Читать книгу: «Проклятие для ведьмы», страница 2
Марижа вновь улыбнулась. Сегодня был праздник Скорогод – венец лета! Все жители их деревни – Вислы, примут участие в гуляниях, а молодежь и вовсе пропадет на целую ночь. Уж она точно спать ложиться до рассвета не собиралась. Девушка вспоминала свой новый сарафан, что сшила для нее мама, и думала какую ленту лучше вплести в венок – белую, как свет луны, или синюю, подходящую к ее глазам? Как же ей не терпелось посмотреть на Лария, когда он ее увидит! И хотя ее мыслей о женихе никто подслушать не мог, Марижа покраснела и опустила голову, скрывая улыбку.
Она могла бы заглянуть к матери в Святилище, но предпочла этого не делать. Ей не хотелось отвлекать жрицу от ее занятий, да и времени было не так много. Срезая путь, Марижа вышла из леса раньше и пошла к деревне через луг. Река оказалась по левую руку от нее. Обычно синие воды теперь приняли розовый оттенок – это клонящееся к горизонту солнце подарило им такой окрас.
Лес остался позади, прошла Марижа и огороды, прилегающие к деревне. Здесь пряный запах луговых трав сменился ароматом свежеиспеченного хлеба. Он напомнил девушке, что она довольно сильно проголодалась. Около сада, мимо которого она проходила, воздух был наполнен оглушающим благоуханием спелых яблок. У нее тут же закружилась голова от накативших приятных воспоминаний. Прошлым летом стоя под одной такой яблоней, в Скорогод Ларий поцеловал ее и назвал своей нареченной. Это была настолько пьянящая минута, что при мысли о ней до сих пор дрожь и приятная истома пробегали по телу Марижи. Пели сверчки, луна отбрасывала неверные тени от листьев. Запах яблонь дурманил, когда Ларий склонился над ней…
– Благодати Торповой, Марижа! – на ходу поздоровалась маленькая босоногая Чикрия, пробегая мимо. Девушка только и успела улыбнуться в ответ озорнице. Ей самой порой хотелось задрать юбку до колен и побежать со всех ног, чтобы дыхания не хватило. Да что там, Марижа иногда так и делала. Она неслась через колосящиеся поля или цветущие луга, а потом без сил валилась среди высокой душистой травы и смотрела на синее небо, такое же синее, как ее глаза.
В свои шестнадцать лет Марижа была статной и красивой девушкой. Толстая черная коса до пояса и выразительные глаза делали ее настоящей красавицей, а довершали картину коралловые губы и золотистая кожа. Хорошее приданое, которым ее снабдила мать – жрица бога Торпа, делало Марижу завидной невестой. Родители дочь с выбором не неволили, и прелестница среди претендентов на свою руку выбрала того, кто был мил ее сердцу – Ларика. Таким везением могла похвастаться далеко не каждая девушка. Хотя Марижка и понимала, что дело тут не только в везении. Скорее ей следовало благодарить Торпа-батюшку за то, что наградил ее такими родителями, как Дерва и Инор. Любому была видна и понятна искра любви, жившая в сердце каждого в этой паре. И искру эту они сумели пронести через все года супружества, не потеряв ни тепла ее, ни света. Так пристало ли, увидев такую же искринку в глазах любимой дочери, заставлять ее выходить замуж за немилого? К тому же Дерва, будучи Торповой Девой, видела больше других. И она знала, что Ларий действительно любит ее дочь, и будет ей надежным спутником на всю жизнь.
В первую неделю свадебника, после праздника уборки урожая ее мать должна будет оженить Лария и Марижу. Тогда они станут единым целым, и она уйдет жить к нему в дом.
Опять поймала Марижа себя на мысли о женихе и вновь опустила голову, пряча улыбку.
– Добрых вестей тебе, деточка! – это с ней поздоровалась соседка. Марижа была уже у родного дома.
– И вам добрых вестей, тетя Мара! – приветливо ответила девушка, остановившись.
Тетя Мара подошла к забору и облокотилась на него. Она была ровесницей Дервы, но выглядела не в пример старше. Печать суетливости лежала на ее, в общем-то, приятном лице.
