Читать книгу: «Борьба: Путь к власти (книга вторая)», страница 6

Маша

Небольшой деревянный домик. Просторные поля. Тихая речка. Маша у колодца, одна, но не такая печальная как раньше.

Она долго смотрела на дно, на волны, бьющиеся о стенки воду и всё время видела своего любимого. Так они уже четыре часа глядели друг на друга.

За то время, что Маша жила в этом доме, её живот почти не вырос, но ребёнок… Ребёнок… То, что он там есть, что он расчёт и уже так скоро появится на свет… Это так прекрасно…

Маша снова задумалась над этим словом.

В последнее время ничего по дому делать ей не давали, и оставалось только читать да любоваться природой. А, в целом, и то, и другое. Пастернак, Есенин, Пушкин… леса, озёра, реки, поля, цветы – всё это красиво. Да, именно, красиво… И музыка, и живопись, и скульптура – красиво. И поют, и рисуют, и пишут не хорошо, а красиво. И расцветают поля и цветы и ветер свищет в степи, и Солнце дышит огнём, и Небо плывёт вдалеке – всё это только красиво, и никак по-другому.

Маша поняла это, когда смотрела на Небо, на Небо, высившееся над ней. Облака, серые и голубые. Они такой формы, которую представляет сознание и не проецирует ум, такое можно только увидеть, и только над собой… Может, в этом и есть суть Неба. Напоминать людям о красоте, когда они ничего больше не видят… Были войны, были полководцы. Выиграл этот полководец сотню битв, разрушил сотню городов и взглянул на него, Небо. Онон не стало ниже, не стало покорней, а осталось всё столь же красивым и добрым, сколько крови ни видела пролитой, сколько жизней не видела загубленных… И остановился этот полководец, сказал: «Нет смысла в наших войнах. Нет смысла в наших тёмных сердцах, что покоряли мир, убивая всех. По покорны сами Земле, потому что мы её дети».

– Может, так и не было никогда – подумала Маша, подняв голову вверх, лицом к Небу, – но оно прекрасно… Может, они не проводили десятки лет в шахте и привыкли к Нему… Всё равно это не уменьшает его красоты. Это не пища, которой можно наесться, это бесконечно, как любовь.

Она вспомнила свою аналогию: любовь и искусство. И правда, это так похоже… Почему нравятся стихи Есенина? Не знаю, просто нравятся… Почему любишь кого-то? Не знаю, просто люблю… И как объединяет это красота. Нравится, потому что красиво. Любишь, потому что красиво… И это красиво где-то внутри и только для себя. Мне нравится, а ему нет. Я люблю его, а другие нет.

После этих слов Маше дышалось легче. Как Солнце дышит огнём, так и мы дышим красотой, в любви и в искусстве… И не совсем прав был Достоевский, когда говорил, что «красота спасёт мир». Это не так. Она уже это делает, уже «спасает мир». И пусть даже не останавливала кровавых полководцев, на питала жизнью умы людей. Чтобы они видели красоту, чтобы они останавливали своих полководцев, чтобы было кому любоваться Небом.

«Это гром вдали прогремел,

И опять кругом всё спокойно…

Всё лежит в тишине ночной»

Кто-то пел её эту песню давным-давно. А так разговаривала с нами Природа, вся вместе, вся добрая наша Земля. Показывает, что она над нами, что она выше нас. Что она любит нас… Иначе она не была бы такой красивой, такой ласковой к нам. И мы пьём её воду, едим её пищу, дышим её воздухом, греемся её огнём. И не можем прожить без неё, как и она не может прожить без своих детей. И любим мы её такой, какой видели при рождении. То место становится родным.

Земля ведь большая и разная. И в ней начало души.

Дома так красиво. Как искусство. Как Любовь.

Красиво.

Маша думала об этом слове из-за ребёнка. Вот он родится совсем скоро. Ребёнок её и мужа. И он так будет похож на любимого. И он станет ближе, хотя бы на шаг. И появится кто-то, из-за кого можно жить…

Паук – Префект

Комната №113 циркуляра 18Б.

