Читать книгу: «Дева Дракона», страница 2

– Ну что ты, моя ягодка, – ласково мурлычет бабуля, крепче прижимая меня к своей пышной груди, – всё будет хорошо, – она двигается из стороны в сторону, гладя меня по спине, – мама любит тебя, хоть иногда и не показывает этого. Она же заботиться о тебе. Работает ради нас. А то, что бурчит иногда, так это от тяжёлой судьбы, – щебечет старушка, продолжая укачивать меня в своих объятиях.

Едва ли я замолкаю, но остаюсь на страже. Внутри бушует ураган. Сердце вот-вот пробьет путь от груди к позвоночнику. В животе повисло тяжёлое молчание. Я больше не голодна, но чувствую, как тошнота приближается к горлу. Я сглатываю, в надежде заглушить рвотные позывы.

Бабушка замечает это и все также тихо шепчет:

– Я уеду через два месяца. Мы ещё с тобой хорошо повеселимся. Я скопила денег, потому эти два месяца ты работать в поле не будешь. У тебя новая задача, – она продолжает водить тёплыми, немного даже жаркими, руками от шее к копчику, – будешь учиться моему мастерству. Будем вместе помогать деткам появляться на свет.

Я чувствую улыбку бабушки и мое сердце замедляет ход. Целых два месяца вместе с бабулей! Быть может все и не так плохо. За эти два месяца я докажу ей, что она точно не сможет поехать без меня. Я способная! А когда это произойдет, то мне и не придется оставаться наедине с матерью. Пусть лучше она поживет одна, может тогда поймет насколько мы с бабушкой важны для нее.

Буря внутри утихает и мой живот напоминает о голоде. Он издает рык, похожий на драконий. Никогда не слышала рык дракона, но должно быть он именно такой: важный, жаждущий и грубоватый.

– Давай обсудим все за завтраком? – догадывается бабушка и помогает мне подняться.

Я утираю красное опухшее лицо и иду наружу, чтобы снова умыться. Холодная вода, как нельзя кстати, поможет справится с последствиями утренних новостей. Дойдя до бочки, я замечаю мать, стоящую в нашем маленьком, скромной саду. Она и бабушка сажали его вместе. Многие деревья были выше меня и ежегодно давали плоды яблок, слив, нектарина, смородины. Но несколько саженцев винограда были посажены мной совсем недавно, вот-вот готовясь дать первые веточки сладкого зеленого лакомства.

Мать садиться рядом с ним и разводя листья, рассматривает набухшие ветки. Я уже всё проверяла: в этом году мы получим как минимум три скромные веточки винограда. Я горжусь, что Стоян – так я ласково назвала куст – принесет свою лепту на наш обеденный стол. Бабушка уже хвалила мои садовые способности.

Опуская руки в холодную воду, я продолжаю коситься на мать. На ее лице я замечаю довольную ухмылку. Это она так радуется винограду или отъезду бабушки? Лучше не думать слишком много. Мое лицо резко погружается в воду, чтобы отпустить все мысли. Вода дождевая и нетронуто чистая. Пару капель попадает за шиворот и я невольно содрогаюсь. Дрожь помогает сбросить все догадки о будущем и очередная волна голода накрывает с головой.

– Не думала, что в тебя там бездонная дыра, вместо живота, – смеётся бабушка, когда я беру в руки очередной пирог. На тарелка остается меньше половины, но меня никто не останавливает. Да я и сама чувствую, что это точно последний.

– Спасибо, бабуль, – томно и тяжело дыша я откидываюсь на спинку жесткой скамьи, – ты лучшая. Таких вкусных пирожков я в жизни не ела.

– Подхалимка! – насмешливо вскидывает руки старушка, – ты мне такое уже раз десять говорила.

– Так я и не вру, – сонливо выдавливаю я, – каждый раз они все лучше и лучше. Ты должно быть колдунья! Навела на меня чары, а теперь причитаешь, – хихикаю я и бабушка игриво треплет мои волосы.

Я замечаю усталость в ее уже потускневших глазах и стыдливо вспоминаю, что она давно не отдыхала. Во время родов не поспишь, дорога хоть и длинная, но такая крутая и бугристая, что поспать удастся едва ли десять минут.

