Читать книгу: «Живу. Зову. Помню», страница 5

Голова гудит от гуда

Голова гудит от гуда

дел, несделанных покуда.

А за окном – осунувшийся день

А за окном – осунувшийся день

с усталою улыбкой марафонца.

Всё позади: дела и дребедень,

отнявшие кусок души и солнца.

Небо кануло в звездную вечность

Небо кануло в звездную вечность,

смолк финальный вечерний аккорд.

И плывёт, натыкаясь на встречность,

тишина как почётный эскорт.

Листая древние созданья

Листая древние созданья,

гляжу в Истории глаза.

И вижу: в современных зданьях

былая грезится лоза.

К глазам рассвет подкрался

К глазам рассвет подкрался незаметно,

разбуженный огнями фонарей.

И облака красавицею бледной

румяна щёк наводят поскорей.

А мне милее призрачность рассвета,

лишь ожиданье утра – не само.

Так прелесть послезавтрашнего лета

всего приятней чувствовать зимой.

Как женщины чувствительны берёзы

Как женщины

чувствительны берёзы

к улыбке солнца,

хмурости дождя,

то – ветрены,

то золотые слёзы

роняют, дня осеннего дождясь.

Берёз вечнозелёных

не бывает,

чарует – разноцветная листва.

И ветер,

листья с их ветвей сбивая,

не убивает жизнь, не убавляет,

лишь оголяет

вечность естества.

Мы выдаём себя за реалистов

Мы выдаём себя за реалистов

и ценим только то,

что можно осязать.

А как почувствовать

озноб осенних листьев,

дыханье родника пересказать.

Не всё родится чёткою причиной,

не всё умрёт, когда наступит срок.

Вот почему туманною личиной

меня объяло наважденье строк.

Когда в стихах моих находят

Когда в стихах моих находят

орехи в розовом драже -

не верь. Как пот они исходят,

чтоб чище стало на душе.

Когда двадцать тебе

Когда двадцать тебе или тридцать,

это вовсе ещё не конец.

В книге жизни бессчётны страницы,

и тебе предстоит повториться,

как в тебе повторился отец.

Дети всегда красивее родителей

Дети всегда красивее родителей,

правда, в них часто поменьше добра.

В голосе детском – то честь предводителя,

то беззаботная трель серебра.

Всё они могут. Одно только – нами стать

им не удастся уже никогда.

Любим детей мы порой до беспамятства,

ибо они – наше эхо в годах.

День лицом почернел

День лицом почернел,

наглотавшись чернил

с недописанных мною страниц.

Цокают копыта памяти

Цокают копыта памяти,

нам идти

за ними следом.

Летом

в зной

иль в зимней замяти

обнажать себя скелетом.

Свеча дрожит дыханием моим

Свеча дрожит дыханием моим,

но рвётся вверх встревоженное пламя,

и на стене неутомимый мим

все будоражит тень мою и память.

Мне мнится тот полуночный костёр,

зажжённый эхом нашего желанья.

Как руки страстно к звёздам

он простёр,

так восклицаюсь ныне

в том же плане я.

Горит свеча и грезится пожар,

стихи рождаются неотделимой тенью

и тянут кверху как воздушный шар

наперекор земному тяготенью.

Умолк последний соловей

Умолк последний соловей.

Неумолимо расставанье.

Останусь в памяти своей

я вечной песней ожиданья.

Ведь кто не ждет, тот – не живёт.

У неживущих нет начала.

Я – жив. И пусть конец придёт,

но лишь бы песнь моя звучала.

Вечер комнату драпирует

Вечер комнату драпирует

одиночеством.

Кому в отчество

имя своё дал, где вы?

Девы чужие вас за собой увели.

Вели, Время,

спилить поскорей тёмной ночи ствол

Стол для завтрака

я накрою без печали и гнева.

Слева посажу память.

Маме – место напротив по праву.

Справа – надежды ораву.

Тень одиночества

растворит наступающий день.

Отрубили у тополя руки

Отрубили у тополя руки,

чтобы звёзд не хватал он с небес,

не дарил их безрукой подруге,

белым пухом не сыпал в округе,

примеряясь к прическам невест.