Дмитрий передал Принхру, что там его будут ждать те, кто заинтересован эсчекистами не меньше его. Он сказал, что это церковь.

Всё темно, и пахнет человеком.

Захлопнулась дверь и чум замер. На месте. Чтобы слушать того, кто зайдёт после него. Ровно через два часа. Ему казалось достаточным этого времени, чтобы быть здесь раньше того, кто хочешь его подставить. Именно так он думал: «Кто станет передавать такие вещи через людей? Либо люди, но это им незачем, либо тот, кому больше здесь не на кого положиться. А это СЧК».

Даже людей он ненавидел меньше эсчекистов. Тех он просто считал скотом, приносящим пользу. Но эсчекист даже не находил себе слова. Расстреливают и своих и чужих. А людям вон устроили «особые условия». Теперь хотят и его поймать, обвинить в какой-нибудь ерунде и отправить в лагерь. Чумной лагерь, охраняемый теми же самими эсчекистами.

А сейчас есть возможность подловить одного такого. Поговорить с ним, поиграть и убить. За этим он пришёл сюда – убить…

Острый как край Земли. Стальной как префект. Опасный как яд. Нож лезвием лёг на его горло. Рукоять с рукой не виднелась, как и стоящий сзади. Принхр заледенел.

– Ши узы ка са-да (Полагаю, мы достаточно подождали?) – шёпотом сказал Тихомиров на чумном языке.

– Сок туве? (Кто Вы?) – спросил чум. Убивать уже не хотелось, хотелось не быть дураком в следующий раз.

– Ку Тобим (Служба Чёрного Камня)

– Дох тим туве (Что Вы хотите?)

– Шак тим шиной вик. Косба. Штур… Чвой тих тущ? (Я хочу убить тебя. Не могу. Нужен… Окажешь нам услугу) – это не звучало как вопрос, будто и выбор-то невозможен.

Один раз сделать и уйти – вот, как он думал.

– Щух (Да)

– Вик жа зхир вак ду Кожах и зама Торквесзим. (Ты должен узнать, что здесь может интересовать Церковь и особенно Инквизицию)

– Торквесзим? (Инквизицию?)

Лезвие сдвинулось с места, поранив чума.

– Иту за ба (Можешь остаться здесь)

– Щун. Шак три-ду (Нет. Я сделаю это)

– Та туби такон. Лэя шрок (Приходи сюда ровно через месяц. Оставишь записку)

Прошла секунда.

– Бу жуша? (Всё понятно?)

– Щух (Да)

– Точ (Хорошо) – шепнул Тихомирова и стукнул ему в спину, что было сил. Чум повалился на пол, потеряв сознание.

***

Кабинет Префекта.

Даже просто смотреть на него уже было не так легко без какого-то разрешения. И так подумал Тихомирова. Что уж об этом думали другие – можно было только догадываться. Префект излучал силу и целеустремлённость одним своим взглядом. Один его взгляд, видимо, способен был проломить дыру в бетонной стене. И этим взглядом сейчас он смотрел на свои бумаги. В них что-то было, что нельзя было знать никому, но этим чем-то он собирался сейчас поделиться.

– Присаживайся. – сказал Гора. – Нам тут долго сидеть.

Тихомиров присел и сделал некое волевое усилие, чтобы не смотреть на то, что лежит на столе.

– На, взгляни на это. – Гора протянул несколько бумаг. – Документ от Шинхра.

Большинство было на чумном языке, но попадались и на русском. Как, например, эта копия доклада от позывного «Койот» в СЧК:

«Секретно. Рапорт о поддержке имперской армии возле города Кременчуг.

Начальнику СЧК Восточно-Славянской колонны Закинхру.

Докладываю, что наша группировка в составе 28-о полка Хиви оказала огневую поддержку имперской армии, а также осуществила боевой прорыв посредством использования трёх имеющихся танков Т-95, оснащённых системами КАЗ.

Несмотря на полученные потери, 28-й полк смог в заданное время занять позиции, указанные в путевом листе.

Информация, переданная по зашифрованным каналам «Десна» оказалась в точности верной.

