Читать книгу: «Заповедные острова», страница 7

– Может быть, закончим работать, домой пойдём? – предложил я.

– Пожалуй. Только давай прогуляемся пешком, хочу пройтись. Машину потом заберём. – И она повела меня под руку прямо через газоны таким образом, чтобы мы не вернулись ни к машине, ни к стоянке.

Конечно, я всё это понял, но решил не терзать свою спутницу; захочет – расскажет. Когда мы шли по набережной, она пару раз украдкой от меня обернулась, и свернула во-дворы на два дома раньше. Всё это было странно. Было очевидно, что она кого-то встретила и этот кто-то обидел её. Возможно, она встретила ту свою подругу, которую я очень давно не видел. Я решил дождаться, когда сама захочет этим поделиться.

ХХХ

На другой день мы хотели пойти изучать один укромный уголок – строения, уцелевшие на небольшом отрезке Андреевской набережной. В этом секторе находилось монументальное здание Академии наук, но стена прошла ровно посередине, вызвав разрушения той части, что оказалась внутри Пузыря. Как и во многих других зданиях, разорванных стеной, в первые дни здесь был пожар, но непосредственно перед рекой уцелел небольшой жилой комплекс и монастырь – туда-то мы и хотели сходить.

– Слушай, мне надо по делам сбегать, давай попозже сходим или на завтра перенесём, – неожиданно сказала Нина, стараясь вложить в эти слова максимум будничности. Своих дел у неё никогда не было, а если и надо было отлучиться одной куда-то вроде магазина женского белья или поиска цветочных семян, так она всё равно предлагала пойти с ней. А тут собралась куда-то и хочет именно одна.

– Давай? с тобой схожу?

– Нет, я сама.

– Да что случилось, наконец?

– Всё нормально, – и Нина чмокнула меня в нос, склонившись. – Скоро приду.

Я ждал её на лавочке во дворе, и через полтора часа Нина вернулась. Я ждал развязки, но от объяснений она снова отказалась, стараясь, так же фальшиво, быть весёлой. Попросила выпить; из предложенного выбрала виски, хотя, сколько её знаю, пила белое вино. Словом, что-то с ней случилось, а что именно – какая-та тайна. В тот день мы никуда не пошли, уселись на диван, Нина закуталась в плед, поджала ноги и легла на моё плечо. Мы посмотрели подряд несколько советских комедий, так и закончился тот день.

Назавтра моя подруга повеселела и даже была какой-то излишне бодрой и энергичной. Она предложила на сбор овощей не ходить.

– Помнишь, ты меня как-то водил на крышу? Давай ещё туда сходим.

– Ну давай.

– Только точно так же, как в тот раз. С салютом!

Месяца полтора назад я в порыве ухаживания пригласил Нину на романтическое свидание, которое организовал в буквальном смысле на высоте. По роду работы мне приходилось бывать не только в подвалах; однажды наткнулся на замечательную крышу. Она была плоская и чистая, по краям имела широкий бортик по пояс, а вид с высоты 12-этажного дома по Трубецкой улице был прекрасен на все стороны. Помню, как вылезли на неё с тогдашним моим напарником мастером Анохиным, проверяя работу дождевых сливов, и удивлялись, до чего уютное место. «На такой крыше надо праздники проводить» – заключил он.

Никогда бы не подумал, что мне самому представится шанс провести свидание на этой крыше. Я добыл коробку с салютом в магазине фейерверков, заранее надул воздушных шариков, в кофейне позаимствовал изящный белый столик на гнутых ножках и два таких же стула; всё приготовил, включая вино и сладости, и привёл туда Нину. Когда мы вошли, я включил музыку и взорвал десяток хлопушек с конфетти так, чтобы вся поверхность крыши покрылась разноцветными блестящими кружочками. Прекрасный вечер был закончен салютом.

– Дорогая, ну как же мы туда пойдём вот так сразу? Я ведь тогда готовился три дня!

– Ну, салют ты можешь ещё достать?

– Наверное.

– Вино есть, музыку возьмём. Больше ничего не надо. Ну пожалуйста.

