Читать книгу: «Вор», страница 3

Баловень судьбы

 
Цивилизаций непобедимый вид храня,
Вверх головы задрали небоскребы.
Меж тем, не ведая ни отдыха, ни сна,
Их стопы жрут подвальные трущобы.
 

«Сапрыкин» запомнил Григория на всю жизнь. И не только за то, что тот посадил юного путешественника на поезд, договорился с проводником, дал денег и накормил перед дорогой, а потому, что черканул на заветном клочке бумаги свой адрес и объявил о готовности всегда прийти на помощь.

Минуло три года. Юрка обосновался в провинциальном городе юга Украины и мало-помалу усваивал непредсказуемые законы улицы. Первым жилищем стал полуразрушенный дом возле зеленого базарчика. Люди давно переселились из аварийного здания, но, как часто бывает, местная ТЭЦ все так же исправно гнала горячую воду, и хорошо обогреваемый подвал, вполне сносный для приюта, постепенно превратился в Юркину крепость. Обнаружив в одной из квартир старый матрас, пару залатанных одеял и кривую раскладушку, он переволок найденные элементы комфорта в свои апартаменты и призадумался о защите. Любой мог вторгнуться к нему во владения и положить глаз на хоть и скудные, но собственные, его, Юркины, пожитки. Назойливая мысль не давала покоя ни днем, ни ночью, пока, наконец, он не обзавелся массивным амбарным замком и великолепным складным ножичком. История их приобретения еще долго будоражила кровь.

Как-то, совершая привычный вечерний моцион по городу, мальчишка ненароком забрел на стоянку грузовых авто. Вспомнились Григорий и его белоснежная «Скания». Взгляд с тайной надеждой пробежался по номерам громадин, отыскивая среди скопления техники машину друга. Юрка замер. Скрежет металла и темный силуэт мужчины, копающегося в замке ближайшего фургона, заставили отойти в тень. Не сводя горящих глазенок с подозрительного субъекта, мальчишка дождался, пока из вскрытой фуры на землю упала первая коробка, и шагнул в луч прожектора. Точность расчета оправдалась вмиг.

– Пацан… пацан, иди сюды, – полушепотом подозвал крадун. – Хапай, пидсобышь³³.

Уговаривать особо не пришлось. Юрка взвалил на плечи часть добычи и, семеня, поспешил за «находчивым» незнакомцем, имя которого выяснилось чуть позже. Когда коробки благополучно приземлились у резного палисадника, мужчина, он же сторож городского рынка, пожал помощнику хрупкую ладонь и отрекомендовался:

– Кличут меня Степкой. Для тебя – дядя Степа. Верю в людскую порядочность, потому – проси, что хошь…

Так у Юрки завелись первые средства безопасности и самообороны. Теперь, покидая жилище, он подолгу колдовал над замком, прилагая невероятные усилия, дабы провернуть громоздкий ключ. И хоть тонкие пальцы за последние годы внешне окрепли, силы в них прибавилось ненамного. Механизм, явно насмехаясь над юным собственником, приручался непросто. Понадобился целый год, чтобы приловчиться с легкостью управляться с ним.

От своей двери он отходил вылитым барчонком. С истинно королевским достоинством мальчишка прятал ключ в карман потертых джинсов, тут же проверял наличие любимого ножичка, приятная тяжесть которого делала прогулки куда увлекательнее и, тешась могуществом, скупо улыбался. Утренний обход несостоявшийся интерн начинал с соседнего базарчика, чьи просторы освоил с первых дней пребывания в городе. Он изучил каждый закуток и все рыночные колдобины, а с той ловкостью, которой его наградила природа, добыть пропитание не составляло труда. Достаточно было прошвырнуться по торговым рядам – и жизнь дарила легкие радости.