– Мадам Антонина, – все также игриво, но с нотками вины шепчу я, – Королева отдала приказ о вашем немедленном отдалении от королевской кухни в свои покои. Приказ не подлежит обсуждению и должен быть выполнен в ближайший час!

Хохот бабушки разносится по всему дому. Она вытирает руки о, замазанный мукой, фартук, развязывает его и так же смешливо даёт ответ:

– Повитуха Антонина услышала приказ ее Величества Королевы Велии. Она немедленно начинает исполнение и надеется,что Королева позаботиться о немытой посуде, – она кивает в сторону, затем чуть тише дополняет, – ваше Величество только постарайтесь не разбить посуду.

Мой смех проносится по кухне и я довольно киваю головой:

– Сладких снов, бабуль!

– И ты приляг со мной, – вдруг предлагает она, – я как-то уже и забыла когда мы просто валялись на кровати вместе. Ты так быстро вымахала. Уже выше меня скоро будешь! – ее глаза сияют трепетом, любовью и благодарностью. Таких глаз я не видела нигде и ни у кого. Они всегда смотрели на меня только так.

Еле как умостившись на односпальной кроватке из дуба, я уткнулась в руку старушке. От нее пахло спиртом и травами. Где-то на самых последних нотках аромата я учуяла чабрец – мой и бабушкин любимый чай. Бабушка Тоня как обычно запела колыбельную и я быстро задремала.

Глава 3 – Завтрак

Я сижу в каюте, вертя карандаш в ладонях. Вернувшаяся память поставила все на свои места. Однако в груди все тот же немой вопрос.

За что?

Я знала, что мать ненавидит меня, но никогда не думала, что всё настолько плохо. Стоило бабушке уехать, как от меня избавились, как от старой половой тряпки. Бедному карандашу не повезло, когда в комнате раздается щелчок: в моих ладонях осталось две половинки.

Я не успеваю даже удивиться, как в каюту входит Дипак. Он представился после пожара. Его имя прозвучало странно и даже неуклюже, но мужчина-пень поделился, что родился в Воздушных землях и всё встало на свои места. Я кивком приветствую его. Пень не садится, а остается стоять в дверях.

– Нас позвали на завтрак.

Я не успеваю ничего ответить, как Дипак уходит прочь. Мне приходится почти бежать, чтобы успеть за его широким шагом. Мы преодолеваем три этажа прежде, чем в глаза ударяет яркий свет. Я жмурюсь, прикрывая лицо ладонью. Пахнет свежестью и морем. О борт ударяются слабые волны. Они игриво плескаются, заигрывая с кораблем. Со всех сторон звучат голоса. Слышу перебранку между двумя юношами, девичий хохот у бортов корабля, чуть дальше беседуют взрослые. Среди них сразу примечаю знакомых надоедливый голос. Кажется, что где-то я его уже слышала, но отмахиваюсь от размышлений, ускоряя шаг за пнем. Он ведёт меня к тому же балкону, с которого мы вчера спаслись. В свете дня это оказывается похоже на террасу без крыши. Видела такие у пары богачей.

Семью маленькой Линды я замечаю сразу. Ее мать сидит в кресле, держа в руках книгу. Отец прислонился к перилам, вдыхая морской воздух, пока его дочь кружится по палубе, во что-то играя и с кем-то разговаривая. Она то кланяется, хитро ухмыляясь, то высокомерно поднимает подбородок, копируя манеры дам. Я сдерживаюсь, чтобы не засмеяться и нелепо улыбаюсь.

Когда нас замечают, то семья откладывает дела, приглашая присесть. Только сейчас замечаю длинный стол, застеленный белой скатертью с вышивкой. Такую стелят только в праздники. Живот громко урчит, когда вижу запеченную рыбу, горшочек с супом, нарезку фруктов по цветам радуги, лепешки, а возле края стоят яркие пирожные. Я сглатываю слюну. Никогда не ела ничего подобного, но часто слышала, как дети богачей рассказывали о неповторимом вкусе лакомства. Ноги подкашиваются, но Дипак ловко подхватывает мою руку, игнорирует мой взгляд, и ведёт к столу. Он садится возле меня, когда как отец семейства усаживается в начало, а жена и дочь справа от него и напротив нас.

