Читать книгу: «Бездна», страница 3
Так и хочется подумать вслед за г-ном Эп-ном: Э-эх, дикари!
Здесь отвлечёмся от языка, «напихо-филологов», «классиков» и «дикарей», и обратим своё внимание на российский социум. Тем более, что это позволит нам разглядеть дверцу, через которую некогда вломились в отечественное бытие хамство, цинизм и издевательства над прекрасным и благородным русским языком.
С «нулевых» годов в России упразднялись старые и активно создавались новые более эффективные и не обязательно медийные «средства общения» с народом. Возьмём хотя бы ОМОН, СОБР или национальную гвардию России, призванные решать «вопросы» путём инициативного или лучше сказать «плотного» контакта с людьми. Ясно, что для этого им нет нужды расширять свой словарный запас – и того что есть хватает… Нацеленные на самый близкий контакт службы эти – помимо дубинок, наручников и, естественно, мата, оснащены всем, что помогает внятно воздействовать на «всяких оболтусов».
Шли годы… На излёте второго десятилетия «бурь порыв мятежный», сказал бы поэт, продолжал с корнем вырывать всякие живые ростки, включая плодоносящие древа в образовании и культуре Страны. Но «дубы» оказались не тронутыми. Они остались! Причём, на самом верху… «Сверху» и был спущен народу общественный «Институт Счастья» и «Министерство Правды».
«Всё это ужасно! Но при чём здесь язык?..» – в нетерпении спросите вы.
А при том, что один из главных «министров» и глашатаев дозволенных истин журналист Дмитрий Киселёв на своей «Культурной странице» вдруг неожиданно для всех и даже для смотрящих (без намёков – я имею в виду TV) разразился лирическими сентенциями относительно… «русского мата».
Но об этом чуть позже. Сейчас – о «дубах».
Наделённые неуёмной энергией и поэтикой (мы знаем чего и даже в каких словах…) они не замедлили взяться за реформу образования и, не моргнув глазом, «выстругали» из себя три буквы… И мы знаем какие именно – это ЕГЭ (Единый Государственный Экзамен) для школьников. Экзамен отгадай-ка вымел почти из русской школы остатки «советского прошлого», то бишь прославленного на весь мир образования. В обмен на это научившиеся с грехом пополам читать и писать школьники, да и всяк заглядывающий в голубой «ящик», могут услышать пение сирен, восхваляющие патологии нынешнего убогого и донельзя опущенного бытия России.
А вот теперь вернёмся к Киселёву. Что же так возбудило в мате неугомонного бойца видимого фронта?
А то, что мат, воздымает очи к небу Киселёв, – «волшебен»; «в нём есть колоссальная энергия, загадка и своего рода поэтика»; «он культурная роскошь, достойная сбережения, как неприкосновенный запас»! «Мат – неотъемлемая часть русского языка»; «не хотелось бы, чтобы мат исчез из русского языка», – кадит своему идолищу Киселёв. Что там русский язык! «Русский мат обогащает и другие языки», – радуется Киселёв за «других». И тут же печалится за них, ибо в «других языках» с матом совсем плохо: «в них нет той тайной, резервной энергии, которую всё ещё хранит русский мат».
Ну и как тут не сказать, что радетель о «языке русском» делится со зрителем своими откровениями о мате по государственному каналу, который злые языки давно и не без оснований окрестили, да простят меня ревнители изящного слога, – «федеральным аналом».
III
Вернёмся всё же к «филологии Эп-на». Внимательно вчитываясь в неё, приходишь в изумление от его утверждения, что словоизменение и словообразование – совершенно разные вещи?! Это означает, что с изменением слова г-н Эп-н не чувствует изменение образа его, как и образа вообще.
Приводя удобные для себя примеры: «сапожок» и «сапожище», «сирота» и «сиротинушка», а не, скажем, «дочь» и «доченька» (чётко разделяющие наличие дочери и отношение к ней), Эп-н считает эти пары одним словом. Впрочем, и в своём примере «писатель» не видит разницы между смыслом и образом, между фактом отсутствия одного или обоих родителей и отношением к сироте – чаще всего мягком, лирическом, жалостном и т. д. Не буду продолжать, ибо нашему учёному и эти слова могут показаться идентичными, а потому к словарю русского языка не имеющими отношения.
