, отец, а тот, что стоит немного в стороне – Маттис. Они улыбаются, протягивают руки и зовут к себе, но Маттис совсем не рад этому. Его движения рук выражают нечто другое, как будто он держит в них что-то большое, но видимое только ему. Он легко подбрасывает это вверх, после чего проводит рукой вокруг, словно приглашая Эливена оглядеться. И вдруг вокруг стали появляться люди, их становилось всё больше и больше. Скоро их стало так много, что остались различимы только головы, они были везде, куда не посмотришь, тысячи, миллионы.

Эливену показалось странным, что Маттиса это совсем не пугает, наоборот, его лицо сияло от счастья. Он вдруг наклонился, поднял горсть песка и стал высыпать его, медленно, тонкой струйкой. Песок не падал, он застывал в воздухе, а его крупицы складывались друг с другом, образуя непроницаемый щит. Внезапно песок стал терять цвет, песчинки в щите становились прозрачнее и крупнее, превращаясь в камни, сквозь которые пробивался солнечный свет. Он больно ударил в глаза, отчего Эливену пришлось зажмуриться.

Он понимал, что это был сон, его последний сон перед тем, как тьма навсегда завладеет его телом и разумом. Но странное ощущение того, что его волокут за ноги по песку, дали усомниться в том, что это конец. В подтверждение этому он услышал голоса, раздававшиеся в какой-то другой, чужой для него реальности.

– Хатуэлл, осторожней. Стаум, возьми его за руки, иначе мы разобьём его голову раньше времени. Этот парень нужен нам живым.

Два расплывчатых тёмных пятна появились на фоне ослепительного неба. Ещё одно оказалось чуть сбоку, оно быстро приблизилось, после чего в глазах снова потемнело.

– Подержите его, ребята, я завяжу мешок на голове. Он приходит в себя, незачем ему нас видеть.

Шёл третий день, кодбаны непрерывно следили, всматривались в горизонт, но уже не рассчитывали увидеть что-то, кроме красно-жёлтой убийственной пустоты. Им удалось расширить убежище, теперь оно могло вместить даже морхуна вместе с повозкой. Пологий спуск в яму позволял заходить скакуну внутрь убежища запряжённым. Воду экономили, хотя каждый из воинов понимал, что это их последнее задание. Назад пути нет, если только…

И это произошло. Пенничел чувствовал, что ждать стоит, кто-нибудь появится, он даже знал направление, в котором нужно смотреть. Он в первый же день выкопал себе небольшую нору возле скалы, чтобы видеть пустыню по ту сторону. На третий день он заметил точку, которая медленно двигалась к скале. Пенничел ждал. Он не видел смысла бежать в том направлении, если точка сама приближалась, постепенно увеличиваясь в размерах. Однако, ко всем остальным чувствам, включая радость победы, примешивалось ещё что-то. Оно приходило иногда, особенно в последнее время, накатывало волной и снова отступало. Чувство стыда, вины, самообмана, какой-то ошибки, которую ему навязывают, заставляют совершать. Вот их цель приближается к скале. Это человек, потому что больше никто не может тут появиться. Если сложить все «за» и «против», то можно с уверенностью определить, что это один из племени плантаторов, тем более именно их тут и выслеживают. Нет никакой ошибки, как и обмана, но что-то не даёт расслабить мышцы, почему ему стыдно?

Этот скиталец идёт, но он умирает. Сколько он уже не пил? Ранен ли он? Ясно лишь одно – солнце его доканает, так почему же не пойти ему навстречу, не взять скакуна и не погрузить бедолагу в повозку? Пенничел не мог этого сделать. Эти чувства были новыми, они нападали исподтишка, ломали его. Помочь врагу? Но он никогда этого не делал. Сотни смертей знал его клинок, но спасти врага он не посмел бы.

Когда скиталец упал прямо перед убежищем Пенничела, тот вздохнул и принял это как дань его затронутому самолюбию. Это была месть за то, что в ту ночь кучке плантаторов удалось скрыться. Теперь воин мог шевелиться, его мышцы расслабились. Его сбежавшая тогда жертва сама приползла к нему, в его силах решать, жить этому оборванцу или нет.

– Заносите его в укрытие, пусть оживёт немного. Уходить будем ночью.