Адама я узнаю сразу. Бывший возлюбленный матери постарел: морщины возле глаз, губ, на лбу, но эти морщины другие. Они добрые, будто после несколько десятков тысяч улыбок. Его огромная ладонь накрывает сразу две руки жены. Оба смотрят на меня, не скрывая слез в мягких взглядах.

– Велия, – голос Адама наполнен лёгкой дрожью, – наша семья благодарна тебе за спасение Линды.

На секунду я туплю взгляд, в голове вспыхивает образ матери, но голос девочки вытаскивает меня наружу. Я ловлю ее взгляд на себе:

– Ты сразу показалась мне хорошей, – произносит она, вспоминая о нашей первой встрече, – прости, что врезалась в тебя.

Я смутно помню наше столкновение. Кажется, что это было очень давно. Я лишь кротко киваю и молчу. Дипак, как и я, таращиться на стол, не смея начать. Адам замечает это и двигает в мою сторону тарелку с пирожными:

– Всем приятного аппетита, – он берет вилку и аккуратно разделывает свой кусок рыбы, продолжая говорить, – могу я узнать, почему ты здесь? Я точно помню, что видел тебя с Линдой.

Девочка отрывает глаза от тарелки и вскидывает голову в сторону отца, но не получив от него даже намека на желание поговорить, возвращается к фруктам. Я молчу, поглядывая на жену Адама. Что она думает о том, что их дочь названа в честь моей матери? Разве это не кажется ей странным и неловким?

– Она же твоя мама? Вы очень похожи, – продолжает говорить он так, словно ничего не произошло.

Я морщусь, когда к горлу подступает изжога. Люди никогда не умели делать комплименты. Запихиваю в рот кусок хлеба и медленно жую. Я не трогаю вилку, а умело управляюсь руками. В деревне мы не часто ели рыбу, но временами из соседних поселений, где есть озера, нам привозили ее на продажу. Бабушка закупалась почти ведром, приговаривая о пользе. Мясо рыб мне нравилось. Оно было мягким, хоть и костлявым.

– А что насчет отца? Ты едешь к нему? – в глазах главы семьи сияет прозрение, а я сдерживаюсь, чтобы не встать и уйти прочь.

– Я никогда не знала отца, – с набитым ртом отвечаю я, почти выдавливая мерзкие слова, – мне не доводилось встречаться с ним.

Жена Адама замечает мое недовольство и первая кладет руку на ладонь мужа, едва качнув головой. Я не подаю виду, но в глубине души благодарна ей. Однако настырный мужчина продолжает валить вопросами:

– Не видела отца? Какое горе…, – он качает головой, – но что о нем рассказывала мать? Сколько помню, Линда всегда рассказывала мне обо всем. Она была болтушкой.

Она была болтушкой…

Мне какое дело до его старых воспоминаний? Грудь сжимается от обиды. В горло не лезет даже пирожное. Я оглядываю стол, когда живот отзывается недовольством. Утренний голод утих, оставив место злости и негодованию. Зачем вообще этот завтрак? Только для того, чтобы вспомнить того, кто был со мной так жесток? Пусть едет к своей драгоценной бывшей возлюбленной и спрашивает ее сам.

Моя пауза с ответом затягивается, а потому даже маленькая Линда косится в мою сторону. Мне приходится завязать ленту на шее потуже, чтобы не выплюнуть рыбу и ответить:

– Нет. Мать ничего не рассказывала, – пару секунд мнусь, понимая как одиноко звучит мой ответ и вру, – она много работала, чтобы прокормить меня. У нас не было времени на разговоры.

Выдыхаю, когда мой ответ удовлетворяет Адама и он замолкает. Мужчина утыкается в свою тарелку, убирает кости в сторону, даже подносит небольшой кусочек ко рту, как вдруг кладет его назад и вновь поворачивается ко мне:

– А семья отца? Они не заботились о вас?

Я сдерживаю порыв накричать на мужчину, сжимая ладони. Чувствую быстрый ритм сердца и силюсь, чтобы не убежать в слезах:

– Нет. – мой голос звучит откровенно грубо.