Отрубили по чьей-то причуде,

злого умысла в том не храня.

Только глядь, а культя словно в чуде

распустила опять зеленя.

Значит, то, что не умерло, живо,

то, что живо, то снова растёт.

Так, прикинувшись тополем, Шива

многорукий над миром простёрт.

Сколько мудрости в жизни самой

Сколько мудрости в жизни самой,

в самом факте существованья,

в том, что белые снеги зимой

не позволят душе остыванье,

в том, что сосны весь год зелены,

а берёзы меняют одежды,

в том, что к тёще спешу на блины,

в том, что в детях лелею надежды,

в том, что люди, устав от забот,

спать ложатся в приятной истоме,

в том, что кто-то кого-нибудь ждёт,

не гася электричество в доме.

Сколько мудрости в ласках жены,

не растраченных в прошлом и

пыльном.

И слова – не слышны, не нужны.

Только разум и сердце всесильны.

Под комариный писк

Под комариный писк не спится мне,

не спится.

А ночь как чернобурая лиса

искрится звездами

и мягкостью лоснится.

А мне не спится.

И мысли мечутся,

сливаются как спицы

спешащего на финиш колеса.

Ночь – гильотина

Ночь – гильотина,

равнодушная к судьбам

казнённых дней,

а они на зло ей

возрождаются наново.

Умерьте стенанья

Умерьте

стенанья о смерти.

Я неделим на то

Я неделим на то, что было

и что будет,

хорошее, плохое ли – со мной.

Но каждый раз

рассвет надежды будит,

что не рюкзак,

а крылья за спиной.

Белая память

Белая память

над проседью стылого моря

машет крылом перед дальней

дорогой на юг.

Мне же с холодной волною

и возрастом споря,

мне оставаться

нетленною памятью юнг.

Нет, не напрасно

мне голову Время кружило -

я не остыну,

пусть море замёрзнет как жесть.

Сердце моё будет кровью

струиться по жилам,

чтоб сохранить 36 неизменно и 6.

Чайки вернутся -

расспрашивать их я не стану,

память чужая не сможет

меня окрылить.

Море растает,

и вновь у штурвала я встану,

чтобы от памяти прошлого

в завтра рулить.

В лужах застывших

В лужах застывших не тают, не тонут,

в душах давно надоели друг другу,

лисьей позёмкой гонимы по кругу,

листья опавшие стынут и стонут.

Так же и мы…

Жизнь – это множество вариантов

Жизнь – это множество вариантов,

рассчитать которые

не дано даже самому прозорливому.

И всё же…

я живу.

Черная кошка

Черная кошка

сзади меня обошла.

Жизнь полной ложкой

насытила и обожгла.

Что ждет меня в 2000-ом году

Что ждет меня в 2000-ом году,

найду ли я себя в его тумане.

Но манит неизвестность. Я иду,

и какаду-вещун не одурманит.

Не знаю, вдруг печальная судьба

губами поцелуйными отравит.

Не вправе думать, будто жизнь груба,

скубаясь с ней, мечта пусть миром

правит.

И потому не литерный билет,

нет, я беру с собой в охапку Время,

и бремя надвигающихся лет,

поэт, тебе пусть будет самой

Первой премией.

О-о-го, И-о-го-го

О-о-го, И-о-го-го.

Пошумим. И… ничего.

Круговерть, круговерть

Круговерть, круговерть…

То рожденье, то смерть,

то – на гребне, то – снова внизу.

Каждый день, каждый год

жизнь по кругу идёт,

всё лечу, всё бегу, всё ползу.

Остановки в ней нет,

и по выслуге лет

ждёт меня неминуемо смерть.

Только жизнь не убьют

и другие придут -

будет та же у них круговерть.

Адрон времени

Когда пронзает трепетную плоскость

своим лучом

незнаемый адрон -

других миров посланец,

отголоском

рождается сверхновое ядро.

И разрастаясь по горизонтали,

и челноком снуя то вверх,

то вниз,

наполнят тело времени спирали,

чье множество

и составляет жизнь.

Полюса

Инь -ян,

чет – нечет,

он-она.

Мир разделен во всем на полюса,

их действием вздымается волна,

чей гребень – это жизни пояса.