В нелетную слякотную погоду, а значит не базарный день, скучающие продавцы частенько подмечали белобрысого парнишку, бесцельно снующего между прилавков. Скряги просто отводили глаза от продрогшего подростка, другие, из доброты людской, угощали витаминами с огородов, но чаще приходилось проявлять инициативу самому, в те скользкие моменты отвода глаз. Счастливая звезда опекала его. Никто никогда не замечал противозаконных трюков Сапрыкина, тем не менее с промысла он неизменно возвращался с набитой пазухой спелых фруктов.

Иногда мальчишке удавалось стащить червонец, тогда в ближайшем кафе он от вольной масти³⁴ объедался мороженым, а затем праздно шатался по городу и чувствовал себя баловнем судьбы.

На центральный рынок Юрка старался не лезть. Из головы не выходило неприятное столкновение с местной шпаной³⁵. Прошлым летом, решив расширить «охотничьи угодья», он отправился знакомиться с богатым потенциалом чужой территории и, воодушевленный обнаруженным изобилием, вознаградился душистым лавашем. С булкой в руках его и застукала оголтелая орава местных подростков, стайкой летавшая между прилавками азербайджанских торговцев и сеявшая панику, хаос и разруху. Подрыв экономики южан прекратился сразу же, стоило Юрке попасть в поле зрения оперившихся хищников. Гурьбой окружив белобрысого конкурента, сытая невоспитанная молодежь отрезала все пути к отступлению. Сапрыкин нагло кинул в рот остатки хлеба и, старательно пережевывая, сохранял ледяную невозмутимость. Бояться он не собирался. Главарь банды, увалень лет восемнадцати, понял это сразу и потому, оставив психологические эффекты для других, перешел к активным действиям. В Юркину грудь ткнулся корявый палец.

– Кто таков?

Встрепенувшийся в сущности мальчишки волчонок порывался с достоинством ответить. Исподлобья оглядев враждебные лица, Юрка бесцеремонно отбил руку и прошипел:

– Не твое собачье дело… Ему еще повезло, что обошлось без переломов. Шпана яростно набросилась на чужака и била до тех пор, пока не вмешались прохожие. Не успела одна сердобольная женщина пригрозить милицией, как стая, в один голос ухнув – «Шухер!», бросилась врассыпную, исчезнув в многолюдной толпе. С того дня Сапрыкин не испытывал судьбу и облюбовал безопасный зеленый базарчик на окраине города. Впрочем, прощать обидчиков также не думал. Грозный нож уравновешивал любые шансы, а воспрянувшее с годами самолюбие облагораживалось мыслью о мести.

В утро своего шестнадцатилетия изголодавшийся Юрка отменил двухнедельную самоизоляцию от внешнего мира, причиной которой послужило страшное слово «перепись», машинально проверил в кармане новых брюк присутствие надежного друга с острым жалом и решил повторить вояж на центральный рынок. Погода под стать настроению напрашивалась на комплимент. Яркое воскресное солнце дарило виновнику торжества теплые лучи и желало удачи. Настроившись по-боевому, он кинул в карман выходной рубашки скромные сбережения и уверенно зашагал к центру. Программа действий намечалась обширная. Кроме восполнения бюджета и акта возмездия Сапрыкин рассчитывал посетить дядю Степу, давно обижавшегося на невнимание молодого человека. Ничто не предвещало того, что к старому дому с подвалом придется вернуться не скоро…

Алкогольное крещение

Узор фамильных и не очень совпадений

Плетется случаем весь год. То плача, то смеясь…

Кому весна достанется, кому фрагмент весенний.