И мы пошли, набив сумку каким-то съестным, по дороге заехали в магазин фейерверков, но уже мало что было, молодёжь всё растащила, так как нередко устраивала салюты. Разочарование ждало нас и на крыше – поднявшись, мы застали там другую пару. Молодые люди стояли обнявшись, любуясь видом, и не сразу нас заметили. А мы стояли, не зная, что делать, сразу уходить или пойти к другому краю довольно большой крыши. Когда они всё-таки посмотрели на нас, тоже испытали замешательство, и девушка стала дёргать своего парня за рукав.

– Нет-нет, мы уже уходим, – громко сказала Нина, – оставайтесь, мы знаем и другую крышу.

– Что делать будем? – спросил я, когда мы спускались по лестнице.

– Значит, судьба такая. Не может быть всегда хорошо, рано или поздно кто-то занимает твоё место, – философски ответила Нина.

– Ну кто ещё может занять твоё место? Давай поженимся! – выпалил я. Нина остановилась и с любовью посмотрела на меня.

– Где ж ты был все эти годы, – и, подумав, добавила на весёлой ноте, – Боюсь, среди спасшихся нет ни одного работника ЗАГСа.

Она попросила поехать в Нескучный сад, и мы просто бродили по аллеям, не выпивая и не взрывая хлопушек. Так и закончился тот день; вечер мы провели традиционно, как классическая семья – за ужином и телевизором. Легли спать. А утром она тихонько вышла из квартиры и уехала в НИИ, где воспользовалась Возвращателем.

Я проснулся и сразу почувствовал, что её рядом нет; вышел в коридор, прошёлся по комнатам, заглянул в ванную; выбежал на улицу к цветочным клубам – пропала. Вариантов не было, сел в машину и поехал в НИИ, по дороге оглядывая улицы. Зашёл в искомую комнату – на стуле лежит пакет с её одеждой, рядом на столике записка:

«Я знаю, что ты придёшь меня искать здесь, дорогой мой Юра. Не нашла слов объяснить всё. Не представляю возможности распутать этот клубок, видимо, счастье никогда не бывает долгим. Из всех вариантов выбрала побег. Не спеши за мной, вдруг эта штука убивает. Да и Правда убивает, иной раз сильнее. Так что не спеши. А если всё-таки прыгнешь, думаю, лучше тебе меня не искать. Прости меня ещё раз, ты не заслужил такого отношения, но и правда тебе ни к чему. Нина.»

Не знаю, что поразило меня сильнее – факт её побега или столь решительное письмо, оставившее массу вопросов. Я давно любил Нину и в эту минуту хотел бросится под лучи Возвращателя сразу. Возможность жить в большой пятикомнатной квартире, ездить на Бентли и курить дорогие сигары я бы легко променял на тихую небогатую жизнь в однушке на краю города, но с этой женщиной. Неужели она не поняла этого, раз так поступила? Какую такую тайну она унесла с собой за стены Пузыря?

Пока генераторы заряжали батареи, я сидел тут же, держа на коленях пакет с её одеждой. Но подумал, что учёный Кулешов был прав – негоже поступать так эгоистично и не поделиться с другими спасшимися информацией о существовании Возвращателя. Нужно было выбрать того, кому можно «завещать» изобретение Ранкова.

Откровенно говоря, мне было страшно использовать это устройство. Удивительно, как легко встал под его лучи какой-то академик, а потом научный сотрудник Кулешов. Генка всегда был решительным, но вот как на это отважилась Нина со всей своей женской хрупкостью характера? В глубине души я надеялся, что прыгать через стену таким способом не придётся; всякие ситуации разруливаются сами по себе, как-то рассосалась бы и эта проблема с Пузырём. Много лет назад я был свидетелем трагедии, как на подмосковной электрической подстанции высоковольтная дуга за несколько секунд превратила в тлеющую головню живого человека – электрика. Не знаю, что придумал академик Ранков, которого я не видел-то никогда, но не удивлюсь, если чудовищная энергия, которая выбрасывается в той комнате за секунду, тоже всего лишь убивает человека. Думать об этом было страшно, и как бы моё сердце не стремилось последовать за Ниной, неприятный холодок поднимался по спине от лопаток в затылок при мысли о том мгновении, когда раздаётся этот хлопок.

