Читать книгу: «Убить раба. Часть 1», страница 8
– Твою мать! – это были единственные цензурные слова, далее следовали идиоматические обороты, благодаря которым русских эмигрантов узнают во всем мире. Мизинец правой ноги налетел на что-то твердое. Страдалец полетел вперед и ухватился за железную ступеньку. Конечно, к двери ведет лестница, расположенная под наклоном.
Дмитрий сел на ступеньку, поджав ногу, зажал в руке больной палец. Бетонные своды продолжали отражать неприличные слова. Досталось по нисходящей и заказчице Инне и рабу-дебилу Герману и недомерку Пантелееву и жердяю Зайсунцеву. От такой эскапады даже тьма отступила. Хотя вероятнее боль обострила зрение.
Дмитрий поднялся по лестнице, дверь оказалась железная с каркасом из уголков могучего размера. Изнутри запорного устройства не было, судя по люфту, дверь закрыта снаружи на висячий замок. Выставить ее голыми руками, как написал бы в рапорте, не представляется возможным.
Дмитрий снова опустился на ступеньку и долго сидел прислушиваясь. Тишина как в космосе, только больной палец пульсирует. Подумал: если дом заброшенный, это беда. Если к тому же стоит на отшибе, совсем плохо. Но прежде чем убиваться, надо обследовать место заточения. Дмитрий, аккуратно переступая, касаясь стен, прошел первое и второе помещения. Труба шла вдоль общей стены обоих, уложенная почти впритык между бетонными блоками. В том помещении, где производился допрос, слева от трубы Дмитрий нащупал кирпичную кладку снизу до потолка. Похоже, сектантская служба безопасности не первый раз использует подвал в качестве тюремной камеры. Догадку подтвердило засохшее дерьмо, в которое наступил Дмитрий. В том, что под ногой оказалось вещество органического происхождения, сомневаться не приходилось.
– Вот и все жизнь такая! – вздохнул Кабанов.
Обследовав насколько возможно руками и ногами место заточения, Дмитрий не нашел никакого предмета, способного быть орудием освобождения. Парой кирпичей дверь не высадить.
Следовало продумать ситуацию. Отделение «Харизмачей» в родном городе организовало проверку Генкиного адреса. Сектантские оперуполномоченные прошлись по соседям, вывели разговор за внешность, словесный портрет по телефону сообщили в центр. Выяснилось явное несовпадение в росте. Миша фотографирует подозреваемого, шлет ММС. Фото демонстрируют соседям, шах и мат. Хотя, нет. Мат настанет, когда сектанты снова придут к соседям и, тетя Зоя, к примеру, взмахнет руками: «Да это же друг его – Дима!» Значит, совсем скоро надо ждать Мишу с опричниками. Трайбер еще вместо Нади ответил некстати, усмехнулся Дмитрий. Если с кирпичом в руке затаиться под лестницей (бедный мизинец! похоже, сломан), напасть на сектантов, когда они спуститься? Вопрос: где там спрячешься на 6 квадратных метрах? Засветят сразу! И не уложишь всех троих одним кирпичом. Похоже, придется рассказать правду. Знать бы насколько далеко заходят «харизмачи» в охране своих интересов? Уж больно крутая реакция, могли бы выкинуть за ворота просто, а не играть в гестапо. Так что есть вариант, не придет никто. Зачем? Сдохнешь здесь от обезвоживания, труп не криминальный (видимо, поэтому не избивали), перенесут в удобное место, после обнаружения участковый в возбуждении уголовного дела откажет. Чем не идеальное убийство? Нет, пусть уж Миша с кровожадными братьями, чем неделя мучений. Да и парни вроде юморные, можно и договорится. Дмитрий занервничал, вспомнил о стокгольмском синдроме. К тому же и темнота стала непроглядной, похоже, на воле наступила ночь. Во рту пересохло, в горле будто наждачка застряла, желудок скукожился.
Особенность нервной системы Кабанова состояла в торможении психических реакций вследствие сильных негативных эмоций. Несчастный пленник опустился на пол и заснул.
