Читать книгу: «Экономика КОММУНИЗМА», страница 5
В самом деле, свидетельством принципиальной несовместимости русского и западного мира является тот факт, что как только Россия сближалась с Западом, в ней неизменно наступал упадок, нарастали беды и катаклизмы. Подтверждая тезис, что хуже войны с англосаксами может быть только дружба с ними. Поистине, «Враждовать с США опасно. Но дружить с США смертельно опасно» (Генри Киссинджер).
И это неслучайно. Идеалы Запада и России прямо противоположны и абсолютно несовместимы, поэтому реально дружескому сближению России и Запада не бывать никогда. Россия вызывала неудовольствие Запада самим фактом своего существования! Поэтому цель Запада – не дружить с русскими, а избавиться от них, доведя их численность до обслуживающего персонала.
Сформированные таким образом традиции этики экономической и повседневной жизни Запада кардинально расходятся с этикой нравственной. Поэтому капиталистический строй ещё больше изуродовал западного человека, культивируя его пороки, стимулируя утилитарное его содержание. Превратил людей в обитателей пчелиного роя со всей его бездушной организацией. Поэтому оздоровление Запада может произойти только тогда, когда он осознает свою ущербность и увидит достойный для подражания образ.
– IX —
Из представленного анализа можно сделать вывод, будто западно-европейская цивилизация является плохой, корыстной и агрессивной, а российская – хорошей, доброй и справедливой. На самом деле при рассмотрении таких сложных явлений, как цивилизации, дуальные оценочные характеристики являются неполными. В действительности данные цивилизационные матрицы являются столь сложными, многообразными и неоднозначными, что рассматривать их с помощью только полярных оценок недостаточно. Просто они разные, а здесь представлены лишь наиболее зримые их очертания.
Вместе с тем в жизни зачастую то, что считается добром, со временем оказывается злом, и наоборот. Или, как полагал Ф. Энгельс: «Представления о добре и зле так сильно менялись от народа к народу, от века к веку, что часто прямо противоречили одно другому» [48]. Более того, одно и то же явление может одновременно выступать и как благо, и как зло. Как пример, научно-технический прогресс является источником благополучия человечества и одновременно – причиной возникновения его разрушительных тенденций. С другой стороны, зло совсем уничтожить нельзя, поскольку борьба с ним и есть жизнь – вечное и бесконечное соревнование силы и слабости, материального и духовного, мужского и женского начал [49].
С другой стороны, и с российским обществом не всё однозначно. Такие привлекательные его качества, как совесть, стремление к правде и справедливости, не смогли приобрести адекватные им организационные формы для достаточно больших объединений. А поэтому как только логика государственного развития приводила к возникновению крупных конгломераций людей, народов и территорий, требовалось использовать не соответствующие русскому мировоззрению способы формирования и правящих элит, и производственных отношений, уже апробированных на Западе. В результате русские стали жить по правилам, чуждым собственной культуре, ценностям и трудовым навыкам.
Из-за этого русские не похожи на других, среди них они нередко кажутся и глупыми, и жалкими. Но удивляться этому не приходится: они приняли чуждые своей ментальности ценности, стали молиться не своим богам, подражать чужим вкусам, культурным шаблонам. Внедрили рождённую на Западе экономическую систему, уродливую административную организацию, передачу власти по наследству, а не по достоинству. Приняли западную концепцию налогов, податей, стали существовать в искусственных условиях экономики, управляемой не пользой, а деньгами. То есть начали жить не своей жизнью. Вместе с тем играть по чужим правилам с теми, которые эти правила придумали, значит заведомо обрекать себя на проигрыш. Следует ли в этих условиях удивляться русской противоречивости?!
