Читать книгу: «Теория Фокса», страница 6
– Джим… – произнесла она.
– Да? – Он приподнял голову.
– Почему ты Джималоун? Почему ты один?
– А ты? Тот же вопрос можно задать и тебе. Почему ты одна?
– Ну, это просто.
Её ногти блестели, переливаясь в цвет тёмных глаз.
– Джим, существуют ли герои? Встречал ли ты таких?
– Я встречаю много странных людей.
– Мужчины настолько глупы, Джим. Все их интересы сводятся к выпивке, футболу и бессмысленным дракам. Не более чем пустышки, предназначенные лишь охотиться и размножаться – вот они кто… Абсолютно бесполезные в остальном. О чём с ними говорить наедине? Машины, погода, работа и «угадай, что сегодня показали по телевизору»? Джим, кто эти карлики? Что случилось с гигантами? Ведь они же когда-то были, да? Гиганты. Должны были быть. Где герои? Что с ними случилось?
Она вздохнула.
– Знаешь, я ведь сначала думала, что это всё из-за разницы в скорости развития. Женщины созревают быстрее – так требует природа. И поэтому в садиках и школах девочки умны, собраны и серьёзны. И кого мы привыкаем видеть перед собой? Мальчишек-ровесников. Безответственных пакостников, легкомысленных забияк и глупых драчунов. Примитивные создания, отстающие в развитии. И вот мы, женщины, с самого начала привыкаем к этому и всю оставшуюся жизнь видим в мужчинах лишь недалёких и безответственных хулиганов. Карликов. И в итоге они и становятся ими, просто потому, что от них не ожидают большего… Вот и я сначала так думала. Но потом поняла, что всё намного хуже…
– Как?
– Это просто женская доля. Наша участь, – она вздохнула. – Это цена, которую нам пришлось заплатить за интеллект. За половой отбор… Ведь выбирающие должны быть умнее выбираемых. Женщины должны быть умнее мужчин. Закон природы… В этом наша трагедия: мы обречены копаться в куче посредственностей в поиске хоть чего-то стоящего. И поэтому героев нет. Наша участь в том, чтобы жить в плоском мире примитивных созданий. Карликов. Вот так вот и ждём, безнадёжно…
– И ты тоже? Ждёшь героя с большим интеллектом?
– Я уже и не знаю, чего я жду, Джим.
Джим перевёл взгляд на серебристый кувшин в нише над столом и прошептал:
– Сплошная селекция. Прямо птичья ферма какая-то…
– Так и есть. А мы кто?
– Павлины, ищущие хвост подлиннее? И ради чего?.. Мы вообще кто? Люди или?.. Где во всём этом… место?
– Хотел сказать, любви? – она горько улыбнулась.
– Знаешь, Хайям сказал, что лучше быть одному, чем быть с неродным человеком, ведь иначе, если всё-таки встретишь своего, то уже не сможешь полюбить. И случится самая большая трагедия, которая только может произойти.
– Встретить, но не смочь полюбить?..
– «Растратить тепло души на неродного человека…» Так он написал в старой зелёной книжке, которую я нашёл у себя под кроватью… Знаешь, в детстве я был странным. Не мог ходить. Все бегали играть во дворе, а я сидел у окна и смотрел. Всё, что я мог делать, – это наблюдать. И в какой-то момент вдруг начал замечать странные вещи. Очень странные. Вот девочка делится с подругой яблоком. Но ты видишь… Нет, не так – чувствуешь, как, чёрт побери, ей этого не хочется… И делает это она потому, что так принято, а не потому, что этого хочет… И то же самое повсюду… Мы делаем совсем не то, что на самом деле думаем. И говорим не то, что чувствуем… Совсем не то. А то, что другие хотят от нас услышать… И мы даже сами об этом не догадываемся… Притворщики, все притворщики. И скрываем это сами от себя…
Он вздохнул.
– Потом, уже когда мог ходить, знаешь, что я любил больше всего? Просто сесть в углу кафе и смотреть. Смотреть, как они разговаривают. Вот, например, кто-то сделал комплимент. Но нижняя губа чуть поджата, уголки глаз напряжены. И без детектора понятно, что это фальшь. – Он откинулся на спинку стула. – Про голос даже не говорю. Хрупкость искреннего звука ни с чем ни спутать… О, как он звучит! И как редко… Дети, лишь дети иногда искренни. У взрослых же каждое слово уже увязло в двойных смыслах, расчётах, недомолвках. Их слова вязки, как патока…
Она вздрогнула, как будто от холода.