Весь следующий день или вернее отрезок времени, соответствующий представлению о дневных часах, Дмитрий стучал кирпичом либо в дверь, либо по трубе. Сначала пытался изобразить морзянку, только не вспомнил, сначала три длинных или три коротких, простукивал оба варианта. Потом просто тупо стучал по железу. Когда раскололся один кирпич, а затем раскрошились и осколки, страдалец воспользовался вторым. Когда подавать сигналы стало нечем, навалилось безразличие. Одна часть сознания тормошила и кричала, что нельзя предаваться унынию, вторая соблазняла медленным угасанием. Оставалось только обратиться к Богу. Дмитрий взывал и мысленно и вполголоса, едва ворочая сухим языком. При этом он сидел на ступеньке, ощущая затылком прохладу железа, в надежде уловить хоть какие-нибудь звуки за дверью.
Видимо, Бог решил, что Дмитрий Петрович Кабанов в целом неплохой человек и умирать ему еще не время. Сначала уши уловили тихий скрежет, глухой стук, затем Дмитрий в неясном шуме различил голоса. Людей было минимум двое, один говорил громче и грубее. Голоса усиливались, но слов было не разобрать. Кто бы это ни был, это были люди! Дмитрий кулаками стал барабанить по двери, грохот железа наполнил помещение. Через минуту пленник испугался, что люди, наоборот, испугавшись, убежали. Замер с поднятой рукой и прислушался. От слов, которые он услышал, перехватило дыхание. Мелькнула ужасная мысль о галлюцинации.
– Ты там Дмитрий? – голос принадлежал Трайберу.
– Герман! – захрипел в ответ.
Раздался звон железяк, через несколько секунд дверь открылась. Дмитрий ослеп от вспышки белого света, почувствовал, как его за руку вытаскивают наверх.
– Ох и вонища, господин.
Спустя лишь несколько минут к Дмитрию вернулось зрение. Трайбер светил вниз, за его спиной серел дверной проем. Значит, снова ночь. Рядом со спасителем чернела невысокая широкая фигура. Трайбер повел фонарем, луч высветил знакомую плешь. Михаил Юрьевич!
– Вы, кажется, знакомы?
Бывший наставник поднял голову, вместо пухлого лица прохиндея обнаружилась отбивная котлета с узкими глазами. Рубашка на Мише была в пятнах крови и грязи, руки заложены за спину.
– Я обещал тебя не убивать, – сказал Трайбер. – Но мой господин таких обещаний не давал.
Михаил Юрьевич отшатнулся спиной в стену. Кабанов шагнул к нему, хриплым голосом приказал:
– Повернись!
Руки Михаила Юрьевича были стянуты ремнем. Дмитрий подумал мгновенье и снял путы.
Потом толкнул в спину бывшего приятеля к отдающему зловонием входу в подвал.
– Пошел к черту! – напутствовал Дмитрий.
Законченный подонок и предатель Миша Новиков полетел вниз. Дверь в бетонное чистилище с гулом захлопнулась, щелкнула дужка замка в засове.
– После твоего звонка я связался с Инной, – Трайбер уже выруливал на трассу и рассказывал, поглядывая в зеркало заднего вида. – После обеда мы выехали. Хоть и «Лексус», но по нашим дорогам не разгонишься, приехали уже затемно, пока дом нашли, время уже к полуночи. По дороге мне мужик позвонил, как потом выяснилось, Мишаня этот. Надю спросил. Я не сразу сообразил, брякнул что-то. Потом в голове щелкнуло – это ж я Надя. Как мог начал выворачиваться: заорал, мол, ты кто такой, чтобы моей подруге звонить! Он отключился. Я подумал, когда снова с неизвестного номера позвонят, дам трубку Инне. Но к ночи у меня аккумулятор сел. Так вот, когда к дому подошли, подъехать не получилось, смотрим, ворота открыты, мужики во дворе бегают, орут, руками машут.
– Это когда меня похитили уже. – понял Дмитрий. Он сидел на заднем сиденье своего автомобиля и маленькими глотками допивал вторую бутылку воды.