Очевидно, внутренне абсолютно чужой русскому языку г-н Эп-н вполне естественно не понимает того, что язык, облечённый народным телом, сопротивляется чуждым ему привнесениям. Как бы ни хотели того апологеты трупных языков, русский язык, как и любой другой, не ограничивается одним только «запасом слов». Не понимая этого, не ощущает г-н Эп-н и изменения образов слова. Впрочем, усилия «языковеда» не пропадают даром, ибо сплошь и рядом натыкаешься на чуждые языку (но не г-ну Эп-ну) словоизменения и словообразования. Поэтому, подменив действительное эфемерным и лихо отбросив «приписки», филолог наш в лучших традициях «парикмахеров» от литературы обскубал русский язык до 40 тысяч слов. А почему нет?! Было бы желание. Вот и я мог бы после устного счёта г-ном Эп-ном свести его «запас» к нескольким сотням слов. Но делать этого не буду, хотя бы потому, что в его статье с заумным и до смешного претенциозным названием, их (разных слов), наверное, больше. Другое дело – нужно ли было писать все эти «слова»?.. Знакомясь с опусами г-на Эп-на, видишь полное непонимание им того, что разрастающийся словарь и пухнущий не по дням, а по часам язык есть свидетельство его деструктивного разжижения, размывания и ослабления. И если всего этого не происходит с русским языком, то это свидетельствует о силе и языкородной защите его!
Не понимает этого г-н Эп-н или, наоборот… – понимает? Впрочем, какая разница, если у него есть возможность размахивать «Знаменем» со «Звездой»…
В свете всего рассмотренного становится очевидным, что г-н Эп-н не только не знает, не чувствует и не любит русский язык, он его ненавидит! И, ненавидя, вредит всеми доступными ему способами. Целенаправленно наносимый им вред русской культуре не вызывает сомнений, поэтому в оценке его псевдонаучных опусов не должно быть ни двойственности, ни толерантности, ни либерально-космополитической «амбивалентности». Причём духовная мелкость и личная интеллектуальная ущербность Эпштейна не играют здесь большой роли, поскольку его опусы рассчитаны на малосведущую и духовно неприхотливую публику. Другое дело – направленность деятельности. В длинном ряду старых и новых «схарий» Эпштейн, по сути своей, по призванию, предназначению и по делам своим, является банальным продолжателем «учения» псевдомудрствующих. Поэтому к нему целиком применимы слова Г. Свиридова, ставившего во главу угла не национальную принадлежность «неопапуасов» и «неадертальцев», а преследуемые ими цели: они враги русской культуры и культурного достояния всех народов.
Кстати, о словообразованиях. Когда я писал – «г-на Эп-на» или «г-ну Эп-ну», то (уточняю на всякий случай) имел в виду «господина» и «господину», а не всякого рода непотребства, которые могут-таки прийти в голову по ознакомлению с опусами г-на Эп-на. Наверное, в связи с ними и пришло мне на память имя Плуцкера – тоже г-на, и не меньшего!
Впрочем, всем этим опусам не приходится удивляться так же, как и сочинителям их. Уходящая в историю наглость (да простит мне г-н Эп-н это, быть может, не самое удачное словосочетание) чуждых русскому языку писателей вполне узнаваема. В доказательство этого приведу небезызвестный факт, характер которого, при всех «словообразованиях» свидетельствуя о позорной беспомощности «нашего» правительства, узнаётся довольно легко.
Судите сами.
После подавления Временным правительством восстания большевиков в июле 1917 года их главарям было предъявлено обвинение в измене, грозившее в военное время смертной казнью. Невзирая на это, Лейба Бронштейн по кличке Троцкий «в Совдепе стучал по трибуне и кричал: «Вы обвиняете большевиков в измене и в восстании?.. Сажаете их в тюрьмы?.. Так ведь я же был с ними, я же здесь!.. Почему вы меня не арестуете?”… – Члены Совета депутатов молчали (они были противниками восстания, большевики тогда были в меньшинстве)», – пишет журналист и писатель А. И. Дикий. [16] Вместо того чтобы судить Троцкого, как преступника, Совдеп, очевидно, опешив от «исторической наглости», замял инцидент. Джинн был выпущен из бутылки… Возникают «окаянные» вопросы: Где ещё? В какой истории можно найти прецедент, когда – от имени народа и в качестве русского правительства в самый ответственный момент для государства четырьмя «плуцкерами» (карликом- уродцем Троцким, Иоффе, Караханом и Каменевым-Розенфельдом) заключён был позорный для страны мир с врагом? Доказано ведь, что если б не разлагающая армию деятельность тысяч «просветителей», то враг был бы побеждён в том же 1917 году!
