Отзывы на книгу «Дар», страница 9

За вычетом главы про Чернышевского, история жизни которого меня никоим образом не интересует - это всё тот же неторопливый, яркий, объемный, полный воздуха и цвета Набоков

Его романы - картины, выполненные жирными, сочными, уверенными мазками. И даже если в какой-то момент становятся не очень интересны подробности сюжета, у читателя всегда остается мастерски расписанное полотно повествования. Каждый образ, каждая строка, каждое слово - любовно ограненный драгоценный камень, занявший строго отведенное ему место.

Не ищите ошибки в этой фразе: Набоков - мой любимый художник.

Писать рецензии на книги В.В. Набокова я уже давно не могу...и наотрез отказываюсь. Поэтому только мысли... Подобно тому, как "все барышни метят в красавицы", все его произведения метят в шедевры. По крайней мере, для меня. Думается мне шедевр несет в себе не только прекрасное, но и то, что остается недоступным, непонятым, а подчас и неприятно волнующим. Неоднозначность восприятия слова, фразы, или даже сути всего произведения В.В. Набокова стала особого рода зависимостью. Напоминание о чем-то несбывшемся - именно об этом, наверное, "Дар". "Дар" и лично для меня открыл новое "несбывшееся". Очень часто в начале рецензии пишут: "Осторожно спойлеры!". Даже если бы я очень хотела написать рецензию на эту книгу с таким предупреждением, у меня все равно ничего бы толком не получилось - такая мысль посетила меня. Я, обладательница не самого ловкого ума, могла бы в 45 (как минимум) разных вариантах пересказать сюжет и ни разу не коснулась бы сути. Возможно, в этом и выражается дар, Набокова, конечно же.

Рецензия-отчет за ТТТ. Впечатления такие - слог чудесный, уносящий куда-то вглубь души. Но мне было тяжело читать. Очень богато, а я, видать, все-таки пока не дорос. Но моментами, так сказать, проясениями, я смог уловить эту красоту. Да что тут скажешь.

В любые времена, чтоб устоять на ногах и сохранить в себе себя самое важное – понять, кто ты и что тебе по настоящему дорого. Для меня книга Набокова Дар именно об этом. Читая о становлении молодого поэта и писателя Федора Годунова-Чердынцева, пришедшееся на сложные годы эмиграции в Германии, невольно ловишь себя на мысли, выстроены ли четко мои ориентиры и приоритеты? И душа радуется, когда отвечаешь себе, что, да. За кажущейся легкостью его выбора стоит большая работа над собой. Не так-то просто отказаться от привычных основ, заложенных предшественниками. Приходится присмотреться, чье наследие хочется множить. С кем себя ассоциировать? И вот ещё не звучит ни одного имени, а уже чувствуется присутствие на страницах романа «Отцов русской литературы», а через несколько страниц, в воображаемом диалоге с современником, поэтом Кончеевым Федор высказывает своё мнение о многих из них, подчеркивая, что именно для него и его современника в предшественниках кажется не стоящим продолжения. Возможно, поэтому Федор, собравший множество материала об своем отце – известном ученом, не смог позволить себе написать о нем книгу. Путь отца, сколь бы этим путем не восхищался сын, это путь настолько отличный от пути, на который становится Федор, что найти там нечто своё для молодого писателя не представляется возможным. То ли дело путь писателя Чернышевского, о котором и пишет свой первый роман Годунов-Чердынцев. В его биографии и творчестве нашлось всё то, от чего желает уйти молодой автор, освободиться, чтобы выстроить дорогу своему художественному слову, чтобы обрести своё звучание и свою аудиторию. Нелегкий выбор. Не зря его Возлюбленная Зины, которую сам Набоков предложил воспринимать не как женщину, а как символ русской литературы, говорит о том, знает, что временами будет несчастна с ним, но всё равно идет на это. Перемены всегда несут с собой много боли. Но решившись на них, уже невозможно отыграть назад. И как в «Вишневом саду» в покинутом доме забыли старого сторожа, так в «Даре» все ключи от квартиры родителей Зины были оставлены внутри, не считая той связки, что потерял Федор. Мы и расстаемся с героями на подходе к квартире, куда пара возвращается под утро почти без гроша в кармане с мечтами о грядущем. Жаль, что язык этой книги уже тяжел для восприятия юного поколения, которое так жаждет сейчас своего самоопределения, стремясь избавиться от нашего наследия. Им, несомненно, был бы не чужд опыт Годунова-Чердынцева. Впрочем, книга, возможно, поможет родителям иначе взглянуть на поиски себя своих детей. Ну, и присмотреться всем нам к себе, конечно, же.

Не рецензия, а моё видение этой книги.