– Наверно. Я прислушался, подумал, полиция облаву на сектантов устроила. Как раз нам на руку. Определил главного, подошел, объясняю, мол, у нас родных здесь держат. Я потом понял, это не менты были. Но сначала нам с Инной разрешили поприсутствовать, так сказать. Сектантов во дворе выстроили. Все помалкивали, один только волосатый горбоносый верзила в балахоне распинался, карами небесными грозил. Что его Ашан Бонитович зовут, я позже узнал. Горохова мы сразу нашли. Я про тебя начал спрашивать, никто ничего толком не сказал, Бонитович молчит.
Нас со двора попросили, мол, нашли своего и проваливайте. В машине Андрей признался, что в строю не было двух телохранителей вождя и начальника контрразведки – брата Михаила Юрьевича. Я все это время тебе названивал. Мы объехали ближайшие стоянки, Инна заходила, спрашивала у стоянщиков, не ставил ли несколько дней назад десятку госномер такой-то ее брат Кабанов Дима.
– И я у нее теперь брат. – криво ухмыльнулся Дмитрий.
– Нашла она твой автомобиль, я понял, что тебя держат в другом месте, надо искать Мишу. С Инной мы решили, что она вытащит автомобиль со стоянки, оставит записку на случай твоего возвращения, потом она с Андреем едет домой, а я ищу тебя.
– И что, машину разрешили забрать без документов?
– Инна умеет уговаривать, а документы, как я правильно предположил, ты в машине оставил. Я в секту поехал, снова к главному обратился. Рассказал о твоем подвиге, о телохранителях и контрразведчике. Попросил содействия. Сергей – так его зовут – оказался отличным парнем, рассказал, что на общественных началах ведет борьбу с мракобесием в отдельно взятом городе. Пообещал помочь в твоем розыске. К этому времени половину сектантов, из местных, отправили по домам. Иногородних оставили до связи с родственниками. Мы с Сергеем стали главного адепта пытать. Хотели, чтобы он Мишу с телохранителями вызвал. Бонитович слюну пустил, припадок изобразил. Взяли его телефон, стали сами звонить, все телефоны выключены. Потом выяснилось почему: Миша к дому подъехал в то же время, что и мы с Инной, и видел начало погрома.
Трайбер прервал рассказ, обернулся:
– Как ты себя чувствуешь?
– Лучше, чем в подвале, спасибо. Слушай, Герман, ты теперь брат мне.
Трайбер помолчал, передал с переднего сиденья термос и бумажный пакет.
– Попей чаю, там бутерброды, но ты только кусок хлеба съешь, объедаться нельзя сейчас.
– Спасибо.
– Так вот, – продолжил Трайбер, – намучались мы ночью с вождем, плюнули, закрыли его в сарае, легли спать. Хорошо дом на пустыре, на шум никто полицию не вызвал.
На следующий день продолжили дознание. Таки показал Ашан Бонитович свою картотеку. Мы узнали адреса Миши, Жоры и Гриши, номер автомобиля, на котором они разъезжают. Я поехал на Мишин адрес, Сергей послал ребят на адреса телохранителей – оба местные. На следующий день у Гришиного дома всю троицу и выследили. Жору с Гришей ребята себе забрали, а Мишу отдали мне. Дальше, как говорится, дело техники и ловкость рук.
Дмитрию приснился сон: он бежит за Михаилом Юрьевичем с тарелкой овсянки в руке. Миша в белой рубашке, пионерском галстуке и шортах убегает, ноги работают, как поршни, аж дымятся. В руках у Миши какая-то книга, он вопит, когда оглядывается, виден рот в пол лица и выпученные глаза. Самого Дмитрия лениво догоняют Гриша с Жорой в гестаповской форме. На бегу они смеются, вытирая слезы, а в руках держат электрические провода. Дмитрий кидает тарелку и попадает Мише в затылок. Миша выпускает книгу из рук, падает и превращается в поросенка. Гриша с Жорой ускоряются, на Дмитрия ноль внимания. Они бросаются на поросенка, тыкают в него проводами, вспышка, треск, поросенок обугливается. К ногам Дмитрию падает книга, на обложке которой профили Маркса, Ленина и Ашана Бонитовича. Дмитрий протягивает руку, открывает обложку, раздается взрыв. Дмитрий отбрасывает в бездонный мрак.
