Читать книгу: «Со мной и без меня», страница 6

Из статьи коренного известинца Марка Поляновского: «Ким заканчивал войну в Чехословакии младшим лейтенантом. Было ему, артиллеристу, около двадцати. В последнем бою за важный окоп на высотке он заменил убитого командира. Его товарищу снесло голову, и какой-то крестьянин помог похоронить обезглавленное тело у себя во дворе. Сам Ким Костенко был тяжело ранен в бедро, в руку, в шею. Окопчик и высотку они не сдали.

За тот бой младший лейтенант был награжден полководческим орденом Александра Невского. За всю войну его, этот орден, получили всего одиннадцать или двенадцать лейтенантов. Еще у него был орден Боевого Красного Знамени, три ордена Отечественной войны, немыслимое количество медалей. Он не надевал их после войны – стеснялся. Инна Руденко, жена, рассказывает, что случилось это лишь раз в какой-то юбилей.

Ким мечтал после войны отыскать в Чехословакии свой окопчик и могилу товарища в крестьянском дворе. Тут как раз весна 1968-го, зрел август, и его отправили в командировку разузнать, что это за антисоветские настроения бродят в родной для него Чехословакии. Он ходил и ничего не узнавал вокруг: лесок, поле похожи, но какие-то новые дома и дороги вокруг. Скрипнула калитка: «Лейтенант!» У забора стоял старик-крестьянин, во дворе которого они похоронили товарища. И могилу, и окопчик – все нашел. А о настроениях в Праге писать отказался. Его вызвали в ЦК партии. Отказался. Он как бы второй раз хотел спасти Прагу, но моторы советских танков уже были заведены».

Виктор Дюнин своим появлением в «Комсомолке» был обязан поэту М.Ю.Лермонтову. «Дюнин…Дюнин…» – видимо, вспоминал что-то главный редактор тех лет, Алексей Иванович Аджубей. И неожиданно добавил: «Надо брать собкором – культурный человек». Сказал и вскоре уехал в командировку по странам Латинской Америки.

Вскоре выяснилось, что характеристика Виктора Дюнина как культурного человека основывалась на воспоминании Алексея Ивановича о совместном выступлении перед избирателями на Стромынке. Тогда из всей студенческой агитбригады на концерт явилось только два «артиста». Аджубей, за плечами которого были не только два курса школы-студии при МХАТе, но и работа в армейском ансамбле песни и пляски. Он двадцать минут отбивал перед избирателями чечетку. А вослед этому номеру В. Дюнин декламировал на разные голоса всю лермонтовскую «Тамбовскую казначейшу». Это последнее обстоятельство и произвело, очевидно, на Алексея Ивановича серьезное эстетическое впечатление.

Запомнилось и то, что Аджубей и Дюнин оказались очень похожи. «Опасное сходство», – определили в редакции. Сходство это начинало доставлять неприятности. Дюнин стал замечать, что утром газетный народ, лениво шедший навстречу, старался у него перед носом шмыгануть на другую сторону улицы Правды, как это бывает, когда не хочешь попасть на глаза начальству.

«Опасное сходство» набирало повседневные, а потому все более опасные обороты. На 1 Мая Дюнину выделили билет на гостевую трибуну Красной площади для освещения парада и демонстрации трудящихся. Он решил показать праздник и своей 4-летней дочери. Там подвернулся со своими камерами известный фотограф известной газеты.

Виктор Михайлович вспоминал: «Через день меня вызывает к себе в кабинет главный редактор Аджубей, швыряет по полировке стола конверт метр на метр, откуда вываливаются мои фотоснимки с дочерью и без. Я принимаюсь их расхваливать и вдруг с ужасом замечаю надпись на конверте: «А.И. Аджубею в честь нашей встречи на Красной площади 1 мая 1959 года».

«Мне чужого не надо», – ухмыльнулся Аджубей.

Несколько лет я работал под непосредственным руководством Виктора Дюнина, да и потом наши биографии несколько раз пересекались. Мне есть что сказать об этом человеке. Сейчас ему идет 85-й. На юбилей в ТАССе была выпущена поздравительная стенгазета с юмористической заметкой: «Как же было на самом деле? Опыт закрытой гласности». Отрывок из нее приведу вместо собственных характеристик.