Кому-то неба синь, кому-то по колено грязь…

Каштановая брюнетка с пышной грудью, какой природа редко одаряет восемнадцатилетних дамочек, и её спутник, худощавый господин тщедушной наружности, прикинутые в фирменные адидасовские костюмы и одноименные белоснежные кроссы, вальяжно прогуливались между павильонами центрального рынка. Узнать в дородной даме Босоножку, непосвященным в этапы ее женской эволюции, было невообразимо. Логичную цепочку рвало не столько несоответствие имени с козырным «Торшен», сколь высокомерный взор светской львицы, рождение которой предусматривало шотландский родовой замок, но никак не местное захолустье. Фома же в кавалере угадывался сразу, ибо его взгляд на шествующую рядом особу, в отличии от заискиваний глазами других мужчин, был хмур и мрачен. Причина недовольства – один из пунктов наложенной епитимьи – выглядывала из огромной сумки, покоящейся на плече мужчины – кухонный суперкомбайн в мгновение ока лишил его двухсот долларов и хорошего настроения. Фома слепо топал за сияющей от долгожданной покупки подругой и, несмотря на душевный надлом, оставался внимателен и быстр. Стоило Ляле наманикюренным пальчиком манерно описать трепетную для Аквинского сердца дугу, остановить перст на очередном съестном прибамбасе³⁶ и утвердительно цокнуть языком, как Фома тут же деловито подходил к торгашу, безапелляционным тоном называл цену, а забрав заказ, накидывал для собственного промоушена щедрые чаевые. В ослепительных лучах Босоножки он казался удачливым гангстером и вызывал у испуганных лавочников немое благоговение. Когда Аквинский, довольно потрепав по щеке сговорчивого частника, удалялся, тот, облегченно переглянувшись с соседями, считал себя заново рожденным и немедленно снимал стресс стаканом забористой сивухи. Помня о подсказанных Лялей несоответствиях в злодейском облике, на люди Фома показывался в непроницаемо-черных очках. Погода и сезон не имели никакого значения.

Тщательно оберегаемый имидж бил наповал не только торговые ряды. Попадавшиеся на пути знакомые приветствовали пару низким поклоном, и, если Ляля в ответ на почтительный книксен звонко щебетала, то Аквинский лишь слабо кривил уголок рта. Отблеск золотых фикс, удостоверяющий прошлое рискового малого, гармонично вписывался в портрет Фомы сегодняшнего.

Закончив обход последнего ряда, они уже засобирались к выходу, где их на стоянке поджидал вишневый «Опель», как вдруг девушка коброй скользнула в толпу и на излете молниеносного броска ухватила верткого юношу, отчаянно продирающегося вперед. Неугомонно крикливый темперамент подруги никак не соответствовал безмолвию в продемонстрированной атаке, и Фома, привыкший сначала слышать, а только потом делать, позорно растерялся. Ситуация грозила обернуться для его госпожи поломанными ногтями, но очнувшийся-таки оруженосец, кинув сумку, ринулся на подмогу и предрешил исход схватки.

– Что за дела? – осведомился он, потрясая поднятым за шкирку пацаном.

– Аквинский, – пропела Босоножка, – познакомься с молодой перспективной сменой, – и, вмиг сбросив улыбку, ощерилась. – Раззява! Деньги где?

Фома, скорее машинально, хлопнул по нагрудному карману и ухмыльнулся: – Тута все. Чего кипишь садишь?³⁷ Хлопцу чуть зенки не выцарапала. Дрогнув, рука поползла обратно и нырнула в карман. Пальцы уперлись в донную строчку. Деньгами, еще минуту назад реально существовавшими, там и не пахло.

«Черт. Неужели старею?» – ёкнуло сердце домушника. – «Обставили, как инвалида».

Убедившись в своей правоте, Ляля не успокаивалась:

– Ну? Ты что – язык проглотил? Иди, дядя, оформляй пенсию!

– Не бухти³⁸, – пресек подругу Фома. – Накаркаешь еще. Он?

– Нет, мама с папой!

Рассматривая затрепыхавшегося под рукой подростка, Фома пожалел себя и свои сорок с хвостиком. Хватка с годами ослабевала, а это болезненнее любого оскорбления. Ухудшение внимания – плохой признак. И вот случилось то, что заставляло задуматься о покое… или молодом помощнике.