Чьи-то сильные руки вытаскивали его из машины. Сверху донеслось:
– Потерпи, дорогой.
Дмитрий поднял глаза, увидел марлевую повязку, темные глаза, сдвинутые брови, белую шапочку. Врач или санитар тащил его под руки. Странно, но Дмитрий ничего не чувствовал, ни боли, ни страха. Он посмотрел вперед, увидел еще одного человека в белом халате, который держал его за ноги. За спиной медика горела десятка. В темноте ночи пламя лизало металл красными, желтыми, синими, белыми языками. Огонь высвечивал столб, покореженный капот, двери с разбитыми стеклами, спинки сидений.
– Осторожно, клади его. Похоже, ноги сломаны.
Дмитрий хотел сказать, что с ним все в порядке, но язык не слушался, в голове забрезжила спасительная мысль: «Конечно, это же сон». Его уже положили на носилки, грудь стянул брезентовый ремень, короткий подъем и покачивание в такт быстрых шагов.
В блаженной темноте проявляются светлые пятна. Пятна сливаются в картинку: белый пластик, прямоугольник люка, мягкий свет в плафонах, блестит хромированная перекладина, на ней качается пакет с жидкостью. Справа узкие застекленные полки, витки синего шланга, слева человек в кресле, на лице повязка, глаза сощуренные, брови светлые. Картинка обретает объем, наполняется звуками, запахами. Какой к черту сон! Дмитрий попытался двинуть руками и ногами, но обратной связи от мышц не почувствовал. Приподнял голову, увидел полоску ремня на груди, дальше, за ступнями, матовое окно с красным крестом.
– Где мой брат? – Дмитрий узнал свой голос.
Человек с завязанным лицом склоняется, марля шевелится, с секундной задержкой:
– Твой раб едет в другой машине.
Приближается носогубник, глубокий вдох. Темнота.
ТРАНСПОРТОЛОГИ
Дмитрий открыл глаза, удивился полумраку в зеленых оттенках. Как в аквариуме с застарелой водой. Тут же включилось обоняние. Пахло не водорослями, а чем-то кислым и лекарственным. Как в больнице для бедных и стариков. Так и должен быть в больнице, вон слева стойка с капельницей, от которой к руке трубка тянется. Только вспоминать, как сюда попал, выводить причинно-следственную связь желания не было. В голове блаженная пустота, что там произошло и все ли конечности на месте, какая разница. Главное, не в сектантских застенках. Свет какой-никакой, тепло, мягко, судя по капельнице, люди рядом. Дмитрий тихо радовался невесомости, изредка проходившим по телу сладостным мурашкам.
Зеленый полумрак потревожил белый свет. В проеме двери чернела странная фигура – голова, плечи, деформированное туловище. Фигура поделилась, к кровати с одной стороны подошел лысый пузатый коротышка, а с другой дылда со светлыми волосами. Оба одеты в тканевые куртки навыпуск: пузатый в синюю, длинный в черную.
– Так что тут у нас? – забормотал пузатый. – Раствор заканчивается. Семен, не забудь.
Дылда кивнул. Пузатый посмотрел на Дмитрия, встретился взглядом, расплылся в улыбке.
– Проснулся, Дмитрий Петрович? Ай, молодец! Меня зовут Аркадий Ефимович, я вас лечить буду.
Дмитрий сдвинул брови, шевельнул губами.
– Тише, тише, шевелиться не надо. У вас, Дмитрий, сотрясение мозга, перелом правой голени, подозрение на внутреннее кровотечение. Совершенно не о чем волноваться – мы вас чудесно вылечим от всех болезней!
Длинный хмыкнул, Аркадий Ефимович сверкнул глазами:
– Семен, не делай из себя истукана, возьми кровь, смени раствор.
