Читать книгу: «Борьба: Путь к власти (книга вторая)», страница 3

Тёмный: «Партуху».

Светлый: «Портуди».

Маша очнулась в холодном поту и вся в слезах.

Этот мрачный мертвый свет, который гоняется по комнате.

Она сползла, почти свалилась с кровати и прижалась к краю: «Это невозможно терпеть! Они мою голову там разыгрывают!» Всё ходуном ходило внутри неё, и страх кругом: где чум, где все эти воины, где ужас, и всё это здесь!

– Господи, я не могу. Я не могу без него. Господи, прости меня. За что мне это? Что я сделала, что мне надо так жить? Почему ты не забрал меня вместе с ним?… Что я сделала не так?

Маша плакала, прячась в тени у кровати, и не хотел ни на что смотреть. Невыносимо на что-либо смотреть – настолько плохо, что тошнит. Стало не хватать воздуха, и дыхание участилось само собой.

Она открыла покрасневшие глаза и, поглядывая по стенам, через размеренное тяжёлое дыххание начала понемногу успокаиваться. С каждым вздохом, хоть и не становилось легче, но, по крайней мере, не становилось тяжелее.

Свыкнувшись с тяжестью, Маша приподнялась на колени, положила руки на кровать и, глядя на далёкую Луну, начала молиться.

Дыхание тихо и широко хватало воздух, но немного запыхалось – долго плакала.

– Любимый, я так соскучилась по тебе, а ты молчишь. Мне каждый день снятся кошмары, а тебя нет. Мне так тяжело…

«Машенька, любимая моя, – голос мужа, и запах его здесь, и сквозь свет видны его глаза. – Разве я оставлял тебя когда-нибудь?»

– Пожалуйста, не уходи. Побудь со мной хоть ещё чуть-чуть.

– Я здесь. Я с тобой. Я всегда с тобой… Как наш ребёнок?

– Я чувствую, он растёт. Он будет здоровый и сильный… Но мне тяжело, так тяжело без тебя. Почему Господь забрал тебя у меня?

– Это твоя судьба, Маша. Твоя судьба. И тебе надо это пережить. Прости меня, любимая, что всё так. Я виноват. Я не мог…

– Пожалуйста, перестань. Перестань винить себя. Тем более в том, что от тебя не зависит. Я знаю, что Господь хочет от меня. Я сделаю всё, если только ты будешь рядом, если только ты скажешь…

– Я люблю тебя, Машенька. Я с тобой.

– Я люблю тебя, милый.

Так до утра сидела Маша, на коленках у кровати, ни о чём не думала и собиралась в себе. Она чувствовала мужа рядом, а он был с ней, вдыхал в неё тепло и держал за руку.

Болотников

16 мая. Группа Хмельницкого покинул Кременчуг и двинулась в направлении Полтавы – по плану дойти до Бушенки и, повернув на север, добраться до Решетиловки.

Прикрывать отход осталась 3-я рота Болотникова, состоящая из трёх взводов: 25-й Живенко, 37-й Космогорова и 11-й Раньерова, 2-е санитарное отделение доктора Шварценберга, а также трое из Спецназа: Долгатов, Мокрый и Северский – всего 133 человека.

Ранее-ранее утро: в глазах ещё слипается. Болотников сидел в подвале командного пункта – после отъезда основных сил его подразделение перебралось именно сюда, в крайнюю часть города, откуда на север вела дорога к Полтаве.

Вокруг, главным образом, сыро, но здесь так было и раньше: после ухода Виктора со стены убрали его знамя – сокол, стремительно атакующий добычу; голова обращена вниз, крылья и хвост вверх, древний символ Рюриковичей, а также здоровенную стальную булаву – древний символ власти. Славяне ценят свои традиции, а, когда дело доходит до критической, а то и вовсе катастрофической ситуации, всё, что имеет сколь-нибудь весомую ценность, оказывается под особым присмотром и уж тем более – исторические знаки и символы.

В итоге остались стул, стол, экстра-лампа (пожалуй, самое достойное, после лекарства от рака, изобретение древних – потрясти минуту, и горит почти час) и самый важный предмет – карта. Достаточно крупного масштаба она изображала весь город, включая наиболее существенные места: окопы, минные заграждения и указанные по номерам дома с их назначением. В нынешний участок обороны входило 16 домов плюс четыре дозорных дома вне его.