Домушник аккуратно опустил пацана на землю и, заметив полыхнувший в карих очагах пламень, поспешил разрядить обстановку.

– Аквинский…

Столь быстрая смена настроения не могла не насторожить. Готовый в любой момент драпануть, Юрка осторожно пожал протянутую руку, а губы его опередили ищущее объяснений сознание:

– Сапрыкин.

– Ну что, Сапрыкин? Фартовый ты парняга. Считай, что ничего не произошло. Мы – друзья.

Юрка, здраво предположив, что дружба подразумевает широкий жест, полез за пазуху.

– Стоп. Не будем паскудить чувства деньгами, – отмахнулся Фома. – Сорвал куш – не базарь³⁹, что не дюж. В общем, проехали. А теперь Ляля пригласит нашего нового друга в гости. Я угадал?

От неслыханной благотворительности Босоножка, открыв рот, очумело хлопала ресницами.

– Не слышу, – раздалось чуть тверже.

– Хорош выделываться, Аквинский, – фыркнула девушка и окинула пацана с головы до ног. – Сапрыкин, поехали. Покушаешь, потрещим о том о сем… Да и в ванную тебе не помешало бы.

Резкий переход на гигиену Юрке не понравился.

– Некогда! Мне надо к дяде Степе зайти.

– Вот как? – удивился Фома. – Ты знаком со сторожем?

– Угу.

– Тюли-пули, малыш. Дружок твой второй месяц «охраняет» нары в следственном изоляторе. Так что не вижу причин для отказа…

Они с ветерком прокатились через весь город и, когда въехали в частный сектор, Юрку осенило:

«Вроде добрые», – думал пацан, – «и денег куры не клюют. Приютят, что ли?»

Смутная надежда обрести родителей не покидала его никогда, как бы он не обманывал себя. И теперь, лицезря гордого кормчего за штурвалом иномарки, мальчишка замирал:

«Повезло!»

Иллюзии растворились в первый же вечер, превратившись в алкогольное усыновление. Фома, настоявший на том, чтобы все было как у людей, нахлестался по знаменательному поводу сам и накачал Юрку так, что Ляльке пришлось волочить бесчувственного парня в его новую комнату.

Наутро Сапрыкин боялся шевельнуть головой.

«Нет, родители не спаивают своих детей водкой. А значит, нос надо держать по ветру. Если что – смоюсь…»

После пьянки, в ходе которой «папаша» с блеском продемонстрировал хорошее знание блатного репертуара и панибратски лил слёзы на мальчишечьем плече, Юрка уже не представлял Аквинского своим родителем. И потом, какая из Босоножки мать, ежели она старше пацана на год, от силы – два? Нет, новым друзьям больше подходила ипостась крестных. На том и порешил. Жизнь вступала в фазу неопределенности, и Сапрыкин, целиком доверившись воле случая, почувствовал себя ручейком, влившимся в мутную протоку глубоководной реки.

Псевдоотеческий бедлам

Чужие стены. Пол паркетный. Шпилем крыша.

Уютно здесь, тепло. Не капает, не дует.

А по ночам в душе скребутся мыши

То отчий домовой по мне тоскует.

Первым делом крестник оценил достоинства отдельной меблированной комнаты с видом на пустырь и потребовал смены утлого диванчика огромной викторианской кроватью, пылящейся в сарае. После трехлетней йоготерапии на продавленной раскладушке счастье представлялось Юрке именно настоящей двуспальной кроватью, с которой, раскинув руки, так легко взмывалось в ночной полет и не свисали, затекая, ноги. Люди в преобладающем большинстве своем до того изнежены, что неделями приспосабливаются к новым условиям. Давит непривычная обстановка, путаются мысли, пропадает сон. С Юркой же все обстояло иначе. Понятие психологического барьера отсутствовало напрочь. Мальчишка не испытывал дискомфорта, видимо, благодаря редкому типу мировосприятия. Сформированное под воздействием непогодных условий и уличной среды, оно заставляло думать в первую очередь о безопасности и целесообразности, а этическую сторону предпринимаемого шага считало телячьим романтизмом. Сапрыкин впитывал радость от надежного комфортного крова полной грудью и ни капли не стыдился своей удачной экспансии, ведь она соответствовала идее – выжить. Через пару лет Юрка прочитает авторитетное мнение о том, что стыд – первый признак сумасшествия и, усмехнувшись, подметит свое душевное здоровье. А пока далекий от фрейдовско-юнговских концепций он просто поступал, как подсказывал ему инстинкт. Напрямую, без словоохотливых посредников.