Потери 28-о полка: 137 человек убитыми, 228 раненными, 8 единиц бронетехники, включая 1 шт. Т-95.

Оценка действий имперской армии: без нашей поддержки успеха бы не имели. Действовали неслаженно и с нарушением боевого порядка.

Подпись: командир 28-о полка Койот».

Префекту показалось очень интересным, что работа всего одного информатора среди маки имеет такой успех, и более того, постоянно подчёркивается его значимость даже в подобного рода документов.

Более того, интерес вызывало то, что в этом документе, написанном на русском языке, очевидно имелось в виду участие боевого формирования людей на стороне чумом в прямом столкновении. Он уже видел несколько упоминаний слова «Хиви», но это было первое, где они действовали, как некая самостоятельная сила. И было сложно поверить, что некое подразделение людей в нынешних условиях может прикрывать имперскую армию чумов, да ещё используя тяжёлое вооружение.

Тихомиров дочитал.

– Ну и что думаешь? – спросил префект.

– Первое. Есть люди, которые во всю воюют за чумов. Причём, в данном случае, успешнее самих чумов. Второе. Информатор явно очень ценен для них. И, третье. Они называют его «каналом Десна», а это значит, что у них он там явно не один.

– Да. Всё верно. И нам надо помочь маки его найти… А если не выйдет помочь, то хотя бы показать, что мы помогали… – Гора протянул бумаги. – Это список наших четырёх сом всего нашего сектора «Диза».

Тихомиров взял бумаги и стал вглядываться в текст: «А что мы ищем?»

– Тот предатель, что стучит о маки чумам. Из Отряда 14. Он стучит ради кого-то из них. Есть версия, что он стучит, чтобы смягчить условия для кого-то… Глупо, конечно. Но что только люди ни делают ради родных…

Тихомиров ещё раз взглянул на бумаги, потом на префекта, потом снова на бумаги и вновь на префекта: «Я так вижу, что Вы никого интересного среди них не нашли».

– Верно. Чертовски верно. Я не нашёл никого, ради кого кто-то мог стучать из маки… Понятно, что никакие условия чумы не улучшат. Но, может быть, хотя бы не должны были бы их трогать… Но ничего не сходится. Между тем, кто убежал к маки, и тем, кто остался, нет никакой связи. У нас убежало к маки не так много за последние 10 лет… А этот перебежчик явно очень нужен был чумам. И уж точно, что они не допустили бы, так это, чтобы те, ради кого он стучит, сбежали бы тоже… А это значит, что они должны были бы находиться в изоляторе, в довесок к ещё остальным. Чтоб не посеять сомнения… А среди тех, кто в изоляторе, ни у кого никто не сбежал. Вообще ни у кого… Где-то должна быть связь. Но я не могу её найти…

– А среди мёртвых Вы смотрели?

Гора застыл во взгляде. Точно… Мёртвый же ведь не сбежит. И особые условия ему гарантированы. Они стали на пару копаться во всех архивных записях, где отмечались погибшие за последние полгода и сравнивать их с теми, кто за последние полгода убежал. Нашёлся один вариант – Алексей Раньеров.

Гора помнил его. Весьма крепкий, сильный и лихой тип со скользким характером. Он убежал 4 месяца назад, оставив здесь обоих родителей. А спустя месяц, его родителей не стало. Разумеется, об этом он не мог знать, но и представить, как он может выгораживать родителей перед чумами тоже было странно. Он был явным эгоистом. Такому обычно плевать на всех кроме себя. Хотя кто знает, может, какая-то совесть именно по этой причине и проснулась.

Они стали искать дальше. За один и за полтора года назад. И снова ничего. Пока оставался один Раньеров. Он вспомнился ещё раз. Как-то Гора слышал, как тот говорил его сыну Рафаилу, что у людей нет шансов перед чумами, что люди вообще не достойны того, чтобы жить как-то нормально. И что вообще чумы ещё щадят людей, уступая место их ничтожности. Мол, справедливости ради, у людей должны быть куда более худшие условия. И что вообще надо быть благодарным тому, что жизнь не такая сложная, как могла быть.