Помимо всего прочего, на столе лежало, только что вынутое Болотниковым из кармана письмо, которое надлежало открыть через 15 минут после выхода из города основных сил. Письмо вручил Зубрилов. Прошло почти полчаса, а оно всё было запечатано: Серёга чувствовал нечто чересчур неприятное в его содержании и хотел полностью отойти от сна перед его прочтением. Времени прошло не мало, а бодрость всё не приходила.

«Я и без того нарушаю приказ… Может, там вообще сказано, что нас тут уже не должно быть» – подумал майор и вскрыл конверт.

«Майору Болотникову

Лично и строго секретно.

Сжечь после прочтения.

Майор, на Вашу долю выпала непростая задача. Я не зря выбрал именно Вас в текущей обстановке, положившись на Ваш опыт и крепкость духа.

Сообщаю Вам, как солдату, преданному идее человеческой свободы, что в расположении нашей группы действует вражеский шпион, при том, возможно не один. В составе Вашего подразделения в данный момент его быть не может. Успел ли он сообщить наши координаты врагу, точно неизвестно.

В Вашу задачу входит удерживать позицию до 7-30, то есть час тридцать минут после нашего отхода, и отступить затем по ранее утверждённому плану.

Приказываю действовать предельно точно предыдущим указанием. Если врагу удастся выбить Вас с этой позиции и начать преследование, то под угрозу попадёт вся группа.

Я давно Вас знаю и уверен, что Вы не точно по инструкции вскрыли конверт. Не вините себя. Я учёл Ваше положение и в соответствии в этим указал время.

Итак, с этого момента Вам осталось продержаться 1 час, майор.

Лично желаю удачи и надеюсь на Вашу волю к Свободе. Ваше дело большого стоит на пути к Победе.

Виктор Хмельницкий.»

Болотников смял бумагу в комочек, достал спички и выполнил первый приказ.

В этом время у 5-о, разрушенного дома, рядом с дорогой стоял Миша вместе с Рожковым и ещё двумя своими подчинёнными, на противоположной стороне, у 13-о дома – трое спецназовцев; в середине развилки находился Мецов. Он шёл к командиру стремительным шагом от самого медпункта – Раньерову в ведение отдали северо-восточную часть обороны, то есть с 11-о дома по 16-й, очевидно, какой-то конфликт с саноотделением. У Раньерова такой язык: кого угодно запачкать не стыдно.

Увидев выражение лица Кости, Миша сам расстроился: Ну что такое? Хоть на них бы не…»

Всё прервалось в эту секунду: громыхнуло посреди всего так, что в ушах зазвенело – из самого центра дороги, почти там, где только что прошёл Мецов, земля рванула в воздух с такой силой, как рванула бы вода из прорванной трубы.

Костю снесло с ног на глазах у всех. Спецназ тут же помчался к 3-у дому.

«На позиции! Быстро! Рожков за мной!», – крикнул Миша и подбежал к лежавшему. Рядом образовалась 20-сантиметровая в глубину воронка с торчащим из середины отломленным хвостом снаряда – Костя задет не сильно и в контузии.

Всё плывёт, ничего не слышно. Непонятно, что вокруг, и двигаться нет сил – всё другое. Раненного потащили к дому медпомощи, и сразу рвануло в десятках метров к северу, опять по дороге. Потом взорвалось ещё где-то, и стало тихо: ни выстрелов, ни топота, ни криков.

Наташа! Как вовремя! Она подхватила Костю и утвердительно кивнула головой: Живенко командир взвода, и ему надо руководить своим участком.

«Помоги ей и сразу обратно», – сказал Миша и побежал к своему рубежу обороны.

*** 06:31

В подвале из четырёх раций лишь одна не вещала фразу «У нас всё тихо». Три соединялись с взводами и одна с санчастью. С момента обстрела проползло полминуты.

«У нас трое раненых», – доложил Шварценберг.

Отвечать кроме «Принято» ему было нечего: что можно посоветовать доктору, если сам им не являешься?

В данной ситуации Болотникова больше все интересовали дозоры: их было три, и никто из них ничего не докладывал. На самом деле из них остался только один – остальные чумы «накрыли», используя наводку своего агента.