– Так я научился читать… Читать людей… И теперь, чтобы прочитать человека, нужно лишь несколько минут… И не нужно больше бесконечного десятилетия, чтобы понять, что человек – притворщик… Не родной, понимаешь? Не родной… Вот так и живу…
– Дааа, – протянула Джулия и откинулась назад. Она долго смотрела сквозь Джима, а затем вдруг сказала: – Читать других, говоришь?
Он кивнул.
– Зеркало… Нож…
– Что? – переспросил Джим.
– Зеркало не может показать себя. Нож не может себя порезать. Вирус не может себя инфицировать… Джим, можешь ли ты читать себя?
– Себя?!
– Да. Кто ты?
Они долго смотрели друг на друга. Её лицо окаменело.
– Так я скажу тебе… Ты – эгоист.
– И что в этом такого?
– Ничего. Кроме того, что ты никогда никого не найдёшь. Хайям тебе солгал. – Она упёрлась локтями в стол. – Искренность, говоришь?.. Гнусная ложь. Напрасно потраченная жизнь… Родных людей не бывает… Мы все чужаки!
– Б-бывает, – голос Джима задрожал. – Я знаю…
– И что ты знаешь? Да что ты можешь знать?!
– Знаю, потому что нашёл…
– Нашёл?! – Она привстала.
– Да, нашёл… Шагал по городу. Просто так, знаешь, как это бывает? Не зная откуда и зачем… – Джим начал запинаться. – Помню, была какая-то мостовая, старая, вся в расшатанной, побитой плитке. Какая-то лестница. Я повернул за угол, а она шла навстречу… И тут споткнулась и едва не упала прямо на меня. И тогда, в это самое мгновение, я всё увидел в её глазах. Я прочитал её всю, до самого дна. Всю… И тогда я уже знал…
Джулия прикрыла глаза.
– И?
– Умерла при родах.
– Ребёнок?
– Мария. Её сразу же отсудили у меня. Меня так и не простили… За то, что меня там не было… Меня лишили прав… Она, её бабушка, получила судебное решение, и теперь я Марию не могу даже видеть… Уже пять раз арестовывали. Судья сказал, что в следующий раз даст срок… Единственное место, где мы могли видеться, была церковь рядом с её школой. Там мы и сидели, перешёптываясь… Если счастье бывает, то это было оно…
– Было?
– Её похитили. Вчера…
– И ты здесь, чтобы её спасти?
Джим кивнул. Её лицо вдруг исказилось, и она ухмыльнулась:
– Пытаешься загладить вину?
– Вину?!
– Почему тебя не было с ней? Где ты был, Джим?
– Я не успел…
– Струсил, да? Побоялся ответственности.
– Нет, послушай…
– Нет, послушай меня, Джим. Ты побоялся. Потерять независимость, вот чего ты испугался. Поэтому-то её у тебя и отобрали… – Она выдохнула. – История стара, как жизнь… Карлики, одни лишь карлики…
Она смотрела на него, потерянного, затем откинулась назад.
– Куда теперь?
– В Нанкин. Нужно быть там в субботу утром, послезавтра.
– Это невозможно, Джим.
– Меня ждёт самолёт.
– Дело не в билетах. Как ты собираешься пересечь границу? Они перекрыли въезд иностранцам. Карантин.
– Как? Когда?! – воскликнул Джим.
– Утром. Из-за Зои.
– Нет! Только не это!.. Как, как попасть внутрь?!
– Невозможно, – сказала она, наблюдая за ним, – разве только…
– Что?!
– Только если ты не планируешь возвращаться… Могу перебросить тебя через границу, но это будет билет в один конец. Обратно вытащить тебя уже не смогу.
– Помоги! Прошу тебя, ради Бога, помоги. Мне надо, надо быть в Нанкине в субботу в семь утра! Она погибнет!
– Джим, ты не понял: дороги назад не будет. Как ты там собираешься прятаться? Тебя вычислят, наверняка. И тогда у тебя будет пара десятилетий, чтобы попрактиковаться в китайском… В какой-нибудь тюремной клетке.
– Умоляю тебя!