«Ходят слухи, что юбиляр – лауреат премии Ленинского комсомола. Действительно, есть у него такой значок со слегка померкшей позолотой. Но ведь здесь главное: за что? Иные говорят, придумал для ЦК ВЛКСМ новый вариант «легкой кавалерии», а потом по указанию сверху началось целое общественное движение под названием «Комсомольский прожектор».

Другие считают: премию получил за то, что восстановил через газету коммунистические субботники. Полвека после «великого почина» их не было, а с 1968 года по сигналу из рабочего отдела «Комсомольской правды» они вновь появились на общественном небосклоне.

Не знаем, не знаем. В опубликованном печатью документе сказано: за участие в создании первого в стране отряда научно-технического творчества молодежи на автозаводе имени Лихачева… Год 1970-й. А недавно в восемьдесят пять лет получил за книгу: «ТАСС: фронтовое поколение» премию Союза журналистов России. В таком возрасте вряд ли кому-то еще такое удалось. Плюс – до этого семь книг. Сейчас очередную закончил. Про вред алкоголя. Удивил всех, кто его знает. Конечно, тема ему близкая. Там яркие, трезвые воспоминания о тех, с кем довелось пригубить, не скрываясь: Алексей Стаханов, Никита Хрущев (чокался), Алексей Аджубей, Константин Симонов, Мариэтта Шагинян (закусывала булочкой), Евгений Евтушенко, Роберт Рождественский, Юлиан Семенов, Александр Твардовский, Расул Гамзатов, Олег Ефремов, Василий Лановой, Зинаида Кириенко, Марк Бернес, Тимур Гайдар, маршал Чуйков, Андрей Туполев (отматерил, но пол-литру подарил), Герман Титов (супруга бранила), Борис Ельцин (сам налил рюмку). Как учил Мао Цзэдун, у каждого поколения должна быть своя война. Наш юбиляр воевал по заветам другого вождя: учиться, учиться, учиться; трудиться, трудиться, трудиться. А недавно и третий завет освоил – лечиться, лечиться, лечиться».

«Комсомольская правда» подарила мне возможность подружиться с замечательными людьми в то время, когда они были лишь на старте больших дел, у истоков славных биографий. Петр Лучинский – будущий президент Молдавии, Евгений Тяжельников – лидер молодежи, дипломат, прекрасный товарищ, Виктор Мишин – он мне представляется самым надежным человеком своего поколения, руководил комсомолом мужественно, отбрасывая догмы. Для меня честь, что, бывая у них в гостях, я всегда чувствовал себя как дома. Конечно, это заслуга и Тони, и Инны Васильевны, и Гали – прекрасных жен моих друзей.

С комсомольских лет я оказался рядом с блестящим человеком – Поладом Бюль-Бюль Оглы. Все этапы его жизни проходили у меня на глазах. Мы познакомились давным-давно на съезде комсомола Азербайджана. Полад уже тогда, студентом консерватории, был звездой. Даже его юношеские сочинения являли композиторскую силу. По многим театрам идут его балеты, симфонические произведения исполняют лучшие музыкальные коллективы… Его песни знали все в СССР, поют их и сегодня. Конечно, ныне он крупный политик – посол Азербайджана в России. Много лет был министром культуры республики. Общая фраза, но стопроцентная для Полада: талантливый человек – талантлив во всем.

Отвлекаясь от всех реалий сегодняшнего, скажу, что в воспоминаниях мне хочется подольше побыть в «Комсомолке».

Вот открыл еще страничку моих воспоминаний. Это Капитолина Кожевникова – прекрасная журналистка «Комсомолки». Вот ее голос:

«Те шестидесятые (в них я включаю для себя и конец пятидесятых и начало семидесятых – годы работы в «КП») впечатались в мозг и сердце так, что, выходит, они-то и были главными в моей жизни. И не только в моей. Все сверстники говорят то же самое. Трудные, порой мучительные поездки, невозможность высказать на газетной странице все, что думаешь, что наблюдаешь вокруг. Почему же именно то время стоит перед глазами, будто случилось это вчера?