«Снегирь (Болотников), я Синица (Живенко). Четвёртый куст (дом) на 7 часов. Взвод 170», – говорил голос из рации.

Идут прям на минные пол. Но это пробная атака, их там явно больше. Лучше побольше их заманить на это направление. Информатор, конечно, не знал, где именно расположен командный пункт, но мог догадываться, да и выбор, вообще говоря, не велик… Стоп! Информатор не знал, где их штаб, но знал, где… Господи!

Болотников схватил аппарат связи: «Синица, я Снегирь. Подпустить их на 100 метров и имитировать контратаку. Затем отойти на 7-10 метров глубже прежних позиций». Не выслушав ответ, зажал в руке другую рацию: «Сокол (Шварценберг), я Снегирь. 333 (передислоцироваться) в 3-й дом. Немедленно. Выполнять!»

Чумы, очевидно, знали, где санотделение. Они проведут несколько атак, дождутся, пока там скопится приличное количество народу и камня на камне не оставят от этого дома. На эти «грабли» Болотников уже наступил однажды, тогда высмотрели передвижение санчастей и в щепки разнесли позицию: погибло 48 человек. Эта цифра сейчас интересным образом мелькнула в его сознании. О чём она говорила больше всего, майор пока не понял.

*** 06:35

Двадцать секунд, и зазвучали выстрелы.

*** 06:37

Две минуты, и по потолку затопали сапоги: здесь пол скрипит не зря – не чинили лет 150.

Это несут раненых. Командный пункт отгорожен от прямых ударов с юга рядом разваленных домов – лишь еле держащаяся на крыше кирпичная труба выглядывает из заграждения.

*** 06:40

Прогремел ряд взрывов с последующей стрельбой.

– Снегирь, я Синица. Клыки залетели на одуванчики (минное поле). Отступают.

– Потери?

– Наши – один убит, двое ранено. Тяжело и не очень. Их: 20-30 чумов.

– Не преследовать. Выдвинуться на исходные позиции. У вас есть семь минут, чтобы одуванить наиболее открытые участки и особенно юго-восточную часть. Потери в третий дом.

– Есть, Снегирь.

– Конец связи.

Рядом с Болотниковым стояли трое спецназовцев, дожидающиеся своего часа.

«Для вас работа нашлась», – возвестил майор.

Те и глазом не моргнули: что ж делать, если у них такая установка – быть наготове.

«Через 15 минут, от силы 20 чумы атакуют с юга. Крупными силами. Ваша задача: сорвать атаку их левого фланга. 20 метров, не меньше по линии фронта должны быть сбиты с толку… Их левый фланг будет где-то здесь, возможно, глубже. – Болотников указал точку на карте и соответствующий ей квадрат. – Удачи вам, ребята».

Их мрачные и неподвижные физиономии одновременно кивнули. Салютнули воинским приветствием резко и ровно. Всё, связка уже в пути.

*** 06:44

– Снегирь, я Аист (Космогоров). 10-й куст. 10 часов. Взвод. 210.

– Подпустить на 150 метров. Отвечать одиночными. Задействовать все возможности 10-о куста.

– Понял, Снегирь.

– Конец связи.

Хотят развернуть нашу оборону и вдарить с юга. 10-й дом хорошо укреплён. Они подумают, что там мы лучше всего готовы, а с юга заминировали подходы, полагаясь на «искусственную» стену разрешенных домов. Возможно, сейчас ещё где-нибудь покажутся.

Предположение не заставило себя долго ждать.

*** 06:50

– Снегирь, я Аист. 8-й куст. 8 часов. Чуть меньше взвода. 170.

– Открыть огонь. Возможности 6-о куста использовать на треть. Не подпускать ближе, чем на 60 метров.

Ещё одна ложная атака, но ближе к намеченному. Укреплённую позицию показывать нельзя, а не то фланг усилят.

*** 06:55

Степь с небольшим склоном. Снега нет; трава слегка выступает наружу – весна. Тёплый ветерок дует со стороны: любимо и приятно.

Северный, как всегда, полз первым: на этом поле это нужно особенно, ведь оно минное, как у нас говорят, с одуванчиками – взорвётся один такой, и полетят его семечки во все стороны, чтоб ещё кого наградить.