Всё это слушать ещё тогда было отвратительно. И складывалось впечатление, что Раньеров чуть ли ни питается горем других людей. Играет на нервах, сеет сомнения, и так словно сбрасывает напряжение с себя самого. Не было сомнений, что в случае чего он без зазрения совести будет стучать кому угодно, но это вовсе не означало, что именно он и есть тот самый информатор. А отправь они в сторону маки непроверенную информацию, и настоящий стукач останется на свободе. И более того, его ещё сложнее будет выявить. Надо копать дальше.

За полтора года назад тоже ничего не нашлось. Складывалось впечатление, что люди убегали с шахты только в том случае, если на шахте у них никого не осталось. Либо не убегали вовсе. Может быть, это и правда Раньеров. Других кандидатов не вырисовывается. И в конце концов стучать ради близких необязательно, можно ведь стучать и просто ради своего удовольствия… Люди иногда делают такие вещи, даже без явной выгоды для себя. Просто, чтобы другим было хуже, словно облегчая ситуацию для себя. Как будто при этом для них будет уготовано запасное место на всякий случай… И всё равно, доказательства вины Раньерова были пока только надуманные…

А если не сдать маки никого, то они могут и подумать, что мы кого-то покрываем. Или что не хотим искать совсем.

– Ваня. – сказал префект. – Пиши записку для маки… По нашей информации Раньеров – предатель.

Живенко

Широкие поля незалежной Украины. Такие же леса и реки. Город Харьков средь всего.

Совсем недавно ставший штрафником Миша Живенко обедал у Наташи. Теперь каждый раз только у неё – никто теперь не знает, когда удастся свидеться и удастся ли вообще. И неважно, что есть, лишь бы она была рядом. В её глазах горел такой свет, который был ярче солнечного, который больше нигде нельзя было увидеть.

После того, как он доел, они как-то естественно остановились на глазах друг друга. Она моя – он мой. А потом сидели обнявшись, поглаживая и целуя друг друга, наверно, больше часа, забыв про время и про всё, что может помешать им быть вместе, пока не заскрипела дверь.

Вроде бы ничего особенного: обычных звук, и всё привычно… Но на самом деле это кто-то пришёл, и не ошибся домом.

Мища нехотя обернулся назад, к входу – Болотников. Всё вернулось назад: и реальность, и грусть на душе. Почему-то здесь не так, как хочется.

Только Наташа тут ни при чём. Ей незачем знать подробности: пусть думает, что её любимый тот же воин, что и раньше, только уже не совсем законный и наравне с другими. Пусть думает, как раньше.

Ручьёв ещё давно рассказывал Мише о том, что значит быть штрафником, что иногда придётся делать, и не потому что есть «неписанный кодекс» или что-то в этом роде, не потому что Хмельницкий всего раз ошибся, и инициировал создание штрафного батальона, а потому что всегда, в первую очередь, дела прежде всего в тебе самом: «Не будь мягче врага. Будь таким же жестоким как враг. А со временем стань безжалостным. Чтобы сломать врага. Потому что ты будешь думать только о том, чтобы опередить его, и будешь делать потому всего в разы больше него… Не имеет значения, сколько времени на подготовку тратит противник, имеет значение только тратишь ты на свою подготовку 8 часов или 14…»

– Для того, чтобы стать хорошим воином, – говорил Саша. – достаточно отбросить всемысли во время боя. Для того, чтобы стать лишь правильным штрафником надо ещё до боя стать зверем. Не просто очистить мозг, а забыть о его существовании как о центре управления. Почувствовать инстинкт и зажать его. Сделать из инстинкта своё волевой стальной меч, движущийся к цели.

Миша не хотел всего этого для Наташи. Она ведь умная: только услышит два-три слова и всё сразу поймёт. А так хочется, чтобы она любила просто мужчину, который хочет остаться живым из-за того, что есть она.

– Майор, давай на улице – попросил Миша.