1.1.3. Цивилизации как ветви человеческой эволюции
– I —
Цивилизации (от лат. civilis – гражданский, государственный), представляют собой крупные целостные структуры, характеризуемые собственным видом и порядком взаимодействия религии, экономики, политики, образа жизни, обычаев и менталитета. Это – «культурная общность наивысшего ранга, самый широкий уровень культурной идентичности людей» (С. Хантингтон [50]), включающая в себя совокупность характерных черт, присущих тем или иным развитым сообществам. Причём это не только внешние, но и внутренние проявления систем, природой и характером содружества людей обусловленные.
Некоторые исследователи представляют развитие человечества как движение единой цивилизации в одном русле с прохождением определённых периодов – стадий. Такой подход получил название линейно-стадиального и рассматривает порядок взросления общества как естественный процесс, в основе которого лежат законы эволюции и представление о «столбовой дороге цивилизации» как смене социально-экономических формаций: первобытно-общинной, рабовладельческой, феодальной, капиталистической и, как венец человеческого развития – коммунистической. Среди его создателей и сторонников много философов-просветителей, в том числе К. Маркс, Ф. Энгельс и их последователи, американские социологи XX в. У. Ростоу, Тоффлер и др. В основе такого видения лежит материалистическое понимание мира как объективной реальности, как проявление вторичности духа и сознания по отношению к материи. А материя, как известно, не зависит от организационных форм тех или иных сообществ и всегда развивается по собственным законам.
При этом полагается, что в рамках образуемых таким образом формаций происходят последовательные изменения, совершенствование форм общественных конгломераций, приобретение ими новых качеств и отмирание отживших. Активно работает «закон маятника», согласно которому всякое явление стремится к своему пределу, после наступления которого начинается обратный процесс и с той же последовательностью. Причём на своём последнем этапе каждая формация вступает в стадию кризисного развития, сопровождающегося крайним обострением социальных, экономических, политических конфликтов, духовным разломом. Аналогичным упадку, который постиг египетскую, античную и другие древние культуры накануне их гибели. И таким образом на прахе погибшей цивилизации закладываются основы более прогрессивной парадигмы развития.
Вместе с тем разделяя данную точку зрения и видя в истории человечества ряд последовательно сменяющих друг друга формаций, сторонники линейно-стадийного подхода расходятся во взглядах по некоторым другим вопросам. В том числе чем глубинным различаются между собой разные формации? Почему одни государства оказываются в одной формации, в то время как другие, при мало чем различающихся условиях, в другой? Обязательно ли каждому народу проходить все стадии развития или некоторые из них можно пропустить? Какое. место занимают информационные, духовные и материальные ценности в жизни общества, как влияют они на ход цивилизационного состояния? Какую роль играют личности во всех данных процессах? И эти разногласия заставляют учёных искать дополнительные факторы, оказывающие влияние на общественное устройство.
В этой связи уже в Х1Х веке некоторые европейские историки пришли к выводу, что между сообществами, находящимися на стадии цивилизационной эволюции, могут наблюдаться не только иерархические, но и межвидовые различия. И это позволило говорить не об единой человеческой цивилизации как таковой, а о нескольких, параллельно развивающихся.
При таком подходе отдельные цивилизации оказываются лишь фрагментами целостной человеческой общности, существенно отличающимися друг от друга, но сохраняющими некоторые одинаковые качества. В этой связи Н. Я. Данилевский (1822 – 1885) [44] сформулировал теорию типологии культур или цивилизаций, согласно которой человечество не представляет собой унифицированную структуру, живущую по одним и тем же законам, а является многолинейным и многовариантным конгломератом разных цивилизаций с их сложными отношениями. Наиболее яркими представителями их являются англо-европейская, индийская, китайская, русская, арабская и южно-американская. А также еврейская, которая, в отличие от других, не имеет ярко выраженной пространственной локализации и сохраняется в поле других цивилизаций. Они различаются между собой даже больше, чем существующие политико-экономические формации. В последующем указанную позицию поддерживали Ф. Ницше, О. Шпенглер, М. Вебер, А. Тойнби и многие другие.