А люди, которые встретились на твоем пути? Сколько среди них было порядочных, честных, сильных. Ведь верно, не стоит село без праведника. Рассказывали без утайки обо всех бедах, происходящих вокруг, рискуя и карьерой, и благополучием, а порой и жизнью. Мученики и герои в одном лице. Строители социализма-коммунизма, который пришел в никуда.

Несмотря на лишения и невзгоды, люди честно выполняли свое дело. На их плечах-то и держалась страна.

Может быть, эта обстановка, когда все на краю, и сплачивала многих, и сообщала то чувство тепла, которое нас согревало. Говоря «нас», имею в виду и «Комсомолку». Так мы и жили, плечом к плечу, не сгибались, старались быть честными».

Да, это и мой голос. И еще не один десяток моих современников могут нам вторить. Газета, можно сказать, имела свой отдельный генетический код, который не давал никому фальшивить, бронзоветь, обрастать толстой кожей. Мы друг у друга учились слушать мир и видеть в своих героях людей на все времена.

Мы родом из «Комсомолки».

Много замечательных людей как пароль произносят эти слова. И не только потому, что они ведут отсчет своему творческому и карьерному росту от времени работы в этой газете. Для людей талантливых, пытливых, порядочных не обязательно было связывать свою судьбу на десятилетия с одним изданием. Лучшим хватало и двух-трех лет, чтобы состояться на всю жизнь. Сюда можно было попроситься на работу и с улицы, и из научного центра, и если в тебе была искра Божья, пожалуйста, ты одинаково нужен газете, и газетчикам. Валентин Юмашев, к примеру, определился поначалу в «КП» курьером. Потом «Алый парус» (был такой отдел в газете, где работал незабвенный Юрий Щекочихин) принял его в свою команду. Я крепко верю, что ветер в паруса своего будущего Валя Юмашев нашел именно здесь, в газете. И, став классным журналистом, политиком, уже Валентином Борисовичем, он не порывал с «КП» духовной связи. Парус ее идей, знаю, часто выручал его в жизненных бурях, политических штормах.

Со временем В.Б. Юмашев встал за штурвал администрации президента России, чтобы проложить правильный курс в неспокойной управленческой стихии.

Умный, добрый, светлый человек. Валентин и его прекрасная Татьяна… Видимся редко, к сожалению. Но всегда знаю: они рядом, к счастью.

Еще об одном журналисте пишу через звездочки, ибо он стоит особняком в общей блистательной нашей шеренге.

Юрий Михайлович Рост обрушился на «Комсомольскую правду» через несколько лет после того, как я стал корреспондентом. С первого взгляда на юное дарование было понятно, что в отделе писем, к примеру, никогда не приживется. В отдел комсомольской жизни натурально не пройдет, отдел пропаганды не для него. Отдел науки просил не беспокоить. Поскольку он писал, как никто, его определили в отдел информации, где таких «некалиброванных» перьев хватало. Таня Агафонова, Аля Левина, Гена Бочаров, Коля Черкашин, Андрей Иллеш…

Но Юрий Михайлович по ряду параметров превосходил всех. И творческим потенциалом, и ярким своеобразием пребывания на рабочем месте. Крики и вопли ведущих номер редакторов «Где Рост?!», «Найдите Роста!» сотрясали длиннющий коридор «Комсомольской правды» с регулярностью телепрограммы «Время». Ведущим редакторам всегда предлагали взглянуть на дымок над трубкой, которая демонстративно украшала чей-нибудь рабочий стол. «Юра только что был здесь. Слышите чудный вирджинский табак… Вышел куда-то…» Трубку периодически раскуривала верный секретарь отдела новостей Рита. А Юра в это время был в Киеве… Ленинграде… на Галапагосских островах… Да мало ли где мог быть очень специальный корреспондент отдела первой полосы Юрий Рост. Кстати, поскольку я имел честь руководить этим отделом, мне сейчас припоминается, что у Юрия и постоянного рабочего места как такового не было. Чтобы ему не заморачиваться, а то глядишь, принесут письма, распишись за скрепки, кто залил чернилами телефонный справочник. Юра Рост и до, и после всенародного признания сохранил стойкое неприятие к любой форме формализации творческого труда.