Пенничел развязал мешок на голове пленника и приподнял передний край. Ни одного звука не издали плотно сжатые потрескавшиеся губы. Он помнил этот голос, что приказывал убивать в ту ночь, и его люди убивали. Хозяин этого голоса проткнул секирой Фрому, его отца. Очередь за Эливеном, ждать уже недолго. Он неохотно рассуждал, куда будет входить лезвие, много ли крови осталось в теле, будет ли он кричать или сможет вытерпеть все муки молча, стиснув губы, как сейчас. Но внезапно его мысли обрели другой оттенок. Меха кожаной канистры коснулись его губ, холодная и нежная вода просилась внутрь, и Эливен не выдержал. Он пил, пил, несколько глотков чистой воды рушили его планы забыться навсегда. Мысли понеслись чуть быстрее, Маттис, мать Маттиса, медальон, люди, великаны, синий круг, песок…

– Ну что, очнулся? Хатуэлл, поправь его мешок.

Воин слегка затянул верёвку, которая держала мешок под подбородком, показал кивком головы на ноги пленника и задал командиру немой вопрос. Тот не стал долго размышлять, лишь кивнул в ответ и лёг в дальний угол. Последние сутки он не сомкнул глаз, но теперь решил дать себе волю, закрыл глаза и мгновенно уснул.

Эливен очнулся от болезненного забытья благодаря толчку в плечо.

– Эй, просыпайся, выдвигаемся.

Встать на ноги оказалось не так просто. Опереться на руки не получилось, так как они были связаны за спиной кожаным ремнём. Попытка встать на колени привела лишь к приступам боли в ногах. Показалось странным, что он ощущал свои ступни обутыми в сандалии. Его ощущения не обманули, но вместо сандалий один из воинов команды Пенничела замотал их лоскутами, оторванными от длинных одежд, взятых в поход с избытком.

Эливен понимал, что любое непослушание с его стороны приведёт к смерти, поэтому решил попробовать встать ещё раз, но снова оказался на коленях. Через мгновение его подхватили под руки и посадили в повозку.

– Тебе лучше лечь, мы накроем тебя, иначе ты замёрзнешь. Путь не близкий, береги силы.

Повозка мерно скрипела, отражая все впадины и камни на свой корпус. Морхун шёл быстро, как будто знал, что возвращается в родной загон. Знакомые звуки, доносящиеся из клюва скакуна, успокаивали и умиротворяли. Никто не разговаривал в пути, чтобы не тратить тепло, только откуда-то из темноты спереди доносилось «крха, крха, крха…». Терпеливое животное самостоятельно выбирало себе дорогу, повинуясь инстинкту. Скакун шёл туда, где он когда-то вылупился из яйца, где его перья на спине аккуратно разглаживал морхун-отец, а ласковые руки женщин щекотали под его крыльями, чтобы взять немного пуха для ниток.

Ночь ещё не отдала свою власть, как показалась знакомая воинам скала. Высокая стена, утыканная тёмными амбразурами, была будто вогнута внутрь. Если подойти ближе и приглядеться, станет понятно, что эта вогнутость стены создана искусственно. Её тесали сотнями лет, пристраивали выступы по краям, но не для того, чтобы она казалась гостеприимной гаванью для путника. Любой, кто посмеет подойти слишком близко к воротам, будь то простой торговец, разведчик или предатель, он вряд ли сможет покинуть это место, не отдав самое ценное, что у него есть. Из каждой бойницы торчало остриё стрелы, самострелы были направлены на площадь перед входом, не оставляя ни единого пятачка для спасения.

Полукруглая площадь, словно чёрная пасть чудовища в темноте, давала возможность развернуться и уйти, но у команды Пенничела была другая задача. Они не раздумывая пересекли черту, после которой стали мишенями для десятков самострелов, соединённые между собой бечёвками спусковые крючки объединялись в сложную систему натянутых шнурков, сходящихся к главному посту. Громкий голос в темноте заставил вздрогнуть не только Эливена, но и самых закалённых в боях воинов, включая командира. Малейший провал, одно неловкое движение, и бежать будет некуда. Веер из стрел пронесётся над площадью и настигнет каждого, кто оказался в этой каменной пасти.

– Стой! Дальше пути нет. С чем пожаловали? – раздалось из чёрного отверстия над воротами. Стены отразили голос и усилили, направив зловещий вопрос прямо в центр полукруглой площадки.

– Это я, Пенничел. Со мной мои люди. Окрой ворота, мы устали и замёрзли.

В воздухе прокатился еле заметный гул, похожий на тихий смех, как будто закрытые ворота вдруг ожили и по-своему восприняли слова воина.

– Ты кто угодно, но не Пенничел. Я держу руку на спусковом шнуре, у тебя ровно секунда, чтобы назваться и не повторить ошибки.

