Читать книгу: «Россия – мой тёплый дом», страница 4
2. Детские забавы
Хулиганистое окружение во дворе давало о себе знать. Нередко мальчишки дрались стенка на стенку. Один «двор» с другим «двором». Были и одиночные дуэли. От скуки по пустячным поводам. Культурных развлечений фактически не было. Единственный близко расположенный к Теплому переулку кинотеатр (им. Горького на Зубовской площади) был очень маленький. Хотя билет там стоил дешево – всего десять копеек, но у детей, как правило, не было и этих денег.
Мальчишки развлекались, как могли. Однажды вечером друзья позвали меня на некое факельное соревнование, которые устраивали рабочие, надстраивавшие наш четырехэтажный дом. Пришлось карабкаться в полной темноте по строительным лесам, рискуя сорваться вниз. Наконец тусклая лампочка высветила небольшую группу рабочих, намеревавшихся помериться своими газовыми потенциями. Выигрывал тот, у кого факел был длиннее и продолжительнее. В полной темноте один рабочий за другим, спустив штаны, становились на четвереньки. В определенный момент к голому заду соревнующегося подносилась зажженная свеча. Испытуемый делал усилие, и вспыхивал факел, качественные и количественные показатели которого тут же с энтузиазмом оценивались присутствующими.
Все это было мне неинтересно.
И хулиганили, и подворовывали по мере своих сил и возможностей. То продуктовую палатку обчистят, то заберутся в чужую квартиру. Некоторые ребята нашего двора всерьез становились на путь воровства, как, например, хороший мальчик, мой сверстник, живший в нашем подъезде Шура Кречман, получивший тюремный срок за «взятие палатки».
Передо мной вопрос о честности практически возник, когда меня однажды соседи со второго этажа, уезжавшие (по своей ли воле?) из нашего дома, попросили помочь им перетаскивать вещи. И я не выдержал испытания на честность.
– Мальчик! Помоги принести картинки в рамках. Они лежат на полу у открытой двери на втором этаже, – сказал мне мужчина средних лет. Он наблюдал за работой грузчиков, выносивших из подъезда тяжелую мебель и устанавливающих ее на грузовик. По дороге мне встретились два крепких, обливающихся потом, мужика, с трудом тащивших вниз по лестнице огромный сундук с ручками по бокам – кофр.
– Что там? – спросил один из них, задыхаясь от напряжения.
– Книги! – сдавленным голосом ответил другой и крепко матюгнулся.
Картинки представляли собой скучные фотографии по-зимнему одетых людей на фоне небольшого, жалкого на вид, морского суденышки. Но рамки были великолепны. Схватив примерно половину картинок, отправился вниз. Фотографии решительно не нравились, но рамка могла пригодиться. По дороге одну из картинок швырнул в приоткрытую дверь нашей квартиры. Когда была принесена последняя часть картинок, мужчина сразу же обнаружил пропажу. Он не стал шуметь, кричать, выяснять, куда делась картинка, кто ее утащил. Ведь картинки валялись на полу у его квартиры без всякого присмотра. И взять их мог любой прохожий.
Он посмотрел на меня и сказал усталым голосом:
– Принеси картинку.
Я, конечно, принес. Но и спустя многие десятилетия мне было ужасно стыдно вспоминать эту сцену. Только впоследствии до меня стало доходить, что, возможно, это были фотографии одного из исторических ледовых походов наших героев – полярников, на таких жалких суденышках покорявших суровый Ледовитый океан.
3. Клуб дураков
Как только раздавался звонок с урока, сразу же на углу пришкольного сквера, где он смыкался с Остоженкой, собирались двоечники, второгодники, бездельники и лоботрясы из нашей 36 – ой школы. Ущемленные своей собственной глупостью, они искали друг у друга понимания, поддержки и сочувствия. В школе это сборище получило название Клуба дураков. Причины своих школьных неудач члены Клуба видели лишь во внешних обстоятельствах или в других людях и никогда – в себе самих. На вопрос «Почему ты провалился на экзамене?» – типичный ответ члена Клуба дураков был таков:
«Почему – почему! Да Витька не дал списать! Вот почему»!