Растут кристаллы,

флора жнет посев,

филообразен фауны разбег,

и пеною взнесенный человек

царит,

на трон без основанья сев.

Все – преходяще.

Жизнь –

то вверх, то вниз.

А завтра –

полюса сыграют вспять

(природе тоже свойственен каприз),

и нам гордыню надобно унять.

Мы –

лишь один

пускай девятый

вал,

но нами не окончится игра,

сольются вновь молоки и икра.

Волна –

в иной проекции –

овал.

А ежели честней вглядеться в даль,

стон прошлого

и будущего зов –

все это –

поединок полюсов,

овал преобразующий в спираль.

Развитие

Начинаясь с изначальности,

что в нуле живет,

мир привык к ортодоксальности:

вправо, вверх, вперед.

Четырехкоординатные

(если время счесть) -

никому мы непонятные -

так и есть.

А становится нетленным тело,

если движет им душа и дело,

а не связи следственно-причинные,

как учили нас учителя.

Вырастя из стадий мотыля,

мы взлетим над брошенной личиною

И пока назад нас не забрали,

развиваться будем по спирали.

Голограмма

Человек – не плоский лист картона,

чтобы малевать иконостас.

Для него

с небесного амвона

выдает амбивалентный глас

то сухую дробь нравоучений:

не моги, не думай и не смей;

то огонь амурных увлечений,

страстное желанье слиться с Ней —

и земной и неземной подругой,

дочерью небесного Отца,

нас влекущей в бесконечность круга,

где начала нет и нет конца.

В жизни то комедия, то драма,

то – высокий дух, то плоть – живот.

Человек объемней голограммы,

перевоплощаясь,

Он – живет.

Имманентность

Жизнь – это века

одномоментность,

конец начала,

начало конца.

Время -

внутренняя имманентность

каждого,

а не Бога-Отца.

Перевал

Жизнь – разорванный овал,

по которому сную.

Где я только ни бывал,

что я только ни видал,

но все чаще узнаю:

жизнь –

всего лишь перевал.

И сколько б мы ни плакали

И сколько б мы ни плакали надрывно,

не в силах увязать концы рукой,

жизнь есть спираль,

в которой непрерывно

одна волна бежит вослед другой.

Сон

Сначала -

я проваливаюсь в сон,

он как болото цепенит все тело,

и мысли цепенеют – в унисон,

и трудно с этим что-либо поделать.

Перемешалось все в моем мозгу,

ползут в него какие-то субъекты

и вакханалят.

Я же – не могу

им помешать всей мощью интеллекта.

Они плетут неведомую вязь

картин, видений и фантасмогорий,

чрез них держу я с ирреальным связь,

их голоса – в потустороннем хоре.

Кружусь я с ними в пляске неземной,

чужие разговоры ощущаю,

как будто мир иной -

теперь со мной,

то ль я – в нем,

то ль в себе его вмещаю.

А утром,

провалившись в никуда,

бесследно исчезают сны и тени,

смывает все хрустящая вода

реальных дел,

чужих стихотворений.

Грядет – Оно

Грядет – Оно.

Сквозь холод суеты,

сквозь жар мечты

и пламя сновидений

грядет – Оно.

Но многим не дано

узреть его черты

и цветность красоты

в явленьях тени.

Я ощущаю:

навстречу мне,

но не извне,

а из меня,

меняя Сущее,

грядет Грядущее.

Оно, вращаясь,

теряя лишнее,

живет подвижнее,

прибавив в скорости,

охватит вскорости

и Тело ближнее

и Небо вышнее.

Этап

Там, где смыкаются

жизнь и не-жизнь,

время с пространством смыкаются гранями -

створками раковин жестких

смежись,

мыслями стань

безгранично-бескрайними.

Ты и не-ты,

изнутри не понять,

стали богаче мы

или же нищими -

на несуразности неча пенять,

боль омывая чужими слезищами.

Цепкой клешнею хватается краб,

жалят укусами оводы летние…

Все-таки жизнь -

это только этап

в той эстафете,

где мы –

не последние.

Жизнь – это чертово колесо

Жизнь -

это чертово колесо:

сверху, казалось бы, видится дальше,

но высота, к сожаленью, несет

неистребимое качество фальши.