Только глупец бы не понял, что его собеседник на взводе. Даже Дипак откладывает трапезу и кидает недовольный взгляд на Адама. Я чувствую, как его массивные кулаки стали тяжелее. Однако отец семейства тонет в своих размышлениях, позабыв обо мне. Он съедает несколько кусочков рыбы, вытирая уголки губ салфеткой. Затем тянется к фруктам, разламывает кружочек апельсина, пробует его на вкус, а когда сок касается его языка, то вскидывает брови, поворачиваясь в мою сторону:

– Тогда куда же держит путь такая красавица?

Я выплевываю очередной кусок рыбы, который так усердно чистила от костей. Этому кусочку не повезло. Все взгляды снова обращаются в мою сторону. К горлу предательски подступает ком. Ладони с грохотом падают на стол и служат опорой, когда я встаю. Отряхиваю одежду, затем еле слышно кидаю, что наелась и иду прочь.

В печь этого козла.

– Она едет навестить знакомых, – слышу суровый голос Дипака и мысленно говорю спасибо.

Мне с трудом удается различать повороты, когда я почти лечу в свою каюту. В ушах пульсирует, ладони сжаты. Мне хочется вернуться и заставить Адама съесть салфетку. Глаза мутнеют из-за слез, когда в голове плывут воспоминания о бабушке и матери. За что они так со мной? Старушка скорее всего и не знает, что я теперь здесь.

Спускаясь на этаж ниже, я не замечаю темную фигуру, на лету врезаюсь в чью-то грудь. Взгляд проясняется. В длинной черной мантии предо мной стоит юноша. Его темная кожа в тусклом свете лампы кажется почти черной. Я торопливо извиняюсь и ухожу прочь, чувствуя пристальный взгляд на спине.

И какого дракона он таращится?

Вбегаю в каюту, падаю на кровать и ругаюсь в подушку. Бранные слова заполняют комнату, а я впервые в жизни чувствую облегчение. Азарт накрывает меня с головой, я отстраняюсь от подушки и ругаюсь уже без ограничений. Будь я дома, то бабушка уже вознаградила бы пару десятками подзатыльников. “Даме ругаться не пристало”, – любила повторять она. Но какая же я дама? Да и мать никогда не скупилась на ругательства. Почему же мне нельзя?

Я хожу по каюте, проклиная Адама, в моментах желая ему запора и тяжёлых родов. Если бы мужчины только могли рожать… Когда злость утихает, я вздрагиваю, замечая фигуру в дверях. Переминаясь с ноги на ногу, в проходе стоит жена моего обидчика. Она неловко улыбается и молча просит разрешения войти.

Мне легче. Злость улетучилась, а на смену ей пришел стыд. Я чувствую, как лицо заливается краской, но даю той разрешение. Женщина садиться на стульчик и первые секунды между нами разливается тишина. Я кидаю взгляд на ее черные волосы и вспоминаю о Глебе. Эта птица меня недолюбливала. Теперь же я видела эти повадки в моей гостье. Я даже не знаю ее имени.

Красавица хмыкает и наконец говорит:

– Я пришла, чтобы извиниться, – она заглядывает в мои глаза, – Адам часто слишком болтлив. Ему кажется, что он не делает ничего плохого, но ты уже видела итог. – на ее губах ухмылка.

– Всё нормально, – вру я, – это не ваши проблемы.

– Меня зовут Брай, – женщина тянет мне свою бледную руку, – думаю, что нам стоит знать друг друга.

Ну точно Глеб номер два. Такая же наглая.

Я упрямлюсь и не тяну пожать руку в ответ. Только складываю их на груди и ворчу:

– Что вам нужно, Брай? Я не хочу ни с кем говорить прямо сейчас. Я уже сказала, что всё со мной хорошо. Уходите, пожалуйста.

– В моем мире меч и посуда могут быть равны. Они сделаны из одной стали, но прошли разные пути, – продолжает говорить она, не желая уходить прочь, – он просто не прошел тот огонь и удары, что прошла ты.

Я поднимаю глаза и встречаюсь со зрачками женщины. В ее бледные серые глаза не проскальзывает ни один лучик света. Они кажутся холодными.