Клуб дураков представлял собой не территориальное, а кочевое образование. Спрашивали например:
– Где Колька?
– В Клубе.
– А Клуб где?
– Клуб купается.
В начале 1930-х годов Москва – река еще не вся была закована в гранит, и на большую перемену мальчишки нашей школы в летнее время нередко бегали купаться в ее прохладных водах.
Любимое занятие «Клуба» называлось «молотилка». Это была инсценированная драка его членов с кем-нибудь из парней, якобы нападавших на маленьких. В качестве зачинщика драки подбирали из своих ребят маленького, но наглого паренька, которому поручалось поддать ногой в зад кому-нибудь из парней, проходивших мимо Клуба. Обычно эту роль выполнял белобрысый малыш Витька Самохвалов. Парень, получивший пинком в зад, естественно, тут же бросался на обидчика. Тем более, что, как правило, обидчиком был малыш. Но тут на защиту маленького наглеца поднимался весь «Клуб» и с лицемерными криками «Как тебе не стыдно! Не смей бить маленького!» начинал дубасить потерпевшего.
Подобные сценарии, рассчитанные на простаков, в наши дни нередко разыгрывается странами НАТО на мировой арене под фальшивыми лозунгами «демократизации», «защиты населения», «прав человека» и т. п. с целью захвата нефтяных и прочих ресурсов планеты.
Много лет спустя мне довелось встретить уже взрослого Самохвалова. С пшеничными усами, чуть подросший, он занимал важный чиновничий пост. Конечно, он «ничего не помнил!» о своей роли провокатора толпы хулиганов. Или не хотел помнить.
Видное место среди дворовой шпаны занимал здоровенный парень по прозвищу Рыло – своего рода председатель «Клуба дураков». Его вид свидетельствовал о том, что человек, несомненно, произошел от обезьяны. И было видно, что случилось это совсем недавно. Это была горилла, вдруг вставшая на задние лапы. Среди молодых хулиганов он был явным демократом. Своей жертве он всегда оставлял свободу выбора. Схватив какого-нибудь мальчишку за шиворот, он басил ему в ухо:
– Принеси что-нибудь из дома. Ты понял? У тебя дома что есть-то?
Услышав как-то, что имеется цветная копирка, он с удивлением спросил:
– А нам-то она зачем?
– Как зачем? – в свою очередь удивился пацан недогадливости вождя племени. – А морду мазать!
Вскоре на Остоженке можно было встретить мальчишек с лицами, по которым прошлась синяя, красная, фиолетовая или зеленая копирка.
Но однажды «Клуб дураков» потерпел постыдное поражение. Как всегда Витька, разбежавшись, ударил под зад проходившего мимо «Клуба» парня. На этот раз им оказался элегантно одетый молодой человек. Его элегантность особенно раззадорила собравшихся. Ишь, пижоном каким вырядился! Не успел Витька отскочить в сторону, как его ухо оказалось в железных пальцах «пижона». Витька завизжал, как недорезанный поросенок. Как обычно, ему на помощь ринулись толпа рядовых «Клуба дураков». Но тут произошло нечто, что никак не вписывалось в обычный сценарий, поскольку дураки впервые нарвались на профессионального боксера. «Пижон», не торопясь, развернулся к толпе дураков, спокойно и деловито сделал несколько мгновенных и точных ударов, и вся толпа мигом легла на тротуар. Произошло это настолько быстро, что, казалось, никакой драки и не было. Но ее результат был налицо. Дураки в различных позах валялись на земле, кто с разбитым в кровь носом, кто тихо стонал и корчился, схватившись за живот, кто лежал неподвижно, как бы прилег отдохнуть, кто пытался со стонами уползти с поля боя. Рыло, бросившийся было на помощь своим подданным, получил такой удар в челюсть, что счел за благо спастись бегством. «Пижон» же, брезгливо отряхнув руки, спокойно продолжил свой путь.