А журналист он и в ту пору был уже штучный. Действовал не по боевому уставу пехоты отдела информации. Считал нашу профессию вольным промыслом, свободным поиском интересного, неповторимого. И потому достигал блестящих результатов…

Нет, пожалуй, ни одной журналистской регалии или премии, которой он не был бы к сегодняшнему дню удостоен. Есть и серьезное государственное признание – Госпремия России, есть премия для интеллектуалов – «Триумф». И книги, одна лучше другой… Кинороли. Не у кого попало, а у самого Георгия Николаевича Данелия… И стихи – настоящие, дерзкие, нежные.

 
У ежедневного вранья
Краду я правды день.
Меня светлее тень моя,
Меня счастливей тень,
Мы с нею (я не утаю)
Друг другу не рабы.
И я бросаю тень свою
На произвол судьбы.
Пусть, кому надо подберет
И должное воздаст.
Она хоть малость и соврет,
Но точно не предаст.
 

А тогда, в молодые газетные годы, мы могли только про себя мечтать о книжице в «Молодой гвардии», о «Библиотечке «Огонька» или «Библиотечке «Комсомольской правды». В нашем кругу было зазорно назвать свою публикацию статьей, очерком, репортажем. Заметка! Вот и весь жанр. Для газетчика истинной веры другого определения плода недельной командировки и полной корзины черновиков не существовало. Заметка! Пишите романы, за ними придут!

Но об этом даже не перешептывались. Тем не менее, гуляючи однажды по Дерибасовской в Одессе с коллегой и другом Ярославом Головановым, тоже тайным мечтателем о своей книге, Юра Рост неожиданно поинтересовался у книжного киоскера:

– У вас двухтомник Ярослава Голованова есть?

– Эка хватились! – не задумываясь ответил одесский продавец.

Но ведь известно, что шутники – хорошие пророки.

Через десять лет у Ярослава Голованова, у незабвенного Кирилловича, ракетчика по базовому образованию и яркого журналиста по призванию, вышли в свет и однотомник, и двухтомник, и лучшая книга о Главном конструкторе Сергее Королеве. И десяток фильмов по его сценариям, и сотни статей о космической эре. Он первый из всех гражданских лиц прошел весь комплекс подготовки космонавтов, должен был полететь в космос по приглашению Королева как журналист «Комсомольской правды» …

Что-то не срослось.

Снова о моем друге Юрии Росте. Он и потом, после «Комсомолки», никогда не имел рабочего места в понимании кадровиков и другого начальства. Никто до сих пор не ведает, как он вычерчивает слова на бумаге: сидя, стоя, на бегу? У него теперь есть мастерская. И что с того? Утро он может начать с народным артистом Гией Данелия, а день продолжить за сценой МХТ им. Чехова и после всего заглянуть, это святое, к народному художнику Борису Мессереру. Юру в то же время видели у знаменитого хирурга, гидролога, капитана дальнего плавания… Просто у кого-то из друзей за чашкой кофе. Все эти мимолетности и есть Юрина жизнь. С одной только особенностью: с этими своими друзьями Юрий всегда определял вектор движения к правде и достоинству.

Но это был бы не Рост, если бы иные свои стихи не приспособил для автоответчика. Пол-Москвы звонило Росту домой, естественно, безо всякой надежды застать хозяина, но с одной целью: услышать голоса на автоответчике:

 
Прости, невинный абонент:
Нет. Не было. И неизвестно.
И самому бы интересно
Знать, где застал Момент.
 

И всякий новый день нетерпеливым абонентам предлагалось новое произведение.

 
Все устроено не просто,
В жизни мрак не без просвета:
Скажем, нету дома Роста,
Но звонок не без ответа.
Оттянувшихся у речек,
Отдохнувших на природе
Вас старик автоответчик
Не обманет, как Мавроди.
 

Его творческие методы достойны изучения в МГУ (факультет журналистики) или Академии МВД РФ (секция «транспорт в мегаполисе»).

Вот пример.

Кто это скачет на белом коне по Тверскому бульвару к Новому Арбату? Пеший московский люд уступает дорогу странному наезднику в модных очках, но в деревенском ватнике. В правой руке у всадника поводья уздечки, в левой цветы. Через каждые сто метров выбрасываются ему наперерез встречные и поперечные милиционеры с резонным вопросом: «Куда тебя несет?»

