Читать книгу: «Песня. Сборник рассказов», страница 6

Гейша

– С тебя стакан, Семёнов!

Дуче откинулся в кресле – руки за голову – и счастливо засмеялся в знак абсолютного превосходства. Сэм как собака пошмыгал носом – опасностью вроде не пахло. Осторожно сел на край стула. Очёчки шефа резво блеснули:

– Полетишь в Японию, камикадзе.

И, насладившись эффектом, добавил:

– Завтра.

 Рушилось присутствие компании на токийской выставке. Партнёры не довезли к открытию рекламный плакат – баннер, ранее отправленная девушка – внезапно заболела. Следовало «обозначить флаг» прямыми переговорами и ударно организовать пресс-конференцию. Параллельно пропадала пятничная баня – жаль! и ремонт дачного забора – да, и хрен с ним!

Сначала потрескивало за обшивкой, а потом искры шустро побежали вдоль фюзеляжа от хвоста к кабине. Запершило в горле – странно, никто не замечает… Пол плавно посветлел и растворился, далеко внизу обозначились ухабы облаков с бездонными проёмами. Главное, туда не смотреть! Отрыыы…

– Сабади-и?

– Эта, зайка, водички. Water, please.

 «Аэробус «Тайских авиалиний» самый комфортабельный гроб…» Тьфу! кажется, задремал.

В вечерний вагончик городской электрички, галдя, насыпались школьники в белых гольфиках с рюкзачками. Сэм прикрыл глаза: «Пионэры – идите в жопу!» Третьи сутки в токийском муравейнике. Чем они тут дышат? Прилично выпивший человечек при галстуке, тихо спит в проходе. Публика его деликатно не видит. «И пьют они, тихушники, не по-нашему» – нервное напряжение от суеты огромной выставки и работы на публике медленно остывало. Белье хоть выжимай. «В душ!»

«Который час-то???» Нащупал выключалку, засветился телик – начало одиннадцатого, считай, ночь. «А у нас день? ночь?»

Повторялся ежедневный сюжет – невыносимо хотелось есть.

Сутулясь, спустился по многослойным дорожкам до земли (земли?) между торосами зданий, махнул таксисту:

– В Гинзу!

«Наш человек на острове» нашлася. На встречу пришлось вытаскивать запиской – мобильник в Японии не работал. В «Hard Rock Cafe» красотка поднялась под ручку с зататуированным жлобом. «Когда по маляве, прийдя на свиданье…»

– Что случилось? Шеф с ума сходит! Где баннер?

Бойфренд, блеснув зубами, бесшумно отвалил. Борец?

– Заболела я, – глазки метнулись, – а баннер таможня держит. Говорят, произведение искусства, нужен сертификат…

«Дурдом! Чёрт дёрнул наших дизайнеров копировать картины Лентулова. Как же: модерн! – круто! А эта загуляла, ну, дрянь! Что мне – драться с ней, что ли? Ага, и с ее дружком. Где она таких «орков» отрывает?»

– Ладно, в Москве поговорим.

Профессионально поймав движение плеча, «шкаф» обернулся и сделал улыбку.

«Хрен с тобой, япона мать! Пусть Дуче сам тебя дрючит. Господи, как же есть хочется». Больше здесь делать было нечего. «Русский покинул татами первым».

В соседнем баре зажигали по-взрослому. Протолкавшись к стойке, жестами показал: «Есть хочу!». Бармен напрягся: «Виски? Бир?» … Ага, вспомнил Сэм: «Пиво – жидкий хлеб» – кивнул на «хайнекен». Действительно, с пивком полегчало. Порадовался, глядя на потную публику: «Надо же, гуляют как у нас!» Не повторяя, вышел в «парную». Куда теперь, а главное, где здесь нормально поесть?

Пошел на запах, который обманул – все заведения уже позакрывались, а на ступеньках осел «офисный планктон» – бумажные пакеты «на дорожку».

– Ишь, кайф добирают, – одобрил Сэм и вот тут почуял, что кружит не один, уже с полквартала за ним семенит японочка. Что ж, дело обычное – клиентов ловит. «Эх, мне б щас тарелку борща, я б тут всех пере…». Обернулся – фигурка мигом приблизилась, потупившись, ухватилась за рукав. «Ишь, гейша. Воспитание…».

– English?

– Хай-хай.

Еще примерно четверть часа Сэм втолковывал девушке, что у нас перед этим полагается покушать. Растерявшись от нестандартного предложения, молодая работница индустрии развлечений не могла сразу отказаться от заведенного алгоритма, но и сдвинуть явного придурка в нужном направлении не могла тоже. Когда истощился словарный запас, Сэма осенило:

– Noodles?

Гейша задумалась… Клиент, повторив заклинание раза три с разными темпом и ударением, устало закурил. Девушка плавно показала ладонью вглубь темных аллей.

– Ага, гуляй тут до утра. – Сэм бодро помахал бумажником: «Show me… please».

Улыбка как приклеенная не сходила с набеленного лица «жрицы любви» – шла борьба профессионального долга с отчаянием: в такой час другого гоэдзина уже не подцепишь, а этот поест – может, и подобреет? Вздохнув, она повела странного клиента в ночную забегаловку; работали там, правда, косолапые корейцы (понаехали!), но кормили неплохо.

Проглотив огненную лапшу с курицей, сквозь пряный пар харчевни Сэм разглядел провожатую: маленькая, щуплая: 18? 21? 35? «Пес их разберет, азиатов».

Жизнь явно налаживалась. Царским жестом показал мордатому халдею: повторить и по пиву. От второй порции барышня отказалась и выжидательно замерла на коленях с прямой спиной.

«Ну, чё, в принципе, молодца, старается».