– Скажи-ка, когда твоя матушка вернется из Святилища? Ты не заходила к ней?
– Нет, тетя Мара, – Марижа удивилась таким вопросам. – У нас Фафик болен, я торопилась домой, чтобы заварить ему ягоды уекулы. А мать вернется только к гуляньям – сегодня у нее долгий ритуал. Только после Принесения Лучин, я думаю. Как всегда.
Каждый мог отнести праздничную лучину к Святилищу дуба и оставить воткнутой в землю, чтобы добрый бог увидел, кто ему молится. Придя туда с зажженной лучиной, люди просили об исполнении сокровенных желаний, или же просто благодарили за то, что у них было все хорошо. А жрица помогала этим молитвам долететь до небес.
– Что ж, придется самой к ней сходить, – огорчилась тетушка Мара.
– У вас что-то приключилось? – забеспокоилась Марижа. Она, конечно, торопилась, и ей столько всего нужно было сделать, перед выходом. Да и тяжелая корзина с ягодами тянула руку. Но видимо у тети Мары действительно случилось что-то неприятное, раз она собиралась в такой праздник идти к Святилищу и отвлекать жрицу от ее молитв…
– Да если бы у меня одной! Ручьянка наша вон вся в красный цвет окрасилась! – соседка в порыве беспокойства заломила руку и прикусила губу.
– И что же? В первый раз, что ли? – с облегчением удивилась девушка.
– А то, деточка, что в канун Скорогода это особенно плохая примета! – поучительно воскликнула Мара, и Марижа постаралась скрыть свои мысли о том, что, похоже, у соседки голова набекрень в преддверии большого праздника.
– Вот как? – постаралась огорчиться Марижа. – И что теперь будет?
– Да ты ступай, ступай. Позаботься о Фафике и не забивай голову, – сказала тетя Мара, старясь успокоить девушку, и той тут же стало стыдно за свои непочтительные мысли. Вслед за угрызениями совести закралось и настоящее беспокойство.
Перед тем как зайти в дом, Марижа бросила взгляд в сторону реки и увидела своего отца, который с другими мужиками готовил праздничный костер на берегу. Девушка зашла в дом и, проведав братика, принялась заваривать ему ягоды уекулы. Отвар он будет пить три раза в день, а перетертые и нагретые ягоды мать приложит ему на грудь перед сном. Остальной же собранный сегодня Марижей урожай – почти полная корзина – можно будет засушить на зиму.
Их деревня была одной из самых благополучных в округе, и такому положению вещей не могли нарадоваться ее жители, а завистники не понимали, отчего так происходит? Вислане склонны были списывать свое везение на заступничество Торпа – ведь в их святилище совершала ритуалы одна из самых сильных его жриц. Так что же за беда может свалиться на Вислу?
А везение заключалось не столько в соотношении солнечных и дождливых дней, хотя и в этом тоже, сколько в том, что различные напасти обходили Вислу стороной. Деревня находилась в отдалении от основных городов их страны – Белсоши, считай, что на границе с Моленией. В Вислу редко забредали чужаки, и селяне порой забывали о том, как живет основная масса простого народа в их стране. Легким напоминанием один раз в год служил приход сборщика налогов от них …от ведьм. Да еще соседи из Малого Заречья нет-нет да и заглядывали в гости и стращали вислан всякими россказнями. Верить в них было страшно. Проще было не верить…
Марижа помотала головой, прогоняя нехорошие мысли. За окном уже почти стемнело, и воды Ручьянки приняли свой естественный цвет. «Ну, вот и все!» – с облегчением подумала девушка, принимаясь за домашние дела. Надо было столько сделать перед уходом! Ведь мать придет из Святилища усталая и ей будет не до щей и не до курятника.
Когда все было готово, девушка ополоснулась и принялась прихорашиваться. Марижа надела свежую рубаху и новый сарафан. Она даже немного покрутилась, наблюдая, как ткань подчеркивает ее точеную фигурку. Настроение после разговора с соседкой у девушки почти выправилось. Она решила вплести в венок все-таки белую ленту. Так ее будет проще найти в темноте, когда она будет понарошку убегать от Лария. При этой мысли она совсем по-девчачьи прыснула в кулак. Фафик проснулся.