После этого случая ряды «Клуба дураков» заметно поубавились.
4. Педагогический ход Натальи Смольской
Меня неудержимо тянуло к книгам. В них можно было прочитать о совсем другой жизни, чем та, которая меня окружала. И хотелось о ней узнать побольше. Читал все, что только попадало в руки: от «Детей капитана Гранта», «Таинственного острова» и других произведений Жюль Верна, «Моих университетов» Максима Горького, «Кондуита и Швамбрании» Валентина Катаева, «Как закалялась сталь» Николая Островского, Р. Джованьоли «Спартак», Э. Войнич «Овод», и т. п. до произведений французского энциклопедиста Дени Дидро и «Материалов судебного процесса над участниками «Троцкистско-Зиновьевского объединенного центра», проведенного в 1936 г. И уже мог более или менее здраво судить о прочитанном.
В частности, смутные подозрения у меня – десятилетнего мальчишки – вызвали эти «Материалы». Прочитал их от корки до корки с величайшей скукой, поскольку ничего шпионского мне там найти не удалось. Одна какая-то бабья болтовня: «Я ему сказал то, а он мне ответил это». Буквально кожей я ощущал, что что-то здесь не так. Показания подсудимых были все на одно лицо, как близнецы походили друг на друга, не отличались индивидуальностью, которая всегда была свойственна прочитанным мною книгам, написанным разными авторами. Казалось, что показания подсудимых – вышли из-под пера одного и того же человека.
Дома собственных книг было очень мало, да и то не детские, к примеру, толстенные разрозненные номера журнала «Вестник Европы». Но у меня всегда под рукой находилась та или иная книга, взятая в библиотеке или у друзей, которую я при первой же возможности стремился прочитать. Светового дня не хватало. Читал на кухне, когда засыпали домашние. Но это очень не нравилось соседям, расходовалось электроэнергия, перегорали лампочки. Пробовал читать под одеялом с электрическим фонариком. Но и это было очень неудобно.
Не было своих книг, но у нас дома имелся самый передовой по тем временам радиоприемник, способный принимать на наушники не одну радиостанцию, как это позволяла делать радиоточка, а несколько каналов. Приемник состоял из деревянной подставки, на которой крепился стеклянный колпак с большим кристаллом внутри. Чтобы переключить радиопередачу с одной станции на другую, нужно было ткнуть пружинной проволочкой в кристалл с помощью рычажка, выведенного наружу стеклянного колпака.
Надеюсь, что в Политехническом музее сохранилось это чудо радиотехники начала XX века, которое в силу своего несовершенства не могло еще быть полноценным источником информации и культуры.
Однажды я запустил луковицей, совсем не первой свежести, в спину нашей соседки по квартире актрисе Наталье Смольской. Неприязнь к ней у меня питалась тем, что ее образ жизни отличался от привычного для меня, и временами казался странным. Такая нетерпимость, как известно, является одним из верных признаков бескультурья.
Наталья, например, на общей кухне готовила пищу на керосинке в эмалированном зеленом ночном горшке. Ночной горшок в роли кастрюли?! Для детей это было смешно и странно. Но, возможно, в 30-е годы другой добротной столовой посуды и не было. Странными казались и ее отношения с супругом. От детских взоров не могло укрыться его недоумение, когда, вернувшись усталым с работы и постучав в запертую дверь комнаты, которую он занимал с Наталией, он слышал слова жены:
– Вадим, я занята. Пойди немного погуляй. Я репетирую с Николаем Петровичем.
И Вадим шел гулять. Через час он снова оказывался перед закрытой дверью и слышал голос Натальи:
– Вадим, погуляй еще. Мы еще не закончили.
И Вадим снова гулял. И так до глубокой ночи.