– Хм, ну смотри сам… – она взглянула на часы. – Через три часа в Шанхай идёт катер.
– Катер?! – воскликнул Джим в ужасе. – Ни один катер не успеет.
– Этот успеет. Он как раз должен доставить кое-какой груз в Шанхай к утру субботы. Капитан высадит тебя на берег, ну, а уж дальше ты сам, Джим. Залив Улис. Ровно в девять мигнут зелёным фонарём.
– Спасибо… Спасибо тебе!..
Перед тем как исчезнуть, она едва коснулась его плеча.
1 день, 18 часов, 13 минут.
Глава 6
Пристёгнутый тросом, Джим сидел на ящике с контрабандным трепангом, обеими руками вцепившись в борт. Плащ не спасал от брызг, пронизывающий ветер обжигал, ледяная корка сковала брови. Онемевшее тело уже давно перестало что-либо чувствовать.
Капитан держал курс вслепую, по приборам, то и дело протирая экран радара рукавом. Он был немногословен: с того самого момента, как катер подобрал Джима, он лишь изредка кивал и жестами давал указания. Да и пытаться говорить было бесполезно: два навесных двигателя, размером чуть ли не с саму лодку, заглушали всё вокруг.
Когда рассвело, капитан, не выпуская штурвала, протянул ему фляжку. Джим отхлебнул, и теплота коньяка разлилась волной по всему телу. Он благодарно кивнул – капитан кивнул в ответ, не сводя взгляда с глади воды.
Тайфун настиг их, когда они уже обогнули Корею. Всё померкло, шторм завыл, загудел оглушая. Вокруг взметнулись блестящие, как из нержавеющей стали, горы. Казалось, что они подпирали само небо. Неистовый ветер срезал их верхушки как ножом, срывая с них водную пыль.
Катер бросало из стороны в сторону – щепка в игре стихии, раз за разом он взбирался на очередную гору, лишь чтобы мгновение спустя упасть, сорваться с обрыва в отчаянном пике.
Забившись в угол на носу, вжавшись спиной в борт, Джим кожей чувствовал беснующуюся мощь по ту сторону тонкого металла. Мощь, готовую смять, сокрушить и обратить в забвение всё на своём пути. Каждый вал был последним.
Джим посмотрел на капитана – в отблесках приборов его лицо было маской самурая, готового к смерти. Джим перевёл взгляд на таймер и увидел, как тот моргнул.
0 дней, 11 чаcов, 59 минут.
И в этот самый миг, в это самое мгновение что-то в нём перевернулось. Что-то в нём щелкнуло. Парадоксально, но он вдруг ощутил, как чувство ускользающего времени вернуло ему силы. Красные цифры как будто давали ему цель. Смысл. Теперь он знал, зачем существует. Он больше не сводил с них взгляд.
Вдруг катер сбросил скорость и двигатели затихли. Джим осторожно высунулся – перед ними, тяжело проваливаясь после каждой волны, стоял сторожевой корабль. С расчехлённой носовой пушкой, тёмный, без единого огня на палубе, он был похож на летучего голландца, унесённого бурей, и лишь вращающаяся планка радара говорила, что эта машина смерти жива.
Вдруг на рубке мигнул сигнальный фонарь. Капитан словно ждал его – двигатели взревели, и катер рванулся вперёд, пройдя вплотную к сторожевику, гулко отразившись от серого борта с красной звездой. Ещё мгновение – и сторожевик исчез позади во мгле.
Почти сразу же ветер стих, вода помутнела и успокоилась. Усилием воли Джим заставил себя разжать онемевшие пальцы и отпустить фальшборт. По-прежнему ничего не было видно, но мгла вокруг мерцала каким-то бледным, неясным светом, отражаясь от поверхности воды. Джим вдруг понял, что они вошли в русло реки. Почти сразу их охватило удушливое облако, а минуту спустя показались баржи – сначала одна, затем ещё и ещё – гружённые по самый борт, они ползли вверх по течению, источая густое облако гари. Виляя в их бесконечной веренице, капитан уклонялся от пластикового мусора, сбившегося в целые острова, тенями мелькающие за бортом. В промозглой тьме по сторонам показались силуэты портовых кранов. Серые и безжизненные, они были похожи на скелеты древних животных, выброшенных на берег умирать.