Мне нечего ей ответить. Я сжимаю губы и вяло опускаю плечи. Одна сталь, но разные удары? Что она хочет сказать? Я не успеваю спросить, что Брай имеет ввиду, когда она снимает с шеи кулон. На металлической круглой потертой пластине выцарапаны две закорючки в виде изогнутой линии и запятой. Она кладет мне его в ладонь и сжимает его.

– Если настигнет беда, то покажи его людям и они помогут тебе, – шепчет она, – пусть это будет платой за спасение моей дочери, – встаёт и идёт прочь, но я ловко хватаю ее запястье.

Я вижу потерянность на ее лице, но где-то в глубине души чувствую фальшь. Эта женщина всё понимает. Она не та, за кого пытается себя выдавать. Мысли не успевают обдумать решение, когда я выпаливаю:

– Пусть платой за спасение маленькой Линды станут ваши уроки. Научите меня сражаться. Я знаю, кто вы…

Глава 4 – Кобыла

Прошлое:

Два месяца пролетают незаметно. Я просыпалась в пять, умывалась и шла на пробежку. Когда возвращалась домой, то завтракала в беседке и открывала учебники. Вместе с бабушкой мы изучали все тонкости работы. Во время обеда мы вместе готовили что-нибудь сытное, дожидались мать и ели.

На настоящих родах мне удалось побыть только единожды. Я смотрела на боли, которые испытывала жена рыцаря Земного Королевства и вновь убеждалась, что детей я не хочу. Мне приходилось бегать за чистой теплой водой, менять кровавые простыни, а потом просто смотреть и ждать. И если в моих глазах был страх и слезы, то лицо бабушки я впервые видела настолько серьезным, но добрым. Она успокаивала роженицу, гладила ее по спине, животу, временами пела тихие колыбельные, успевала приготовить отвар для облегчения боли. Желание становиться повитухой у меня почти исчезло, но больше я ничего не умею.

Временами даже за столом мы продолжали говорить о работе. Бабушка Тоня рассказывала о случаях во время родов, учила заботиться о детях и делилась тайнами легкого материнства. У нее не было детей. Во время своих первых родов в семнадцать лет, она потеряла первенца из-за ошибки повитухи. Так она нашла дело всей жизни. Сбежала от нелюбимого мужа и его семьи, стала путешествовать и набираться опыта. Все это помогло ей научится читать, а спустя время изучить книги, которые прежде казались ей глупостью. Из них ей удалось узнать много секретов успешных родов. Например, она узнала, что в Драконьих семьях используют машины для облегчения рождения малыша. Таких она по сей день не встречала, но продолжала верить, что сможет.

Время шло и об ее навыках начали говорить люди. Многие обеспеченные семьи спешили к бабуле сразу, как только узнавали о беременности. Она давала советы и детки всегда рождались здоровыми и крепкими.

Бабушке Тоне обещали богатства и статус, но она брала лишь малую часть, которой было бы достаточно для пропитания. Она не выбирала кому помогать: богатые или бедные – все равны перед смертью. Так в одной из своих поездок она нашла мою маму, приютила и позволила остаться в своем доме. Подробности мне почти не рассказывают.

***

Я распахиваю глаза из-за болей в животе. Солнце еще не взошло, но снаружи уже светло. Значит, что сейчас где-то 4 часа утра. Еще рано для подъема, но из-за недуга спать не хочется. Мне приходится приложить усилия, чтобы откинуть одеяло и безмолвно взвыть от боли. Любое движение отзывается колющими иглами в области живота ниже пупка. Я оглядываю простынь и почти плачу. Кровь. Пятно в два раза больше моей ладони покрывает кровать.

– Неужели началось? – хныкаю я, встаю и тянусь взглядом за спину проверить заднюю часть ночной рубашки. Мои догадки верны. Бабушка рассказывала про женское кровотечение. Хотя мне уже шестнадцать, я надеялась, что этот момент будет позже или вообще никогда.

Заглянув под кровать, я вытаскиваю свернутое одеяло, в котором нахожу простыни. Бабуля покупала их раз за разом. Затем иду наружу и опускаю руку в бочку. На удивление вода приемлемо холодная. Я бы даже сказала немного теплая. Зачерпнув ее ведром, я смываю с себя кровь, возвращаюсь в комнату и заматываю пах. Этот день мне точно придется провести дома. Ничего другого мне и не остаётся. Боли напоминают о себе с большей силой и я складываюсь в шарик, обхватив живот немного холодными руками.