Серёга понимающе кивнул. Наташа чуть выдохнула и, нежно протянув руку, поправила любимому воротник, который и без того выглядел нормально. Это очень интересная черта в женщинах. Им всегда надо поправить что-то на тех, кого они любят: одежду, причёску, что угодно, но обязательно поправить. И можно включать любые способы осмысления, но ты не поймёшь, почему это что-то после её прикосновения стало другим, при том что ты на все 100 уверен, что оно другим не стало.

И дело же ведь вовсе не в том, что там что-то стало выглядеть по-другому, а в том, что она прикоснулась; что она смотрит, что может быть не так на её любимом и исправит это. Причём это как-то одинаково выражается как по отношению к мужу, так и к ребёнку. Конечно, движения разные, но они одни и те же по своей сути, они одинаково нежные и ласковые.

Может, потому что жена смотрит и за своим мужем, так же как за своим ребёнком, может нет, но всегда чувствуется, что значит для неё любить их обоих.

– Я сейчас, Наташ. Пара минут. – пообещал Миша.

На улице дул ветер, но холодно не было. И несколько тучек выглядывали из-за горизонта, не пугая дождём, но чуть заслоняя Солнце. Уже вечер, но не темно.

– Сегодня ночью. – начал Болотников. – ты выходишь. С тобой ещё шестеро.

– Уже назначены?

– Только двое. Остальных выбери сам. Задача: перехватить одного важного чума. Он из СЧК. Зовут Танхром. Его перевозят из Чугуева в Коченок рано утром. – Серёга протянул карту. – Мы знаем только один участок маршрута, так что выбирать место атаки не придётся. Схема отхода там дана.

– Что значит его перевозят? Он в заключении что ли?

– Да.

– Его надо только доставить живым. – звучало как утверждение, являясь вопросом.

– Да.

– Может, по дороге спросить у него что-нибудь?

– Нет. Только доставить.

– А если смертельно ранят или убьют?

– Раненый – для нас тот же живой. А вот, если убьют. То смотря, кто. Если чумы его – то может и повезёт… А вот если мы, то можно считать, что наша партия окончена. С другой стороны, как ты будешь доказывать, что его убили свои… Нет. В любом случае, если ты привезёшь труп, то наша партия кончена.

– Прям так сразу?

Серёга рассмеялся. Было видно, что он совершенно в другом настрое и вообще всё кругом воспринимает очень скептически.

– Да нас не пришили, наверно, только потому что жалко патронов. А голыми руками нас не возьмёшь.

– Что всё так плохо?

– Блять, Зубков прибрал к рукам всё, что плохо и хорошо лежало. Такой крысы я в жизни не видел… Впрочем, моё мнение, наверно, субъективно. – майор отвернулся и потрогал левой рукой свой затылок, там была всё ещё свежая шишка от недавнего удара прикладом на площади.

***

Любимой Миша сказал, что у него задание, и что в следующий раз они увидятся уже в другом городе, в каком он не знает, но увидятся точно. Они поцеловались и обнялись.

– Что бы с тобой ни случилось, я буду любить тебя. – пообещала Наташа. От самого сердца.

***

Ночь. Степь. Топот копыт. Семь лошадей, семь всадников.

Впереди Живенко. За ним его заместитель Дима Мерецков. За последние два боя в Диме многое изменилось: во-первых, абсолютно перестал бояться смерти, во-вторых, нажил себе более тонкое чувство юмора. Он говорил, что, когда видишь подавляющее превосходство чумов в численности – так, что нет места на поле, куда бы добрался хоть один солнечный луч – появляется какое-то странное чувство гордости за себя, что «ты не бежишь, а держишься за землю, которую тебе вверено отстоять и делаешь это не пока закончатся патроны, а пока не прикажут отступить». Лицо его тоже изменилось: покрылось морщинами и глубокими складками; глаза помрачнели, а голос помягчел как у пожилого дедушки, живущего в дремучем лесу и радостного оттого каждому гостю. И всё это не смотря на его двадцать три года.

– Миш, а тебе сказали, сколько их будет? – спросил Дима, но под топот копыт это прозвучало настолько тихо, что Мише пришлось ещё полминуты разбирать каждую составляющую по отдельности, и в результате получилось: «А тебе по сказаньям, сколько будет?»