Опираясь на данный тезис, германский историк Генрих Рюккерт [51] пришёл к выводу, что история человечества – это не единый процесс, а сумма параллельно протекающих преобразований отдельных культурно-исторических сообществ, которые невозможно расположить по одной линии. То есть что тезис об иерархии цивилизаций, о превосходстве или об отсталости какой-либо из них является весьма спорным. И это неслучайно, поскольку «То, что в Европе вызывает восторг, в Азии карается. То, что в Париже считается пороком, на Азорских островах признаётся необходимостью. Нет на Земле ничего прочного, есть только условности, и в каждом климате они различны» (Оноре де Бальзак). Отсюда Г. Рюккерт предположил, что иерархии общественных объединений играют в развитии человечества меньшую роль, чем глубинные их различия. А сама цивилизационная модель общества представляет собой переход от младенчества к зрелости, который проделывает не только каждый отдельный индивид, но и всякая ветвь человечества, движущаяся от состояния дикости к порядку и к последующему за ними исчезновению.
В целом можно полагать, что обе точки зрения, цивилизационная и линейно-стадийная, имеют право на существования и, по большому счёту, не исключают одна другую. Так же как материалистическое и духовно-идеалистическое мировоззрение представляют собой лишь разные способы восприятия действительности, являются диалектически связанными между собой инструментами познания мира.
– II —
Своеобразное толкование понятий «цивилизация» и «культура» даёт А. А. Ивин в своей концепции «двухполюсной истории» [52]. Он выделяет два полярных типа общественных устройств, сохраняющихся с некоторыми вариациями на протяжении всей человеческой истории: коллективистическое и индивидуалистическое. Причём в первой из них общество представляет собой социальную систему, ставящую перед собой глобальную, всеохватывающую цель всеобщего благополучия и ориентированную преимущественно на коллективные ценности. А общество второго типа не имеет подобной цели, не нуждается в социальной ориентации и допускает в широких пределах автономию индивидов. Из-за этого коллективисты и индивидуалисты представляют собой как бы разные миры, обладающие собственными приоритетами и поэтому никогда не будут понимать друг друга.
Отсюда, в свете изложенной классификации, наиболее яркими представителями первой из них является российская цивилизация, а второй – западно-европейская. И каждая из них обладает своими цивилизационными признаками. Так индивидуалисты – каждый сам себе судья и наблюдает мир как бы изнутри собственного эго. А коллективистский человек всегда на виду, из-за чего он вынужден быть и более честным, и нравственным, и думать о других. Это накладывает яркий отпечаток на цивилизационные признаки указанных конгломераций, формирует зримые образы их персоналий.
В самом деле, «И спросил Андрей Иоанн, ученик его: «Равий! Каким народам нести благую весть отца своего небесного?» И ответил ему Иешуа (Христос): «Идите к народам восточным, к народам западным, к народам южным. <…> К язычникам севера не ходите. Ибо безгрешны они и не знают грехов и пороков дома Израилева» (Андрей Первозванный, апокриф, гл. А.5 «Евангелие от Андрея»). Однако «Когда они обратились в христианство, вера их притупила их мечи, двери добычи закрылись перед ними и они вернулись к нужде и бедности, сократились у них средства к существованию» (Шараф аз-Заман Тахир аль-Марвази, арабский мудрец [53]). Зато Византия смогла вздохнуть облегчённо.
С другой стороны, цивилизации являются не только продуктами человеческого развития, но и формируют самих людей, устанавливают особенности наилучшей для них хозяйственной организации. А в них не только «бытие определяет сознание» (К. Маркс), но и сознание управляет бытием. В этой связи, как высказался С. Г. Кара-Мурза: «На Западе социальный расизм в период формирования капитализма стал частью культуры, даже вошёл в культурное ядро общества. Им был проникнут и либерализм как основное идеологическое учение» [54]. Поэтому нельзя свой цивилизационный код навязывать другим, поскольку привнесение чужой цивилизации в непригодную для неё почву с неизбежностью рождает мутантов, а не здоровые, гармонично развивающиеся особи.