Внезапно из ниоткуда, из дымки возникли опоры моста. Снизу он казался исполином, стражником, воротами в другой мир. Что-то в Джиме сжалось – он обернулся, но позади была лишь пустота.
Тут катер накренился, и Джим вцепился в поручень. Проскочив под мостом, капитан резко заложил вправо, и на полной скорости катер вошёл в узкую брешь между двумя обшарпанными буксирами. Едва не зацепившись за уходящий в воду трос, капитан резко сбросил газ и уже через мгновение стоял на носу, целясь канатом куда-то в сумрак ночи. Раздался приглушенный удар, и ещё до того, как швартовый был закреплён, возникшие из ночи тени стали через борт перегружать быстро портящийся ценный груз.
Джим уже привык, что в плотной, удушливой дымке всё появлялось из ниоткуда и исчезало в никуда, но когда у самого борта, в двух шагах от него, возник силуэт в форме, он вздрогнул. Однако тот появился лишь для того, чтобы чуть заметно кивнуть капитану и пропасть обратно в ночи. За всё это время никто не проронил ни слова.
Капитан похлопал себя по плечу, и Джим, получив оговоренный сигнал, нацепил очки и маску, поднял капюшон и перелез через борт, едва не поскользнувшись на мокром бетоне. Тени были поглощены разгрузкой – доносились лишь их мягкие, семенящие шаги. На него никто не обратил внимания.
Шатаясь и спотыкаясь, Джим брёл на ощупь вдоль грубой кирпичной стены, прочь от причала в поиске дверного проёма. Сердце дрогнуло, когда он чуть было не уткнулся в глухой угол. Но затем он всё же нащупал дверь, оглянулся и проскользнул внутрь.
Он почувствовал, что оказался в длинном, пустом коридоре. Боясь каким-нибудь звуком выдать себя, он крался, вытянув руки вперёд. Его качало – пол уходил из-под ног. Каждое неловкое движение отзывалось гулким эхом, но постепенно, шаг за шагом, он продвигался вперёд. Наконец, коридор повернул, и Джим оказался снаружи. Он прикрыл за собой дверь, медленно оглянулся и выдохнул.
Улица была пуста. Через дорогу угадывались ещё спящие дома, и лишь где-то вдали маячили первые сонные уличные продавцы на велосипедах с прицепами. Сладкий запах печёного картофеля и едкого дыма просачивался даже через маску.
«Шанхай!»
И тут в темноте улицы вспыхнул таймер:
0 дней, 6 часов, 00 минут.
В голове застучало.
«Час до поезда. Не мешкай».
Джим знал, что как только первый прохожий распознает в нём иностранца, ему конец. Весь расчёт был на смог. В середине осени ветер менялся с восточного на западный, и вместо свежего морского бриза приходил удушающий холодный дым бесчисленных фабрик. Всё окружающее погружалось в блёклую, разъедающую глаза пелену, и люди стирались в безликие силуэты в масках. Никому не было дела до ещё одной тени.
Первым делом нужно было выбраться подальше от порта. Как только слухи об иностранце начнут расползаться, дороги перекроют. Пошатываясь, он зашагал вдоль бесконечной стены, стараясь не высовываться из её сумрака, обходя стороной пятна света на асфальте.
Дойдя, наконец, до перекрёстка, он увидел уже сбросивший листву платан и прислонился к облезлому стволу, стараясь слиться с ним в одно целое. Он ждал, чувствуя пульс на руке, там где таймер беспощадно вёл свой отсчёт. Вскоре показался мерцающий зелёный огонек. Слегка притормаживая на перекрёстках, такси летело как комета, высвечивая впереди себя свой хвост. Джим выбросил руку вперёд.
Водитель машинально повторил адрес, кивнул и сонно уставился на дорогу, лишь время от времени зажимая большим пальцем клаксон, притормаживая на очередном перекрёстке. Он клевал носом.
«Конец смены. Повезло», – подумал Джим.
Сквозь лобовое стекло, увешанное планшетами и разнообразными перемигивающимися устройствами, дорога была едва видна. Автоматический голос без остановки бубнил адреса. Джим обернулся – сзади было темно, за ними никто не следовал. Он выдохнул и поправил громоздкие, давящие на переносицу очки без линз.