Михаил Эпштейн
«В том-то и сатанинская сила их, что они сумели перешагнуть все пределы, все границы дозволенного, сделали всякое изумление, всякий возмущённый крик наивным, дурацким», – писал И. Бунин в «Окаянных днях» о подписавших в Брест-Литовске «похабный мир».
Увы, «жирондисты» не были свергнуты. Обезволенный народ не способен был защитить своё Отечество, да и не понимал уже, где оно… Когда же Сталин взялся вытащить Страну из тяжелейшего кризиса и в этих целях стал проводить «чистку в рядах партии» (что, напомню, было перевыполнено холуями системы с невероятной жестокостью), то потомки «пламенных революционеров» до сих пор ему этого не могут простить! В условиях тотальной блокады России лидер постленинской эпохи сумел создать мощное государство, но и это всё никак не зачтётся ему. Вписан был Сталин в историю (причем «окончательно, бесповоротно и навсегда»), как чудовище, превзошедшее даже «психопата и идиота» Гитлера (хорош, однако, «идиот», сумевший за несколько месяцев захватить чуть ли не всю Европу и поставить с ног на голову полмира!)
Но мы несколько отвлеклись от «литературы».
Я далёк от мысли сравнивать местечковых «энциклопедистов», которые, конечно же, являются «русскими писателями, философами» и прочая, с негодяем мирового масштаба Троцким, но хочу лишь отметить, что в некоторых случаях история повторяется. Вместе с этим хочу указать и на неминуемую историческую наказуемость всякой анемичной власти, которая в России в лице нынешних временщиков подобна узкоголовому страусу.
Как только возникает ситуация, требующая энергичной защиты культуры, так номинальные правители России, более всего боясь принять меры по отстаиванию интересов русского народа, зарывают головы в «песок» должностного уюта. Когда же проблемы буквально тычут в глаза «окопным правителям», то они зарываются глубже или натягивают на глаза свой должностной «колпак», дабы ничего не видеть.
Увы, вместо резкого (вплоть до уголовной ответственности!) осуждения «энциклопедистов» – русофобов и похабщиков русской культуры, власти предоставляют им телеканалы и СМИ. Поощряя наглость, прямо потворствуют гибельным для страны процессам. Единственное, что заботит нуворишей, ставших политиками, это:
«Как, если негодяи получат по заслугам, воспримет Россию демократический мир?..»
Если анемичная номенклатура, глядя «наверх», трусливо лепечет: «Что станет говорить княгиня Марья Алексевна?..» – то чиновная челядь охает: «Ах! Как бы чего не вышло!» Между тем Запад, как дикий, так и не очень, с издевкой посмеивается (и вполне заслуженно!) над аморфной российской властью – жалкой в личной слабости, политическом малодушии и социальной беспомощности.
Чего удивляться мату, если в отечественной прессе «смело» публиковались ещё недавно низкопробные вирши, которые заканчиваются злобными и безумными словами: «Благодарю тебя, Дантес! Благодарю, Мартынов!» («Московские вести». 2001, №3, с. 246).
Разве это не плевок в культуру России и в самую душу народа?! Но и здесь же добавлю: подобные плевки духовных дегенератов следует считать заслуженными, если на это не следует никакой реакции! Ибо тот, кто вытирается, достоин не только плевков… Деяния ничтожных стихоплетов, того же рода «просветителей», «геростратов» и прочих необходимо расценивать как преступления против Общества, Закона и Государства. То есть они должны быть преданы суду. Только такая реакция может смыть грязь, брошенную в лицо народу. Долг всякой уважающей себя власти состоит в законном (подчеркиваю это!) наказании негодяев, к числу которых следует причислить не только авторов, но и издателей. Ведь совокупно вся эта публика на глазах у всех планомерно и продуманно оскорбляет Россию и её культуру, при этом по-шакальи вгрызаясь в и без того иссушенные корни нравственных устоев народа!
Кто же виноват? Опять инородцы и опять евреи?