Кардинальные различия европейской и российской цивилизаций не могли не сказаться на трудовых навыках, на особенностях поведения и на характере труда, приоритетах, вкусах и пристрастиях. Так, капитализм, как строй узаконенного обогащения одних людей за счёт других, является, безусловно, западным детищем. Именно в нём наиболее полно проявляется его стремление к стяжательству, к индивидуальному благополучию, не обременённому заботой об окружающих и об его последствиях. Поэтому в последние столетия этот строй и привёл к процветанию Запада, так как в наибольшей степени соответствует его менталитету. А люди другой культуры чувствуют себя в такой экономике неуютно и от этого зачастую проигрывают европейцам, поддерживая, таки образом, миф об их исключительности. Это наложило соответствующий отпечаток на всю систему существующих экономических взглядов.
С другой стороны, лежащий в основе капиталистического строя индивидуализм всё в большей мере вступает в противоречие с растущей интегрализацией мировой экономики, с общественным характером современного хозяйства. В самом деле, психология рака-отшельника, заботящегося только о собственной выгоде в условиях, когда производство становится более консолидированным и от деятельности одного начинает зависеть множество людей, по определению не может быть высокопроизводительным. Оно приводит к тому, что они больше борются между собой, чем строят общее благополучие. Стремятся получить большую часть создаваемых обществом богатств, а не увеличивать их число. И такая борьба со временем становится для человечества всё более обременительной.
Неудивительно поэтому, что в созданных таким образом условиях продуктивность мирового хозяйства, несмотря на значительные успехи науки и техники, неуклонно падает. И в то время как Северная Америка, Западная Европа и Япония потребляют сейчас до 80% всех ресурсов мира – природных, финансовых, человеческих и интеллектуальных, их экономики топчутся на месте. Так, если зарплаты работающих в развитых странах очистить от инфляции, тогда за последние 10 лет они практически не поменялись или даже уменьшились. Отсюда, по данным официальной статистики, к концу прошлого десятилетия почти 80 млн. жителей ЕС и более 43 млн. – США не были обеспечены средствами существования. И это при том, что создавая примерно 20% мирового продукта, Штаты потребляют до 40% от суммарной его величины. Что же тогда говорить о других, менее развитых странах?!
В результате всё большее число государств мира уже не могут достойно содержать себя и своё население. Из-за этого растут региональные и межгосударственные противоречия, множатся конфликты, набирают ход «цветные революции», протесты и вооружённые разборки, растут преступность и терроризм. И всё это сопровождается увеличением дисгармонии Природы и человечества, экологическими извращениями, деградацией политики и морали, несоответствием теории и повседневности. Причём для изгоев общества, целых государств и даже континентов не оставлено никаких возможностей, им не предоставлено никакого выхода, чтобы они в ближайшей перспективе могли хотя бы умозрительно избежать своей конечной гибели. Поистине, «… именно потому, что семена нового мира уже живы, неистовствуют силы разрушения» (Саптрем [55]).
В этой связи отсутствуют перспективы использования большей части существующих экономических знаний для разработки теории прогрессивного и свободного коммунистического общества. В самом деле, в условиях, когда приоритетным направлением хозяйственной повседневности является дисгармония и эксплуатация, не может зародиться система, основанная на принципах добра и справедливости. Поэтому ни научно-технический прогресс, ни повышение продуктивности труда, ни пропаганда нравственно-этических знаний, к которым призывают нынешние идеологи, не делают коммунизм. Он – нечто более существенное, качественно другое состояние человечества, чем ныне имеющееся.
Кроме того, чтобы данный строй стал реальностью, в недрах прежней системы хозяйственных и производственных отношений должны существовать его зародыши, чтобы они могли произрасти и расцвести при благоприятных для них условиях. В западной цивилизации таковых нет, а поэтому при существующих в них приоритетах, менталитете народов и самой хищнической идеологии капитализма идеи коммунизма выглядят утопическими, идеалистическими, неосуществимыми. Красивой сказкой, не имеющей никаких перспектив или хотя бы гипотетически возможной. Точно так же, как волк не начнёт питаться морковкой, как бы его к этому ни призывали. Это – принципиально разные системы организации, другие ветви развития человечества, идущие из одного корня, но в разных направлениях.