Разобравшись со своим логовом, Сапрыкин придирчиво осмотрел весь дом, насчитал в телевизоре четыре десятка каналов, окунулся в бассейне, покатал в бильярдной шары и, удовлетворенный, отправился завтракать.

За столом парню приоткрылась разгадка подозрительной щедрости.

– Аквинский, ты видишь то же, что и я? – спросила Ляля, стараясь непринужденно улыбаться.

– Не делай из меня идиота, – Фома недовольно поморщился и тут же глупо подтвердил правоту девушки: – Руки как руки.

Объекты пристального внимания орудовали столовыми приборами с грацией гребца, пытающегося благополучно пройти на каноэ пороги бурной горной реки. Голод для Юрки был не только не теткой, но даже и не троюродной бабушкой.

– Разуй глаза, алкаш! Да это и есть та последняя надежда для Виктора.

– Ну… Учи ученого! – Фома расправился с отбивной и подскочил табакерочным чертиком. – Виктора нема в городе. Они сейчас в столице ход ладят⁴⁰. Вернется – покажу, а пока хай приживется и себя покажет, – закрыл опасную тему Аквинский и поторопил крестника: – Малой, включай глубинный насос. Чего ковыряешься?! Дела ждать не будут…

Экзамен прошел успешно. Теперь Фома мог взвалить на Юрку подсобную работу и вздохнуть свободней.

Вечером пацан убивал двойную порцию ужина, запирался в своей комнате на замок и вспоминал прошедший день, перебирая промахи и ошибки. Но стоило лечь в постель и зарыться в шелковые простыни, пахнущие Лялькиными руками, тотчас сердечко начинало бешено колотиться, в темноте вспыхивали озорные глаза крестной и попытки самоанализа безнадежно глохли.

Чуткий сон приносил Юрке неприятные моменты. Просыпаясь от знакомой по детскому опыту возни, мальчишка зажимал уши руками, натягивал на голову одеяло, пел песни и все равно не мог избавиться от режущих нервы звуков. Если Босоножка глухо и неуверенно стонала, то крестный в кульминационный момент орал, как подрезанный.

«Мудак!» – чуть не плакал Юрка от чужого счастья и ненавидел Фому всем своим существом. Свинячий визг от прикосновений к Лялькиному телу мальчишка считал кощунством, и каждый раз, когда он его слышал, оскорблялся до корней волос. В юношеском возрасте половой инстинкт опирается на идеалы. Особенно, если говорить о любви.

Наутро волнующие оттенки в Лялькином голосе бесследно исчезали, и когда мужчины задерживались к столу, она отчитывала провинившихся с привычными интонациями:

– Ох и рожи! Куда весло⁴¹ тянешь?! Хамуру умой, барсук!

«Семья» завтракала, Фома выводил из гаража машину, и сильная половина отправлялась на скок. Девушка присоединялась к ним в случаях крайней необходимости.

Обладая врожденной способностью усваивать все на лету и особым даром игнорировать страх в нужные минуты, Сапрыкин легко схватывал основу неведомого доселе искусства. Фома с завистью открывал в пацане новые грани, а тот уже самостоятельно шлифовал их. Вскоре Юрка с непосредственностью юного гения указывал крестному на недоработки.