Полагаю, дело не только в этом. Больше того, не «они», а именно мы (без кавычек) виноваты во многом из того, что происходит. Обвинять в бедах России одну лишь заезжую братию не только глупо, но и при боязни глядеть правде в лицо непродуктивно и исторически опасно. Ибо, прикрываясь «чужаками», мы опять не видим собственных болезней. «Советская империя, рухнувшая в конце ХХ века, не погребла под собою, а, напротив, вытолкнула на поверхность „всё гадкое и безобразное“, копившееся у неё внутри, в то время как в коридорах власти „произошли тектонические сдвиги“», – с горькой иронией пишет А. Кротов. В отношении «чужих» нелишне знать, что, наделённые пристрастием к «материи» и за счёт внутреннего обладая внешним мышлением, мифические «граждане мира» с отнюдь не мифическими целями ловчее других подбираются к издавна облюбованному ими золотому тельцу. И потом, почему другие державы, тоже находящиеся под игом «тельца», отнюдь не дышат на ладан (о духовном умерщвлении – разговор особый)? Следовательно, надо говорить о формах вмешательства в структуру и жизнь чуждого им и по духу, и по сознанию государства. «Пусть наш народ идёт своим путем, – размышляя о России, писал Свиридов. – Русские не претендуют на руководящие роли в правительстве государства Израиль».
Однако не получается это. Никак. В том числе и по нашей вине. Иные русские «…с особой инородческой изощрённостью, добившись чинов и положения, вытаптывали вокруг себя талантливое и национальное, воспитывая молчалинское холуйство, присущее не таланту, а серости, безликости и бездарности, каковая их же по- том беспощадно и губила криминальной смердяковщиной, мстя, в свой черёд, за перенесённые унижения и издевательства», – с горечью отмечает А. Кротов извечную нашу взаимную рознь. Поэтому, заостряет свою мысль писатель, «хватит винить во всех бедах одних только инородцев, пора оглянуться и на самих себя, погрязших в обличительстве, способствуя тем самым дальнейшему разрушению Державы и превращая русскую соборность в миражи и утопию без конкретной созидательной работы».
Александр Кротов
У меня нет желания развивать донельзя изжёванную «тему инородчества», но в отношении сути проблемы придётся сказать: Березовские, Ходорковские, Гусинские и прочие существуют не только в России, но рулить развалом Страны и красть её ресурсы лучше всех удаётся им здесь потому, что они смогли купить с потрохами многие тысячи ленивых на доброе дело изолгавшихся друг перед другом и просто бестолковых в деле «нижестоящих» русских. «Ведь Абрамовичи… вашими же руками всё делают – воюют, копают золото, дороги строят, чтобы его вывозить. Плодят новых рабов», – устами своего героя говорит писатель П. Проскурин. Но всё это происходит потому, что «русская жизнь потеряла путь, направление своего движения» (Свиридов). И разве само наличие – как и количество «олигархов в законе» – не говорит о том: чего все мы стоим?! Когда же мы научимся наконец видеть окружающую нас подлость и различать нашу причастность к ней?!
Давно прошло время щекочущих нервы удобных формулировок и слов, успокаивающих нечистую совесть. Настала пора чётких и ясных определений, без недомолвок и смущений в раскрытии поистине страшного диагноза. Гигант, поражённый тяжелой болезнью, должен знать её, а не, внимая временщикам, тайным советникам и явным лицемерам, слышать спасительные для них басни и неумолкающие оптимистические прогнозы. То же касается и главного действующего лица истории – народа.
Долгое время лишённый духовных пастырей, народ наш «без веры, без идеи бредёт по свету», с ним «можно делать всё, что угодно, ибо он утратил высший смысл существования…», – пишет Свиридов.
Вернёмся к языку.
Разве на пустом месте, по словам композитора, «тюремный жаргон стал языком России»? Нет, конечно, не на пустом, а на имевшемся или специально для этого подготовленном. В результате, пишет Свиридов, русский народ «почти утерял свою национальную особенность и принадлежность. Он превратился в безликую рабскую массу, всегда готовую к послушанию и сохранившую лишь жалкие остатки своего былого богатейшего языка для уразумения приказаний, отдаваемых ему его владыками, и матерную брань, которой он выражает отношение ко всему на свете: к своей жизни, своим близким, своим хозяевам, своей судьбе».