– Рижка! – позвал сестру братик. – Я пить хочу.
– Как ты, милый? – забеспокоилась девушка, пробуя губами лоб четырехлетнего малыша. Он опять был горячим.
– Где мама? – спросил он жалобным голоском.
– Мама скоро придет. Выпей-ка, – сказала Марижа, подавая Фафику готовый настой.
– Горько! – захныкал братишка.
Но сразу же замолк, прерванный диким воплем, донесшимся с улицы. За окном было уже совсем темно, и лишь костры освещали окрестности. От испуга Марижа пролила отвар и намочила одежду, но даже не заметила этого. В душе вновь всколыхнулись нехорошие предчувствия. В деревне иногда случались драки, но такого крика Марижа в жизни не слыхала. Истошный, исступленный, жуткий… Крик боли, крик смерти.
– Кто может так кричать?! – воскликнула она, подбегая к окну. Фафик заревел. Руки у девушки задрожали, сердце стремилось выскочить из груди. Страх и неверие все еще боролись друг с другом.
В маленькое окошко было видно множество костров, зажженных у реки – там вовсю готовились к празднику. В самой деревне лишь несколько факелов да звезды освещали улицу – луна на небе еще не взошла. Сквозь испуг Марижа отметила неестественную тишину, опустившуюся на деревню. «Словно покрывалом кто накрыл» – подумала девушка, со страхом вглядываясь в темноту. И тут мимо окна проплыл страшный силуэт: мощная человеческая фигура на огромном, длинношеем звере.
– ААААААААААА! Ведьмы! ВЕДЬМЫ!!! – раздался другой вопль, и Марижа на этот раз узнала, кто кричал. Это был Эйгол – их трактирщик. Звук унесся в сторону реки, и после этого вся деревня огласилась множеством воплей. Марижа кинулась к брату. Прижав его к сердцу, она бросилась к подполу, в надежде спрятать мальца. Фафик разрывался от рева.
– Тише! Тише, Фафик! Прошу тебя! – уговаривала брата Марижа, трясущимися руками пытаясь открыть тяжелую крышку подвала.
***
Рраска плавно покачивалась в седле своего дакора. Они приземлились только у самой деревни, преодолев большую часть пути по воздуху. Ведьма провела рукой по волосам – от ветра они совсем спутались. Что ж, тем лучше. Чем страшнее вид, тем забавнее ведут себя эти глупые крестьяне. Их рабы.
Путь от оплота до этой жалкой деревушки они преодолели за пару часов. Не очень-то любила Рраска столько времени проводить в седле, но ей было не привыкать. Тем более, что впереди ждало стоящее развлечение! Особенно острыми были ощущения, когда селение было давно не пуганое – как здесь. Хотя, если быть точной, эта деревня по какому-то неведомому стечению обстоятельств была не пуганная вообще.
– Великая Ашдот приказала убить каждого второго! Вперед, сестры! – провозгласила она, подняв руку.
Двадцать фурий сметут эту деревню. Да! Этот Скорогод здешние людишки запомнят надолго! Рраска торжествующе расхохоталась, в предвкушении любимой забавы. Все-таки это никогда не надоедает – смотреть, как они кричат и мучаются, как они убегают, как путаются их ноги от дикого ужаса, как страх лишает их последнего разума… а ты их все равно настигаешь и пронзаешь их трепещущие сердца, полные теплой крови. И так происходит всегда! Раз за разом! Раз за разом!!!