Батареи зарядились; вырубив генераторы, закрыв все комнаты, я осмотрелся, взял пакет с одеждой – всё, что осталось мне от Нины, вздохнул и поплёлся к машине.

ХХХ

Сидя в мягком+ кресле «своей» квартиры, я покачивал в руке рюмку с коньяком и размышлял. Из людей, которых я хорошо знал, – различных активистов, прочих спасшихся и сотрудников Комитета, отдать «ключ» хотелось только Марине – бессменной дежурной гостиничного холла. Но, насколько мы успели её узнать, тут она нашла себя более полезной, чем в обычной жизни, и гордилась этой должностью, а её новый быт был однозначно лучше прежнего. Нет, пожалуй, Марина и не захочет улетать отсюда, да ещё разболтает о секрете.

Неплохой мужик – электрик Валера Атуев, но он постоянно где-то пьянствовал. Из членов Комитета более всего мне нравились гражданские – директор механического завода Остапов и детский психолог Клавдия Марченко.

На примете была ещё семья Сергеевых, хорошие добрые люди. Хозяин семьи, хмурый и немногословный Лёша, невысокий и худой мужичок лет тридцати с небольшим, если и говорил, то щедро разбавляя таким хлёстким матом, что даже мне, сантехнику, слушать его было неприятно. У Лёши было несколько татуировок, выдающих тюремное прошлое, но он не пил и всё время был занят каким-то трудом. В его зубах всегда была сигаретка. Женская часть семьи была весела и многословна, легка на подъем и трудолюбива. Их дочке было лет семнадцать, она была полненькой, но очень вёрткой. С самого первого дня Катаклизма я встречал Сергеевых по одному или вместе всякий раз, когда выходил из квартиры. Во-первых, потому что они тоже обосновались где-то в соседнем дворе, уехав из гостиницы. А во-вторых, потому что Сергеевы записывались на всякие работы, даже на такие, от которых легко могли бы избавиться. Этого Лёшу я поначалу недолюбливал, но произошёл случай, заставивший меня переменить отношение на противоположное.

Однажды, было это недели через две после Катаклизма, я шёл один по набережной; так уж вышло. Дружок мой Генка занялся каким-то своим делом, а я решил поискать приличную машину. В нашем деле «поискать машину» означало найти от неё ключи, так как самих автомобилей вдоль дорог было предостаточно. Тогда, в первый месяц, мы ещё развлекались этим с удовольствием – найти ключи, сесть в салон, завести, проехаться и почувствовать себя в роли хозяина недоступного раньше автомобиля. Я зашёл в какой-то ресторан, в валяющихся брюках и сумочках набрал автомобильных брелков и вышел. Около низкой спортивной Ауди, которую я давно приметил, вдруг оказались три молодых человека. Они разглядывали машину, чмокая губами. Среди десятка брелков один подошёл, и машина мигнула огнями. Молодые люди, которым было лет по двадцать пять или меньше, вдруг стали настойчиво просить, чтобы я отдал им ключи. Получив отказ, они не успокоились, и один, тот, что был покрупнее, подошёл и потянулся рукой к ключам. Довольно быстро возникла перепалка, в которой я послал крепыша едким словом и получил в ответ сильный толчок в грудь. Дружки поспешили окружить меня, удержаться на ногах было трудно; через минуту, лёжа на спине, я мёртвой хваткой держал брелок в кулаке, а они пытались разжать его.

В этот момент один из державших отлетел в сторону с хриплым стоном, и раздался знакомый короткий матерок. Это тот самый Лёша сбил нападавшего толчком ноги. Не успев понять, что произошло, черенком от швабры по спине получил крепыш и обмяк на меня. Третий отбежал сам.

– Трое на одного, пидеры, – цедил Лёша сквозь зубы и замахивался на убежавшего черенком, умудряясь не выпускать из уголка рта сигаретку.