Я просыпаюсь снова, когда солнце залило комнату, но происходит это из-за низкого, свирепого, но сдерживаемого голоса:

– Какого черта ты лежишь и не помогаешь бабушке? Уже обед! – рычит мать.

Я приподнимаюсь на локти, мысленно прощупывая собственной тело на наличие боли и кривлю рожу, когда десятки игл вонзаются куда-то изнутри живота. Мать игнорирует меня, продолжая нависать и ждать ответа.

Я набираюсь решимости и отвечаю:

– У меня красные дни. Все тело болит. Мне стоять тяжело, поэтому уснула, – мой голос холодный, подобно матери.

Она отмахивается, но я замечаю на ее губах еле уловимую ухмылку:

– В мое время это не было поводом для лени, – чуть мягче произносит она и уходит прочь. Я смотрю ей вслед и мои ладони сжимаются в кулаки.

“Почему она такая дрянь?” – промелькивает в голове то ли из-за хамства родной матери, то ли из-за недуга.

Я ерзаю на кровати, чувствуя слабость, но все никак не могу заснуть. Приподнимаясь на локти, я кривлюсь от боли, сжимая зубы и хмуря лоб, делаю рывок, встаю на ноги, делаю шаг и входная дверь распахивается. В комнату входит раскрасневшаяся бабушка и ахает, когда видит меня.

– Ягодка моя, какого фига ты встала? – она поспешно подбегает ко мне и, чуть ли не подхватывая, возвращает меня в кровать. Я делаю попытку встать, но ее сильные руки блокируют мои старания и я заваливаюсь на подушку, кряхтя, а затем выдыхаю – лёжа болей почти нет.

– Только отдых и ещё раз отдых! – до доброму ворчит бабушка, – ты же знаешь все тонкости менструации. Почему сама повитуха нарушает правила?

– Как ты узнала? – на моих губах появляется мягкая улыбка.

– Как это МНЕ, – восклицает она, – ТВОЕЙ БАБУШКЕ не знать этого о любимой внучке? Мы же семья.

Мать не знала.

Внутри почему то всё ненадолго сжимается от обиды. Я вжимаюсь в кровать и кладу ладонь на руки бабули. Она отвечает мне такой же теплой и легкой улыбкой.

– Бабушка, расскажи где ты нашла мать и что произошло, – выпаливаю я, даже не надеясь на ответ.

Бабушка молчит и думает. Ее глаза неуверенно уходят в сторону, она нерешительно кривит губы, но затем произносит:

– Твоя мама никогда не рассказывала подробностей. Но я встретила ее по дороге из Лунного Королевства, когда возвращалась домой. Она умирала от голода, – на глазах бабушки появляются слезы, – ее тело было покрыто ссадинами, синяками и гематомами. Деньги украли, а что еще сделали мне и представить сложно.

Неужели надругались?

Быть такого не может. Я знаю как сильна мать и как одним ударом может выбить всю дурь. Она тренируется и временами намеренно вступает в тренировочные бои с мужчинами. Уж за кого, за кого, но за мать я не переживаю.

– Я приютила ее, потому что никогда не оставлю беременную женщину без крова, принимала роды, а потом просто не смогла отпустить. Ты так сладко прижималась ко мне, Велия, – старушка смахивает слезы, – тогда то я и поняла, что наши судьбы связаны. Вот так я стала бабушкой. Это был подарок от Земного Дракона за все то, что я сделала, – сияет она, – и я никогда не перестану его благодарить.

Мои губы касаются бабушкиной руки, лоб прижимается к морщинистой коже.

– Бабуль, – аккуратно начинаю я, всё еще видя слезы на глазах старушки, – а расскажи мне легенды про Драконов, – прошу я, понимая, что это станет моим единственным развлечением сегодня. Живот все еще противно ноет и я не понимаю чего хочу на самом деле: в туалет, есть или это просто спазмы.

Я замечаю искру в глазах бабы Томы. Она сжимает губы и сначала нерешительно отмахивается от каких-то мыслей, затем морщит нос и наконец сдается. Старушка встает с кровати и торопливо выходит из комнаты, но возвращается спустя пару мгновений с книгой в руках. Я замечаю потрепанный корешок, расписанный на манер сказок: толстый корешок расписан золотыми линиями, которые собираются в драконов.