– По каким сказаньям? – спросил Миша.

– Тебе это ещё в разных вариацих пояснили? Давай хоть какую-нибудь.

– Я нихрена не понимаю… Мне тридцать три.

Дима расхохотался.

– Лихой какой! У тебя такая девушка, а ты весь в боях. Проводи время с ней, а врагов оставь нам.

– Дим, каких врагов?

– Зелёных и клыкастых. Нам ведь тоже нужно воевать.

– И что с ними? С врагами твоими?

– Миш. Говорю сначала. Сколько их будет?

– А. Вот оно что… Не знаю. Самому интересно.

– Поделись хоть своими мыслями… Я краем уха слышал об Инквизиции… Могу сказать, они в одиночку не ходят…

– Сейчас никто так не ходит.

– Это да. Но их «неодиночка» несколько отличается от всех остальных им подобным.

– И намного?

– Увидишь, в общем…

– Здорово. Называется «кто кого спрашивал».

Дима снова расхохотался. Можно позволить подчинённым такое, когда знаешь, что сегодня же ты можешь увидеть его уже мёртвым с пулей во лбу. И не его одного…

Ещё до наступления рассвета добрались до места.

Текла река Великий Бурлук. У берега возвышенность, резко обрывающаяся к воде. Слева от пригорка степь, справа лес. Сосновый, высокий. У кромки леса ещё один пригорок, но совсем небольшой.

Дорога – две протоптанные колеи – вдоль воды, только огибает возвышенность, и идёт дальше уже между рекой и лесом.

– И скольких мы здесь одолеем? – риторически спросил Дима.

Никто не ответил.

– Есть идея. – Миша осматривал местность и, казалось, уже видел утро. – Мы атакуем двумя группами по краям малого пригорка. В этот момент они будут на повороте. В степь не отступить, дальше по дороге – тоже бесполезно. Единственная возможность для них остаться в живых – это забраться на возвышенность.

– Нуда. Это удобно. – согласился Дима. – Ты рассчитываешь, что в этот момент пленник сам к нам побежит?

– Было бы хорошо, конечно. Но стоит ли на такое рассчитывать?

– Другого плана всё равно нет. – Дима сжал губы и подбородок и серьёзным видом покачал головой.

Миша улыбнулся.

– Это не всё… Паш, поди сюда.

Подошёл Паша Вилко, не очень опытный, но весьма способный.

– Заминируй вершину пригорка. Взрыватель дистанционный. Направленность фокуса на 10 часов.

– Миш, у меня предложение. – вмешался Дима. – Давай найдём чума. Неинквизитора неодиночку. И дадим ему нажать на кнопку.

– Согласен. – пошутил в ответ Миша. – Все За?

Паша поднял руку: «Я против».

– Почему?

– На пульте нет кнопок. Только тумблеры.

– Обидно как… – вывел Дима и отошёл в сторону.

***

Рассвет. Солнышко медленно поднимается. Сначала Небо, потом Земля становятся светлее. Видны слоистые облака, покрывавшие ночью всё и не давая увидеть звёзды. Видны и лес, и степь, и реку, бурлящую, не переставая.

– Красиво, да? – сказал Дима. Всю ночью он молчал и чистил оружие. АКСУ-74. С этим автоматом он прошёл столько, сколько прошёл. Как-то даже называл его, или вернее её. Но как, никто не слышал. Знали только, что это женское имя.

– Красиво. – ответил Миша, также молчавший всю ночь, но не чистя автомат, а думая о любимой.

– Знаешь, я только недавно стал понимать, что оно для меня значит…

– Кто оно?

– Солнце. Раньше я воспринимал его как некий закон, которому суждено повторяться вечно. А потом понял, что этот закон вовсе не закон, а сила, которая настолько велика, что мы просто не можем представить себе того, кто смог бы не действовать по её правилам. Я понял, почему я считал её законом.

– И что тебе это дало?

– Другой взгляд на жизнь. Теперь у меня другое понимание того, что должно, и что не должно произойти. Солнце над нами. Оно решает это. А мы здесь за другим.