– А вам, Дмитрий Петрович, мы сейчас трамальчику в ротик положим, и спите себе на здоровье. А вечером вас Семен кашкой покормит.
Трамальчик – это хорошо, подумал Дмитрий Петрович. Какой добрый доктор, прямо Айболит.
Семен разговаривал грубее.
– Просыпайся!
Светловолосый дылда повозился с одной стороны кровати, с другой, Дмитрий почувствовал движения в районе предплечий. Оказывается, руки были привязаны к бортику кровати.
– Не вертись!
Семен потянул за изголовье кровати, спинная секция приподнялась, Дмитрий оказался в полусидячем положении и обнаружил еще пару сюрпризов. Одет он был в какую-то распашонку без рукавов. На правой ноге от колена до лодыжки отблескивала металлическая конструкция – три кольца с отверстиями, между ними стержни и спицы. Дмитрий удивился и разозлился. Значит, нога все-таки сломана, но боль не чувствовалась. От осознания травмы разозлился еще сильнее – не знал бы, лежал тихонько под наркотой. А теперь будешь переживать, как оно все срастется.
– Давай, поешь! – Семен положил на грудь больного миску с теплой кашей.
Овсянка, будь она неладна.
– Не знаешь, как там мой друг? – спросил Дмитрий, еле ворочая языком. Удивился своему косноязычию – мыслит ясно, а излагает, как паралитик.
– Не знаю. Доктор придет, спросишь.
Дмитрий попытался поесть, Семен вырвал ложку.
– Не мучайся, я покормлю.
Покормив пациента, Семен поставил миску на столик, из-под кровати достал «утку».
– Давай, делай дело! – сунул холодный эмалированный предмет под распашонку.
Дмитрий, не стесняясь, опорожнил мочевой пузырь.
Семен опустил кровать, достал из нагрудного кармана шприц.
– Нравится кайфовать? Ну потащись пока.
Странные санитары в больнице, подумал Кабанов засыпая.
Проснулся от знакомого голоса.
– Как тут наш спортсмен? – Аркадий Ефимович сидел на крае кровати и улыбался как Ленин детям.
– Ну-ка, посмотрим. – доктор оттянул веко, посветил Дмитрию в глаз ручкой-фонариком.
– Отлично, отлично! Скоро в другую палату переведем!
– Что с Германом? К нему нельзя перевести? – Дмитрий порадовался, что язык перестал прилипать к зубам и слова получились внятными.
Семен в двери издал странный звук, вроде кашлянул.
– С Германом Алоизовичем ситуация сложнее, но состояние стабильное. Так или иначе, вы скоро увидитесь. – расплылся в улыбке доктор, обернулся:
– Заболел, Семен? Могу вылечить.
– Не надо! Я здоров!
Дмитрий приподнял голову, почувствовал, как затекло тело.
– Доктор, почему у меня руки привязаны?
– Вам нельзя двигаться, голубчик! – Аркадий Ефимович дотронулся до ремня, застегнутого на предплечье «голубчика». – Ремешок тугой? Это мы сейчас поправим, сосудики нельзя пережимать.
– Семен! – обернулся к санитару. – Не затягивай ремни!
– Ох, уж этот Семен. – пожаловался Дмитрию добрый доктор. – Такой усердный! А вам несколько дней придется полежать, пока косточки не схватятся, к тому же разрыв селезенки еще под вопросом. А чтобы не скучали, введем глюкозки и трамальчику! Спите, сон – лучшее лекарство! Помните, как у Шекспира – уснуть и только, и сказать, что сном кончаешь и тоску и тысячу природных мук…
Дмитрию снился Гамлет в костюме хирурга и со скальпелем. О том, что это принц Датский стало ясно, когда, вспоров врагам животы, хирург со шприцем в руке решал забыться ему или поискать, кому еще сделать липоксацию.
Дмитрий открыл глаза и увидел в полумраке ссутулившуюся фигуру в ногах на краю кровати. То был не датский принц, а местный Семен, но, похоже, занятый тем же вопросом. Санитар медленно давил на поршень шприца, торчащего у него из предплечья.