Облако

словно упругий ковер

кажется легкой дорогой к успеху,

но у коварной судьбы

гайковерт

вдруг развернет под ногами прореху.

Полоборота – и ты у земли.

Все, что казалось неразличимо:

лица, трава и ухабы в пыли -

стало до рези в глазах ощутимо.

Здесь под ногами -

надежная твердь,

можно ступать, не боясь оступиться.

Только нам хочется снова взлететь

и миражом поднебесным упиться.

Весеннее

Зеленым пухом

поперхнулась

березовая роща.

Паленым духом

пласты земли глядят

черней и проще.

И копошатся на огородах,

юбчонки скинув,

бабы.

Мне б отдышаться

как при родах,

а там -

хоть черту в лапы,

или в святые -

без крыльев

ангельские белые одежды,

и в эти облака витые

ввернуть

свои весенние надежды.

Золотая проседь

Золотая проседь -

осине к лицу,

эполетами

клен полыхает,

значит -

лето к концу,

скоро – осень лихая.

То ли ветер шуршит

То ли ветер шуршит,

то ли дождь шебуршит,

продираясь сквозь желтую крону.

Скоро лето свой путь по земле завершит,

провожаемое вороной,

будут голые ветки махать ему вслед,

небо серое жалостно хныкать -

а мне чудится

блеск золотых эполет,

что носила

вчерашняя Ника.

Негэнтропийность

Мы – на шаре,

над нами – сфера,

а за ней -

другие миры.

Эх, заманчивая химера -

быть аналогом «черной дыры».

Я вобрал в себя все пространства

бывших, будущих, здешних времен,

одного не приму – постоянства:

с энтропийным покоем

конец обручен.

Смещение

Смерч клубящийся -

на-небо тянет,

водяная воронка – на дно.

День и ночь на волне расстояний

нас уносит туда,

где Оно – наше прошлое -

призраком глянет,

или «завтра» -

явиться должно.

Мы всегда смещены друг за другом,

видя профиль и видя фасад,

так и мчимся разорванным кругом

вверх и вниз,

и вперед и назад.

Весна

Улицы – кашеобразны,

мышино – машиноподобны:

воздух – и грязный и праздный,

и мысли назойливо дробны.

Обрывки разбросаны ветром,

затоптаны ржавым ботинком,

собачьим завшивленным фетром

воняют бродячие динго.

Весна -

хоть стреляйся, хоть плюйся

бесцельна, пуста, безотрадна.

И я – уже вновь не влюблюся,

и нету дороги обратно.

Ломаюсь -

боюсь надломиться,

вздымаю глаза в поднебесье,

но вижу унылые лица,

но слышу убогие песни.

Весна -

отрицанье былого.

Но хочется верить весною

и выкрикнуть громкое слово

«Земля»-

что привиделась Ною.

Зажглась звезда

Зажглась звезда -

одна на небосклоне,

ничтожная в сравненьи с фонарем -

как бриллиант в серебряном кулоне,

ограненный морозным январем.

В ней схожесть есть с едва замерзшей льдиной -

как ярок свет,

как холоден тот свет -

нет страсти под сияющей личиной.

О, приходи,

живительный рассвет.

Утес

В объятьях страстных волн

утес угрюмый ожил,

и брызги-поцелуи

взметнулись к небесам.

Нездешний мир ночной,

сребристостью умножа,

в органе звезд

ударил по басам.

Вечный обмен

Из книжных знаков возникает мысль

как отраженье всех явлений мира.

На ней как на крыле

ты подымись

над плоской крышей собственной квартиры.

И там в потусторонней высоте,

феномены сменив на ноумены,

поймешь,

что жизнь дана тебе затем,

чтобы в процессе вечного обмена

с природной окружающей средой,

и с миром социума, с ноосферой

ты разумом и духом

как святой водой

смывал с себя остатки Люцифера.

Стихи – не есть гармония

Стихи – не есть гармония,

они – явленье образа,

всегда – непредсказуемы

как блики от луны,

сияющей над озером,

как вечное без тормоза

«Великое Дыхание»

пра-жизненной волны.