Но не только жаргон царит в русском языке, и не только в устном. Повсеместно, как тараканы, плодятся письменные извращения великорусского языка, заявляя о себе в «фэнтези» – от английского fantasy (так в России в Домах книги называется отдел фантастики), «гламурах» (от английского glamourous – обаятельный, очаровательный), нелепых транскрипциях и буквальных заимствований (нонфикшэн – non-fiction – не художественный) из английского в русский язык, превращая его в псевдорусский. В Златоглавой снуют сотни маршрутных такси, надписанные нелепым «Автолайн» (тогда уж надо писать ауто, от слова auto, или, не без иронии, – авто-line, поскольку в русском языке никакого «лая», кроме собачьего, не существует). Примеров всем этим языковым извращениям не счесть. Спортивные комментаторы, которых молва кличет «прапорщиками эфира», загаживают русский язык до безобразия!
Так, вместо слова «перспективный» (о спортсмене) или мягкого, приятного на звук – «угловой», «прапоры» употребляют ломающие русский язык «английские звуки» – «проспект» и «корнер» (от англ. – prospect и corner)! Но если в эфире и «письменности» разносчиками языковых инфекций является «спортивная братва» и журналистская братия, в первом случае свидетельствуя о малой образованности, а в последнем – подтверждая «древность» своей профессии, то в устной речи языковую заразу типа «фьючерсов» разносят мещане, имя которым – легион! Хотя потеря памяти в русском обществе, обвалом заявившая о себе среди как известных, так и неизвестных нам «учёных-лингвистов», имеет давнюю историю. Взять хотя бы прилепившийся к бумаге кроссворд (от англ. сrossword), вытеснивший красивое и благозвучное слово крестословица.
Выпоротая мировой и русской классикой, живущая ото дня ко дню и плюющая на всё, что нельзя съесть и чем попользоваться эта армия превращает в пустыри духовное наследие России. И то, что «народу» помогают в этом (и немало!) «другие», ни в коей мере не оправдывает добровольного самооглупления, но заявляет о коллективном беспамятстве по-холопски. Уже сейчас приехавшему, скажем, из Вологды, очень трудно ориентироваться в Златоглавой без русско-английского словаря. Сделаем вывод: замена русских слов иностранным эквивалентом свидетельствует о психологическом предательстве тех, кто это делает. Настанет день и час, и они могут стать реальными предателями!
Остановимся на «прилипании» чуть подробнее.
В незапамятные времена формирование народов сопровождалось длительным периодом совершенствования средств письменного, бытового и обиходного общения. В этом процессе обмен и заимствование слов были и неизбежны, и необходимы. Когда же становление языков прошло стадию необходимости, тогда интенсивность языкового обмена значительно уменьшилась. Единичный «обмен словами» между различными языковыми группами как средство оптимизации общения продолжается и сейчас. Международные культурные и политические диалоги, как и деловые связи, поневоле приводят к отбору приоритетных, обоюдопонятных и приемлемых в контактах слов. Это же касается литературы и обиходного общения. Но следует признать по меньшей мере странным, когда коренные, ясные по слогу, смыслу, многозначные по содержанию и ёмкие по об- разу русские слова-понятия сменяются громоздким, режущим ухо и колющим читательский глаз жаргоном (как то – хоспис, от английского – hospice, в русском языке имеющего свой, куда более богатый по ассоциативному ряду аналог – приют, богадельня). Разве здесь не налицо подмена одной системы понятий – другой?! Не проще ли тогда взять русско-английский-французский-немецкий-испанский… словарь и в зависимости от степени малодушия буквально вносить в русский язык тысячи иноземных слов?.. Если уж сдаваться, так сразу, а не втихомолку и по-холуйски!
Должно быть ясно: когда равно значительные языковые культуры в своих контактах заимствуют друг у друга отдельные слова – это понятно, потому что естественно. Но когда – при отмеченной равнозначности – это происходит главным образом в одностороннем порядке, то со всей очевидностью свидетельствует о психологической слабости, моральной ущербности и духовном пораженчестве допускающей этот процесс «стороны». Разве не таким образом общество и сам народ превращаются в мировую окраину? Применительно к России это равно свидетельствует как о вторичности самосознания лёгких в «окультуривании» нынешних русских, так и о том, что они ими не являются… Ибо для русских по исконной принадлежности к своей истории и культуре такое самоуничижение является казусом или вопиющим исключением.