Я скинул с себя крепыша, встал, отряхнулся и начал благодарить спасителя. – Да ладно, – ответил Лёша и пошёл туда, где на углу стояли жена и дочь, внимательно наблюдая за произошедшим. Рядом на асфальте стояли какие-то вещи и вёдра, он дошёл до них, взял сумки, и семья пошла дальше. С тех пор я относился к Лёше иначе, и он приветствовал меня кивком, если встречались, но в гости не шёл и к себе не звал.

Сейчас я сидел дома и прикидывал, кому бы сообщить о существовании Возвращателя. Решил поступить так: буду потихоньку жить, осматриваться, искать подходящего случая переговорить с кем-либо из своего короткого списка; с кем раньше встречусь и с кем пойдёт лучше беседа, тому и ключ от этого телепорта передам.

От раздумий меня отвлёк звук автомобильного гудка. Выглянув в окно, я увидел во дворе незнакомый чёрный Мерседес. Около машины стояли двое и крутили головами по окнам.

– Кого ищете? – крикнул я, выйдя на балкон.

– Мужик, здорова. Тебя как зовут? Юра?

– Юрий.

– Нелю позови, пожалуйста.

– Кого?

– Нелю!

– Не знаю такой.

– Слышь, спустись, а?

– А что надо?

– Поговорить надо, – крикнули мне снизу, и показалось, прозвучало короткое ругательство.

Я пообещал, что сейчас выйду и пошёл доставать из шкафа охотничий карабин. У нас ещё было ружье и пистолет, но первое лежало в багажнике джипа, а пистолет в данных условиях мне показался недостаточно серьёзным оружием. Визитёры не выглядели доброжелательными, поэтому я пошёл на хитрость. Так как дверь подъезда была заперта изнутри, они не могли попасть сюда и мне незачем было выходить из этой крепости. На первом этаже была квартира, у которой разбитые окна выходили во двор, а дверь была вскрыта, так как мы из неё хотели позаимствовать диван, но тот не прошёл в дверной проём. Я, стараясь не шуметь, зашёл в неё и подкрался к окну. Плотный мужчина лет пятидесяти и другой, более крепкий и помоложе, производили впечатление шефа и телохранителя. Мне было видно, как молодой держит ручку, чтобы, иначе и быть не могло, дёрнуть её сразу, как только я отопру изнутри подъездную дверь.

– Ну давайте поговорим, – сказал я, выглянув с неожиданной стороны из окна так, что молодой сконфуженно убрал руку и спрятал за спиной.

– А чего ты выйти боишься? – «шеф» был уверен, если не сказать – нагловат.

Словом, они пытались у меня выяснить, где находится некая «Неля», я отнекивался, говорил, что понятия не имею, о ком они, но смутно подозревал, что ищут они мою Нину. Минут через десять разговора, трижды пошедшем по кругу, молодой сказал: – Слушай, а чего ты такой борзый? Ты думаешь, я к тебе в окошко не залезу что ли?

– Ну залезь, – сказал я и выложил на подоконник ствол карабина. – На вот, я тебе подам, чтобы было за что схватиться, – и повёл дулом в его сторону. Они, чертыхаясь и приговаривая «ладно, ещё поговорим» сели в машину и уехали, а я призадумался.

Ошибку исключать было нельзя, в Пузыре постоянно происходят мелкие разборки. Но теперь нельзя было исключать и того, что Нина многого мне не рассказала, имела другую жизнь до Катаклизма, встретилась тут с этими людьми и сбежала.

Молодого, которого я определил, как телохранителя, кажется, я где-то встречал. По крайней мере, лицо у него было знакомое. А его шефа видел явно впервые. За те неполные полгода, что были проведены в Пузыре, сотня-другая лиц примелькалась, но всегда появлялись новые и, как видно, этот дядя где-то отсиживался, не посещая собраний и не участвуя в обязательных работах. Что же касается их угроз, то мне не было страшно; впрочем, было жалко, что здесь нет Генки, – мой приятель нетерпел такое обращение.