Стрежень

Не из Земли вышел Я

и уйду не в Землю, а в Небо.

Земле достанется мой прах,

мое физическое тело,

а сам я растворюсь в парах

космического беспредела.

Но я всецело – не умру,

и когерентным словом прежним

вас проведу я по-утру

в тумане жизни -

главным стрежнем.

Ойкумена

Мир, в котором живу, -

многомерен.

Было, есть или будет когда -

все возможно,

во всем,

я уверен,

отразится моя колгота,

отразятся мои ноумены,

как во мне -

мира скрытая стать.

И на звездах свои ойкумены

нам придется опять воссоздать.

Рождество

Мы отмечаем Рождество

не как рождение Христа -

ведь миром правит естество,

а не направленность креста.

К тому же

крест как знак святой

был много ранее рожден

как символ встреч Огня с Водой

в языческой дали времен…

(а православие – лишь тень

язычества в одежде слов…).

Мы отмечаем этот день

под русский звон колоколов

как пробужденье естества

от летаргического сна:

спешит зиме взамен весна

под старым знаком Рождества.

7.01.99.

У озера

Падают листья в озерную гладь,

сосны своим отраженьем любуются,

облачки в небе лениво целуются,

рыба и та перестала клевать.

Что это? -

то ли нирвана сошла,

всех осенила ленивой покойностью:

землю,

замаливающую покорностью

тысячелетья прошедшего зла;

флору и фауну,

солнечный свет

впитавших в себя в бесполезной обильности;

душу,

погрязшую в будничной пыльности;

вечер грядущий и новый рассвет.

Будет таким же он? -

думаю, нет,

вновь колесом как обычно завертится.

Даже с трудом

да и то не поверится,

в то, что мгновенья прекраснее лет.

Клев

Я гляжу

на молчащий поплавок,

жду

хотя бы случайный клевок.

Ну а вечность мимо течет,

ей мои проблемы -

не в счет.

У нее – безнадежные дела -

землю эту уберечь ото зла.

Мир утратил определенность

Мир утратил определенность,

как комар в паутине бьется,

и недавняя отдаленность

ныне болью своей отдается.

Лик вчерашнего херувима

нынче видится козьей мордой,

и глядит златозубый Фима

на прохожих с улыбочкой гордой.

Мы – прохожие в этом мире,

потеряли себя в разливе,

в кубатурной своей квартире

никогда нам не стать счастливей.

Нам бы выплеснуться наружу

внеземным когерентным светом,

и тем самым очистить душу,

став работником и поэтом.

Эйдос жизни

Как просто верующим жить

и без сомнения служить

нерукотворному Творцу,

влекущему нас всех к концу.

Апокалипсис.

Он грядет.

Да, мир сегодняшний умрет,

но эйдос жизни будет жить.

Ему и следует служить.

Годы – года

Отшумели воды.

Схлынула вода.

Пролетели годы,

но…грядут года.

Тому воздастся

Тому воздастся,

кто соединит

мир ересей

и мир желанных догм,

кто в прожитой расплывчатой тени

отыщет ключ в грядущий экодом.

В нем в каждой келье -

личное очко,

чтобы смывать свой собственный понос,

в нем личным узко щелистым зрачком

интерферентно будет зрим прогноз

того,

что сбудется

со всеми и со мной,

того,

что станет кладбищем ума,

того,

как развернется шар земной -

мои хоромы

и моя тюрьма.

Наступят в прошлом,

будущем ли дни,

когда зерном

мой разрешится тлен,

и новый Вождь мечтой соединит

всех,

кто сейчас

не в силах встать с колен.

Мы не умеем расставаться

Мы не умеем расставаться

и даже с тем,

чего уж нет -

все помнится,

чего за двадцать

и вновь по двадцать дважды лет,

свои возможности не меря,

смогли изведать и познать,

вдохнуть, почувствовать, поверить,

а после…

все к чертям послать,

себе оставив для развода

не сами страсти и дела,

а подсознательное фото…,

чтоб память все уберегла.

Уже забиты все ячейки,

а мы, не очищая их,

плюсуем денежные чеки

и акции компаний – чьих?

Зачем?

Мы что – сыны Гобсека,

чтобы на дивиденды жить.