Тактика и эффективность работы связи главным образом зависит от слаженности и продуманности взаимодействия. Чувствовать не только свои движения, но итого, кто рядом.

Вдалеке показались чумы. Тьма.

Когда смотришь такое количество врага, начинаешь слабо понимать, что вообще происходит. И не в состоянии даже подумать, что можно победить их…

До них чуть больше двухсот метров: заметят – не промахнуться. С такого расстояния все видны, кто «нужен». Среди них и израненные, и кровожадные, и даже ещё не побывавшие в бою, и один особенный. Этот особенный выделялся больше не свой формой одежды: тёмно-фиолетовые краски и сочетание врезанных клыков на плаще, а, скорее, манерой ходить среди других.

Он ступал так, будто его следы потом станут изучать, проходил мимо других, словно они поклонялись ему. А эта манера держать голову… такой под ноги не смотрит.

Остановился этот чум почти с самого края от того, что «предполагало идти вперёд». В том месте солдаты сконцентрировались особенным, боевым порядком: «разбитой цепью».

Немногие дальше от передовых линий выглядывали миномёты: их всего четыре, но то ведь только пока.

Имперская армия отличалась одним очень заметным фактом: они никогда не использовали для выполнения задача чётко отведённое количество подразделений. Перебрасывали сначала одно, потом другое, наращивая давление в ключевых местах. Предел не выводился, и иногда получалось так, что операция уже завершена, а пополнения всё поступают. Чумы выделяли фактор психологического давления, как основополагающий элемент своей боевой тактики. В некотором роде такая методика работала: «обороняйтесь, сколько хотите, но всё равно проиграете». Ведь они не остановятся – будут атаковать. Причём атаковать, подавляя позиции, а не просто занимая их. Подавить, уничтожить. И занять руины. Это любимая боевая тактика имперской армии.

Спецназ на такие вещи не отзывался: «мы воины, и для нас высшая честь – выполнить задача, а если она понадобится, то и сделать это ценой своей жизни, и погибнуть воинами». И сейчас они делали то, в чём видели смысл своего пребывания здесь.

Сбить с толку противника можно при помощи последовательности точно организованных действий. Первым, кто может встретить врага, в наилучшем варианте – это спецназ, и момент этот – то мгновение, когда передовой офицер получил приказ свыше о начале наступления и прямо сейчас собирается сообщить это своим подчинённым. Мгновение, когда офицер взмахнул рукой, но не успел скомандовать. Мгновение между его первым шагом и вторым. Если в это самое «мгновение» офицера устранить, образуется стремительный рывок вперёд и последующее желание остановиться. Бежать-то некуда. Некому сказать куда. И все начинают метаться в разные стороны, от неизвестности. И ничего непонятно… Солдаты забывают о том, кто они в этом конкретном месте, где ничего непонятно. Это и есть результат.

*** 07:04

Тёмный потолок и тёмные стены. Это подвал. Это Командный Пункт.

С улицы раздалось несколько взрывов: сколько, не понять – слились в один, но не больше пяти. Ещё семь секунд, и новая очередь. Ещё семь, и ещё взрыв. Затихло.

Болотникова обрадовало это: средняя и тяжёлая артиллерия ещё не подошла, а значит держаться можно крепко.

– Снегирь, я Синица. 4-й куст. 6 часов. Батальон. 250.

Как хорошо это звучит «6 часов». Их левый фланг чуть отстал и ослаблен. Спецназ сработал отлично.

– Синица, не открывать интенсивного огня до приближения их на 100 метров. Сконцентрировать основные силы у 6-о куста. Доложить мне обстановку по достижении противников указанно дистанции.

– Есть, Снегирь.

– Конец связи.

*** 07:09

– Аист, это Снегирь. Приём.

– Слушаю вас, Снегирь.

– Подвезли пищали (миномёты) к северной части 7-о куста и приготовились вести огонь по квадрату ДТ-18.

– Вас понял, Снегирь.

– Конец связи.

Ротные миномёты наряду с фауст-патронами – резервное вооружение повстанцев этим утром.

*** 07:12

– Снегирь, это Синица. Противник подошёл на дистанцию в 100 метров. Левый фланг ослаблен и не слажен.

А он молодец, много соображает.