Вместе с тем, как следует из анализа, приведённого в предыдущем разделе, глубинные основы российской цивилизации далеки от деструктивных капиталистических воззрений. Они базируются на специфических особенностях русского человека, на основанной на них этике, истории, нравственности, морали. Именно они в поиске возможности соединения правды-истины и правды-справедливости породили «архаический крестьянский коммунизм» (К. Маркс), который был в огромной степени верой, особой религией, чем осознанной идеологией. И это позволяет, опираясь на всё это, разработать принципы построения коммунистического сообщества, не прибегая для этого ни к революционным переворотам, ни к насилию или социальным катаклизмам. Причём в их основу должны быть заложены, прежде всего, организационно-правовые, нравственные инструменты развития, а не материально-технические. Это потребует существенно меньше и времени, и средств, и усилий, и произведёт значительно больший эффект. Именно о них и идёт речь в настоящей монографии.
Вопрос, собственно, заключается не в том, какая цивилизация лучше или хуже, а в их потенциальных возможности, поскольку они и задают вектор человеческого развития. В самом деле, именно культура отображает душу народа, служит тем бастионом, на который наталкиваются всякие модные тенденции, способные разрушить всё, на чём веками держалось человечество и обеспечивало свою жизнестойкость. Поэтому постмодернистские стремления воплотить в жизнь всякие противоестественные установки, в том числе нетрадиционные браки, мультиплюрализм, ювенальность, разрушение семьи, традиционных ценностей, превалирование прав личности над правами общества и др. разрушают основу западного существования. Демонстрирует кризис его культуры, деловых и человеческих отношений, попрание естественных, моральных и нравственных норм. И не имеет перспектив для его дальнейшего существования.
В этой связи российская ментальность, сохранившая до сих пор свой генетический код, консерватизм, уважение к предкам и к их образу жизни является той крепостью, которая спасёт мир и придаст ему импульс движения к прогрессивному, эффективному и справедливому обществу.
1.1.4. Общины и русские артели – предтечи коммунистической организации
Если революция произойдёт в надлежащее время, если она сосредоточит все свои силы, чтобы обеспечить свободное развитие сельской общины, последняя вскоре станет элементом возрождения русского общества и элементом превосходства над странами, которые находятся под ярмом капиталистического строя.
К. Маркс [56]
– I —
Общины представляют собой древнейшую форму самоорганизации общества. Они характеризуются коллективным владением средствами производства (всеми или некоторыми) и полным или частичным самоуправлением. Известны общины родовая, семейная, домовая, сельская и соседская. И для каждой из них были характерны такие качества, как коллективизм, разделение труда по половому и по возрастному признакам, стремление к соблюдению правды и справедливости, отсутствие любого неравенства за исключением статусного.
Общинный характер производственных и бытовых отношений в прежние времена был характерен для многих стран мира. Так, к XI – XII в. сельские общины в Западной Европе составляли господствующий тип землевладения. Во Франции они выступали как mazades, в Бельгии – masuirs, во Фландрии – amborgers и т. д. В них сообща содержались как пашни, так и угодья, делился только урожай. В английской общине Malmesbur’y все члены входили в «сотни» или группы, в которых земля разделялась на пропорциональное их численности количество кусков, а куски – на участки, раздававшиеся по жребию. В Италии подобной системы переделов собственности раз в 20 лет держались partecipanze di Cento е Pieve и др.
Существование общин являлось особенностью социального устройства Древнего Востока, многие его государства фактически состояли из объединений большого количества сельских общин, имевших самостоятельную организацию. Как правило, древневосточные общины имели родовой строй, хотя и не всегда следовали ему. Но постепенно общины утрачивали родственную общность и превращались в содружество соседей, которых связывала совместная территория, права и обязанности по отношению друг к другу и к государству.