Рраска вдохнула аромат спелых яблок и сморщилась. Запахи смерти и крови скоро сменят запахи лета! Деревня огласилась криками ужаса. С минуту Рраска стояла неподвижно, наслаждаясь ласкающими слух звуками, и тут к ним примешался звук не менее приятный. Плач ребенка! Рраска повернулась в сторону ближайшего дома и спешилась с дакора. Тяжелые сапоги глухо стукнулись об утрамбованную землю. Мощным ударом ноги ведьма вышибла крепкую дубовую дверь, вырвав крепление засова из стены. Она вошла в дом. Свет здесь шел только от очага, и углы комнаты терялись во мраке. Но разве это могло служить помехой ведьме? Нет, она видела в темноте лучше, чем кошка и сразу разглядела застывшую от страха фигуру девицы, прижимавшую к груди какой-то поскуливающий комок. Как и все деревенские, селянка нарядилась на этот глупый праздник как смогла. Белая ленточка в волосах, выдала бы ее, даже если бы Рраска не была ведьмой и не видела в темноте. Презрительная и злая усмешка коснулась губ ведьмы, вызвав настоящий оскал.
Полыхающие фиолетовым огнем глаза ведьмы встретились с синими, расширенными от ужаса, глазами девушки. Рраска надвигалась неумолимо. Здесь не нужно было быть ведьмой, чтобы взять причитающееся.
– Отдай мне ребенка, – властно прошипела Рраска, не в силах сдержать дрожи от жажды крови, пронзавшей все ее существо. Она сделала последний шаг вперед и оказалась на расстоянии вытянутой руки от девки и ее поскуливающего комка.
Дыхание девушки перешло в судорожные всхлипы. Ведьма схватила мальчика за руку и резко дернула на себя, отшвыривая одновременно с этим ошалевшую от страха крестьянку. Голова ребенка резко мотнулась назад, издав едва слышный хруст. Девка отлетела, ударившись головой о стену. Она сползла вниз и больше не шевелилась. Осмотрев подозрительно обмякшее тело мальчика, ведьма сказала с досадой:
– Сдох, чтоб его взяли демоны.
После этого она бросила мертвого ребенка на пол, будто он был сломанной куклой. Ведьма принюхалась. Похоже инстинкт не подвел ее, и она сразу же зашла в дом жрицы. Здесь везде чувствовались отголоски ее силы. Чтож, скоро эта тварь лишится и силы, и жизни, не будь она Рраска, приближенная помощница Владычицы!
– Это ты здесь, Рраска? – раздался грубый голос со стороны двери.
– Да, я. Чего тебе, Дамирга? – со злобой рявкнула Рраска.
Дамирга зашла в дом и огляделась с нехорошей усмешкой. Она была почти одного роста с Рраской, но немного до нее не дотягивала, беря шириной плеч и мощным торсом. Волосы она предпочитала убирать в высокий хвост, чтобы, они не пачкались в крови… Рраска даже не пыталась скрыть свое презрение к Дамирге.
– Убила ребенка? И девку тоже? Великая Ашдот будет недовольна тобой!
– И не надейся выслужиться перед Владычицей, Дамирга! Девка жива, а малец все равно был слишком большой.
Дамирга в ответ лишь недовольно сверкнула взглядом, а потом сказала, как ни в чем не бывало:
– Святилище где-то в лесу. В деревне мы почти закончили. Оставили пару здоровых мужиков и всех баб, способных рожать. Дети собраны.
– Я разберусь со Святилищем. Сожгите тут все, – приказала Рраска Дамирге так, словно та была пустым местом. Пусть знает свое истинное положение! Они все лишь следуют за Рраской, она же – ведет их!
Не обращая больше внимания на Дамиргу, Рраска вышла из дома и направилась к дакору. Святилище дуба, действительно, было в лесу – это Рраска чувствовала ясно. В три минуты она долетела до опушки и приземлилась. Без страха вошла ведьма под темные покровы леса. Ее саму впору было бояться самому лютому зверю. Да что там говорить, ведьма чувствовала, как все живое вокруг нее сжимается и умолкает. Ни птица не пискнула пока она шла по Дриму, ни лист не шелохнулся… Чем дальше она шла, тем сильнее чувствовала биение совершаемого жрицей ритуала. Эта тварь серьезно выросла за последний год, раньше она не была способна на такое. Теперь этому придет конец, и последнее Святилище паскудного Торпа будет предано огню! А сколькие отрекутся от этого бога, узнав об участи, постигшей Вислу? Может быть, даже последние его приверженцы. При этой мысли Рраске захотелось торжествующе расхохотаться! Вскоре о нем совершенно забудут. Ведь намного проще жить, платя, кроме обычного оброка, скромную дань в виде пары младенцев в год и более ничем не рисковать. Скоро так будут думать в каждой деревне. А жрицы Торпа – если такие остались! – уже гонимы повсеместно!