– Чем другим?

– Оно просто смотрит, как мы будем поступать. Ему не важно: выиграем мы или проиграем. Ответ на этот вопрос оно уже знает… Ему важно, как мы это сделаем, какие усилия приложим, как будем стараться…

– Мне нравится твоя философия. И знаешь что? Я её приму.

– Из-за Наташи? Чтоб всегда быть вместе? Неважно, что случится, но вы будете вместе, потому что Солнце так сказало?

– Да.

– Ну, ты молодец. Умеешь выбирать сторону… Практично…

Миша улыбнулся.

– Я тебе ещё помогу. Вы и правда классно смотритесь вместе. Так что можешь не волноваться.

– Спасибо.

Издалека со стороны дороги запылило – едут.

– Приготовиться! – негромко крикнул Миша назад.

Спустя буквально минуту показались чумы. В своей спецодежде с защитой от Солнца. Чумы на лошадях: где такое раньше можно было увидеть? Колонна длинная: на двадцать с лишним всадников, один, посередине, связан.

Все в чёрном, кроме связанного, а тот, что рядом с ним – в едко-жёлтом с изображёнными кругами, несимметричными, то есть, в общем-то, не совсем кругами, и , конечно, клыками. Одежда – не мантия, а что-то вроде камзола, причём многоярусного. На шее в длинной цепи из прямоугольных звеньев – камень, весь чёрный и так, что свет не отражает. И голова, конечно, вся закрыли стальным шлемом с забралом.

– Время пришло. – подумал Миша, и тут же кто надо из его отряда выстрелил гранатомётом по колонне – пошёл кинжальный огонь.

Передних троих перевернуло, обсыпав вокруг землёй. Кто пытался отстреливаться, то тут же падал. Все, кто мог, рванули на пригорок.

Стрелять в спину не очень-то прилично, но кто думаешь о приличии на войне? Тем более, что изначально враг стоял лицом. Пока лошади топали по поднимающемуся грунту, где дорога ещё проходила перед возвышенностью, чумы сваливались на землю. Потом склон. Главный Инквизитор схватил ещё одну лошадь, уже с мёртвым чумом в седле, и стал прикрывать её пленника.

Настала пора чуть выступить из леса – штрафники пошли вперёд. Выйдя с обоих сторон от холмика и подойдя к дороге, Миша крикнул: «Подрывай!»

Прогремел взрыв: с верхушки подлетели несколько горсток земли, лошади с чумами попадали под откос. Только главный, взяв за узды лошадь пленного, рванул в степь. Миша побежал обратно в лес к своей лошади.

Ещё пара секунд, и он преследует их.

Солнце уже палит. Чёрная как ночь земля вместе с желтоватой травой вылетают из-под копыт. Пыль, косым столбом отходящая в сторону, и чум иногда отстреливающийся назад, но никак неспособный оторваться.

В очередной раз увернувшись, Миша прицелился. И тут очередь из трёх выстрелов, откуда-то сзади. Инквизитор слетел с седла в сторону и, опрокинув назад ноги, остался прицепленным к лошади. Стрелял Дима.

Он же подцепил уздечку лошади пленного и небыстро поскакал по степи. Остальные здесь же на лошадях.

Миша решил проверить, что скрывается под маской инквизитора. Отличаются ли они обычных чумов. И сильно ли. И, может, ещё что… Он аккуратно слез с лошади. Вокруг стало дуть ещё сильнее, и этот ветер колыхал из стороны в сторону одежду чума даже при том, что он уже лежал на земле недвижно.

Это был не чум. Когда Миша снял с него балаклаву, внутри обнаружилось лицо обычного человека. Такого же как он сам. Даже примерно с такими же славянскими чертами. С закрытыми глазами, спокойным, уже умиротворённым лицом, человеческим лицом.