«Мы русские – какой восторг!» – говорил Александр Суворов – «Меч России», до мозга костей принадлежа мощному культурно-историческому пласту русской жизни. Это было самоощущение, личная оценка и восхищение народом в ипостаси чудо-богатыря, «булатную» закалённость которого явил сам полководец. Всего этого лишены нынешние, не помнящие родства заёмщики чего попало и отовсюду. Психологически существуя в около-истории и оставаясь чуждым отечественной жизни, они среди тех, кто обрекает Россию на вторичность. Здесь и нужно искать неприязнь «к самим себе», к «своей» культуре, языку и, наконец, друг к другу… Здесь же взращиваются адепты глобализации, маскирующиеся в попечителей на- рода в лице политиков и «спецьялистов» по языку, обкатывающих свои «открытия» в либеральных СМИ.
К примеру, на страницах журнала «Знамя» и «Звезда» (кстати, «Знамя» теперь уже чего?.. Со «Звездой» – то всё понятно…) сии знатоки языцей, а всего более ересей лингвистики, не устают навязывать обществу то латинскую «буквицу», то английскую лексику.
Всё неймётся ненавистникам русского Слова! Хочется им замордовать или размыть до неузнаваемости великолепие языка Лермонтова и Тургенева!
Конечно, не на всякую глупость следует обращать внимание. Но иная из них, облачаясь в псевдонаучную форму и свивая паршивые гнёзда в редакциях русскоязычных журналов, находит сторонников среди несведущей публики. Делая свои мыслишки «достоянием общественности», литературные трутни и грантоеды, звеня паршивыми серебрениками, вносят свою лепту в разрушение всякой национальной культуры. Закрывать глаза на такого рода «рупоры гласности» совершенно недопустимо. Ибо всё, что не служит интересам России, работает против неё!
Переубеждать эту публику печатным словом – пустая трата времени. От непечатного же она только возрадуется, ибо окунётся в родную для себя стихию «лагерного иврита», по меткому выражению А. Кротова. Между тем в «непричёсанных» редакторами дневниках Достоевского, статьях и письмах русских классиков разъяснён уже характер опасности русской культуре и языку, в частности. Те, кому дороги богатейшие россыпи и нераскрытые ещё залежи удивительно пластичного, многомерного и жизненно ёмкого русского языка, знают, что он является средоточием формируемого многими веками стиля мышления, склада ума и характера народа. Это и делает язык исторически заявившей о себе нации уникальным явлением мировой культуры.
Русский язык сродни океану. Верхняя, обиходная его часть подвержена «ветрам перемен», но не глубины его. Так, айсберг являет свою мощь главным образом сокрытой, глубинной своей частью, без которой «айсберг слов» будет плоской ледышкой, легко стаивающей под всяким внешним воздействием. Будучи социо-народо- и странообразующим феноменом, язык не позволит безнаказанно вычленять себя из души народа и мышления его. Тем более, что он есть инструмент не только мышления, но и чувствования, воображения, ощущения и творчества в целом.
Если волевым путём отсечь современность от консервативного, «отсталого» и «тянущего вниз» прошлого, то тогда неизбежно наступит духовное отупение и моральное разложение носителей языка. Ибо с потерей живых сущностей (образов) из языка и из души народа уйдут богатейшие пласты сначала письменной, а потом и всей остальной (в масштабе человечества – мировой) культуры: изобразительной, музыкальной и пластической.
Язык всякого народа содержит в себе условную сумму духовной и исторической информации о нём, при историко-культурном своеобразии составляющую общую значимость его языка. Когда в народе, а значит, и в языке преобладает внутренне обусловленная значимость, тогда он, мощно заявив о себе в истории, создаёт великую литературу. Когда же громким «языком» «орёт» о себе поверхность, в характере преобладает разбросанность и доминирует инертность, тогда великолепие языка стаивается, подобно плоской ледышке. Тог- да и достоинства народа неизбежно оказываются на вторых или вовсе никаких ролях, а литература, плетясь в хвосте опущенной культуры, становится вялой и неслышной для себя и тем более для других народов. Отсюда важность формирования и отдельных личностей, позитивная сумма которых составляет культурное богатство общества и народа.
