Читать книгу: «Мир с двух сторон», страница 4

11. Путь сердца

(согласно размышлениям Чжуанцзы)

Сказал Учитель (1): «Путь не растворяется в огромном,

Также, как и в мельчайшем он отсутствовать не может,

Представлен сам собой во тьме вещей в объёме полном.

Во всём многообразии всегда он прост и сложен.

Как Пустота обширный он, весь мир в себе объемлет,

Глубок настолько, что и дна в пространстве не имеет,

Всё есть сполна в нём, но ещё в себя он всё приемлет,

Он не приметен сам, но в мире миром всем владеет.

Тела, их свойства, формы, справедливость, милосердье –

Лишь самая верхушка есть всего, что в нём сокрыто,

Мудрец, в ученье проявляющий всегда усердье,

Способен открывать всё то в нём, что давно забыто.

Кто, кроме мудреца, определить способен это?

Его велик мир, и знаньем его он обладает,

Но если мир людей его возглавить просят где-то,

Недостойным на себя бремя возложить, считает.

Он не пойдёт с тем, кто борется за власть в Поднебесной,

И не примкнёт к тому, кто хочет выгоды добиться,

Отвергнув ложь, укажет всем Путь Истины небесной,

Он познаёт природу и стремится с нею слиться.

Поэтому мудрец, от мира в жизни отстраняясь,

Вещей тьму покидает, разум не отягощает,

В Путь проникает сам и, с его свойствами сливаясь,

В духовном восхожденье своё сердце (2) утверждает».

Примечание:

1. Учитель – мудрец Лаоцзы.

2. Сердце по восточным представлениям является разумом – (Синь-дэ Дао) по кит. или (Кокоро-но мичи) по яп. "Путь сердца" можно перевести как «Путь Разума», но будет несколько неточно, так как имеется в виду не чистый разум, а чувствительный, интуитивный разум, проникающий через сердце в тайны природы. Кокоро (яп.) – это разум мудреца, а не философа.

12. Дружба с вечным

(согласно размышлениям Чжуанцзы)

Однажды три даоса странной дружбою дружили,

Никто среди людей не мог понять их отношенья,

Они среди туманов в беспредельной мгле кружили,

О дружбе в сердце их не возникали возраженья.

Забыв о всём живом, конца и края не имея,

Все трое в небо поднимались, действуя совместно,

От множества пространств и мыслей в забытье хмелея,

Они так развлекались, время проводя чудесно.

Дружить и действовать без мысли было им приятно,

Они без разговоров, так, бесед и слов общались,

В иной мир проникали с интересом многократно,

Назад же возвратившись, потом весело смеялись.

И вот один из тех друзей внезапно вдруг скончался,

Конфуций ученика послал с соболезнованьем,

Вернувшись, ученик сказал: «Никто не огорчался

Из них, а радовались в своём странном отпеванье.

И пели это отпеванье, подыграв на цине:

– «Когда же вновь увидимся, ввысь вместе вознесёмся!

Вернулся уж к своим истокам истины ты ныне,

А мы ещё между людьми всё в мире остаёмся».

Обряды, похоронные, они не совершали,

Смеялись над покойником, я натерпелся жути,

Не знаю даже я того, к чему они взывали,

Скажите честно мне, учитель, что они за люди»?

– «Они лишь странствуют там, где отсутствует людское,

Я ж странствую в людском, и от них этим отличаюсь,

Конечное – одно, а бесконечное – другое,

Послав тебя к ним, чувствую, что в чём-то ошибаюсь.

Все трое обращаются лишь с тем, творит кто вещи,

Они ему подобны своим странствием в эфире,

Для них жизнь – лишь придаток, нарост, зоб или сон вещий,

Смерть – как укол острой иглы, прорвавший гнойный чирей.

Что смерть и жизнь такое, – они разве понимают,

Начала и конца в границах вечности не зная.

Что тело состоит из вещей разных, допускают,

О собственных ушах, глазах и сердце забывая.

Блуждая бессознательно в том мире беспредельном,

Сердца их путешествуют по сферам Недеянья,

Они не будут пред толпой играть чувством поддельным,

И чтоб обряды соблюдать, не видят основанья».

– «Но почему, так говоря, вы держитесь обрядов?» -

Спросил Конфуция, и высказал тот своё мненье:

– «На мне кара небес, я остаюсь с народом рядом,

Но мне всегда так импонировало их ученье.

Тот, кто рождён водою, в воде должен находиться,

Кто создан для пути, проводит жизнь тот в Недеянье,

Поэтому мне для Пути не суждено родиться,

С людьми мне нужно оставаться, здесь моё призванье.

Все рыбы на просторах друг о друге забывают,

Тот, кто чуждается людей, с собою остаётся,

Кто на пути своём жизнь в Недеянье утверждает,

Людей тот сторонится и природе отдаётся».

13. Сохранение тела

(согласно размышлениям Чжуанцзы)

Отлили только что всем в форме человека тело,

Оно уж радуются измененьям бесконечным,

Толстеть хочет, худеть, стать загорелым или белым,

Стремится утвердиться в своём сохраненье вечном.

Мудрец же странствует, где нет потерь, исчезновенья,

Добро он видит и в ранней смерти и в одряхленье,

Он принимает одинаково смерть и рожденье,

Считая, не препятствует ничто пути продленья.

Реальностью и достоверностью Путь обладает.

Но он деянья и телесной формы не имеет,

О нём рассказывают все и даже постигают,

Его нельзя увидеть, взять, хоть даже им владеют.

Он был и прежде, когда земли не существовало,

Он был уже в начале самом сотворенья мира,

Совсем не стар он, но древнее древности бывалой,

Зенита выше он и ниже самого надира.

Даос Чжувэй, его постигнув, правил Поднебесной,

Другой даос Вейду с ним никогда не ошибался.

Даос Чжуцай, им овладев, взошёл на свод небесный,

Пэн Цзу опасностей с ним в жизни не остерегался.

Фэн И обрёл его и в небо в странствие пустился,

Удин в бессмертье занял пост средь божеств пантеона,

Чжунсюй на Севере в дворце хрустальном поселился.

Фу Юэ звездою стал среди Стрельца и Скорпиона.

Поэтому нам нужно помнить, душу обретая,

Что вечно можем мы владеть тогда лишь нашим телом,

Когда идём Путём, всей нашей жизнью подражая

Тому лишь, от кого зависит всё развитье в целом.

14. Великий покой

(согласно размышлениям Чжуанцзы)

Себя сам знаньем мелкий человек не утруждает,

И не выходит за приделы принятых писаний,

Лишь лёгкими препятствиями ум свой загружает,

Но хочет проникать легко в суть сокровенных знаний.

Желая помогать вещам в Великом единенье,

Как верхогляд, первоначала он совсем не знает,

Стремится всё использовать для тела очищенья,

Трясясь над телом, по Вселенной ум его блуждает.

Другой же, настоящий человек, своё вниманье

И разум острый к безначальному лишь обращает,

Он сладко всегда дремлет в забытье и Недеянье,

Его ум, сравнить с мелким человеком, отдыхает.

Подобен он воде спокойной в вечном отрешенье,

Которая течёт, сопротивленья не встречая,

Без формы, сквозь чреду просачиваясь преграждений,

И в чистоту великую проходит, проникая.

Но как печально знать, что, обращая свои знанья

На мир весь, мы не познаём великого покоя,

Нас обрекают поиски на вечные блужданья,

Для Истины всегда мы – в положении изгоя.