В Индии древнейшей формой землевладения являлась родовая община, члены которой жили в нераздельности, обрабатывали землю сообща и удовлетворяли свои потребности из общих доходов. Существовавшая вначале кровная связь между членами общины постепенно ослабевала, в результате чего у отдельных ветвей рода появлялось стремление к отпадению. И тогда большая община распадалось на ряд малых. В последующем в них опять происходило дробление, пока не появились определяемые наследственными правами неравные земляные наделы.
В Алжире как у берберов, так и у арабов община первоначально была господствующим типом землевладения. Однако после присоединения его к Франции началось изменение имущественных отношений, в результате которых с 1873 г. установилась частная собственность на землю. И примерно то же самое с той или иной последовательностью происходило в других странах.
Так, уже начиная с XV в. формы поземельной общины, существовавшие в Средние века, постепенно подверглись изменению и разложению, из-за чего общинные порядки землевладения стали ослабевать и исчезать. В этом отношении характерна история раздела земель в долине Baretous. В ней отмену прежних порядков, основанных на семейно-общинных началах, потребовали члены общин, разбогатевшие с помощью торговли.
Стремление выделиться из общины, превратить землю в собственность со стороны более зажиточной части общинников было заметно и в других местах. И этому способствовали не только внутренние, но и внешние обстоятельства, сопутствующие распространению профессионального разделения труда, возникновению товарно-рыночных отношений и росту конкуренции. Не всегда и не во всех странах действовали они одновременно и с одинаковой интенсивностью, но везде приводили к разложению и уничтожению поземельной общины либо путём экспроприации, либо посредством раздела общинных земель между общинниками, либо корыстными устремлениями земельных феодалов.
С другой стороны, падению общин способствовало также изменение экономических воззрений на природу богатства и на роль земледелия, начавшееся в XVI в. и достигшее апогея в экономической литературе XVIII века. Наконец, к этим двум агентам разложения присоединилось и государство, с XVIII века решительно выступившее против общин в пользу раздела общинных земель, поскольку ему удобнее было иметь дело с незащищёнными одиночками, чем с организованными их сообществами. И так зарождались основы нового класса земельной буржуазии и капиталистического государства, юридически и фактически закрепляющие право эксплуатации одних людей другими на основе частной собственности, капитала и различных форм ренты.
– II —
Русская община возникла в незапамятные времена. Она пережила и татарское иго, и феодализм, и абсолютизм монархии, и наступление капитализма. Многоземелье и относительно небольшие размеры русских деревень способствовали использованию в них коллективных форм труда и взаимопомощи. В отличие от древнегерманской марки, в которой крестьянин имел свой надел и мог его продать или сдать в аренду, в русской общине такое не допускалось. Земля была общинной собственностью и крестьянин не мог ни продать, ни заложить свой надел.
В области самоуправления русская община (волость) имела намного большие прав, чем в других государствах. Они осуществляли распределение земель, регулировали их использование, раскладку «тягла», избрание сельских властей (старост, а впоследствии волостных старшин), сбор средств на мирские нужды, организовывали взаимопомощь, решали гражданские и мелкие уголовные дела. При этом волость, наряду с феодальными поместьями и вотчинами, являлась территориально-административной единицей, частью государственного организма. В связи с этим выборные волостные власти выступали представителями государственной администрации в низовом звене и одновременно – защитниками прав жителей волостей. Причём особенностью русской общины было не ослабление, а напротив, её укрепление в поздний период.
В условиях крепостного права отношения между помещиками и крестьянами строились на признании общины и её выборных представителей как органа, регулирующего хозяйственную и бытовую жизнь деревни. И если обычно помещики изымали из ведения общины функции суда и расправы, то у государственных крестьян они в значительной мере сохранялись. За общиной закреплялось также хозяйственное распоряжение надельными землями, организация производства в крестьянских хозяйствах, регулирование внутридеревенских гражданских и семейных отношений [54].