Жизнь в Пузыре постепенно оформила свои неписанные законы и, как бы ни старался Комитет, народное законотворчество опережало официальное. Например, если в сотне метров друг от друга встречались два незнакомых человека, то правильным и безопасным считалось разойтись на почтительном расстоянии; если же кто-то хотел подойти ближе для разговора, то должен был издали поднять вверх руку и дождаться, когда другой сделает то же самое в ответ. Поднятая рука была и запросом на разговор и ответным согласием, а в противном случае – можно получить пулю без предупреждения. Это условие распространили активисты из резервации молодёжи. Сделано так было после того, как на молодых девушек трижды нападали неизвестные с известными целями. Молодые ребята не только развесили по всей округе объявления о правиле поднятой руки, но и тайно раздали большому количеству женщин пистолеты Макарова; где они их взяли – до сих пор непонятно. Говорят, это они в первые дни вычистили оружейные шкафы отдела полиции. И тогда нападения на женщин стали происходить уже по другой причине – с целью отнять пистолет. Однако закон прижился быстро и Комитет принял его как официальный. Стрелять без предупреждения, конечно, закон не позволял, но правило поднятой руки определил как обязательное. И без розданных пистолетов, на руках у спасшихся было достаточно оружия, а так как никто не хотел получить пулю, отношения между незнакомыми людьми на улице можно было назвать вежливыми и предупредительными.

Новый закон запрещал открытое ношение любого оружия, а что касается его хранения при себе, то прямого разрешения или запрета не было. Судя по тому, что у каждого второго прохожего оттопыривался карман или пиджак, вооружены были почти все. Но за стрельбу, а тем более за убийство, наказывали строго – не зря была построена тюрьма. Нашего маленькое общество нуждалось во всём, что есть у большого. Стрелять просто так ради развлечения не дозволялось, так как это вносило беспокойство в жизнь людей, которые всегда с тревогой прислушивались к выстрелам. После войны полицейских и военных хлопки выстрелов заставляли всех замолкать и вытягивать шеи, где бы эти звуки не заставали. На шум перестрелки немедленно выезжала специальная дежурная команда, сводный отряд полицейских и военных. Однажды они задержали двух парней, устроивших весёлое соревнование на меткость из охотничьего ружья. Их привезли к Бобрикову, и тот распорядился посадить нарушителей спокойствия в камеру на три дня.

Хотя для устройства небольшой тюрьмы прекрасно подошло бы отделение полиции, где всё уже есть, но там некому было постоянно специально дежурить. Поэтому две комнаты с решётками на окнах и решётками вместо дверей соорудили в квартире на первом этаже ближайшего к гостинице дома. В этой квартире-тюрьме никто тоже не дежурил, но регулярно заходил полицейский, постоянный пост которого был в гостинице, – посмотреть, всё ли в порядке, на месте ли заключённые.

Через месяц после Катаклизма обе комнаты были надолго заняты. В одной сидели убийца с насильником. Первый за что-то зарезал незнакомого человека; говорят, во время дележа добычи с посещения ювелирного магазина. Второй изнасиловал женщину и был пойман по горячим следам, чего в Пузыре обычно не происходило, несмотря на ограниченность территории. В другой комнате сидели два дружка-наркомана, не совершивших конкретных преступлений, но одним своим видом пугающих нормальных людей. Они бродили, как тени, в поисках дозы, и Комитет почти сразу изолировал эту парочку, разрешив поддерживающие медикаменты.

Вскоре под тюрьму организовали соседнюю квартиру, потом третью. Знаю это, потому что привлекался с Генкой на укрепление решёток. В итоге целый этаж в подъезде можно было считать тюремным. Вопрос с туалетом решили традиционно – пробив в полу дырки, ведущие в подвал. Подвал, конечно, заранее проверили и тоже наглухо заперли, однако пробитые в полу отверстия не были столь велики, чтобы в них мог пролезть человек.