Чутье не подвело Рраску. Она шла точно к Святилищу. Да и мудрено было здесь заблудиться – такой мощный поток силы фурия не встречала уже давно. Владычица будет довольна своей помощницей. Сердце жрицы полнилось силой и Верховной ведьме оно явно придется по вкусу. Королеве – королевское угощение! Эти грязные крестьяне уже настолько измельчали, что даже рядовой сестре их ведьминской общины сложно насытиться, съев сердце простого деревенского жителя. Ни силы в этих сердцах нет, ни жажды жизни. Преснятина, одним словом.
Вскоре она вышла на поляну, в центре которой горел большой шар света теплого желтоватого оттенка. В центре шара рос дуб и именно он издавал это дивное сияние. Рраска лишь брезгливо скривила губы – ей не слишком-то хотелось входить в освещенный круг.
Ведьма презрительно ухмыльнулась, подумав, что светлый бог так и не увидит сегодня россыпь горящих лучин на поляне у Святилища дуба. Ах, сколько молитв он сегодня не услышит… Зато ведьмы наслушались достаточно предсмертных воплей и бесполезных стенаний!
– Дерва! – крикнула она, остановившись на границе ореола.
Из-за дуба вышла немолодая женщина с мягкими чертами лица. Одета она была в длинное ритуальное одеяние белого цвета. Едва она появилась, как свет распространился дальше и накрыл пришедшую ведьму, открыв ее жесткие, хищные черты лица, кожаный доспех, копну спутанных волос и дикий взгляд фиолетовых глаз. Зрачки ведьмы сузились, превратившись в две вертикальные полоски. Если бы она могла видеть себя со стороны, то непомерно возрадовалась бы и возгордилась. Ведь это в ней проявилась мизерная капля сомгирской крови.
– Дерва, я убила твоего сына, – мстительно пропела она, впитывая в себя по крупице всю меру причиненной ее словами боли.
В ответ жрица ничего не сказала, и лишь сияние дуба немного померкло. Подбодренная ведьма сделала шаг навстречу женщине, схватила ее за горло и с дьявольской силой швырнула к корням дерева. Дерва упала, тихо охнув. Она смотрела прямо в глаза ведьме, и ее страх сменялся сосредоточенным смирением.
– Где твой бог, Дерва? – спросила Рраска, склонившись над поверженной женщиной. – Скоро о нем все забудут. Так же, как и о тебе!
Ведьма вытащила кривой раздвоенный кинжал и замахнулась, собираясь пронзить грудь Дервы, чтобы вырезать ее сердце. Неожиданно жрица поймала, занесенную для удара руку, и, глядя прямо в глаза Рраски, произнесла:
– Торпа не забудут. ТЫ не дашь этому свершиться. Я отдаю тебе свой дар, Рраска – дочь света.
После этих слов, сил сдерживать мощь ведьмы у жрицы не осталось, и кинжал опустился, пронзив грудную клетку слева от центра. Все было кончено – Дерва умерла. В ужасе Рраска смотрела на мертвую женщину, не в силах отвести взгляда от ее сияющих, даже после смерти, глаз. Дрожащей рукой выдернула она кинжал из груди жрицы, забыв о том, что хотела вырезать сердце. Сияние дуба меркло, ввергая окружающий лес во тьму. Постепенно он совершенно угас, и лишь труп жрицы немного светился. Рраска встала с колен. «Как она могла?» – вертелось в голове. «Она не могла достичь такого уровня. Это невозможно…» Лихорадочно ведьма ощупывала себя в поисках страшных изменений, которые могло навлечь проклятие, произнесенное жрицей перед смертью. Да-да именно проклятие. Ничем иным для ведьмы эти слова быть не могли.