Довершив инъекцию, Семен запрокинул голову, прошептал:
– Кайф!
Дмитрий, прикрыв глаза, смотрел на наркомана сквозь ресницы. Семен посидел минуту, спрыгнул с кровати, шприц полетел на столик, едва не угодив в миску.
Санитар поднял спинку кровати, улыбнулся Дмитрию.
– Проснулся? Молодец! Есть будешь?
Семен отстегнул руки, дал миску опять с той же мечтой Баскервиля.
Дмитрий поел уже самостоятельно, голова не кружилась, нигде не болело. Оставалось справить нужду и вернуться в гости к Морфею, хотя бы и без морфия.
Семен выровнял кровать, стал пристегивать руки пациента.
– Не туго? – подергав за ремешок, спросил добрый наркоман.
В этот момент в его нагрудном кармане завибрировал мобильник.
– Закончил. – ответил Семен. – Сейчас сменю.
Санитар, согнувшись, покатил дребезжащий столик к двери.
Мочевой пузырь плевать хотел на Морфея и воззвал хозяина ото сна. Позывы были легкие, под трамальчиком или морфинчиком у пузыря не было шансов заявить о себе, а сейчас Дмитрий не мог заснуть. При этом ни живот, ни нога не беспокоили. Зато тело ныло от неподвижности, как бы до пролежней дело не дошло.
Дмитрий повертел головой, дежурного освещения хватило, чтобы рассмотреть палату. Комната без окон с зелеными стенами, до которых слева и справа метра полтора. Кнопки вызова медперсонала не проглядываются. А и углядел бы, на нее нажать надо.
Дмитрий попытался высвободить руки. Семен послушался Айболита, переставил застежку; прижав большой палец к ладони, Дмитрий вытащил руки из ремней. Несколько раз сжал кулаки, восстанавливая кровообращение. Прислушался к организму: органы и члены болью не отозвались – наркоз продолжал действовать.
Дмитрий решил самостоятельно сходить по малой нужде. Нащупать «утку» на полу не удалось – кровать слишком высокая. Дмитрий приподнялся на локтях, живот не заболел, только голова закружилась. Цела селезенка, перестраховывается доктор.
Кабанов сел, снова ужаснулся одеянию и закованной в металл ноге. Сломанная нога, впрочем, сквозь штыри и проволоку выглядела так же как и здоровая. Ни деформации, ни опухоли. Только темно-зеленого цвета и перемотана бинтом под коленкой. Может, и здесь Аркадий Ефимович преувеличил? Странный в больнице персонал. И больница не того…
Дмитрий аккуратно перебросил ноги через сложенный бортик кровати. Встал на здоровую ногу, придерживаясь за кровать, наклонился, достал актуальный предмет. Положил судно на кровать, задрав распашонку, сделал дело. Результат шибанул в нос, аж глаза прижмурились. Продукт Дмитрий решил выставить в коридор. Левой рукой опираясь на стену, в правой сжимая эмалированный бок «утки», жертва аварии поковыляла к двери. Переступая, все же приходилось наступать больной ногой, каждый раз ожидая резкой боли. Но обошлось: добрался до цели, повернул ручку, потянул дверь на себя. Машинально отметил – дверь старая, края трещин обрамляют слои облупившейся краски, а замок новый, евростандарт.
Коридор тонул в полумраке. Слева метрах в тридцати мерцала лампа дневного света. Там коридор расходился в разные стороны. Дмитрий, закряхтев, нагнулся, поставил «утку» на пол. Одетой в железо ногой легонько двинул сосуд в сторону. В двух шагах у стены стояло инвалидное кресло с велосипедными колесами. Дмитрий оглянулся, внимание привлекла такая же евроручка на двери в палату перед поворотом коридора. Вполне вероятно, в той палате лежит Трайбер. Надо проведать собрата по несчастью, решил Дмитрий. Передвигаться по стеночке не придется, можно с комфортом домчаться на кресло-коляске.