Насильников и убийц сажали навсегда, за менее значительные грехи могли упрятать на несколько дней, недель или месяцев. Дважды я был свидетелем того, как большие собрания, которые раньше были еженедельными, а позже стали собираться только по факту накопления вопросов, устраивались ради проведения суда. Члены Комитета, некоторые не без удовольствия, взяли на себя и эти функции. В обоих случаях «судили» молодых женщин, выстреливших в напавших на них мужчин. И оба раза женщин оправдали. Попавших же под суд мужчин мне видеть не приходилось, скорее всего, Комитет обходился в этом вопросе своим мнением, без суда направляя виновников сразу за решётки. Но я не берусь судить за полноту рассказа, так как мы узнавали о таких случаях не всякий раз, а лишь при оказии.

Так что времена у нас были строгие, и я не боялся этих двух мужчин, внезапно пришедших в мой двор в поисках некоей Нели. Мне было очень интересно узнать, кого же они искали и действительно ли моя Нина и эта Неля – одно лицо. Но узнать это можно было только у двух неприятных личностей, так что я смирился с тем, что вопрос останется невыясненным. Если звёзды сложатся как надо, и я увижу Нину, непременно спрошу у неё. А сейчас определюсь с тем, кому рассказать про Возвращатель; для этого я решил пойти в гостиницу.

ХХХ

В фойе гостиницы я встретил Марину и полицейского, взмыленных и довольных. Они обзавелись теннисным столом и играли, видимо, уже не первый час. Сформировался и довольной большой блок болельщиков – жителей гостиницы; они кричали «давай!», «ну!» и даже «эх!» в зависимости от того, что происходило в поединке. Полицейский выигрывал. Он был крупный и имел героический вид, подчёркнутый пластырем на щеке. Когда очередная партия завершилась, и Марина, передав ракетку следующему игроку, отошла к барной стойке попить воды, я приблизился.

– Привет, Марина.

– А, это ты.

– Слушай, где мне найти Остапова?

– Остапова? Он дома. Он же в квартире живёт, тут на Усачёва. Жена у него болеет, вот он ухаживает, на заседания Комитета почти не ходит.

– А Марченко?

– А тётя Клава тут, только что прошла. Иди в 230-ый номер. А зачем она тебе?

– Хочу посоветоваться насчёт… Ну, неважно.

Я поблагодарил Марину и вбежал по ступенькам на второй этаж гостиницы. Дверь вряд ли была заперта, но я вежливо постучался. – Открыто, – раздался изнутри немного старушечий голос.

Клавдия Андреевна Марченко работала психологом в каком-то детском центре и в момент Катаклизма ехала в метро. Она была женщиной спокойной и уравновешенной, как и подобает людям её профессии. На вид ей было лет шестьдесят с лишним, она обладала крупной фигурой, густой кудрявой причёской и постоянно довольным лицом. С первых часов она принялась активно помогать растерянным и подавленным согражданам, чем и приглянулась Макарову, который включил её в состав Комитета. По образованию Клавдия Андреевна были и вовсе психиатром, так что под её началом в больнице был организован центр сбора и нахождения людей, потерявших рассудок. В тот момень, когда сбрендивший полицейский перестрелял душевнобольных, Марченко там не было; ушла за полчаса до того. Сейчас она сидела спиной к двери и что-то писала.

– Заходите-заходите, кто пожаловал?

– Это Юра, может, видели меня? Я слесарь. Слесарь-сантехник.

Марченко повернулась и всмотрелась. – Как же, конечно, помню. Заходите, Юрий.

– Работаете? – я сел рядом на краешек дивана.

– Да, вот затеяли с медицинской группой лекарства переписать. А то непонятно, что есть, чего нет.

Я молчал, возникла неловкая пауза.

– Как Вы думаете, выживем мы тут?

– Конечно, выживем! Откуда такие мысли, Юрий? С чего бы нам тут вымирать, особенно после того, как освоили сельское хозяйство. Юра, а вы слышали, что Валентина обещала арбуз вырастить?

– Валентина? Кто это?

– Ну как же! Это наш агроном! Какая чудесная женщина, мы так подружились.

– А, агроном? Слышал, конечно.

– Вам надо больше общаться с людьми, чтобы не было этих мыслей. И находить друзей. У вас есть здесь близкий человек?