Несколько раз повернув, такси выбралось из лабиринта жилых домов и выехало на эстакаду хайвея, набирая скорость. Они неслись над крышами по всё ещё пустынному шоссе. По сторонам бесконечной светящейся полосой мелькали рекламы машин, рисовой водки и маленькой пухленькой девочки, сидящей в задумчивости рядом с лозунгом «Мечта Китая».
Сначала Джим боролся с желанием поехать сразу на вокзал, но, как бы ни давило время, оставлять столь очевидный след было опасно – водителей они наверняка будут опрашивать в первую очередь.
Такси приближалось к центру, и из дымки, как привидения, начали проступать немыслимой высоты колонны офисных зданий. Не спускаясь на землю, шоссе сквозило между ними, пролетая насквозь через клубки развязок. Вскоре ракетой, нацеленной в небо, показался шпиль русского дома, и водитель свернул с хайвея. Он молча взял деньги, так ни разу и не посмотрев назад.
Перебежав дорогу, Джим подошёл к очереди из зелёных такси, томящихся перед ещё спящим «Ритц-Карлтоном». Нового водителя его персона также мало заинтересовала, и уже через десять минут они нырнули в подземную парковку центрального вокзала.
– Покажи свою карточку, – устало потребовал человек в форме, едва Джим повернул за угол сразу при выходе из парковки.
«Патруль! О нет! – запаниковал Джим. – Надо было выйти за несколько кварталов до вокзала! Идиот!»
Они стояли в засаде за углом. Джим загнанно оглянулся, но пути назад не было.
– Покажи мне свою карточку, – уже раздражённо на шанхайском диалекте повторил патрульный.
Не поворачивая головы, Джим ещё раз огляделся по сторонам – они были почти одни. Лишь метрах в тридцати другой, в точно такой же форме ждал входящих.
«Думай. Думай быстрее. Это не полицейский, а просто какой-то помощник, дружинник. Клерк».
Сквозь бутафорские очки он видел усталые, воспалённые глаза с набухшими синяками. Перед ним стоял измотанный, больной и несчастный человек, застрявший на осточертевшей ему тупиковой работе. Джим уже видел его отчаявшуюся жену, каждый вечер пилящую его от безысходности. Всё, на что ему оставалось надеяться, это ранняя пенсия.
«Пока никого нет, действуй».
– Пожалуйста, отпустите меня, я иностранец, – приспустив маску, сказал Джим на ломаном пекинском диалекте, чтобы походить на корпоративного лаовая, одного из иностранцев, которых западные компании массово засылали сюда работать. – Завтра утром я лечу домой. Мне нужно лишь забрать семью. Пожалуйста, отпустите меня!
Глаза патрульного расширились, рукой он потянулся к рации на поясе. Краем глаза Джим следил за его напарником, занятым парой беспокойных уйгуров с целой телегой замызганных сумок.
– Пожалуйста, – Джим взялся за рукав дружинника, и тот, заморгав, уставился на золотой слиток в своей руке.
Слиток тускло поблескивал. Джим заговорил быстрым шепотом, на ходу подыскивая слова и просчитывая варианты:
– Это золото, почти триста тысяч юаней.
«Это две или три его годовых зарплаты. Нас никто не видел, так что он может взять золото и завтра выйти на пенсию, к радости жены. Если же он поднимет тревогу, то всё, что он получит, это похлопывание по плечу. Ну и, может быть, грамоту… И ад дома, когда узнает жена. Шансы на моей стороне».
– Пожалуйста, отпустите. Это чистое золото. Никто нас не видит. Я просто лаовай.
Патрульный вдруг изменился в лице, его глаза забегали, и он оглянулся назад. По-видимому, его расчёты привели к аналогичному результату. Как только патрульный начал колебаться, Джим перехватил инициативу.
– Спасибо! – шёпотом сказал он, нацепил маску и двинулся вперёд по лестнице, на каждой ступеньке ожидая окрика сзади… Кровь стучала в висках.
«Не побежать… Не сорваться…» – приказывал себе Джим.
Уже почти наверху. Вот, вот уже она, спасительная ступенька, за которой начинается привокзальная площадь. Уже виднелись часы на крыше и очередь, исчезающая внутри вокзала. Оставалось лишь перешагнуть порог и…
Сзади раздался резкий крик и шум толкотни. Сердце замерло, и Джим в ужасе обернулся.
