Читать книгу: «Три ада», страница 4
ДРУГАЯ МАТЕРИЯ
Пыль по гортани,
я снова по грани
хожу,
добирая тот гранёный стакан,
как по пьяни,
а взгляд —
к стене с прикреплённой гитарой —
упал,
не готов и поднять
своё тело и взгляд.
Переселят
меня в другую материю?
Лауреат я
всесильной империи?
Вооружат меня
их артиллерией?
Заголосят все
в старой артерии!
И всё же:
меня сильно тараканит
в моих недрах барокамер,
но когда я стал политгонимым,
это ли не шанс согнать их?
Скрипка-лиса и немного нервный
скрип колеса повторялись в голове:
потеребят
и забудут наверное?
Или утратят
желание ереси,
витиевато,
но не злонамеренно,
искоренят
меня герцоги.
Искры взрываются
сотнями герцами —
переселят
меня в другую материю?
ШЁПОТ ГРОМЧЕ КРИКА
Я пытаюсь
собрать
воедино
всю картину
прожитых
снов:
в моей
голове,
как калейдоскоп,
элементы
соберутся
валиться.
И как же
милее мне
Общество тайное,
когда призывают
сместить
деспота-Каина;
и вот о глаза
перестал
спотыкаться я,
а народ сразу
забудет
о святотатстве.
Хочется
ресницами
покрыться,
докричаться
через ветер,
не забыв
людскую сеть,
для Благодетеля оцепенеть.
Не отпустить все мысли в метр моря —
тянет тяжким грузом;
хочу закрыться,
чтобы в шторме не сгореть,
хочу не стать в своих я мыслях трусом,
чтобы скомканным не умереть.
И упав
на колени,
я слышал
их шёпот,
что громче,
чем крик.
И упав
на колени,
я слышал
их шёпот
что громче,
чем крик.
Прожилки бумаги кровят чернилами
с необычайной силою,
и каждая буква пропитана
мыслями вместе с тротилом:
«Привет,
прости,
ненаглядная,
горел огонь и рвал на части, да
рвался жаркий пыл,
теперь – прости:
мой чайник страсти
вдруг остыл.
Сенатора обрадуй, давно хотел он
дочуркин брак на сыне Благодетеля.
А я уйду. Куда не спрашивай,
это мир второй, иной от нашего.
Желаю тебе Весты огонь,
невесты кольцо,
лесть и поклоны,
трон и колонны,
влюблённость, как у Эвридики,
а не шоу вместо корриды».
УБЕЙ МЕНЯ ХОТЬ СКОЛЬКО
Ищут лечебницы, мигалки —
набор глухих согласных,
небо стало красным,
сигарета чёрной.
И мне в висок глядит звонок.
Что со мной?
Руки задрожали.
Закрывают спектакль.
Дали белый воротник,
сказали мне заткнись.
Я теперь не пронесу
в унисон,
теперь меня занесут
в колесо.
Меня с рубашкой обманули,
меня срубили в абажуре,
меня любили, обожали,
мои книги читали люди.
Теперь мои стихи запрещены.
И в трещины смотрю на тишину неба,
но каждый час в меня врезают
с ядом те шипы,
что шестерёнки мои
все забились,
помогли
сделать
это
власти шестерёнки.
Эти
пасти в кисти ломкие.
Это
кастинг в собачонки.
Части вставьте —
так меня
разрушили.
Теперь меня жгут током,
убей меня хоть сколько,
быстрей врезай жгут в щёки,
желтей стены тут боль и кровь,
но
убей меня хоть сколько,
скорей страна запомнит,
теперь меня жгут током, но
скорей страна запомнит.
В прошлый раз
в колодце улиц
испуг
не смог
достать
до сути,
но сейчас обрежутся орудия.
Я растаю запахом сирени.
И в стене звуки сирены.
И как же не хотел я прежнего,
но сейчас увидел Брежнева.
Узнаю́ в стене черты лица.