– Через 5 секунд после конца связи открыть огонь всем. Полностью использовать возможности 6-о куста. Конец связи… Аист, это Снегирь. Задействовать пищали по квадрату. Сделать 3 залпа.

– Есть, Снегирь.

После столько внезапного обстрела фланга чумы должны остановиться. Перед этим они налетели на мины, так что дух у них уже не очень.

*** 07:19

– Синица, это Снегирь. Доложить обстановку.

– Враг остановил наступление. Похоже меняют направление на 2-й куст.

– Сколько их?

– Полбатальона. Не меньше. Рассредоточенность слабая.

– Имитировать атаку от 6-о куста на 4 часа. В это время две трети состава подразделения 6-о куста перебросить за 4-й ко 2-у кусту. Доложить об их прибытии.

– Есть, Снегирь.

– Конец связи.

Запутаем чумов. Пусть думают, что мы обманывали их, чтоб ударить с запада. Теперь они укрепятся с запада и атакуют на востоке.

Хотя, если у них сейчас найдётся ещё один батальон, то можно будет играть по любым нотам, но оборона прорвётся. Не развалится, но прорвётся. А с «прорванной» обороной выдержать более 10 минут нам не удастся.

*** 07:22

– Снегирь, я Синица. Переброску закончили.

– Выдвинуться на первоначальные позиции и занять оборону. Только переброшенным. Остальным оставаться на местах.

– Есть, Снегирь.

– Конец связи.

По всем правилам мы должны были атаковать именно с запада, с фланга. Атака с фланга иногда бывает лучше даже атаки с тыла.

И та, и другая рассчитана на внезапность. Но тыловой атаке нужна объёмность в охвате, по все тылу противника. А фланговой атаке – стремительность, чтобы снести всех со стороны, как траву серпом.

Чумы это знают, и именно поэтому так нельзя действовать.

Мы будем там, куда они подойдут. Мы атакуем здесь их. Это будет контратака. Для неё по теории нужно численное превосходство минимум в 2 раза. Мы уступаем им в 3. Но они не ждут нас там, и в этом шанс.

Это 13-й пункт главы «Полнота и Пустота» в книге Сунь-Цзы «Искусство войны»: Форма у войска подобна воде – избегать высоты и стремиться вниз; форма у войска – избегать полноты и ударять по пустоте. Вода устанавливает своё течение в зависимости от места; войско устанавливает свою победу в зависимости от противника».

«Полнота» в данном пункте – концентрация сил противника. «Пустота» – брешь в организации действий.

Контратака с восточного фланга чумов не является ударом по концентрации, это по удар по бреши. Брешь – не отсутствие войск противника на каком-либо его участке, а слабость этого участка (нередко выражается в отсутствии войск). В этом заключается умение видеть сильные и слабые стороны противника.

*** 07:25

– Снегирь, это Синица. Противник остановил движение на востоке.

– Контратаковать на 8 часов от 2-о куста. 6-м кустом действовать только на 6 часов и западнее.

– Есть, Снегирь.

– Конец связи… Аист, это Снегирь. Приём.

– Аист на связи.

– Продолжить обстрел по ранее указанному квадрату. Дать 2 залпа.

– Есть, Снегирь.

– Конец, связи.

*** 07:31

– Снегирь, Снегирь, это Синица. 7 часов. Три танка. 230.

– Тип танков. Снабжение.

– Пока не видно. КАЗов вообще нет.

– Узнать срочно.

*** 07:27

Грохнул залп. Настолько громкий, что даже в подвале посыпалась пыль с потолка.

– Синица, это Снегирь. Доложить обстановку.

Молчание и продолжительное шипение рации.

– Синица, это Снегирь. Приём.

– Это Синица. КАЗ только на одном. Т-95.

– Использовать ПТУРы. По Т-95 не дальше, чем с 40 метров.

– Есть, Снегирь.

– Конец связи.

Живенко чувствовался слегка потерянным: то ли оглушённым залпом, то ли испугавшимся. Голос с трудом отвечал «да» на отданный приказ.

Хотелось пожелать ему удачи, но это, скорее, больше собьёт его с толку. Он подумает, что майор тоже зацеплен мыслью о таком танке. Т-95. Откуда он взялся? Их всего-от было штук 50… В человеческую войну большинство из них уничтожили (как и всего другого). Что же тогда осталось чумам? Два-три танка? И именно один из них здесь!