На ней была меховая жакетка. Луковица попала между лопатками в самую середину, и сделано это было по всем правилам военного искусства: бросил и тут же спрятался в подъезде нашего дома. Мне казалось, что я остался незамеченным.
Наталья, конечно, догадывалась, откуда дует ветер, и летят луковицы. Но она не пожаловалась отцу, не надрала мне уши. И даже не провела со мной душеспасительной беседы, которую затеял бы какой-нибудь незадачливый воспитатель. Она, видимо, понимала, что все это бесполезно, что бескультурье одними благими пожеланиями и угрозами не устранишь. И решила сразу же бросить меня в кипящий котел столичного культурного события. Она как-то взяла меня в свой театр на спектакль, в котором играла одну из главных ролей.
Я был буквально потрясен увиденным и услышанным. Давали Островского «На всякого мудреца довольно простоты». Содержание пьесы, в которой действовал какой-то Глумов, ходили какие-то дяди и тети и говорили нарочито громкими голосами, которыми нормальные люди в жизни никогда не говорят, мне было не совсем понятно. Тем не менее, я уловил, что обсуждается важный вопрос о человеческой порядочности. Главным же для меня было то, что в театре я увидел, что на свете есть какая-то другая жизнь и даже многие жизни, куда более интересные и значимые, чем та, которой я живу.
И это меня потрясло. Меня поразили не только содержание пьесы и игра актеров, но и зрители. Огромная толпа взрослых, празднично одетых людей, зачем-то собралась в театре и сопереживает увиденному на сцене. Это было для меня совершенно новым, неизведанным и столь значительным событием, что в душе что-то щелкнуло, и я стал развиваться совсем в другом направлении. Передо мной распахнулась дверь в какой-то новый мир, раскрывались новые влекущие меня горизонты. Начинающийся во мне хулиган умер, его начал сменять человек думающий. Жить стало намного интереснее. Теперь каждый встреченный мной человек, каждая прочитанная книга, каждое услышанное новое слово стали ступеньками увлекательного познания мира.
Зерна культуры упали на благодатную почву, которая, судя по всему, загодя была подготовлена столь рано ушедшей мамой.
С 1937 года странным образом сохранилась характеристика, данная мне как ученику 3 класса:
«Характеристика
уч-ка III класса «3» Средней школы № 36 ФОНО
Афанасьева Вл.
Поведение отличное. Развитый ребенок, речь правильная. Работоспособен, внимателен, аккуратен. Самостоятельно работать может, темп работы быстрый. Отношение к товарищам хорошее.
В. Семенюк.
1937 г.»
Такие черты не могли возникнуть сами собой. В равной мере они не могли образоваться в результате воздействия внешней среды, которое было для меня крайне неблагоприятным. Думаю, что основу заложила мама и прошедшие после ее гибели пять лет не смогли подорвать этот фундамент.
К величайшему сожалению, в детской памяти почти ничего не осталось от мамы. Помню только, как однажды, запыхавшись, бежал от нее вокруг обеденного стола. Мы играли в салочки. Она лишь делала вид, будто бежит за мной изо всех сил. И я это чувствовал. Она, конечно, непременно меня догонит, если постарается. Я же действительно стремглав летел на пределе своих маленьких возможностей. Сердце билось неистово. Я задыхался. Конечно, эти руки, готовые меня схватить, были добрыми и ласковыми. Боятся их было нечего. Но спортивный азарт брал свое, и уступать очень не хотелось.
Видимо, при жизни мамы все было хорошо. И в памяти не осталось никаких событий. Как в том английском анекдоте о десятилетнем мальчике, которого все считали немым до тех пор, пока он однажды не сказал:
– А кофе-то холодный!
– А ты разве умеешь говорить? – с изумлением спросили его.
– Да, умею! – отвечал он. – И всегда умел.
– А что же ты до сих пор молчал? – забросали его вопросами.