– Был. Но сейчас нет.

– Понимаете, Юра. Мы здесь в особых условиях, надо адаптироваться. Некоторые социальные правила и устои здесь не действуют. Например, у нас нет времени долго сходиться с людьми. Мы должны чаще общаться, быстрее находить единомышленников и держаться с ними вместе. Знаете, по какой причине более всего люди сходят здесь с ума?

– Нет, не знаю. По какой?

– Внезапное ощущение одиночества. Вышел человек из метро, увидел розовую стену и понял, что не может попасть к жене, детям, друзьям. Быстро развивается депрессия – первый признак. И такому человеку кажется, что здесь не настоящая жизнь.

– А она настоящая?

– Ну, положим, много хуже было бы, появись Пузырь вокруг во время лесной прогулки по грибы. Ощутите себя посреди леса, из которого вы не можете выйти. В руках только грибная корзинка, а где-то, быть может, волки.

– Это было бы не очень, – засмеялся я.

– Вот и я про то. Кто сказал, что вашу жизнь ухудшили? Не надо киснуть, Юра. Сколько вам лет?

– Сорок пять.

– Вы сантехник? Какие планы у Вас были, Юра, на оставшиеся лет тридцать?

– Вы имеете в виду тот факт, что я тут могу ездить на дорогих машинах и пить элитный виски?

Лицо Марченко расплылось в улыбке.

– Это само собой, и для многих главное именно это. Но я о другом. Вдруг в середине жизни вы получили возможность новых перспектив. Станьте кем-то более значимым, чем сантехником. Всё заново, Юра, разве это не прекрасно? Ну уж, а шикарные машины будем считать бесплатным бонусом, – и она рассмеялась. – Кстати, обратите внимание, шикарные машины здесь ничего не стоят. В нашем новом обществе какой-нибудь Роллс-Ройс – это игрушка на полчаса.

– Значит, вы нашли здесь то, чего не было там?

– Знаете, да. Всю жизнь я жила в Апрелевке, мечтая о небольшой квартирке в старом московском центре. Это одно из самых заветных моих желаний, мечта студенческой юности. Мы часто гуляли по Арбатским переулкам, когда я учились в медицинском; но не сбылось, так и езжу на электричке. А ещё здесь я познакомилась с Валентиной и считаю, что мы уже подруги. Наши судьбы очень похожи: мужья нас бросили, дети разъехались; мы доживали свои не слишком счастливые жизни. У нас у обеих есть кошки, обе любим театр. Да и бывшие мужья наши, так уж вышло, до сегодняшних дней не дожили.

– А что вы живёте тут, в гостинице?

– Всё верно, скоро переезжаем. Так и будем соседствовать с Валентиной, уже и квартирку подобрали, с видом на набережную и мост. Красота! А ещё, знаете, климат просто потрясает! Ради такого климата турпоездки покупают! Вечный май; ни дождей, ни морозов, ни сквозняков – то что надо для моего предпенсионного возраста! – и Марченко опять захохотала.

Мы говорили ещё какое-то время, и я вовсе передумал рассказывать про Возвращатель. Клавдия Андреевна восхищалась тишиной вокруг и количеству книг в библиотеках, бездонными запасами гречки и вина, сумасшедшим ростом цветов и обилием новых знакомств. Член Комитета Марченко не хотела возвращаться в прежнюю жизнь, и её можно было понять.

Через час я спустился в фойе гостиницы. В теннис играли другие, Марины не было. За её секретарским столом сидела неизвестная женщина.

– А где Марина? – спросил я.

– На улице, с цветами возится, – получил ответ, в котором был несколько игривый оттенок, и, когда я вышел на крыльцо, то всё понял. Марина любезничала с полицейским. Похоже, развивался роман. Они, прижавшись плечами, сидели на лавочке около большой цветочной клумбы, и её смех был слышен даже отсюда.

– Простите, как Вас зовут? – вернулся я к женщине, её замещавшей.

– Ольга Петровна.

– Ольга Петровна, как мне найти Остапова, где он живёт?