Минное полу он, конечно, пройдёт. Он был создан, чтобы такие препятствия не мешали ему тогда, а уж про то, как он пройдёт такое сейчас и говорить не приходится – у нас, что есть, то и используем.

А дальше… От минной полосы до наших позиций метров 100. Пока он не подойдёт до 40 метров, стрелять по нему бесполезно, хотя и потом нет гарантии, что КАЗ не успеет уничтожить ракету… А если он вообще не дойдёт до 40 метров? Встанет на 50 и начнёт расстреливать. Там же внутри него тоже не дураки сидят. Дураков бы в него и не посадили. И они тоже хотят жить. И тоже учились тому, как их могут уничтожить.

А у нас ведь ещё есть на линии соприкосновения остаток батальона. Как он станет действовать теперь?

– Аист, это Снегирь. Приём.

– Аист на связи.

– Обстрелять ранее указанный квадрат. Дать 3 залпа.

– Есть, Снегирь.

– Конец связи.

Тут заговорила ранее молчащая рация.

– Аллё. Аллё. Снегирь. Это Жаворонок (Раньеров). Наша помощь требуется?

Во вольный казак! Как будто может и не участвовать?! Как будто может уйти?! Или ему скучно?

– Тебя атакуют?

– Нет.

– Ты видишь противника?

– Нет.

– Так о чём ты докладываешь?!

– Я хотел спросить…

– Ты пьяный там?! Какого чёрта выходишь на связь не по делу? Работу себе не нашёл?

– Нет. Я хотел помочь.

– Жди приказа и докладывай об изменениях. Выполнять!

– Есть, Снегирь. Конец связи.

Во даёт! Еще и связь первым закончил. Вот выберемся оттуда, и сразу выговор получит. И надо бы к чертям лишить его командование взводом. Слишком жирно для него…

*** 07:34

Это уже не подвал майора. А поле противостояния. Т-95 остановился в 57 метрах от линии обороны. Два других подбиты, но он остался.

Выстрел в 7 секунд. Потом снова. И снова. Батальон чумов разбит. Но укрепления сносятся с каждым интервалом в 7 секунд всё больше и больше. Время идёт интервалами, а не секундами.

Кто-то не удержался и выпустил ракету – не долетела. Нельзя подбить. Отчаяние.

Поле. Танк. Спецназовец в пяти метрах. Рука и связка гранат.

Бросок!.. И танка нет.

Спецназовца тоже.

*** 07:42

– Снегирь, Снегирь! Приём. Это Синица.

– Снегирь на связи.

– Снегирь, клыки уничтожены! Квадрат чист!

– А танк?

– Танк тоже. Снегирь, квадрат чист!

– 300-х в 3-й куст. Конец связи… Аист, это Снегирь, приём.

– Аист на связи.

– Прекратить обстрел из пищалей.

– Есть, прекратить обстрел.

– Конец связи.

Болотников так хотел спросить о способе подбития танка: мало ли, что это могло бы значить, но Живенко настолько эмоционально возбуждён, что вразумительного ответа в ближайшее время и быть не могло.

Сейчас важнее было другое: насколько сохранены укрепления. А в этом можно убедиться только самому.

Поднявшись из подземелья майор тут же наступил на чей-то сапог. Очевидно, пока раненного несли по комнате, сапог слетел с ноги. Он не было окровавлен, зато был порван полями аж в двух местах.

Вокруг никто не стонал и почти никто не издавал вообще никаких звуков. И это из двадцати-то двух человек. Убитых четверо, скорее всего, это из первой атаки. Санитаров шестеро, в добавок к ним Шварценберг. Хотя правильнее говорить, это они в добавок к нему. Хмуроватый такой начальник, но только не во время операции. Тогда он уже отец родной – к каждому с душой и с тёплым словом: при таком даже слабый не закричит от боли. Искусством лечения собственным разумом доктор Фердинанд Шварценберг владел не первый десяток лет, система простая: меньше кричишь, больше думаешь о хорошем и чём-то далёком от сюда. Да, именно о далёком. В таких моментах только самое далёкое от тебя приходит в голове. Что-то хорошее и далёкое. Чего ты, может быть, уже никогда и не увидишь в жизни, но хотел бы. А самосознание собственной возможной радости – лучшее лекарство от уныния.