– Ты что, глаза пропил? Какого беса этот замок высверливать приспичило? В нем нутро медное – кислоты плесни, – и назидательно протягивал учителю наполненный шприц.

В унизительные минуты Фома обиженно хлюпал носом и клялся найти изъян в работе ученика, но тот обходил подводные камни так ловко, что оставалось разводить руками и переносить мщение до следующего раза.

Придраться, как известно, можно к чему угодно, и сам повод в таком случае не имеет особого значения. Как-то, увидев в Юркиных руках нож, Аквинский насупился:

– Вот блядь, детсад! Зачем он тебе?

Нож, подарок Степана, крутился в пальцах серебристым колесом. Как сталь исчезла в корпусе Фома даже не заметил. Любуясь резной рукоятью, пацан объясняться не стал:

– Пусть будет.

– Что?! – Аквинский протянул руку и потребовал: – Дай.

Острое жало вновь сверкнуло на солнце. Мальчишка осклабился:

– Понравился? Да? Может попробуешь забрать?

Фома опешил. В холодной насмешке старый арестант подсознательно выделил ту иронию, с какой жираф обозревает сочную зелень низкорослого кустарника. С такой же улыбкой на зонах ломали позвоночники, прошивали печень заточенными электродами и загоняли в петушатню⁴². Бояться было поздно, а отступать нельзя.

«С-сученок! Пригрел гадюку!»

Но вслух не произнес. Соотношение сил требовало мирной развязки.

– Запомни, босяк⁴³. В нашем ремесле никакого оружия. Если швайка⁴⁴ тебе дороже по уму выставленной хаты – нам не по пути. Решай!

Юрка вложил рукоять в протянутую ладонь. Швырнув нож в кусты, Аквинский осмелел:

– Будем считать, что пошутили. Но брыкнешься – выгоню на хер!

Усмотрев в инциденте ущемление своего права собственности, Юрка затаил настоящую злобу. Он опять ощутил одиночество.

«Чужак», – кипел Сапрыкин. – «Вот кто я для них».

Он не ушел от крестных, однако задетая гордость неусыпно взывала к духу противления. Немного отойти помог компромисс – через неделю карман оттягивал другой нож, вдвое страшнее старого. И все же, до конца сгладить неприятный случай не смогли ни Аквинские потуги к примирению, ни теплые глаза Босоножки, ни щедрые гонорары. Просто неразумно возвращаться в подвал за месяц до зимы. Дождаться солнечных дней, а весной и думать…

Ковбой Мальборо

Хорошая мечта – как сумасбродная жена:

Жеманна, ветрена, ей не сидится дома.

Но наберись терпения, не то обидится она,

Налево повернет и сбудется другому.

Теперь в Аквинском доме Юрка старался не засиживаться. Он надолго пропадал в городе и, бродя по улочкам, рассматривал в витринах дорогие вещи. Нормальная кровать виделась уже анахронизмом. Роскошная жизнь ассоциировалась с наличием джипа, перстня неподъемной тяжести и кожаного плаща. Ноги сами несли Сапрыкина в зал супермаркета, где на уродливом манекене скучало гигантское изделие, воплощающее сокровенную мечту. То ли мужская половина города статью не вышла, то ли провинциальная ментальность не позволяла людям по достоинству оценить индивидуальность новинки сезона, но великолепный ковбойский плащ бездарно прозябал на пластиковом истукане. К своей мечте пацан относился серьезно. Не проходило и дня, чтобы он не проведывал шедевр и мысленно не примерял его на себя. Всегда чего-то не доставало. Поначалу роста – приходилось подниматься на цыпочки, позже – ширины в плечах. Юрка срочно налег на гантели, пока однажды не обнаружил, что догнал манекен по всем, за исключением уродливости конечно, параметрам.

«Не понял!» – сконфузился Сапрыкин. Близость к цели обжигала. Дрогнувшая рука потянулась к плащу. Коснувшись воротника, пальцы пробежали по бархатному отвороту, остановились у кармана, скользнули по мягкой коже вниз. Желание немедленной покупки пьянило. Старенькая куртка, обиженно прошелестев, упала к ногам.