Дмитрий допрыгал до каталки, опираясь на подлокотники, сел на промятое сиденье. Ягодицы покарябали трещины холодного дермантина. Брезгливо поморщившись, Дмитрий приподнялся, поправил заправил распашонку под чувствительную часть тела. Вот теперь почти комфорт.
Руки на обода – на старт, внимание, марш! Ударим автопробегом! Остатки наркотических веществ в организме заставляли мозг производить гормоны радости.
– Поехали! – сказал Кабанов.
Подкатив к двери, подергал ручку. Безрезультатно – закрыто на ключ. Решил прокатиться дальше, выехал в перпендикулярный коридор. Редкие люминесцентные лампы кое-как освещали левую часть коридора, серые стены справа уходили в темноту.
Дмитрий повернул налево. Там, перед следующим поворотом, стояла каталка, а из приоткрытой двери лился яркий свет.
Приближаясь к двери, Кабанов слышал звяканье железа, как если бы в металлический лоток бросали инструменты. За несколько метров расслышал сопение и мужские голоса. Грубый возглас заставил сжать руки на ободах колес.
– Твою мать! Он что, еще живой?
– Сейчас посмотрим. – этот голос знакомый, Айболита.
– Так, сюда зажимчик, – заурчал Аркадий Ефимович, – сюда и сюда. Чик, готово. Учись, студент. Вот и сердце большое, беспокойное. Вполне, вполне удовлетворительное. Давай контейнер.
Дмитрий почувствовал, как собственное сердце застучало по ребрам. Смутные сомнения закрались в душу. Кабанов встал с инвалидной коляски, прижимаясь к стене, заглянул в операционную.
Четырехламповый светильник освещал стол, за которым стояли двое мужчин в синих медицинских костюмах и зеленых фартуках. В стоящем спиной угадывался Аркадий Ефимович. Напротив толстяка согнулся широкоплечий «студент», сверкая очками над марлевой повязкой. И повязка и фартук студента были густо забрызганы кровью. На столе лежал человек, судя по огромным ногам – мужчина.
– Смотри, какая печень огромная! – воскликнул очкарик.
– Опухшая и поврежденная. – заключил Айболит. – Выбрось.
Послышался шлепок плоти о бетонный пол.
– А вот почечьки ликвидные, – замурлыкал Аркадий Ефимович. – Тысяч по пять за них получим. Бери, мой юный друг, запчасти человечьи. Клади в контейнер аккуратно, им предстоит далекая дорога.
Транспортология! Пересадка органов! И он, Кабанов, здесь в качестве донора! Дмитрия прошиб пот, он опустил взгляд и увидел, что стоит на больной ноге. Машинально переступил и задел рукой по двери.
– Кто там? – послышался голос Аркадия Ефимовича. – Иди, проверь!
Кабанов метнулся за угол, не стесняясь наступать на «сломанную» ногу. Успел отбежать на другую сторону, где коридор заворачивал направо. Услышал грубый крик «студента»:
– Охрана!
Коляску увидел, понял Дмитрий. Надо бежать! Куда? Во всяком случае, не туда, откуда прикатился – там точно выхода нет. В стенах этих коридоров одни двери, как не туда сунешься, даже если которая открыта.
Дмитрий побежал вперед, подальше от операционной. Металлическая конструкция на ноге здорово мешала. Бежать по темным коридорам пришлось, как страусу, почти не сгибая коленей.
На повороте из-за угла выскочил Степан. Глаза охранника-наркомана не успели сфокусироваться на объекте, как объект в развевающейся распашонке врезался ему в грудь. Набравший скорость Кабанов не мог и не хотел останавливаться. Он среагировал на Степана прямым правой. Кулак впечатался в солнечное сплетение, Степан крякнул и полетел на пол, сложившись пополам.
Дмитрий рванул дальше, за поворотом увидел фойе. Прямо двустворчатые двери, слева диван, справа стол и кресло. Еще пара кресел угадывалось возле окон. В окнах густела чернота, фойе освещалось лишь лампой, стоявшей на столе.