Выйдя на улицу, Болотников завернул за угол. За ним – его помощник, капитан Злыденко, с рюкзаком и наложенными в него пятью, включая запасную, рациями.

Увидев позиции, майор одобрительно кивнул головой: что ещё можно было ожидать после такого боя? Рубежа обороны просто нет: четыре разваленных дома, сгоревшая маскировка, пулемётные гнёзда, почерневшие от дыма и простреленные насквозь так, что через дырки свободно пролезет нога в сапоге. Единственное оставшееся – это окопы. Но даже, если бы и хватало людей, то следующую атаку всё равно не выдержать.

Болотников вынул рацию: «Сокол, я Снегирь. Приём»

– Сокол на связи.

– Всех раненных в 11-й куст.

«Есть, Снегирь», – Шварценберг не стал спрашивать, что делать с убитыми, ему не впервой, уже знает, что значит окружение – спасти раненных уже подвиг.

– Конец связи… Аист, это Снегирь. Приём.

– Аист на связи.

– Сменить часового (позиции). Теперь ваш 10-й и 11-й кусты. Пищали к углам (редутам) и развернуть на 6 часов.

– Есть, Снегирь.

– Конец связи. Жаворонок, это Снегирь, приём.

– Жаворонок на связи.

– Сменить «часового». Теперь ваш 14-й и 13-й кусты. Синим (при помощи радиовзрывателя) одуванить 16-й куст. Всем, что есть, кроме бумаги (дымовых зарядов) одуванить.

– Есть, Снегирь.

Майор приостановился, дожидаясь повторной ошибки своего подчинённого, но ничего подобного: «Конец связи, Жаворонок».

В этот момент рядом стоял Живенко. Лицо замучено, а глаза радостны и горестны одновременно. Ровно стоять не мог – не тот дух сейчас. Сейчас только после боя – выправка ни к чему.

– Миш, думать можешь?

– Так точно, товарищ командир.

– Приказ сменить «часового». Ваш 20-й куст. Здесь одуванить всем, чем осталось, но только на разрушенных домах. Не рядом с ними, а именно на них.

– Есть, товарищ командир.

– И помогите Шварценбергу перенести раненых в 11-й дом.

– Есть. Разрешите выполнять?

– Подожди, Миш. Сколько потеряли?

– Половина 7-о и всё 21-е отделение.

Вот теперь понятно, почему на ряду с радостью у него мерцает горечь. 21-е отделение отличается от всех остальных…

– Разрешите выполнять, товарищ командир?

– Да. Да, дружище, с Богом.

Слева медленно подошли двое спецназовцев, держа на плечах третьего, Мокрого.

«Мы чуть не успели». – немного хрипя, сказал Северский. – «Он танк подбил, его осколками зацепило. Только ранило. Но чумы живы остались. Танк сгорел, а они живые… Они его и добили… Вот хоть на секунду бы… хоть бы на секунду нам раньше. Мы по ним, а они по нему… Хиви…. Это Хиви были…»

– Да… Но он уже герой, и от него больше ничего не требуется. А нам ещё здесь…

– Это да, майор. Это да…

Болотников уже представил свой тяжёлый разговор с этим человеком, как ему придётся жать на всё, что только есть, чтобы добиться исполнения своего будущего приказа. Не сейчас, но точно придётся. Тем более, когда речь зашла про Хиви… Одно это слово офицеры хранят в тайне. А уж подробности…

– Мы меняем «часовых». Вам к 11-у дому.

– Есть к 11-у дому.

Дай Бог, чтобы он также ответил через полчаса! Дай Бог.

Прошла минута. И первый снаряд влетел в санитарную часть, 15-й дом. Всего один снаряд, а всего дома нет. Хорошо, что в нём уже никого.

Чумы подтянули тяжёлую артиллерию. Оборона закончилась, началось удержание.

*** 07: 25

Межнациональные корни можно увидеть в изучении реакции простого народа на окружающие события, и особенно в трудное время.

Есть анекдот жителя Германии 1945-о года. Тогда англо-американская авиация бомбила города настолько сильно, что невозможно было даже дышать – воздух слишком горячий и едкий от расплавляющихся кругом зданий.

«Кого можно считать трусом?» – спрашивает один берлинец другого.