Уйгуры пытались поймать вырвавшийся чемодан, катившийся вниз по лестнице. Патрульный смотрел в стену. До Джима никому не было дела.
Уже через минуту, смешавшись с толпой, он пробирался через турникеты. Внизу бесконечными длинными рядами лежали скоростные поезда. Джим бежал сквозь хаос зала посадки, пока, наконец, не нашёл шестичасовый экспресс на Пекин. Быстрым шагом он спустился по эскалатору и очутился на перроне. Толпа уже почти вся растворилась, лишь опаздывающие неслись с чемоданами да перед дверями вагонов, сжавшись на холодном ветру, небольшие группки торопливо докуривали.
Заскочив внутрь, Джим нашёл своё место и сразу же отвернулся к тёмному стеклу, с головой закутавшись в куртку, притворившись спящим. В вагоне стоял аромат лапши быстрого приготовления, табачного дыма и специй – где-то впереди увлечённо и шумно ели.
Раздался сигнал, и двери захлопнулись.
0 дней, 5 часов, 1 минута.
До Нанкина был почти час пути. Пока поезд бесшумно набирал скорость, скользя через бесконечные ряды жилых башен с верхушками, скрывающимися где-то высоко в ноябрьском смоге, Джим ещё раз проверил телефон. Его вместе с очками передал ему капитан. Он же сунул ему пачку красных денежных знаков с председателем Мао, многозначительно смотрящим на что-то вдали, видимое ему одному.
Сигнал был сильным и устойчивым, синяя надпись China Mobile в углу экрана подействовала на Джима успокаивающе, и он выключил телефон, чтобы не тратить заряд. Немного переведя дыхание, прикрывшись курткой, он открыл папку и, стараясь не шелестеть бумагой, в который раз стал перебирать дело Ли, выискивая упущенные зацепки.
Как оказалось, Чарли всё это время тайно изучал Ли. Как и у любого коллекционера, у Чарли была мечта заполучить наиболее редкий, желанный и ценный экземпляр. Ли – единственный когда-либо обнаруженный китайский Планк – был бы вершиной коллекции любого синтезатора. В своих руках Джим держал всё, что было собрано на него за последние сорок лет. Всё это уместилось в одну тонкую папку.
Ли и правда был неуловим. Если до конца восьмидесятых отрывочные, косвенные следы ещё изредка появлялись на поверхности, то затем пропали и они. Единственное, что напоминало о Ли, была его сестра, ставшая местной знаменитостью: газеты Нанкина регулярно публиковали трогательную историю её привязанности к погибшей дочери. Каждую субботу в парке она ждала её. Это был единственный мостик, ведущий к Ли.
Время от времени Джим приподнимал голову, но в окне лишь беспрерывно мелькал серый калейдоскоп однотипных небоскребов, фабрик и ТЭЦ. Его сосед достал прозрачный термос, отвинтил крышку и наполнил её чаем – в воздухе разнёсся тонкий, сладкий аромат. Вагон беззвучно летел по бесконечной эстакаде, кресла качались в такт.
Сам того не заметив, Джим прикрыл глаза и вдруг погрузился в забытьё… Свернувшись в кресле, он прижал колени, обхватив их руками…
Он закричал, когда сосед не выпил ещё и половины крышки. Подскочив, он схватился за подлокотники, тяжело дыша ртом. Сердце стучало, даже под маской проступала гримаса ужаса и отчаяния. Несколько секунд он сидел, дрожа, уставившись перед собой, затем в ужасе посмотрел на часы и вскочил, пытаясь разглядеть на мониторе следующую станцию. Сосед, отклонившись в сторону, с опаской наблюдал за ним. Наконец совладав с собой, Джим снова уткнулся в угол и до самого Нанкина уже не двигался.
Выскочив из вокзала, Джим замер. Перед ним раскинулись озёра и покрытые лесом холмы, подёрнутые розовым предрассветным туманом. Не в силах сдвинуться с места, он смотрел на этот осколок природы, зажатый в тисках цивилизации. Это был тот самый парк, в котором сестра Ли ждала свою дочь.
«Вперёд!»
0 дней, 4 часа, 05 минут.
Парк уже был полон людей. Одни занимались тай-чи, другие играли в шахматы. Метнувшись зигзагом из одной стороны в другую, Джим скоро нашёл место, столь знакомое по газетным фотографиям, – бордюрный камень углом врезался в гладь озера.