Замуровать бы дверь отсека,

куда б все прошлое сложить,

и вновь с наивностью ребенка,

чей мозг от предрассудков чист,

внимать,

как мир материй тонких

свой исполняет акафист.

Любите крыши, Буделяне

Любите крыши, Буделяне.

Они подстать местам святым.

На этой городской поляне

растут подлунные цветы,

здесь звездный аромат весомей

и меньше гари будних дней,

луна, открыв свое лицо мне,

приветливее и родней.

Избавившись от груза тени,

ступаю смело на карниз,

бреду по царству сновидений,

не опасаясь рухнуть вниз.

Здесь лес антенн фильтрует вести,

плохие отгоняя – «кыш».

Давайте, буделяне, вместе

любить тепло подлунных крыш.

Таинство

Не все доступно разуменью.

Природа таинства хранит

как радиацию – гранит,

как сперму прошлую – каменья.

Пройдет один, другой зон,

воспрянут жизнью минералы;

но, видно, некий есть резон,

чтоб таинство -

не умирало.

В вагоне

Душно и тряско в вагоне,

стены трещат и скрипят,

и пассажиры

как кони загнанные храпят.

Мне бы на воздух из клетки,

в свежую звездную ночь;

время подобно рулетке -

не отпускает нас прочь.

В стороны брошены руки,

жаром пылает лицо.

Мы в заколдованном круге -

царствует … колесо.

Сутолочь

Нет, не бывает у круга конца

Жизнь многолика

как дщерь и старуха.

Понтий и Иешуа -

два близнеца,

вечная сутолочь

тела и духа.

Проблема круга

Инь-ян,

Ормузд и Ариман,

добро и зло -

как я и тень

неотделимы друг от друга.

Кто начал:

ветер или вьюга,

первичней что:

иль ночь иль день,

небесный свод иль океан -

О, вечная проблема круга.

Кроссворд

Взирая по ночам на небосвод

как в отраженье собственной души,

пытаюсь я в мерцающей тиши

свой динамичный разгадать кроссворд.

Но в перекрестье строчек и столбцов

не нахожу ответа для себя,

какое у истории лицо

и какова грядущая судьба.

Над моим изголовьем

Над моим изголовьем

на черном панно

журавли среди лотосов

машут крылами.

Может быть, это – мы

в том забытом «давно»,

перестав изъясняться друг с другом

словами.

Дрейф

Все реже и реже

я плаваю в озере слов.

Беззвучной листвою

усыпана водная гладь,

безмолвьем таясь,

глубина поглощает весло,

и лодка, запутавшись в лилиях,

в дрейф залегла.

Уста мои сомкнуты

горечью красных рябин,

ознобом травы,

испытавшей изморози гнет,

и сбоем в работе

моих кровеносных турбин,

всеобщей неясностью,

что же нас в будущем ждет.

Истаю

То, что слаще белого хлеба,

то, что выше звездного неба, -

горизонты моих желаний,

беспредельные дали души -

вырвусь к ним из бытийного склепа.

Мне грядущее тем уже лепо,

что в его сверхобъемном плане

ни о чем не придется тужить.

В параллель мировому стрежню,

перестав быть вчерашне-прежним,

я вольюсь в многоликую стаю

и фотоном любви истаю.

Дар

В любом из нас

есть чувственная сила.

Она, от нетерпения дрожа,

иных – в постель клала,

меня же – возносила

в незримые созвездья миража.

И оставляя в забытье рассудок,

я ощущал распахнутой душой,

как тайный мир,

нам некогда чужой,

сплетая день и ночь как инь и ян,

в объятьях суток,

становится для всех землян

к их чувствам чуток,

даруя всем и мне

прикосновенье чуда.

Сюжет рыбацкий мне знаком

Сюжет рыбацкий мне знаком:

я силы берегу,

а время – трачу,

слежу за отраженным поплавком,

надеясь не на труд,

а на удачу.

Пусть рыбка золотая принесет

не новую старуху, не хоромы,

не банковский валютный счет,

не виртуальный мир на сидиромах.

Мои желанья

во сто крат скромней,

мне более чем у других -

не надо.

Имущества и слаще и срамней

гармония с природой -

мне награда.