«Того, кто идёт добровольцем на фронт», – отвечает ему второй.

В чувстве юмора немцев наблюдается некая схожесть с русским юмором: та ирония по поводу того, что приходится переживать.

Болотников ощутил, что горит его левая штанина, но посмотрев на неё, увидел уже обгоревшую ногу. Как-то странно обгорело: только с внутренней стороны бедра, как раз там, где у него три родинки в виде правильного треугольника, чуть выше колена.

Маленькая дырочка, и прям в том месте. И кожа обгорела только вокруг треугольника, оставив его нетронутым, оставив его живым.

Майор улыбнулся, подумав о том, что можем это значить: «Наши предки, возможно, были огнепоклонниками… Считали огонь высшей силой… Какой красивый знак они мне подали…»

Это удивительная и необъяснимая вещь, когда начинаешь думать иррационально в те моменты, когда смерть совсем близко. Появляется особое чувство, которое всё делает, всё может, и которое должно появиться вот именно сейчас.

«Обстрел они закончат через минуты две. Потом подождут немного, пока мы здесь помрём… и атакуют… Конечно, кого-нибудь раненым они возьмут, и что из этого выйдет? Мало ли, кем окажется этот раненый.. До срока нам осталось 20 минут, и мы их не выдержим…»

*** 07:31

Обстрел закончился.

Разведка севера показала, что противника там столько, сколько можно победить, и даже остаться при этом в живых кому-то.

*** 07:33

Широко поле. Тридцать три выживших. И столб чёрного дыма, поднимающийся в трех километрах за спиной.

Оба оставшихся спецназовца в непосредственном прорыве не участвовали. Их не хотел задействовать командир. Те без своего убитого товарища никуда не пойдут. А если с ним, то ход медленнее.

«Товарищ майор, мы отступаем?» – Северский со своим помощником группу догоняли не долго, но как-то непонимающе – что происходит.

«Да», – Болотников в этот раз прямо идти не мог, не из-за обгоревшей ноги, а потому что надо было нести раненого.

– Я возвращаюсь. Там Мокрый остался.

– Мокрый мёртв.

– Для нас это не имеет значения. Его убили Хиви. Это вопрос чести, майор. Я возвращаюсь.

– Оставить, капитан! Следовать за группой. Нам нужны все силы, которые есть.

Северский воин. Для такого честь несоизмерима выше жизни. Своей, чужой – не важно. Для такого погибнуть в бою – настоящее счастье.

– Командир, я знаю. Нам надо было уходить только без десяти восемь. Ты нарушил приказ, а не я. – спецназовец двинулся назад умирать.

– Стоять! – Болотников сам остановился и повернулся лицом к Северскому. – Я нарушил приказ. Я! И меня за это будут судить. Но потом. Сейчас я командир. Я отдаю приказы. Я за всех отвечаю. И за тебя, и за всех остальных. И убитых в том числе… Мокрый мёртв, и я приказываю оставить его там! Мы не выждали, сколько надо, и я приказываю отступить! И у тебя есть две секунды, чтобы сказать «Есть» на это всё.

Ему дали приказ, который не соответствовал обстановке, а нарушать его нельзя. Но не ему… Ему дороже те люди, которых ему удастся спасти, а не собственная голова, которой ему придётся заплатить за это.

Мало того, многие могут его и не понять: почему он так сделал, почему он, тот, кто всегда считался образцом дисциплины и порядка, вдруг так грубо нарушил самую основу.

Сейчас ему было всё равно, что о нём подумают, и как его накажут. Сейчас у него другие задачи.

И для их осуществления ему нужно добиться всего лишь одного…

Он знал, ему не понадобится проявлять силу или ловкость, или скорость, или ещё хоть что-то. Северский солдат и в этом случае сопротивляться не будет. От Болотникова потребуется только надавать на спусковой крючок.

Ничего сложного – маленькое движение, но потом на него, командира, станут смотреть , скорее, как на убийцу, чем как на того, кто вынужден жертвовать одним, чтобы уберечь остальных…

А не выстрелить нельзя – так он уйдёт, за ним ещё, и ещё, и тогда каждый оставшийся будет чувствовать себя слабым и испугавшимся позора меньше, чем смерти, и тогда и некого будет спасать.