Всё это позволяло русским общинам не только существовать, но и укрепляться со временем. Привело к тому, что «… историческое положение русской „сельской общины“ не имеет себе подобных! В Европе она одна сохранилась не в виде рассеянных обломков, наподобие тех редких явлений и мелких курьёзов, обломков первобытного типа, которые ещё недавно встречались на Западе, но как чуть ли не господствующая форма народной жизни на протяжении огромной империи» (К. Маркс [56]). И это создавало уникальные возможности для русского государства.
Неслучайно поэтому в последнее десятилетие своей жизни Маркс обращал свой взор на Россию и даже начинал учить русский язык, поскольку именно здесь со второй половины ХIХ века наблюдалось движение к народническому («русскому», общинному) социализму. При этом народники видели в русской общине сохранившуюся с ведических времён почти готовую ячейку коммунизма, развитие которой способно было обеспечить России особый, отличный от Западной Европы, некапиталистический путь исторического развития. А также избавить крестьянство от мук «вываривания в фабричном котле капитализма» – пролетаризации и обнищания [58].
При этом русская община не жила изолированно от современного ей мира. С одной стороны, общая земельная собственность давала ей возможность не только существовать, но и превращать индивидуальное землепользование в коллективное. А с другой – такая форма производственных отношений не являлась для них чуждой, непривычной, не отвечающей народным обычаям и чаяниям. Поэтому «в России, благодаря исключительному стечению обстоятельств, сельская община, ещё существующая в национальном масштабе, может постепенно освободиться от своих первобытных черт и развиваться непосредственно как элемент коллективного производства в национальном масштабе» (К. Маркс [56]). А поскольку рабочий класс в основном формировался выходцами из села, они обеспечили в среде городских рабочих господство общинного крестьянского мировоззрения, общинной самоорганизации и солидарности.
Таким образом, культура, менталитет, восприятие мира, практика, обычаи и нравственность, присутствующие в русской цивилизации, в наибольшей степени оказались приспособленными для построения справедливой жизни и реализации коммунистических идеалов. В самом деле, уже в «Письмах из деревни» А. Н. Энгельгардта (80-е годы ХIХ века) [59] было показано, как в крестьянской общине вырабатывались и совершенствовались представления о благой жизни, которые в 1905—1907 гг. излагались в виде наказов и приговоров. Именно из них брали свои лозунги во время Революции эсеры и большевики.
Неслучайно поэтому исследователь русского крестьянства А. В. Чаянов писал: «Развитие государственных форм идёт не логическим, а историческим путём. Наш режим есть режим советский, режим крестьянских советов. В крестьянской среде режим этот в своей основе уже существовал задолго до октября 1917 года в системе управления кооперативными организациями» [60].
Таким образом, если на Западе демократия означала превращение общинного человека в индивидов, каждый из которых имел равное право голоса («один человек – один голос»), а власть устанавливалась и легитимировалась снизу этими голосами. Однако сам индивид при этом не имел никаких социальных прав, в том числе права на жизнь, которое давалось или не давалась ему рынком. То в России она представлялась как механизм обеспечения равноправия и социальной справедливости не только материальных, но и межличностных отношений.
– III —
Одним из самых успешных опытов современной реализации общинного принципа организации жизни и труда явились израильские Кибуцы, характеризующиеся общностью имущества и равенством в труде и потреблении. В начале ХХ века многие еврейские репатрианты из России мечтали о создании общества социальной справедливости и во имя него были готовы на любые лишения. Они были знакомы с русскими общинами и сохранили определённые связи с русской культурой, поэтому ход их мыслей был вполне очевидным. И дополненные духом национального возрождения, религиозной моралью и идеологией Аарона Гордона, еврейского философа и публициста, они решили воплотить данные принципы в новых условиях жизни.