– А до сих пор все было в порядке, – отвечал он.
Ничего не осталось в памяти даже от того памятного для моей головы события, когда я, качаясь на спинке стула, с большой силой ударился затылком о батарею центрального отопления. На поверхности головы остались глубокие шрамы, а внутри нее – никаких воспоминаний об этом случае. Их вытеснили любовь и ласки мамы.
5. Как легко женщине потерять грудь
Самое интересное, что можно увидеть в нашем окне – голубое небо. Но его очень мало. Если вплотную притиснуться к стеклам, то видна будет только узкая полоска неба. Больше ничего интересного: напротив громадина ткацкой фабрики «Красная роза» (бывшая фабрика француза Жиро), булыжники мостовой и редкие прохожие.
Но в комнате много интересного. Под большим обеденным столом, например, можно уютно расположиться на полочках, соединяющих его ножки. Это как бы своего рода скамеечки.
Однажды, когда за столом сидели, выпивали и курили многочисленные гости отца, я, усевшись на такую скамеечку, по примеру взрослых закурил, да так яростно, что громко закашлялся, а из-под стола валом повалил густой дым. Под общий хохот я был вытащен из-под стола и допрошен с пристрастием:
– Кто тебе разрешил курить? – грозно спросил отец.
– Но вы-то все курите, – мямлил я.
– Мы – взрослые, а детям курить нельзя! – настаивал отец.
– Надо же и мне попробовать, – пытался я оправдаться.
– Ну вот, попробовал и как тебе курение, понравилось? – поинтересовался отец, явно смягчая свой гнев.
– Гадость какая-то, и как вы ее в рот берете? – откровенничал я.
Смотрел я на эту веселую компанию, звенящую бокалами и затянутую табачным дымом, и думал: «Вот вырасту большой, и будут у меня жена и дети, и никогда в доме не позволю появиться ни пьянке, ни курению».
С тех пор практически не курил, правда, за одним исключением. Когда начал работать над докторской диссертацией, пристрастился держать в зубах зажженную трубку с ароматным флотским табаком. Казалось, она помогает думать. Но, однажды вернувшись с работы очень расстроенным, первым делом бросился к письменному столу, где хранились трубки и табак, чтобы немедленно раскурить трубку, задымить и успокоиться.
«Ага! – сказал я сам себе, заметив, как дрожат мои руки, – без курения уже не можешь? А раз так, с этим нужно кончать»!
Стало ясно, что если сейчас уступлю своей слабости, то всю жизнь буду зависеть от табака. Поэтому я собрал все трубки и табак и сразу же выбросил их в мусоропровод.
Я видел, как прокуривает свое здоровье отец. Дымит целый день, а потом тяжело и затяжно кашляет. Сам собой возникал неожиданный для меня вывод: к действиям взрослых нужно относиться критически. Далеко не во всем и не всегда они поступают правильно: курят, пьют водку, ссорятся друг с другом по пустякам, не читают книг, редко бывают в театрах.
Да, конечно, нужно внимательно прислушиваться к мнению взрослых. У них имеются большой жизненный опыт и знания. Но все же, прежде всего, нужно жить своим собственным умом, соображать самому, что правильно, а что ошибка. За советами, конечно, нужно обращаться к взрослым, особенно к женщинам, в житейских делах они, как правило, мудрее мужчин, обращаться и к книгам, написанным умными людьми. Но решение принимать самому.
Чтобы помочь отцу избавиться от курения, мне не пришло в голову ничего более разумного, как однажды насыпать ему в ящик с табаком, которым он набивал папиросные гильзы, несколько спичечных коробков серы, с большим усердием счищенной мной со спичек.
Это было мое собственное изобретение. Книги ничем здесь не могли помочь. Сколько я ни старался, в них мне не удалось найти никаких рецептов избавления от курения. Мой замысел был таков: как только отец поднесет спичку к папиросе, только что набитой им табаком, сера в папиросе взорвется, и он бросит курить. В те годы курильщики нередко сами набивали папиросные гильзы табаком. Им это выходило много дешевле покупных папирос.