Все оставалось как прежде и все же что-то изменилось. Страх. Страх, которого раньше не было, появился вдруг в темной душе ведьмы. Она гнала его от себя, но он не проходил.
Рраска быстрым шагом пошла обратно в сторону деревни. Выйдя на опушку, она увидела, что Висла уже догорает, а ведьмы ждут ее возвращения, готовые в любой момент сорваться с места и улететь к оплоту. Сделав над собой усилие, Рраска загнала появившийся страх как можно глубже, села на дакора и полетела к своим товаркам. Те при виде предводительницы взмыли в небо, и Рраска увидела маленьких пленников, привязанных к спинам дакоров. Ведьмы выстроились косяком и прянули в сторону оплота. Рраска же тем временем сделала последний круг над деревней. Зависнув прямо по центру, она уколола раздвоенным кинжалом палец и уронила каплю темной, густой крови на многострадальную землю.
– Проклинаю! – мстительно прошипела она, злобно сверкнув глазами, и направила ящера вслед за остальными ведьмами. Вскоре летучий отряд скрылся за горизонтом, оставив о себе несмываемую память внизу.
ГЛАВА 3
Прекрасный город Златоград раскинулся на холмах. Он был подобен златотканому парчовому покрывалу, и ясное утреннее солнце играло на нем яркими бликами. Поистине, это было великолепное зрелище, достойное ласкать взор самого короля – Его Величества Арния Второго Милдента. Но не только венценосным особам был приятен открывающийся вид. Со всего мира люди приезжали в столицу Молении лишь затем, чтобы насладиться волнующими пейзажами. Горожане, особенно те, что владели наиболее высокими постройками, уже давно приспособились пускать на крыши охочих до прекрасных зрелищ гостей столицы и брать с них за это немалую мзду. И надо сказать, что даже великосветские вельможи порой не чурались этого способа подзаработать, а используемые крыши не простояли пустыми ни одного, даже самого пасмурного дня.
А взглянуть действительно было на что! Не зря столица Моленского королевства называлась Златоградом, ведь добрая половина его старых построек, возведенных еще при прапрадеде нынешнего короля – Алфидуке, была покрыта золочеными листами железа, или черепицей, выкрашенной золотой краской. Такова уж была прихоть монаршего пращура, вернувшегося из очередного военного похода с обозом доверху наполненным, золотыми слитками и драгоценными камнями.
Знающие люди облекли исторические события в красивые словеса и получившуюся легенду рассказывали в многочисленных питейных заведениях все тем же гостям столицы, что по вечерам пропивали привезенные с собой денежки. Естественно за вознаграждение, а порой и под аккомпанемент какого-нибудь сладкозвучного музыкального инструмента. А суть истории была такова: так уж вышло, что в те времена еще не существовало ни Златограда, ни Гордона – королевского замка, и король, находясь в поиске места для новой столицы, натолкнулся на эти чудесные холмы. Произошло все это в ясный солнечный день, и Алфидуку, не склонному к какой бы то ни было чувствительности воину, так понравилось это место, что даже вышибло у него скупую мужскую слезу. Вроде как в лучах золотого солнечного света он узрел будущий город, раскинувшийся среди холмов… И так глубоко запала та картинка в сердце короля, что повелел он основать здесь свою столицу и назвать ее Зелтодол, что в переводе со старомоленского языка означало – Золотые Холмы. Ну, а во время очередного пира монарху вдруг пришла в голову мысль, что неплохо бы сделать холмы и вправду золотыми, чтобы тем самым и увековечить свое имя, и сохранить золоченость холмов, которые теперь, были покрыты множественными строениями. Тогда-то и повелел грозный Алфедук каждому верноподданному позолотить крышу своего дома. Его сподвижники, те которым посчастливилось вернуться из пресловутого похода, оказались столь же удачливы, как и их король. Каждый рыцарь привез с собой по телеге доверху набитой золотом, вследствие чего ни один из них не нашел достойной причины, чтобы отказать прихоти монарха. А спустя годы гордый своим творением король сказал: «Пусть в небе не будет солнца, вместо него будет сиять крыша моего замка!»
