Прощай-же, книга! Для видений - отсрочки смертной тоже нет. С колен поднимется Евгений, - но удаляется поэт. И всеже слух не может сразу расстаться с музыкой, рассказу дать замереть... судьба сама еще звенит, — и для ума внимательного нет границы - там, где поставил точку я: продленный призрак бытия синеет за чертой страницы, как завтрашние облака, - и не кончается строка.
Здравствуйте, Владимир Владимирович. Это снова я, Ваш скромный читатель и почитатель. И сегодня мы поговорим о том, что же значит дар? Вот смотрю я на обложку, читаю название и абсолютно не испытываю никаких эмоций, потому что даром может быть все, что угодно, ко кто же знал, что им окажется то тонкое и чувственное, то настоящее и глубокое, что поднимало с колен миллионы людей? И я говорю: "Да здравствует творчество!" На первых страницах нас встречает Федор Годунов-Чердынцев. Личность весьма интересная и чем-то попахивает Лужином (для тех, кто понимает, о чем идет речь). Наверное такой же странный, весь в себе. Только тот любил шахматы, а этот стихи. Все, что происходит в романе знакомо тем, кто вариться в литературных кругах. Гордость своей работой, самокритика, желание себя раскрыть и показать, а так же зависть к более успешным коллегам. Да-да, необходимо быть честным, что за непониманием чужого творчества стоит самая обыкновенная, зеленая зависть.
"Слушай дальше. Она сделала свою вторую попытку, уже более дешевую, но обещавшую успех, потому что я-то нуждался в деньгах и должен был бы ухватиться за предложенную работу, - помочь незнакомой барышне с переводом каких-то документов; но и это не вышло. Во-первых, потому что адвокат Чарский оказался тоже маклером неподходящим, а во-вторых, потому что я ненавижу заниматься переводами на немецкий, - так что опять сорвалось. Тогда-то, наконец, после этой неудачи, судьба решила бить наверняка, т. е. прямо вселить меня в квартиру, где ты живешь, и для этого в посредники она выбрала уже не первого попавшегося, а человека, не только мне симпатичного, но энергично взявшегося за дело и не давшего мне увильнуть. В последнюю минуту, правда, случился затор, чуть не погубивший всего: второпях - или поскупившись - судьба не потратилась на твое присутствие во время моего первого посещения; я же, понимаешь, когда пять минут поговорил с твоим вотчимом, собственно по небрежности выпущенным из клетки, и через его плечо увидел ничем не привлекательную комнату, решил ее не снимать, - и тогда, из крайних средств, как последний отчаянный маневр, судьба, не могшая немедленно мне показать тебя, показала мне твое бальное голубоватое платье на стуле, - и, странно, сам не понимаю почему, но маневр удался, представляю себе, как судьба вздохнула". "Только это было не мое платье, а моей кузины Раисы, - причем она очень милая, но совершенная морда, - кажется, она мне его оставила, чтобы что-то снять или пришить". "Тогда это совсем остроумно. Какая находчивость! Все самое очаровательное в природе и искусстве основано на обмане. Вот видишь - начала с ухарь-купеческого размаха, а кончила тончайшим штрихом. Разве это не линия для замечательного романа? Какая тема! Но обстроить, завесить, окружить чащей жизни - моей жизни, с моими писательскими страстями, заботами". "Да, но это получится автобиография, с массовыми казнями добрых знакомых". "Ну, положим, - я это все так перетасую, перекручу, смешаю, разжую, отрыгну... таких своих специй добавлю, так пропитаю собой, что от автобиографии останется только пыль, - но такая пыль, конечно, из которой делается самое оранжевое небо. И не сейчас я это напишу, а буду еще долго готовиться, годами, может быть... Во всяком случае, сперва примусь за другое, - хочу кое-что по-своему перевести из одного старинного французского умницы, - так, для окончательного порабощения слов, а то в моем "Чернышевском" они еще пытаются голосовать". "Это все чудно, - сказала Зина. - Это мне всt страшно нравится. Я думаю, ты будешь таким писателем, какого еще не было, и Россия будет прямо изнывать по тебе, - когда слишком поздно спохватится... Но любишь ли ты меня?". "То, что говорю, и есть в некотором роде объяснение в любви", - ответил Федор Константинович. "Мне мало "некоторого рода". Знаешь, временами я, вероятно, буду дико несчастна с тобой. Но в общем-то мне все равно, иду на это". Она улыбнулась, широко раскрыв глаза и подняв брови, а потом слегка откинулась на своем стуле и стала пудрить подбородок и нос.
Отзывы на книгу «Дар», страница 8