Я направляюсь к поэту Белле Ахмадулиной, – ответствует конник. – Намерен взять интервью.

А на каком транспорте приличествует ехать к Белле Ахатовне?

Ну, действительно!

И следовал всадник на коне по имени Синтаксис вперед без остановки, далее к Арбату.

Поразительно, но рейд этот остался без последствий со стороны правоохранительных органов.

Надо ли здесь объяснять, что всадником был Юрий Рост!

А телеинтервью получилось классным…

С пером и фотокамерой Юрий Рост лучший журналист не только у нас в стране.

Время от времени я беру для неспешного возвращения в нашу юность книги Юрия Роста. Останавливаюсь на фотографиях. Да, он всегда видел дальше, чем смотрел. Почти во всех его снимках можно угадать то, чего в них визуально и нет.

Я листаю страницу за страницей и будто взаправду располагаюсь в мастерской гениального мастера-трубочника Федорова, слушаю его дивные рассказы, даже подчас подпеваю ему старинные романсы. Или вот гляжу на хирурга Францева и понимаю: ну и день у доктора задался, сколько часов за хирургическим столом, но человека точно спас. Актриса Неелова… Кулисы… Театр… Спектакль… И я слышу аплодисменты.

Черно-белая история людей, испытаний, судеб.

История страны.

…Стоит у околицы где-то в российской деревеньке солдат Отечественной. Не вышел ростом, застенчив, отвоевал от и до, чинов не искал, парады гремят далеко от его села. Но Юра так его увидел, что ты понимаешь: вот богатырь! Именно он и вывел нас на победный большак. С такими любой враг будет обречен.

Но сколько раз пугливые редакторы вырезали, замазывали церквушку, что стоит позади солдата. Юра не сдавался, снова и снова возвращал снимок в газетную полосу как видел – околица, солдат и маковки храма позади. Так он понимал эту жизнь: иначе духовная связь солдата и родины будет нарушена.

Я и моя жена тоже имели честь попадать в объектив Юрия Роста. Это было и пятьдесят лет назад, и сорок, и тридцать, и вчера… Шли годы. Ни одной работы Юрия Роста дома у нас нет. Просьбы, увещевания, обиды, интриги – не действует ничего.

Ни одного снимка.

Но поразительно, Юра помнит все кадры, в которые мы попали. Даже какая прическа была у Светланы, что за наряд был на ней, где велась сама съемка… Вот такая художническая память. Недавно он клятвенно пообещал подарить нам какой-нибудь свой шедевр из архива.

Мы ждем.

Так случилось, что мне посчастливилось работать со знаменитыми, видными и просто великими людьми. Конечно, они оставили огромный след в моей памяти. В судьбе. Речь не только о журналистах.

Никогда мне не приходило в голову и героев моих публикаций, с кем меня сталкивала жизнь, оставить в своей памяти обочь, до востребования, на потом… Они до сих пор – всегда рядом, кем горжусь, у кого я наследовал что-то важное, нерасторжимое с настоящим. Помнит их, поверьте, не только газетная строка.

Глава 5
Летчик Елян

С Еляном мы договорились встретиться по пути на аэродром в шесть тридцать. Занималось редкое в это лето утро голубонебое, тихое. Рабочий люд, еще немногочисленный в столь ранний час, стекался к автобусам, разворачивая на ходу свежие газеты. Ожидая Еляна, я невольно искал его среди этих первых непраздных прохожих, хотя знал, что он ровно в шесть тридцать прихватит меня в свою кремовую «Волгу».

Наверное, всегда остается в силе древнее поверье, что самая нужная для людей работа начинается на взлете солнца: заступают на вахту металлурги и пахари, чистый лист ложится на стол поэта, включают станки токари, выводят новую формулу ученые… И с давних пор только в утреннем небе учат летать самолеты.

Уже потом, оперившись и набравшись силенок, стальная птица станет летать и ночью, и днем, и в стужу, и в туман, и в дождь, и в ветер. Но первые полеты она начинает с земли, умытой утренней росой.