Подобно живому организму язык развивается, приходя в соответствие с формами сознания и неизбежным количественным расширением материального мира. Но, как и в нерукотворном храме, в нём есть святыни, которые необходимо почитать и защищать! Слово хранит в себе таинства, смысловую, образную и художественную сущность которых необходимо оберегать от духовных невежд и псевдореформаторов, добровольных или нанятых могильщиков культур, языков и наречий. Язык нашедших себя в мировой культуре народов несёт в себе интереснейшую информацию, содержащую код созданной культуры. Богатые смыслом и образами языки, стоящие
у рождения всякой целостной культуры, ждут бережного раскрытия и сохранения себя в самом языке в виде письменного или устного Слова. Но «лингвисты» и «филологи», как и парикмахеры и фармацевты от литературы, вне сомнения, знают, что исчезновение языковой сущности повлечёт за собой деградацию сознания человека, общества и народа в целом. Не знают они только того, что деградация коснётся и их самих! Она и будет местью языка тому народу, который не ценит, а значит, и не заслуживает его достоинств, художественных образов и смысловых сокровищ…
Что касается возможных и неизбежных языковых изменений, то естественнее будет исходить от корней (в данном случае – славянских) слов, что присуще народной этимологии. Тогда, не нарушая сущность языка, изменения и привнесения смогут дать здоровые, плодоносные ростки. В этом процессе могут приживаться и чужие слова, если они органично впишутся в характер и своеобразие русского Слова и речи, без чего русский язык не является национальным. И в самом деле, сколько поэзии в таком слове, как «проталина», отражающем проседание субстанции, податливость её, внутреннее неслышное и невидимое сочение воды – талой воды; или в слове «капель», внутренняя (слоговая) раздельность которого несёт в себе и пластичность, и отрывистость, передающие неспешное падение одной и рождение новой «капли». Вот и «ручей» даёт представление о малой, резвящейся по камням и неровностям почвы ручной речушке. Подобных прекрасных, образных, живых и навсегда современных слов в русском языке не счесть! Эта же ёмкость языка позволяет ему дружить с новоприёмными словами. Наверное, одним из них может быть предложенная мною эвольвента (производное от завитка греческой капители ионического стиля – волюты). Ибо не знаю, как, избегая многословия, передать изменяемость в своём развитии духовной, бытийной и смысловой ипостаси, в пространственном, «завивающемся» продолжении своём могущей привести к содержанию, противоположному или противостоящему изначальному.
О тектонике языка.
Казалось бы, нет нужды доказывать исключительную важность языка в его этической ипостаси, формирующей культуру. И всё же приведу мнение весьма авторитетного американского учёного Э. Сепира и его ученика-единомышленника Б. Уорфа, ясно показывающее: язык не просто способ общения – это психический склад народа.
Куда более сведущий, нежели известный нам «русский писатель», «философ» и «культуролог», – этнолингвист Эдуард Сепир отмечал важность в человеческом общении, в первую очередь, языковых норм: «Мы видим, слышим и воспринимаем так или иначе те или иные явления главным образом благодаря тому, что языковые нормы нашего общества предполагают данную форму выражения».
Бенджамин Уорф, завоевавший мировую известность своей теорией «лингвистической относительности», согласно которой открывающаяся человеку картина мира в значительной степени определяется системой языка, на котором он говорит, делал акцент на строительные культурообразующие особенности языкового материала: «Языки различаются не только тем, как они строят предложения, но и тем, как они делят окружающий мир на элементы, которые являются материалом для построения предложения. Грамматика сама формирует мысль, является программой и руководством мыслительной деятельности индивидуума, средством анализа его впечатлений и их синтеза» (выделено мной. – В. С.).
Грамматические и семантические категории языка, согласно Уорфу, служат не только инструментами для передачи мыслей говорящего, но и формируют его идеи и управляют его мыслительной деятельностью, дисциплинируя, добавлю от себя, поведение человека, стиль его мышления и логику построения фразы.
Оттого в тех же США (и особенно в США!) вас могут не понять, даже если вы построите фразу грамматически правильно и произнесёте её без акцента. Потому что вы свой стиль мышления «не выстроили» в соответствии с местноязычной грамматикой. Таким образом заявляют о себе связь стиля и логики мышления с грамматической формой их выражения.
Впрочем, помимо понятийного несоответствия мыслительных процессов виной тому окажется ещё и ущербное ассоциативное мышление, в ходе культурной эволюции англосаксов уступившее место сугубо рациональному мировоззрению в ущерб самому миру (о том, почему глупый «на всех языках» не поймёт умного, говорить не будем – тут явно причины иного рода).