Сложная, политическая, историческая... Никогда прежде не встречалась с таким Набоковым. Однако, всё новое в этой книге совершенно не помешало оставаться ему таким, к какому я привыкла, и каким его полюбила. Та же тонкость ощущений, та же чувственность, красота, лёгкость, богатство, сладость слога (последнее, быть может, только для меня). Очень рада. Это шедевр.

Цитаты того, что я так люблю в Набокове.

Ещё несколько минут езды, и вот - вокзал. Он увидел Зину в бланжевом жоржетовом платье и белой шапочке, взбегающую по ступеням. Она взбегала, прижав к бокам розовые локти, зажав сумку, - и когда он её полуобнял, догнав, она обернулась с той нежной, матовой улыбкой, с той счастливой грустью в глазах, которыми она встречала его наедине. "Слушай, - сказала она суетливо, - я опаздываю, бежим". Но он ответил, что уже распрощался с ними и подождёт её внизу.

И ещё вот эта красота..

Вдруг, в откровенно ночном небе, очень высоко... "Смотри, - сказал он. - Какая прелесть!" По тёмному бархату медленно скользила брошка с тремя рубинами, - так высоко, что даже грома мотора не было слышно. Она улыбнулась, приоткрыв губы, глядя вверх.

Сказать, что я в восторге - это ничего не сказать! Вот книга, которая затягивает своей поэтичностью, образностью, метафоричностью и требует особой созерцательности. Из мной прочитанных авторов так пишут только Набоков, Павич и Мураками. Конечно, книга не самая лёгкая. После некоторых моментов приходилось возвращаться обратно, прочитывать метафору или образ с самого начала и только потом смаковать момент. И все эти образы - словно коллекция дивных бабочек. Но это цветочки. Вся книга просто дышит рефлексией, даже, не побоюсь этого слова, нытьём. Я даже введу тут тэг "муракамера" по такому случаю. Хотя ни автор, ни главный герой по этому случаю не испытывают никаких угрызений - с той же непосредственностью, с которой он загорает нагишом в лесу и рассуждает об одеже и теле, он открывает душу перед читателями. Даже препарирует и сам же разбирает по кусочкам. Особая изюминка - сатирическая отсылка к будущей "Лолите". Хотя я не ошибусь, если скажу, что во всей книге сатиры на творчество и сочинителей достаточно. Одним словом, ключей ни у кого нет, а Чернышевского автор не очень любит. И тем не менее главный герой в какой-то мере честен. Ровно настолько, насколько может быть честным человек, скрывающий свои отношения перед родителями девушки, у которых собственно и снимает комнату, а так же живущий давно наскучившими ему частными уроками. И тем не менее герой прекрасен в своих самоизысканиях. Так что он либо гений, либо и в самом деле сущая бездарность, вспоминающая детство и пропавшего отца. Советую с осторожностью.