…За рулем «Волги» летчик-испытатель молчал, машиной управлял очень ловко, казалось, даже чуть рассеянно, и потому она шла как бы на своем дыхании: с полным газом проходя прямые отрезки и крутые повороты.

Может быть, он думал о предстоящем полете, не знаю. Вопроса не задавал. Собственно, неловко спрашивать у человека о том, чем он поглощен всецело, что занимает всякую минуту. Словом, я предполагаю, что думал Эдуард Елян, Герой Советского Союза, заслуженный летчик-испытатель СССР, об очередном полете «Ту-144», сверхзвукового пассажирского лайнера. Вот уже несколько лет он живет этим уникальным самолетом, знает его досконально. Его мнением дорожат конструкторы и инженеры, и каждый новый его рабочий день начинается и кончается «сто сорок четвертым», и только им. Вот почему можно предположить, что о нем думал летчик в это обычное утро перед полетом.

Мы въехали на территорию аэродрома. И, как не бывало, исчезла рассеянность на лице Еляна, он оживился, быстрым шагом взлетел на второй этаж летного корпуса и через минуту – долой сшитый с иголочки серый костюм, появился в летной форме, шлем под рукой, и заторопился в ангар, пожимая на ходу десятки рук. Потом заскочил в кабинет доктора Степана Федоровича Михайлова, обнял его, видно, между ними давнее знакомство. Обменялись явно по давно заведенному обычаю вопросами-ответами, пока доктор ладил ленту на руке испытателя, чтобы измерить давление.

– Как настроение?

– Отличное.

– Дочка как?

– Все нормально. Учится.

– Ну-ну… Сто десять на семьдесят. Порядок. Беги.

В каком-то документе Степан Федорович записывает напротив фамилии Еляна показания прибора. Ниже еще три фамилии испытателей «Ту-144»: Владимир Николаевич Бендеров 110/80, Михаил Васильевич Козлов 110/70, Юрий Трофимович Селиверстов 110/70.

Доктор еще раз говорит: «Порядок» – и идет вниз к ангару полюбоваться новой машиной.

А у машины четкая, без суетни и громкого голоса работа. Десятки людей готовят «Ту-144» к очередному вылету. Не скоро начинаешь выделять среди туполевцев, где рабочий, где ученый, где конструктор. Это детище тысяч людей, и на старте только самые нужные специалисты. Но все-таки из этих тысяч кое-кому удалось придумать причину, чтобы оказаться вблизи своего самолета. Они сгруппировались поодаль, рассыпались по крыше ангаров, вышли к взлетной полосе.

Пока самолет взвешивают, Бендеров, Селиверстов, Козлов и Елян разговаривают у двухэтажного трапа с инженерами-конструкторами, уточняют программу сегодняшней своей работы.

Полет на сверхзвуке пассажирского лайнера стал возможен после решения тысяч проблем. Во время создания этого самолета объем исследований был в десять (!) раз больше, чем при испытании других машин. Теперь понятно особое положение на старте инженеров и конструкторов.

Но вот негромкий радиоголос распорядился вырулить «Ту-144» на полосу. Испытатели заняли свои места. Самолет покатился к старту. В иллюминаторе по левому борту улыбается Елян. Настал первый час его рабочего дня.

Наверное, об этом договорился Елян, а может быть, летчик-испытатель: командир самолета сопровождения Анатолий Бессонов своей властью разрешил мне занять место второго пилота. Здесь чувствуешь себя максимально близко от «сто сорок четвертого», слышишь земные и воздушные переговоры и видишь далеко, что немаловажно при сегодняшнем задании, подчас нам придется догонять стального журавля в небе.

Голос «Ту-144». Узнаю хрипотцу Михаила Козлова: «Разрешите взлет».

Голос руководителя полетов: «Взлет разрешаю».

Мы вылетаем следом за «Ту-144», и в наши иллюминаторы видно, как тихая судорога прошила могучий корабль, и вот он побежал, побежал… Голова, словно стесняясь могучести тела, чуть опущена долу, но вот лайнер привстал, вонзил свой клюв в синее небо и растаял в вышине.

Потом взлетел и наш самолет.

Где-то на большой высоте мы наткнулись на белые нитки следов. Значит, здесь недавно промчался «Ту-144».

На развороте договорились, что «Ту-144» нас «подождет».