На улице, сунул сколько-то йен в руку, помахал: пока-пока. Бежит, следом, как собачонка, право слово!

– Ну, пошли, майко, как тебя?

– Кайо!

Кайо привела, усадила, расшнуровала обувку, тут же подтащили пива. «Не много ли на ночь?! Или что там у нас?»

Полквартирки занимала стойка бара с суровой мадам, в гостевой половине, кроме циновок и подушек, у стены светилась большая «плазма». Девушка мягко, но настойчиво гнула свое: сняла куртку, осторожно размяла загривок, запустила караоке, какую песню дескать, споет, мой господин?

После горячего Сэм охотно прилег на подушки. Про такой «сервис» он слышал – ребята в офисе что-то пели про коварство желтолицых, дескать, «консумация» и ни-ни, но столкнулся впервые.

Возмущаться или идти куда-то было лениво. Привычка придавить слегонца после ужина у него появилась на флоте и совершенно не тяготила в мирной жизни.

Погоняв караоке, остановились на японском варианте «миллиона алых роз». Ещё были английские, немецкие, какие-то голландские напевы, всё не то. Петь и веселиться что-то не хотелось.

Решив, что клиент в принципе доволен, Кайо застыла в уже знакомой позе.

«Ну, кукла, ей богу!» – догадался Сэм и, неслабо рассчитавшись за экзотический отдых, зашлёпал к ботинкам на выход. Но, видимо, долг чести был недовыполнен. Гейша ухватив твёрдой ручкой его лапу, уже отстранённо отвела на исходную точку – туда, где он оглянулся.

       В оставшиеся дни на острове Семенов ужинал в знакомой лапшовнице. Прикупленную в дъютике «столичную» он в одиночку выпил в номере перед отъездом. Покурить, распахнул окно.

– Над Амуром тучи ходят хмуро… – неожиданно для себя запел в стеклянную пустоту сорок первого этажа. Без закуски повело, он орал уже полной грудью:

– …И летели в реку самураи под напором стали и огня!!!

Сразу после паспортного контроля к Семенову подошли двое серьезных мужчин в униформе. Мелькнуло: «Допелся, Карузо!»

Его завели в стеклянную загородку, где на металлическом стеллаже покоился одинокий черный тубус. Обознаться было невозможно – арестованный баннер с лентуловскими лиловыми куполами, как символами загадочной России. С поклоном объявили: полотнище художественной ценности не представляет и должно немедленно покинуть пределы страны с представителем глубокоуважаемой русской компании.

Cон подрывника

Подрывное дело – вещь серьезная. Тут если что… Понятно.

Вывезли весь курс на электричке в чисто-поле, и потом марш-бросок на Лехтуси. Всего-то километров тридцать. Но на лыжах, в сапогах, с оружием и вещмешками.  Как на войне, что б понятно было как оно на войне.

Понятно стало, что на войне нам капец. Прямо сразу. Лыжи на сапогах не едут никак и быстро стали поломанными досками. Снегу по самое не балуй. Сто с лишним курсантов гребут по чисту-полю с лыжами и матюками. А морозец к ночи под Питером крепчает не по-детски…

Делать нечего, часов через пять догребли до Лехтусей. Загнали всех в летнюю казарму. В летнюю! Попадали на панцирные кровати и матрасами накрылись. Так до подъема остывали. Подъем быстро наступил. Начкурса подпол бегает, пинает, чтоб вставали. Кое-как поднялись и в лес. А в лесу занятия по подрывному делу.

Там уже все отработано. Капитан-сапер показал наглядно: как бикфордов шнур наискось отрезать, как запал вставить, как спичку приложить и чиркнуть. Для примера подорвал шашку в болотце, всех закидав грязью, и березку перервал пластитом. Впечатлило. Дальше уже сами резали шнуры и чиркали спичками. Взорвать ничего не удалось, потому что курсантам ВВ не выдали. На всякий случай.

Зимой в лесу темнеет быстро. А тут как раз команда: «Занять оборону!». Заняли, стали окапываться. Кажется, впервые согрелись. Земля под снегом не промерзлая. Пока копаешь, от нее пар идет. Ну, и когда копаешь – греешься тоже. Однако выкопали, залезли по окопам. И? Враг не наступает. Темно – глаз выколи. Посидели так пару часов. Мороз себе крепчает. Понятно стало, что к утру тут замерзнем. Офицеры куда-то сгинули. Курсанты по лесу разбрелись. Вот одна группка и набрела на старый блиндаж, да с буржуйкой! Набились туда и печку затопили. А в том блиндаже и нары даже сохранились.

Вот заполз один боец наверх на нары, да и задремал там, в теплом дыму. Снится ему странный сон, будто он во сне страшно замерзает, прямо в лед, но будто бы это не настоящий холод, а только снится. Все глубже уходит курсантик в этот замороченный круг и не проснуться ему никак. Печка погасла, все ушли из блиндажа, а того наверху не заметили.

Вдруг кто-то начинает этого курсанта тормошить. Только боец в талии не гнется, задеревенел как буратинка. Но как-то сержант этого пацана разбудил. Тот сначала пошел, шатаясь, потом побежал на негнущихся ножках. В рассветных сумерках они бежали, натыкаясь на деревья и кусты, но прибежали к дому. В этом доме с горячей печкой на полу и на столах вповалку спал весь курс, а на кроватях храпели пьяные офицеры.

Утром в избе сдавали зачет по подрывному делу. Считали по формулам, сколько там и куда заложить, чтобы гарантированно взорвать чего следует. Потом вернулись в расположение, а в столовку пошли без шинелей. Морозный ветерок теперь казался теплым бризом.  В Питер вернулись без потерь. Только кожа на лице и руках облезла. Но никто не простудился.

Подрывное ведь дело, если по уму…