Прямо на холодном камне, в стороне от людей сидела женщина в истрёпанной, некогда синей шляпке с полями. Лицо было отрешённым, как если бы оно было проекцией из какой-то параллельной Вселенной. Глаза её были закрыты, и лишь колебания иссохших цветов лотоса за её спиной напоминали о ходе времени.
«Она!» Джим почувствовал, как кровь прилила к его лицу.
Сняв очки, он присел невдалеке, время от времени поглядывая на неё. В какой-то момент она, словно почувствовав на себе взгляд, искоса посмотрела в его сторону, едва уловимо, не поднимая глаз. Затем поднялась и размеренными, короткими шагами направилась в сторону ворот. Никто не посмотрел на неё, и только шахматист под деревом напротив проводил её фигуру задумчивым, отсутствующим взглядом.
Чуть погодя Джим встал и последовал за ней, с каждым шагом сокращая дистанцию. Подойдя к массивным парковым воротам, они почти поравнялись, пробиваясь через поток шумных туристов, с увлечением жующих жареных кальмаров на палочках. Сразу за воротами шум остался позади, и скоро Джим следовал за ней в полном одиночестве. Они свернули в небольшой переулок и через несколько кварталов очутились перед обветшалой кирпичной стеной небольшого двухэтажного дома, построенного ещё до коммунистической эры. Она плавно толкнула узкую, почти незаметную с улицы дверь и, не говоря ни слова, жестом пригласила его войти. Джим благодарно кивнул, наклонил голову и вошёл, очутившись в крохотном внутреннем садике. Также безмолвно она рукой указала на круглый столик в углу сада и исчезла внутри дома. Пятью шагами он пересёк сад и неловко устроился на скрипящем стуле. Из маленького пруда у стены, беззвучно то раскрывая, то закрывая высунутый из воды рот, за ним наблюдала белая рыба с красными отметинами на спине.
Он снял маску с капюшоном и посмотрел на таймер.
0 дней, 2 часа, 17 минут.
Высокая, сухая фигура появилась в дверном проёме. В мягких тапочках, с чайником и двумя плоскими чашечками на подносе он беззвучно подошёл к столику.
Джим наблюдал, пока он, не говоря ни слова, нетвёрдыми руками разливал чай. Открытое лицо, всё в глубоких морщинах, напоминало высохшее яблоко. Он пододвинул Джиму чашку и внезапно посмотрел на него в упор.
«И правда… Неужели так бывает? – оцепенел Джим. – Дна нет!»
Они сидели напротив, разглядывая друг друга. Сделав несколько глотков, Джим всё же собрался с силами и решился начать первым.
– Нам повезло, что погода такая мягкая. Наверное, это последние тёплые дни.
– Возможно, вы правы, – вежливо ответил старик и отхлебнул из чашечки. – Ваш китайский очень хорош. Где вы учились?
– Вы мне льстите. Я едва могу связать два слова. Немного учил в университете, – ответил Джим, как этого требовал протокол, и посмотрел на таймер.
0 дней, 2 часа, 13 минут.
«К чёрту хорошие манеры!» – подумал он и вызывающе посмотрел старику прямо в глаза.
– Я Джим.
– Я Ли. Что привело тебя сюда? – собеседник мгновенно перешёл на «ты».
– Знание… Мне нужно знание.
– И как ты меня нашёл?
– Практически случайно.
– Очень интересно… – сказал Ли, рукой прикрывая ровные, коричневые от никотина зубы, как бы борясь с зевотой. – Джим, в эту дверь не заходят случайно. Если хочешь, чтобы я был открыт с тобой, тебе придётся открыться мне.
Джим поспешно закивал. Он начал говорить скороговоркой. Ощущение исчезающего времени обжигало его изнутри.
– Мы думаем, что ты – Планк.
– Мы, это кто?
– Я и мой учитель. Мы ищем Планков. Людей с истинным пониманием.
– Хм. И почему вы думаете, что я один из них?
Джим не мог отвести глаз с таймера.
0 дней, 2 часа, 09 минут.
– Ты подпадаешь под параметры.
– Например?
– Ты избегаешь внимания.
– Ну, в этом мире нет недостатка в интровертах.
– Это так. Но в экстренных ситуациях ты всё же появляешься на поверхности.
– И что же это были за ситуации?