– Я хотела подарить тебе ее в твой день рождения, – сияет бабушка и я понимаю к чему она ведет, – но сегодня тоже время для праздника, поэтому держи, – она протягивает мне тяжеленную книгу. Первые несколько секунд я недоверчиво поглядываю на старушку, не веря своим глазам. Книги очень дорогие. Нерешительно протягивая руки, я забываю про боль и ищу подвох. Неужели бабушка пошла на кражу? Кажется, что она замечает сомнения в моих глазах и смеется:

– Я уезжала принимать роды у одной щедрой и доброй боярыни. Это был ее первый опыт, так еще и двойня, – неловко произносит она, потирая руки, – многие твердили ей, что спасти двух младенцев вряд ли получиться, потому что она еще слишком молода, худощава, да и таз у нее больно узкий. Она старше тебя на два года. Некоторые пророчили смерть и матери, – добавляет старушка и я замечаю недовольство в ее глазах, – какая чушь! – вскидывает руки, – тогда на рождение близнецов пригласили меня. Это было и вправду нелегко, но мы справились. В благодарность боярыня позволила мне попросить любые сокровища. А что мне нужно? – усмехается она, пожимает плечами и подмигивает, – моя драгоценность сидит рядом со мной. Она же отвела меня в свою роскошную библиотеку и позволила взять любые книги, которые я захочу. Я взяла одну из простеньких книг про драконов для тебя и хотела уйти, но девушка остановила меня, подошла к стеллажу с одной единственной книгой, вытащила ее и протянула мне. Она призналась, что всю жизнь мечтала о сборнике всех легенд о Драконах и Драконьих семьях. Это была ее самая большая ценность.

Я распахиваю глаза шире, когда это творение оказывается в моих руках. Теперь я могу рассмотреть ее лучше. Она даже тяжелее, чем я думала. Объемная обложка выполнена из металла, первый слой выступает скорее рамкой, украшенной десятками золотыми выпуклыми завитками, в середине же – на втором слое – располагается голова черного дракона. Она покрыта острой чешуей, из головы монстра выступают два золотых рога, глаза налиты красным. Детали настолько проработаны, что мне кажется, что это фигурка, а не обложка книги. Я трогаю каждую деталь с трепетом и осторожностью, боясь сломать. Мне начинает казаться, что дракон живой, быть может даже такой же, какого видела я. Чудовище словно чувствует мою опасность и ярость в его глазах пропадает.

– Это правда мне? – наконец выпаливаю я, поднимая глаза, – ты не шутишь?

Бабуля отмахивается и смеется. Тогда я понимаю, что она серьезно. Моя боль окончательно исчезает, я подпрыгиваю с кровати, перед этим осторожно отложив книгу, и бросаюсь бабушке на шею. Старушка кряхтит, но с радостью принимает в свои объятия. Я отстраняюсь, осторожно и с трепетом трогаю рога дракона, даже не замечая, как бабушка уходит прочь, оставляя меня одну. Я открываю книгу и тону в буквах, благодаря мир за то, что умею читать. Баба Тоня научила, она обучалась за время своего путешествия.

***

Когда ничего и никого не было, то появилась точка. Раздробились она на семь миров. Росли миры, становились сильнее и могущественнее. Добро и зло в них зарождалось так же быстро, но вот зло начало побеждать и пытаться разрушить другие миры.

Напуганные люди бежали в панике, когда из порталов выходили чудовища и пытались навредить смертным. Тогда вызвались на помощь добрые и отважные люди, победили монстров, но не знали, что же делать, чтобы не повторить беду. И обратились они к Драконам. Попросили силу, которой подвластно будет сама мощь порталов.

Семь Драконов сжалились над людьми и наградили их своими крыльями, силой, чешуей и размером. Обращались люди в драконов и махали крыльями, отгоняя зло от порталов. Но по одиночке не могли справиться люди даже владея новой силой.

Тогда седьмой Дракон вскинул голову, оторвал свою кожу и набросил ее на шесть миров, оставляя седьмой главным.