– Вообще-то, нам запрещено такие вещи сообщать.

– А что так?

– А вы что, не знаете, что три месяца назад пропал председатель Комитета?

– Знаю.

– Вот кому-то сказали, где он живёт и всё. И нет человека, – равнодушным голосом ответила женщина и стала распечатывать плитку шоколада.

Я пошёл к Марине, которая была недовольна тем, что я отвлёк её от флирта, но это поспособствовало делу, так как она моментально сообщила мне адрес и вернулась к кавалеру.

Игорь Матвеевич Остапов был крепким хозяйственником лет пятидесяти и в прежней жизни занимал немаленький пост директора московского механического завода. Характер у него был твёрдый, если не сказать жёсткий, голос волевой, а речь приказывающая, что неудивительно, когда под началом – две тысячи человек. Остапов был знаком с Макаровым до Катаклизма, поэтому был назначен в члены Комитета, как говорится, автоматически. Впрочем, директор был настолько опытным руководителем, что наверняка занял бы это место и без знакомства.

В той или иной степени Остапов курировал большинство дел в Пузыре, связанных с физическим трудом, где нужно было организовать мужчин, материалы, инструменты и получить требуемый результат. Его громкий голос можно было услышать ещё на подходе к месту работ. Нам с Генкой приходилось встречаться с ним чуть ли не всегда в те дни, когда Марина вручала повестку на очередную стройку. В последний раз мы виделись месяца полтора назад, когда нам дали задачу выдёргивать машиной решётки из окон первых этажей – была такая масштабная работа, запланированная Комитетом. Это было незадолго до того, как Генка решился воспользоваться Возвращателем. Мы приехали по указанному адресу и заметили широкие мазки красной краски на оконных решётках жилого дома. Через минуту из-за угла появился Игорь Матвеевич, в руках он держал ведёрко с краской и кистью.

– Так, ребята, я где надо обошёл и нужные решётки вам отметил. Вам за сегодня надо вырвать 32 штуки, то есть, получается, обойти два дома, этот и вон тот. Сейчас двенадцать часов, успеть нужно до пятнадцати, потому что придёт бригада вырезать стёкла, а в семнадцать ноль-ноль уже машина придёт с грузчиками, будут изымать нужное.

Не чурался Остапов и простого человеческого общения, любил посидеть с работниками в общем кругу, покурить да посудачить, всегда имел в запасе весёлую историю, но находил силы и прервать перекур, если тот затянулся. В общем, он заработал себе славу человека, как говорят, «строгого, но справедливого», существенных недостатков не имеющего.

Я пришёл по адресу, который подсказала Марина. Ещё в подъезде я услышал знакомое ровное тарахтение генератора, – значит, Остапов обзавёлся электричеством, что неудивительно. Постучался; дверь открыл хозяин, узнал меня и пригласил войти.

– Проходи на кухню. Тебя, вроде, Юра зовут?

– Верно.

– Проходи. Жена болеет, в комнаты не зову. Тут и чаю попьём.

– А где генератор? В кухне соседней квартиры? – спросил я.

– Точно! – широко засмеялся Остапов. – Я его на кухню пробовал, на балкон пробовал. Мешает спать, зараза!

– Мы тоже так сделали, – признался я.

– Ну и правильно, куда его ещё. А соседские ключи у меня были. Хороший был сосед, Витька. И семейство хорошее. Где они теперь…

Его жена носила редкое имя Антонина и имела любовь к редким фестивальным кинофильмам; один из таких шёл утренним сеансом в кинотеатре «Горизонт». На завод в тот день Остапов не собирался и согласился на уговоры супруги, хотя кино не любил. По его словам, на том сеансе в зале сидели буквально несколько человек. Фильм начинался в десять, и, когда в одиннадцать случился Катаклизм, экран погас и наступила тишина. Несколько минут они сидели, ожидая возобновления показа, а потом пошли разбираться, в чём дело, подсвечивая себе фонариками мобильных телефонов.

– Так, получается, это вас с женой и спасло, – сказал я, пытаясь поддержать разговор.