– Восстание Тяньаньмэнь. Это было твоё последнее появление. Ты консультировал Дэн Сяопина. Мы нашли целых два эпизода, в которых ты принимал участие. Под вымышленным именем, разумеется.
– Что-нибудь ещё? – он постучал пальцем по нижней губе.
– Ты искатель настоящих ценностей, – сказал Джим.
– А это как?
– Этот мир полон имитаторов, иллюзий, обманов и паразитов. Так устроена природа. Но, приложив некоторое усилие, многих из них можно избежать. Чем и занимаются искатели настоящих ценностей. Они роются глубоко в сути вещей и отбрасывают подделки.
– Докопаться до сути, говоришь… Понять, что важно… – едва уловимо усмехнулся он. – Ну, продолжай. И как же ты их находишь?
Джима бросило в жар. Ли же был спокоен.
«Убийственно спокоен, как эта рыба в пруду».
– У них есть собственное мнение, – ответил Джим.
– А это как?
– Многие вещи ценны лишь тем, что их считает ценными кто-то другой. Как картины Рембрандта. Когда-то давно кто-то первый заплатил за них деньги. И теперь толпа слепо идёт вслед. И действительно, если это не настоящее искусство, разве бы оно стоило таких денег? Разве считали бы столько людей эти картины ценными? Собирали бы выставки столько посетителей? Толпа собирается вокруг рембрандтов, полагаясь на мнение других. Это не собственное мнение, это мнение толпы.
– Хм-м. Толпа, говоришь? Ну, и как ты их находишь, этих своих искателей?
– Надо смотреть на скрытые сигналы. Например, отношение к роскоши. Планк избегает фальшивой роскоши.
– Фальшивой? – он повёл бровью.
– Роскошь, к которой стремятся лишь потому, что окружающие считают её желанной. Роскошь, которая повышает социальный статус, и только. Другими словами – рембрандты.
– Ну и как же отличить настоящую роскошь от фальшивой?
0 дней, 2 часа, 04 минуты.
«Почему? Почему он задаёт так много случайных вопросов? Вдруг он не Планк?.. – от одной мысли Джима обожгло как огнём. – Нет, должен быть! Он просто хочет убедиться… Ведёт разведку… Проверяет меня».
– Для этого есть тест «Никто не смотрит», – сказал Джим. – Захотел бы ты эту вещь на необитаемом острове? Где некому её показать? Когда некого ею впечатлить, продемонстрировать статус? Если нет, то роскошь фальшивая.
– А настоящая?
– Время, любимые люди, любимое дело и дом с видом на море.
– Ха, и где же мой дом с видом на море? – ухмыльнулся Ли.
– Уверен, что с твоего балкона открывается неплохой вид на озеро Щуэн-у.
– Ты наблюдателен, – Ли улыбнулся, и его круглое лицо стало ещё чуть более круглым. – Что ещё? Расскажи… Расскажи, Джим.
– Ещё Планки одиноки. Они терпеть не могут имитаторов, бегут от них, как от огня. Рядом с ними приживаются лишь искатели истины, такие же, как они сами. А поскольку таких мало, то Планки одиноки. Ну, или кажутся такими. Ты очень одинок.
– Более, чем хотел бы… – прошептал Ли.
– Ты не принимаешь никаких наград. Тебя вообще мало интересует мнение окружающих, их признание.
– Ты тоже Планк? – спросил Ли.
– Я синтезатор. У меня нет собственных идей, я живу чужими.
– И когда ты находишь Планка, как ты убеждаешь его поделиться знаниями? Что ты даёшь взамен?
– Обычно… – Джим запнулся, – это происходит само по себе. Найдя благодарного слушателя, они рассказывают всё сами.
– Как интересно…
0 дней, 1 час, 59 минут.
Увидев, как таймер, мигнув, перевалил за двухчасовую отметку, Джим вдруг взорвался:
– Ли, к чему эти бесконечные вопросы! Умоляю, помоги!
– И что же ты ищешь сегодня? – спросил Ли, не меняя приветливого выражения.
– Собирается ли Китай продать американские казначейские облигации? – сказал он залпом.
– Это твоя работа? Твоё дело?
– Да!
– И зачем ты её делаешь?
Джим уже было хотел рассказать о Марии, как внезапно что-то его остановило. Предчувствие шевельнулось в нём.