Миша огляделся по сторонам и тут же прикрыл обратно голову врага балаклавой. Это просто невозможно. Они только что убили людей… Может, это маки из другого отряда? Может, они просто замаскировались под чумов, чтобы вывести пленного? Потому у них у всех форма с этим клыком? Но не вяжется такая версия. Они же видели, кто на них напал… Даже если бы их что-то проглючило, и они стали отстреливаться на автомате, всё равно бы до этого не дошло. Они бы просигнализировали, что сдаются, или ещё что-то… А они дрались до последнего. Да и пленного чума собой прикрывали…

Миша рванул в к пленном и мигом сорвал с его головы мешок… Израненное, замученное лицо человека. Опять не чума, а человека… И он зачем-то нужен был этим людям.

– Мы взяли пленного человека? – рядом с удивлённым взглядом стоял Дима. – Бред какой-то…

– Не бред это, Дима… А пиздец полный…

***

Скакали всё утро. Не останавливаясь и почти не переходя на шаг. Да и останавливаться-то смысла н ебло – кругом только степь, лошадей не попоишь.

Место встречи было в 17 километрах к востоку от Харькова: «голая», а, может, наоборот – «расцветшая» степь. Кто знает, как правильнее её называть, когда она не рождает из семян зерно, растёт сама по себе. Любой земледелец скажет, что Бог для того и сделал чернозём плодородным, чтобы кормить людей, иначе зачем он тогда вообще дал возможность людям выращивать хоть что-то. Мало кто будет отрицать это, но и согласятся немногие.

Штрафников встречали другие штрафники – их командиры. Болотников и Хмельницкий. Один на чёрной лошади, другой – на белой. Один хмурый, другой спокойный. Но оба довольные встрече.

– Точно не перепутали? – ещё на подходе крикнул бывший Главнокомандующий.

– Может, и перепутали. – чуть скептически ответил Миша. – Перепутали – вернёмся, заберём, кого надо.

Виктор кивнул и забрал уздечку пленной лошади у Димы: сам пленник до сих пор и не думал сопротивляться, тем более потому что помимо верёвок на руках, его сковывали ещё мешок на голове, такого же едко-жёлтого цвета, как и одежда инквизитора.

– Хорошо… Поехали. – кивнул Хмельницкий и двинулся первым.

Все последовали за ним, только Миша и Серёга, заметя внимание друг у друга в глазах, остались на месте. Прошла минута, и вокруг никого.

– Тебя Наташа ждёт. – прекратил паузу Серёга.

– Я просто не понимаю…

Со сторон поддувал ветер, развивая травушку, которой от этого казалось только больше, разгоняя облака, которые при этом, скорее, сгущались.

– Давай быстрее спрашивай и поехали.

– Блять, куда поехали?! Мы с людьми воюем?! Со своими же???

– Тссс… Тихо ты… Я всё понимаю. Но тебе что-то померещилось. Так ведь…

– Да нихуя не так! Я видел это. Видел своими глазами. Как они прикрывали этого пленного сначала сами… Даже собой прикрывали… Я никогда не видел, чтобы чумы кого-то так прикрывали… А потом я рассматриваю эти трупы, и вижу, что это не чумы вовсе! И не чума они прикрывали, а человека тоже! Это что за пиздец блять?!

– Спокойно. – Серёга стал говорить совсем серьёзным тоном. – Я тоже раньше многого не знал. И это правда легче…

– Легче? Легче, блять?! Нам всегда говорили, что есть люди, которые помогают чумам. Да. Есть. Но их всего ничего, и те только стучат… А это что? Целый отряд, вооружённый до зубов! И как воюют. Как черти воюют! В плен не возьмёшь ни одного.

– Конечно, не возьмёшь… Они ж ведь знают, что с ними сделают в этом плену…

– Так ты всё знал это… Знал и молчал значит…

– Все молчат, кто это знает… Приходится молчать. – Серёга посмотрел на Мишу с очень прямым и несколько печальным взглядом. – Приходится, Миш.

– И сколько же их? Сколько вообще чумов, а сколько других людей воюет с нами?

– Много. Много людей, Миш. Гораздо больше, чем чумов… Мы зовём их «Хиви».

– Хиви, блять… Хуи!

– Ну хочешь – хуи. Никто явно не будет против… Но этих хиви куда больше, чем чумов…