***
Спустя столетия Зелтодол переименовался в Златоград. Город за это время значительно разросся, претерпев при этом существенные изменения. Без них обошлась только старая часть Златограда, которая теснилась вокруг королевского замка. А его громада, надо сказать, занимала целый холм, и не было лучшего места для услаждения своего взгляда открывающимся видом, кроме самой высокой башни Гордона – Смотровой. Но это место было открыто только самым почтенным гостям нынешнего короля – Арния Второго, например, посланцам соседних королевств, прибывших для решения дел государственной важности.
А еще Смотровая башня была излюбленным местом принца Орлиана, когда он был совсем ребенком. Особенно теплыми были те его воспоминания, в которых вместе с маленьким принцем в башню поднималась его мать – королева Лесания. Самым ярким из тех моментов был ее последний день рождения. Королева была прекрасна, хоть и сильно исхудала. Казалось, на ее лице остались только одни голубые глаза – настолько они были огромны и мерцали лихорадочным блеском. В тот вечер она оделась в бархатное темно-синее платье, которое удивительно сочеталось с цветом ее кожи и немного округляло ставшую угловатой фигуру. Из украшений королева отдала предпочтение любимой диадеме с голубыми топазами, да нескольким кольцам, которые едва держались на тонких пальчиках. После праздничного ужина она взяла сына за руку и повела его в место, где они больше всего любили бывать вместе. Это было только их время. Они поднялись в Смотровую башню, и ночной город оказался перед ними как на ладони. Платье Лесании сливалось с окружающей ночью, а диадема и глаза сверкали подобно звездам. Рядом с Орлианом мама не казалась такой печальной, какой ее видели в последнее время. Она ласково улыбалась и старалась рассмешить маленького сынишку. Принцу тогда не исполнилось еще и пяти лет, но мальчик очень любил мать и бережно хранил в памяти, связанные с ней воспоминания.
С тех пор Орлиан иногда приходил сюда. Это место навевало на него умиротворение, смывая все печали и невзгоды. К сожалению, в последнее время у принца все реже получалось появляться здесь.
Вот и сегодня у него никак не получалось посетить башню при всем его желании. День был в самом разгаре, в небе не было ни облачка, и солнце щедро изливало на землю свое тепло. Принц стоял в крытой галерее, выходящей на один из внутренних дворов Гордона. Стоило ему перевести свой взгляд вдаль, и он сполна мог бы насладиться чарующим видом Златограда. Орлиан задумчиво скрестил руки на груди. Принц давно привык не замечать золотую мишуру города, видя только то, что хотел увидеть: внутри стен замка, на плацу тренировались его солдаты. Это была его личная гвардия, в которую принимали лишь самых преданных и умелых воинов. Золотые орлы – вот как он назвал свою маленькую армию. Едва принцу исполнилось четырнадцать лет – возраст, когда мальчик начинал считаться мужчиной, отец сделал сыну подарок, отдав под его начало целую сотню солдат. Они были гордостью Орлиана.
С тех пор прошло одиннадцать лет. И теперь Золотые орлы превратились в элитное воинское подразделение, попасть в которое было далеко не так просто. И все же их численность за прошедшие годы значительно возросла.
Слишком многое изменилось с тех пор как принц был ребенком. Орлиан возмужал и превратился в отличного воина, радеющего за судьбу своего отечества. От отца ему передалась рослая стать, широкие плечи и пронзительные серо-стальные глаза. Многие узнавали в принце молодого Арния. Он был единственным сыном короля, а значит его преемником, и не мог не видеть, что в Молении уже давно правят не честь и благодетель, а корысть и продажничество. Его отец сильно раздобрел, не отказывая себе в заморских яствах, а о количестве его наложниц ходили легенды.
Арний Второй не позволял своему отпрыску заниматься хоть мало-мальски серьезными государственными делами, боясь, что Орлиан узурпирует власть. И единственное, в чем молодой принц мог отвести душу – это в муштре своих солдат. Но и здесь отец не смог не вмешаться. Харий, его советник и первый придворный льстец, надоумил короля ограничить количество Золотых орлов. Хотя это-то пожелание было вполне понятно, учитывая общее направление мыслей короля.