С тех пор прошли тысячи лет. Шесть Королевств охраняет и оберегает шесть миров. Короли обращаются в драконов и машут крыльями, как тогда, чтобы отогнать всё зло. Бояться злые души таких защитников, а потому процветают все Королевства и миры.

***

Бабушка уехала спустя ещё три дня, задержавшись из-за моих недомоганий. Мне так и не удалось убедить ее, что я хороший и необходимый помощник. Единственным ее спутником стал Глеб. Когда мать вышла провожать бабу Тому в путь, мое каменное лицо не проронило ни слезинки.

Я отдала старушке кулёк с лакомством, которые приготовила, вертясь около печи почти всю ночь, дождалась ухода матери и только тогда кинулась старушке на шею, пообещав, что буду ее ждать. Затем смотрела вслед уезжающим лошадям, просидела на скамье рядом с домом минут тридцать.

Войдя в дом, я сжалась. Словно загнанный в ловушку заяц, прокралась в свою комнату и почти взвизгнула, когда обнаружила в ней Линду, нависающей над моей книгой. Когда ее грязные пальцы коснулись страниц, я подошла ближе, пытаясь вытянуть сокровище из лап женщины. Она же одарила меня тяжёлым взглядом, нахмурила брови и зашипела:

– Откуда такая дорогая вещь в твоей комнате? – она подлетела ко мне, схватив за ухо. Я не успела опомниться, как вскрикнула от боли, прижимая книгу ближе к груди.

– Бабушка мне подарила! БАБУШКА! – закричала я, пока мать продолжала с силой теребить моё ухо, – ей одна из рожениц подарила. Хочешь сама спроси потом!

– Какая хитрая тварь, – усмехнулся она, но отпустила меня, – думаешь, что я тебе так просто поверю? Такие книги стоят, как вся деревня со всеми людьми в ней. Учись врать лучше!

Я сжалась и закрыла глаза, когда мать взмахнула рукой, готовясь к удару. С книгой я далеко не убегу, а если разозлю ее, то она мое сокровище точно испортит. У Линды никогда не было любви к красивым вещам. Сердце ее пропитано ядом и злобой, а я все жду, когда этот яд убьет и ее.

– Живи, – звучит снисходительный голос, – вытирай сопли и выходи. Сейчас пойдем на рынок. У тебя минута.

Прижимая книгу ближе к себе, я тихо всхлипываю. Пока сердце сжимается от страха, я вытаскиваю выстиранные простыни из под кровати и заворачиваю в них книгу и только потом выхожу следом.

Женщина стоит облокотившись на бочку. На ней уродская потрепанная туника до пояса, порванная и зашитая на скорую руку. Линда умеет красиво шить и даже вышивать, но делает это только для бабушки. На ногах такие же мрачные штаны серого цвета. Юбки в нашей семье носит только баба Тоня и я время от времени.

Осмелившись, я подхожу к матери, крепче затянув пояс. Она едва заметно кивает и первую половину дороги мы идем молча. Мать делает большие шаги, мне едва не приходится переходить на бег, чтобы не копошиться сзади. Когда до рынка остается идти минут пять, она поворачивает ко мне голову:

– Халява закончилась. Завтра выходишь работать в поле, – она отворачивается и добавляет, – я не собираюсь кормить такую кобылу.

Могла бы и не язвить.

Я молча киваю. Учиться было интересно. Душу греет мысль, что совсем скоро я буду работать вместе с бабушкой при дворе. Там я смогу увидеть и рассмотреть Драконов, королевскую семью и быть может даже найду друзей. В нашем скромном поселке я не обзавелась знакомствами со сверстниками: мальчишки задирали из-за серых волос, называя замарашкой, а девчонки боялись. Поговаривали, что моя мать, будучи беременной, связалась со злым колдовством и убила моего отца. Из-за этой магии мои волосы стали похожи на грязную воду, а жизнь проклята. Иногда мне кажется, что это правда. Потому волосы я отрезаю раз в месяц. К чему злить судьбу?

Мы останавливаемся возле угрюмой старухи с мукой. Носатая корга поставляет матери муку низшего качества. Даже несмотря на ворчание бабушки и просьбы потратиться на муку качества получше, мать непреклонна. Она настаивает, что разницы нет, а лишние изыски нам ни к чему.