Привыкший к постоянным визитам чудаковатого пацана продавец развлекался порножурналом и только внутреннее, свойственное торговому люду, чутье, заставило отвести глаза от розовой задницы и подсказало: «Клиент созрел!» Телепортация произошла мгновенно.

– Разрешите вам помочь, – раздался за Юркиной спиной слащавый голос. Умело облачив парня в раритетный макинтош, менеджер отступил назад и всплеснул руками. – Ах! Супер! Превосходно! Страна Мальборо! Ах!

От удовольствия Сапрыкин зарделся. Но полгода мучительных ожиданий просили растянуть триумф до максимума.

– Да? А не великоват?

Менеджер энергично замотал головой. Жажда избавиться от залежалого товара возбуждала фантазию.

– Что вы! Что вы! Это же фасон такой! Последняя волна – «экстримфэшион». Элитная вещь. Второй экземпляр, если не ошибаюсь, в Нью-Йорке. Под таким покроем и тридцать восьмой калибр и «Томпсон» – как у Христа за пазухой! – подмигнул он, верно определив жизненные интересы клиента.

– Сколько? – не выдержал Сапрыкин и был наказан за опрометчивость. Не хватало пары червонцев. Предновогодние дни давали скидку, но опытный торгаш уступать не собирался. Протяжный вздох выражал сочувствие.

– Ой! Ну что же вы? А плащик-то сидит как влитой! – и по страдальческой гримасе покупателя убедился, что к вечеру недостающие деньги будут найдены.

Скинув обновку, Юрка повесил её на руку продавца и предупредил:

– На чучело не пяль! Отвечаешь головой, – после чего ринулся к выходу.

Просить у крестных не улыбалось. Близилось время обеденного перерыва и ликвидировать досадную неувязку не составляло труда. Все условия для работы.

Присматриваясь к толпе, Юрка ступил на троллейбусную остановку. Парочка расфуфыренных типов шумно обсуждала планы на вечер. Довольные женщины с набитыми авоськами. Субботняя поездка на рынок – нелегкое, но плановое для домработниц мероприятие, такое же привычное, как движение тряпкой по паркету или раковине. Худосочные студентки с мороженым. Вот с этой, крашеной, Сапрыкин иногда сталкивался у «Старой Фортеции» – бара, мимо которого пролегал его традиционный маршрут. Само питейное заведение Юрка старался избегать, довольствуясь наблюдением со стороны, а запомнившаяся блондинка отдыхала в нем каждый вечер. Пьющих мальчишка не воспринимал, поддающих дамочек – тем более. Поэтому, презрительно сплюнув, отвернулся. Поодаль всех дефилировал пожилой господин жидовской наружности. Не густо. Показалась ползущая улиткой «единица». Времени на раздумья не оставалось и, охватив напоследок пеструю публику пытливым взором, пацан выбрал в жертву еврея. Под кашемировым пальто оного на уровне груди выступали подозрительные очертания – судя по всему, солидный бумажник.

«Вперед!»

В троллейбусной сутолоке карманник едва протиснулся к жертве. Выждал поворот, выставив руку, навалился и обомлел. Пусто – кошелька как не бывало. Вот так фокус. Либо хитрющий дед, вдосталь насмеявшись над малоопытным щипачем, успел перепрятать драгоценную лопату⁴⁵, либо Юрку наглым образом обставили на опережение. Но кто? Ломовые дамы с авоськами не в счет. За спиной – все та же пара пижонов. Рядом жалась легкомысленная блондинка. Значит все-таки мистическая интуиция еврея. Разочарование длилось недолго. В заднем кармане читающего соседа нашлась недостающая сумма и, горя желанием скорой покупки, Сапрыкин выпрыгнул на следующей остановке.