Врёт нам всем, конечно, В.В., врёт и не краснеет. Врёт, что не пишет про себя, а потом выдаёт “Дар” и “Другие берега”, говорит, что не любит романы с идеей, а потом пишет “Приглашение на казнь”. Всё же не ассоциировать писателя Сирина с главным героем невозможно: у них похожая история, похожие взгляды на жизнь, идентичное мнение об искусстве. Что с того, что отец реального Набокова был юристом, а отец зазеркального - путешественником и биологом? Фёдор - персонаж в характерном плане нарочно проработанный слабо, его личность сама по себе отходит на второй план, а главным становится талант, дар, художественный взгляд, чувственность, - прозрачный сосуд, который Набоков наполняет собой. Интересны становятся не лоскутки автобиографичности, интересен маленький мутный глазок, который даёт заглянуть во внутренний мир автора, который он всё время старательно скрывал от публики. В этом смысле роман, который В.В. писал как гимн жизни и искусству (разумеется, чистому, а не как у какого-то там прыщавого Чернышевского), оказывается в некоторой мере психологичен. Читатель, немного привыкнув к дурману Набоковского слога и расквитавшись (скорее всего, с помощью сторонних источников) с его многослойными рассуждениями о литературе и истории, может сделать шаг в сторону и попытаться понять, какие внутренние процессы стоят за всем написанным. Здесь не просто в очередной раз Набоков “выдумывает уродов и сталкивает их между собой” (выражение некого А. Гарфа из “Нового слова”), а ещё и выражает своё отношение к ним почти напрямую. И говорит, конечно, не только о них, но и о себе (Фёдоре). Он бесконечно самовлюблён и как всякий нарцисс глубоко не уверен в себе - чего, конечно, Набоков старается не показывать, и от того Фёдор выходит таким неправдоподобны: неуязвимым полубогом мира искусства, который разве что может позволить себе поспать до обеда (прихоть гения) и забыть о свидании с возлюбленной. За кадром остаются все его возможные неудачи и всё прощается герою за его талант. Даже свои стихи (сам он) ругает неубедительно, а уже повесть по Чернышевского - и подавно. Приём понятный - цель Набокова продемонстрировать единственный, на его взгляд, хороший способ смотреть на мир и литературу, и потому враг в книге нелеп и жалок, а главный герой и его слегка переиначенное отражение (Кончеев) блистательны и всемогущи. Занятно, что по мнению Фёдора одним из главный качеств хорошего литератора является жалость, однако сам он испытывает её крайне избирательно - ни о какой жалости к людям речи не идёт, если это не его близкие, - всех остальных он готов талантливо и гаденько высмеять. В мире Набокова есть место только для него самого и его отражений и слуг. Это проявляется в Зине, которая отвечает так, как Фёдор ожидает, стремится быть полезной и защищает от нападок. Сам Набоков в своей настоящей жизни руководствовался теми же принципами хотя бы отчасти - его жена Вера первое время фактически обеспечивала семью, покорно терпела роман на стороне, а затем приняла на себя все домашние обязанности, катала В.В. на машине, отвечала на звонки и даже писала на доске на лекциях в университете. В Кончееве, ещё одном приятеле Фёдора, многие узнали Ходасевича, одного из немногих современных Набокову поэтов, которым он восторгался. Смешно от того, что сам он утверждал, будто в Кончееве, а не в Фёдоре выписан скорее он сам в берлинский период, а ещё смешнее мелькнувший на минуту литератор Владимиров “псевдобританского пошиба”, также списанный с автора, и все они - самые достойнейшие из достойных представителей искусства в неуклюжем и плохоньком мирке пошляков. Могли бы образовать дивный тройственный союз. Сохранились наброски продолжения “Дара”, где в конце Фёдор наяву встречается со своим отражением и зачитывает ему продолжение Пушкинской “Русалки”, которое сам написал, - вот уж наконец-то счастливый финал. Я не считаю, что всё это плохо, что роман плох (он великолепен), это только то, что я заметила во время чтения и что показалось мне забавным. Взгляд Набокова на мир безусловно глубок и оригинален, однако хочется мягко поиронизировать над его нарциссизмом и закрытостью. По моему мнению, всё это говорит о том, что талант не связан с какими-либо человеческими качествами, и выводить для него формулу с помощью красивых слов - бесполезно. Набоков - мой любимый писатель, но принять его мировосприятие я не готова, так как в нём остаётся слишком мало пространства для манёвра. Ему бы это не понравилось, но всё же есть красота в разнообразии. Да и сам он, того не признавая, нуждается в пошляках, материалистах типа Чернышевского и мрачноватых литературных врагов парижской школы - ведь кого без них он бы высмеял, над кем бы тогда он возвышался и тешил болезненное самолюбие? В “Даре” есть ещё одна, уже намеренно задуманная автором, плоскость, чисто литературная, где Набоков высмеивает или, что реже, хвалит современных ему критиков, поэтов и писателей. Неподготовленному читателю почти невозможно будет разобраться в хитрых намёках и запутанных аллюзиях, особенно учитывая то, что большинство обсуждаемых имён уже давно канули для широкого читателя в лету, - а тогда некоторые шпильки вызвали бурное обсуждение и обиды на дерзкого автора. Об этом подробнее можно почитать в комментарии к “Дару”, написанному Александром Долинином. Вкратце основная мысль будет звучать, конечно, так: “лучший современный русскоязычный писатель - я, Владимир Владимирович Набоков-Сирин. Но поэт Ходасевич тоже ничего”. Несмотря на мои попытки поязвить, книга, конечно, абсолютно великолепна. Рассматривать её можно в разных плоскостях, можно вооружиться ворохом исследований и прослеживать дорожки, по которым течёт Набоковский яд, можно попытаться снять защитный слой с нервной авторской души, можно учиться по ней видеть мир в полных красках, а можно просто взять и наслаждаться талантом автора, не задумываясь о лежащих под ногами глубинах, - хотя он, не сомневаюсь, этого бы не одобрил.

Книга читается на одном дыхании, "взапой", хотя и не "залпом". Неважен ее размер, и даже содержание отходит на второй план. На первом плане - просто упоительная красота слога, непостижимая умом. Как можно так сказочно мелодично выражать мысли на бумаге!? Набоков не просто гений, он супергений. И книга "Дар" - вершина! Не умаляя гениальности других великих писателей, говорю свое мнение - красивее, чем Набоков, не сумел писать никто. Ну а сюжеты? Разве у гения могут быть негениальные сюжеты?