Дмитрий метнулся к выходу, распахнул двери, в темном тамбуре разглядел обитую дермантином дверь. Из замка торчал ключ. Провернув его, Дмитрий распахнул дверь и вдохнул летний ночной воздух. Голова закружилась от запаха травы и грибного дождя. Над крыльцом под лампой хороводила мошкара. Чтобы не упасть, Дмитрий схватился за перила, осмотрелся. На площадке перед крыльцом справа стояли две черные Приоры, слева Газель «Скорая помощь». Прямо в черноту уходила дорога.
Глаза адаптировались к темноте, Дмитрий осознал, что с железкой на ноге далеко не убежишь – вокруг силуэты знакомой лесостепи, спрятаться негде.
Дмитрий повернул назад в фойе, оставив входную дверь открытой.
В доисторическом фильме Кадочников в роли советского разведчика ворует секретные бумаги из сейфа фашистского генерала. Сработала сигнализация, Кадочников открывает окно, прячется за штору. В кабинет в открытую дверь вламываются офицеры, сверкают моноклями. «Он ушел через окно!» Офицеры бегут из кабинета, Кадочников выскакивает из-за шторы и присоединяется к погоне. Что самое удивительное, так все на самом деле и приключилось у прототипа – разведчика Кузнецова.
Вряд ли местные живодеры умнее немецких. В фойе за шторами не спрячешься хотя бы потому что их нет. Зато есть диван. Старый, массивный, застойных времен производства. Чуть отодвинуть от стены, за ним можно роту десанта спрятать. Роту, не роту, но Кабанов поместился. И вовремя. Послышался топот, возбужденные голоса – оклемавшийся Степан собрал подмогу. Кто-то был сильно им не доволен:
– Как он вышел? Ты что, баран, дверь не закрыл?
– Закрывал я! – оправдывался Степан. – Сейчас поймаем, куда он денется с этой железкой на ноге.
– Если не поймаем, шеф нас самих на куски разрежет! Тебя первого!
Уже с крыльца тот же голос раздавал команды:
– Гвоздь и Чума налево, Батон и Китаец направо бегом, каждый куст осмотреть! Ржавый с Гансом и я с Паштетом по машинам! Рванем на дорогу в разные стороны.
Расчет оказался верен более чем. Предводитель местных живодеров даже не постеснялся в ночной тиши озвучить план поимки беглеца. Хотя, кто знает, может и дезинформировал.
Взревели моторы, взвизгнули шины, живодерские «Приоры» умчались в ночь. Снова в тишине лишь стрекотала мошкара.
Дмитрий выполз из убежища, прислушался. Из темных коридоров ни звука. Со стороны входной двери тоже. Пора рвать когти. Только бы еще снять железяки с ноги, а то и правда нагонят и тогда точно когти с живого вырвут.
Кабанов проковылял к двери, выглянул на крыльцо. Убедившись в безопасности, проскакал по лестнице с освещенного места к машине «скорой помощи». Залег под «Газелью», прислушался. Для избавления от ортопедического аппарата нужно открутить болты на пластинах. Уж в родной «Газели» гаечные ключи должны присутствовать. Только бы в салон проникнуть без шума.
Дмитрий потянулся к ручке двери. Слава Богу, не заперто и свет в салоне не включился. Дверь скрипнула, беглец скользнул на сиденья.
Кабанов мечтал найти сумку с инструментом и какую-нибудь одежду, а может и обувь. А ключи от замка зажигания под козырьком от солнца и пистолет в бардачке не желаете, мистер частный детектив?
Дмитрий нашел за спинкой сиденья лишь ключ на 10 и плоскогубцы. Матерясь сквозь зубы, срывая грани болтов, все же удалось развинтить проклятую конструкцию. По телу струился пот, впереди игра в казаки-разбойники на неизвестной местности, но Кабанова накрыла эйфория. Руки, ноги целы, органы на месте. Пусть теперь попробуют поймать, транспортологи чертовы. Мелькнула мысль вернуться в мрачные коридоры, найти Германа, свернуть шеи Айболиту со «студентом». Но Герману, может статься, уже не поможешь, а самому угодить на операционный стол можно вне очереди и без анестезии.