Время от времени с самолета сопровождения просят Еляна:

– Притормози, не удержимся.

В ответ короткое:

– Понятно.

Полет идет в точности по программе. Разные режимы, разные скорости. Вот видим, как Елян начал «делать дачу». Говоря по-земному, это сродни езде с горки вниз и снова на горку. Стрекочет кинокамера на борту нашего самолета – снимаем полет близкого от нас «Ту-144». Этот кинообъектив один из многих сотен приборов, которые сейчас следят за каждым мускулом новой машины. Большинство их размещено в самолете Еляна. Они делают тысячи замеров, самописцы фиксируют каждую долю секунды полета, и часть этих данных с помощью радиотелеметрии несется на землю, оставаясь там на километрах пленки.

«Тебе, наверное, не повезло, – сказал мне Бессонов. – Вот когда Ту-144 взлетел впервые, был настоящий праздник. А сегодня обычный день. Обычная работа».

Да, сегодня обычный день из жизни летчиков-испытателей. Может быть, он необычный только для одного человека, Эдуарда Еляна.

Он родился в такой же августовский день. Сколько помнит себя, мечтал о небе. Комсомольцем впервые сам поднял самолет за облака в такой же августовский день. С тех пор небо его работа. Небо сделало его классным испытателем, инженером. Несколько раз оно бросало его наземь. Но Елян оказался сильнее. Остался жив, живут по сей день самолеты, которые он научил летать. Он и его товарищи заставили машины перейти из сказок в жизнь. И вот в обычный августовский день одна из этих сказочных машин кружит в воздухе.

Голос «Ту-144»: «Задание выполнено. Разрешите посадку». Голос руководителя полетов: «Посадку разрешаю. Спасибо».

В огромном кабинете генерального конструктора сразу же после посадки разбор полета. Два десятка инженеров, конструкторов, представители заводов. Стремительный, горячий отчет о полете Еляна. Как бы меланхолические добавления Козлова, негромкий голос Селиверстова, логичные обобщения Бендерова. Два-три встречных вопроса испытателям. Быстрый график на доске. Все. «Обедать!»

За столом, уже переодевшись, при галстуке, продолжают испытатели разговор о полете. Но Елян уже не так горяч. Устал? Нет, через десять минут на часок слетает на другом самолете, что-то надо ему прояснить. Рассеянно ковыряет вилкой мясо. Лицо как утром, в машине. Долго пьет компот. Потом вскочил, улыбнулся официантке: «Римма, спасибо!» И снова в летный корпус за летной амуницией. Через десять минут по взлетной полосе прогрохотал истребитель: Елян улетел «на часок».

Теперь тамошний народ потянулся к Бендерову. Можно только удивляться, что после такого трудного полета испытатели «Ту-144» продолжают как ни в чем ни бывало работать. Но, наверное, это удивление может выразить человек сторонний. Для туполевцев в этом ничего такого нет. Валом валят со свежими расшифровками к ведущему инженеру Бендерову.

Через час вернулся Елян. Нашел меня, извинился:

– Рабочий день не кончился. Придется подождать. Я буду в лаборатории.

Бендеров потом пояснил:

– Он улетел с Бессоновым в самолете-лаборатории. Часа через три сядет.

На аэродроме приземлился последний самолет. Это была машина Еляна и Бессонова. Я вышел за проходную с рабочими, служащими, инженерами. Попрощался с доктором Михайловым. Через полчаса уехал Бессонов. А Бендеров, Козлов, Селиверстов остались еще что-то додумывать… Но вот появились и они с группой туполевцев. Потом показалась «Волга» Еляна.

И снова молча гнал он автомобиль сквозь строй сосен. Рассеянно слушал радио. На прощанье я спросил, как складывается день завтра. Елян улыбнулся:

– Обычный день – быстрее и выше.

Потом была трагедия в Ле-Бурже. На авиасалоне произошла дикая, необъяснимая до сих пор катастрофа. Погиб геройский экипаж «Ту-144».

Еляна в этот день заменял на командирском месте пилот Селиверстов…

На похоронах я стоял рядом с Еляном. Но вряд ли он кого-нибудь узнавал в тот самый горький день в своей жизни…