Технически все произошло именно так, как было задумано, но результат был совсем не тот, которого я ожидал. Ранним утром, когда еще все спали, отец набил папиросную гильзу табаком и закурил. Папироса неожиданно взорвалась у его носа. «Ж-ж-ж-ж!» – услышал я сквозь сон звук фейерверка.
– Чья это работа? – закричал отец не своим голосом.
– Вовка! Твоя, наверное?
И добавил, пригрозив мне кулаком:
– За каждую взорвавшуюся папиросу получишь блямбу.
Я в страхе поежился. Ящик с табаком большой, наподобие библиотечных ящиков с книжными карточками. Табака в нем много, на несколько сотен папиросок. И за каждую блямба? Так из меня котлета отбивная получится!
Но Бог милостив. Пару блямб я все-таки получил. Но уже на третьей отец задумался:
– Вовка! А зачем ты серы в табак насыпал? Чтобы я бросил курить, так, что ли?
– Папа! У меня сердце разрывается, когда слышу, как ты кашляешь. Это ведь у тебя от курения. Побереги себя! Нужно бросать курить, – поддержал я его догадку.
– Ну, спасибо, сынок, за заботу. Ладно, уж, буду курить поменьше. Но зачем же добро-то было портить? Ведь теперь серу никак не вытряхнешь из табака. Весь ящик табака придется выбросить. Эх, голова садовая! Что, ты со мной не мог поговорить как мужчина с мужчиной?
Говоря отцу о вреде курения, я и сам не думал, что этот вред может быть такими страшным. Много лет спустя, как-то перед лекцией, которую мне предстояло читать в Институте экономики АН СССР, ко мне подошел аспирант К. и попросил разрешения не присутствовать на лекции.
– Что случилось? – спросил я парня, которого знал, как одного из внимательных и активных слушателей, столь помогающих лектору в его работе.
– Должен ехать на похороны дочери, – отвечал аспирант прерывающимся голосом. – Случилось то, о чем вы предупреждали нас месяца два назад в своей лекции, когда говорили, что курение родителей крайне опасно для здоровья их детей, нередко появляющихся на свет дебилами, подчас с многочисленными уродствами, без рук или ног.
– Умерла моя только что родившаяся дочь, – продолжал аспирант. – Она прожила всего два часа. Врачи говорят, что смерть произошла из-за того, что жена много курила и малышка отравилась никотином. Это наш первенец. Жена так переживает, что я опасаюсь и за ее жизнь и обязательно должен быть рядом.
Об опасности курения мой аспирант из Академии общественных наук Валерий Болдин говорил часто и убежденно: «В чем-то курение много страшнее, чем алкоголь. Курящим девушкам нередко приходится отрезать грудь, чтобы спасти их от рака груди, вызванного курением.
Если бы милые девочки, тянущиеся к ароматному дымку как средству самоутверждения своей «взрослости», знали бы, чем это увлечение им грозит, они бы и близко не подошли к табаку.
Только в страшном сне можно себе представить непрерывно работающий хирургический конвейер по ампутации грудей у курящих молодых женщин. А я этот ужасный конвейер видел. Входит на операцию красотка, а выходит уродка. Видели бы вы женские лица после ампутации груди, когда вместо груди у них появляются страшные безобразные шрамы! Спасая жизни любительниц покурить, этот конвейер навсегда лишал женщин самого главного символа их красоты и очарования».
«Мужики напрасно надеются, что их не постигнет подобная участь, раз у них нет молочных желез, – продолжал он. – Никотин поражает кровеносные сосуды. Из-за этого резко падает их эластичность, а с ней и пропускная способность сосудов. Возникает опасность появления гангрены конечностей. Спасти от нее может только хирургическая операция, ампутация ноги, например. Поистине страшная награда за многолетнее курение»!