– Смотри не перепутай, шнур с пятью узлами от закладки с камнями. Твой тот, что с четырьмя!

Тишина повисла над площадью, смех улетучился также внезапно, как и начался.

– С нами тот плантатор, которого разыскивает владыка. Он ждёт нас, и я не думаю, что ты продержишься дольше, чем мы, если дёрнешь шнур.

– Но мне сказали, что вас больше нет, пустыня убила вас! Прошло столько времени.

– Открывай ворота, пока не поздно.

– Придётся подождать!

Но ждать не пришлось. Звон пластин, висящих за спиной караульного, заставил его подпрыгнуть на месте. Он уставился на шнурок с четырьмя узлами, который выпустил из рук за мгновение до этого. Если бы он продолжал его держать, то Пенничел и его команда были бы уже мертвы, да и караульному пришлось бы сложить голову. Он стоял и не шевелился, будто боялся сделать неверный шаг. Звенящие пластины – это плохой знак, сигнал «оттуда». Если шнурок начинал дёргаться и заставлял их звенеть, нужно повиноваться, идти и не надеяться на возвращение.

Другой караульный, один из отдыхающей смены, чуть не сшиб окаменевшего дежурного, этим выведя его из оцепенения.

– Пускай! Что ты медлишь! Хобинхор… он в гневе, – кричал вновь прибывший, и тут же сам кинулся к колесу, приводившему в движение лебёдку. Ворота медленно пришли в движение. Вход в скале открылся, в чёрном проходе замелькали огоньки фитилей, готовые светить в лицо каждого вошедшего. Решение принимал Пенничел, он поднял руку и хлопнул ладонью по крылу морхуна, тот дёрнул повозку и потащил её внутрь.

– Снимите с него мешок, – приказал караульный. – Таковы правила, ты сам об этом знаешь.

Командир кивнул головой, и один из воинов снял мешок. Пенничел стоял так, что Эливен не видел его лица, зато пленник был как на ладони. Светловолосый юноша, ничем не отличавшийся внешне от людей из племени кодбанов, слегка бронзовая кожа, начинающие формироваться мышцы рук и ног, всё то же. Но что-то было в этих синих глазах, в этом отрешённом взгляде, в выражении лица. Это не страх, не ужас и не безразличие, но что? Ненависть и презрение, желание убить врага? Нет, этого тоже не было.

Командир оторвал взгляд от глаз пленника. Ступни, кровавые лоскуты, но и они не смогли объяснить этого странного спокойствия, смирения, выдержки. И тут Эливен поднял глаза и спокойно посмотрел на караульного, как будто делился с ним частичкой себя, вот так, просто, ни о чём не задумываясь. Караульный отвёл взгляд, но тут же замахнулся рукой и хотел было ударить пленника по лицу за его неслыханную наглость. Второй раз за последние несколько минут он испытал шок и оцепенение. Руку перехватила могучая ладонь Пенничела, он сжал её так сильно, что лицо караульного стало коричневым, а глаза чуть не вылезли из своих орбит.

– Не советую тебе этого делать. Кто ты такой, чтобы принимать решение, когда я рядом? Ты, вероятно, заметил, что моя команда уже зашла в убежище? Этот пленный принадлежит владыке, он сам решит, что с ним будет. В отличие от тебя, потому что твою участь я могу решить прямо сейчас.

Эливен даже не вздрогнул, он лишь спокойно перевёл взгляд на Пенничела. Теперь он знал, кому принадлежит тот голос, который запомнил на всю жизнь. Командир отряда не стал скрывать своего лица, тем более после этого происшествия в этом уже не было смысла. Их глаза встретились. Нет, этого не может быть! Этот юноша слишком молод, чтобы иметь такой взгляд. Синие глаза таили в себе мудрость, как будто им было много лет. Не отрешённость, а участие, не ненависть и злобу, а любовь и доброту.

Пенничел сдавил руку караульного ещё сильнее, после чего с силой оттолкнул его в сторону.

– Идём, нас ждёт владыка. Пусть всё решится как можно скорее.

Повозка проехала ещё немного и остановилась. Дальше была лестница. Двое воинов приподняли пленника под руки и помогли спуститься вниз. Возле нижних ступеней стоял один из стражников Хобинхора, с трудом скрывая нетерпение и страх.

– Поторопитесь, он ждёт вас!

Вся процессия повернула в боковой проход и медленно двинулась в сторону тронного зала.