Принц глянул на небосвод – солнце приближалось к зениту. В полдень должен был состояться королевский совет, который созвал сам Орлиан, и принц, оторвавшись от своих невеселых дум, направился в сторону Малого Тронного зала. Его Величество изъявил желание совместить совет с трапезой.
Из восточных построек замка, в которых находились казармы и прочие служебные помещения, принц должен был попасть в южные башни, где располагалась резиденция короля. Все еще наблюдая за солдатами, Орлиан прошел вдоль галереи в сторону выхода. В этой части замка все было устроено намного проще, чем в других. Здесь не требовалась та показная роскошь, которой пестрели парадные залы и покои остального Гордона. Лестница без вензелей и завитушек привела его к застекленному переходу в южный предел замка. Слуги, что встречались здесь ему на пути, носили цветные ливреи и низко кланялись, подобострастно опуская глаза. Затем принц прошел серебряный пассаж, наполненный сверканием всевозможных поделок от зеркал и столиков, до миниатюрных фонтанов. Жеманные пересмешки придворных дам звучали здесь особенно звонко, но сегодня Орлиан был не в настроении обращать на них внимание. Хотя сам без оного не остался: высокого, широкоплечего принца женский пол принимал всегда благосклонно.
Пройдя анфиладу комнат и коридоров, принц оказался на месте. Малый Тронный зал был сравнительно небольшой и очень светлой комнатой. Два широких окна пропускали внутрь настоящие снопы солнечных лучей, а те, отражаясь от хрусталя и позолоты, озаряли пол, потолок и стены. Здесь стоял овальный стол и стулья. Королевский трон размещался во главе стола. Напротив него, на стене висела резная карта мира, на которой были изображены все известные страны: Моления, Ларьянмарское и Атамгадское княжества, Соран, Гитания, Лизия, Канай и Камкай, и другие более мелкие государства. За ними начинались малоизученные земли: на востоке плескался Бескрайний океан, на западе лежали Пустынные земли, с севера дышали холодом Студеные пустоши, а на юг простирались Дикие джунгли.
Убран зал был по последнему писку моды в Молении. Шелковые ткани виртуозно драпировали стены, а вытканные на них рисунки поражали воображение своей красочностью. Тут и там были расставлены живые экзотические цветы, которые издавали умопомрачительные запахи. На потолке лучший художник всех времен и народов – Лиин Соранский – изобразил Торпа за трапезой. Золоченые стулья с мягкими бархатными сидениями были готовы принять в свои ласковые объятия гостей короля. Десять прислужников готовились ловить каждое движение монарха и его приближенных, разнося яства, лакомства и напитки.
Когда Орлиан подошел к залу, в нем уже собралось большинство приглашенных советников. Сам принц тоже имел место в королевском совете – ведь он был наследником престола. Хотя едва ли у кого-то возникали сомнения по поводу его истинного влияния на короля. И все же в этот раз он сумел настоять на внеочередном собрании для решения одного очень важного, не терпящего отлагательств, дела. Принц долго шел к этому и, в конце концов, решил, что больше ждать нельзя. Слишком долго этим делом пренебрегали на самом высоком уровне, и никто кроме самого Орлиана поднять этот вопрос не стремился.
Итак, все шестеро приглашенных советников короля собрались за овальным столом и теперь тихонько переговаривались в ожидании. Принц по праву рождения сидел напротив трона и ему одинаково хорошо было видно каждого сотрапезника. Отцу надо было отдать должное – все шестеро были достойными людьми. Конечно, каждый из них в какой-то мере продвигал собственные интересы, и с некоторыми у Орлиана сложились довольно прохладные отношения. Несмотря на это здесь собрались самые мудрые и наиболее преданные Арнию мужи королевства. Государь не назначал в советники человека, руководствуясь его возрастом или древностью рода. Ему были важны его знания, может быть, связи или навыки в определенных областях, которые король на данный момент времени хотел развить в стране.
