Читать книгу: «Воспоминания человеческого детёныша о Великой Битве кромешной», страница 2
Вот поэтому я поместил его на самое главное место в этой народистой сказке, где есть все: от шкета с его конопатой подружкой до дремлющего сома в самой глубокой ямище в основании бетонной плотины.
А раз мой друг на самом главном месте, то по всем законам его желание должно было сбыться. Самое главное, на сейчас. И оно получилось, и даже мне, как тому сому, достался кусочек от рыбы, которую с такой радостью поймал хороший доктор. Потом я его спрашивал, много ли он вылечил своих пациентов.
– Есть, – грустно почему то ответил доктор, – но не очень много. Для многих наркотики сильнее их жизни. Да и ты сам это знаешь, товарищ капитан!
– А что же ты делаешь с остальными!? – задал я свой очередной глупый вопрос, на которые я мастер, когда разговариваю с женой или новобранцами. Просто они не могут дать ответ и поэтому заранее считают такие вопросы глупыми. А это самые главное вопросы в нашей жизни. Вот как сейчас.
– Остальных так! – и тут он сделал свое примечательное движение рукой.
Я знаю это движение, это профессиональное, ведь я военный. Когда то и я сделал такое движение, правда, мне тогда пришлось вставать в полный рост, а в руках был РПГ, реактивный переносной гранатомет. Когда вновь стал стрелять этот проклятый пулемет и мои товарищи и подчиненные опять залегли, это было единственное, что я мог сделать для себя, для моих друзей и товарищей, для всех близких, в том числе для моих новых знакомых.
* * *
И для Родины прежде всего.
Три танкистских шлемофона
солнечный рассказ, рыбацкое и просто счастье
Зимний солнечный денек на рукотворном большом водохранилище. Белгородское озеро. Кругом горы, где есть все: лес, поля, деревни, рокадная дорога и старый железно-дорожный путь. Зима и все покрыто новым крепким снегом. А на льду озера сидят рыболовы. Сидят лицом в одну сторону, где сама плотина, которая и держит всю массу воды, льда и неба с облаками. Светит солнце, сияет снег. Небо – иссинее. Такого, даже летом не бывает. Мороз молодец, настоящий, крепкий, и надолго.
Понизу здесь есть другой свет, это лед, там где ветер вымел снег, так что из под занавесок оставшегося белого прямо таки исходит зеленое, мощное, чудесное сияние. А может, это вода, запертая, так сердится. Лед молод, но уже крепок и вязок, как сталь. Мороз старается.
Но рыбакам плохо. Ветер, к примеру, такой же, как в школьном стихотворении Блока, высвистывает все что можно. Даже палатки не помогают. Ветер все равно находит щелочку. И машину не загонишь поближе, все таки страшновато, лед молодой, течение внизу быстрое. Но терпят и приспосабливаются, как кто сможет. Особенно хорошо летчикам-вертолетчикам: они в костюмах с электроподогревом.
А вот один нас, он и сидит отдельно, на нем нет ничего, в смысле палаток, фанеры, аккумуляторов с переключателями проводами. Только фуражка сверху, такая толстая, с буклями. Теплая, но все равно не для этого ветреного морозищи.
Рыбу он таскает чаще, чем другие и рукавиц не снимает, потому что их нет вовсе. Вот именно к нему подбирается один вертолетчик, ноги в унтах скользят по крепкому льду бесшумно. Он подбирается поближе и тыльной стороной касается ушей этого счастливого рыбака. А тут есть к чему, такие они огромные, красные, лопушистые.
– Ты что это пробуешь? – это рыбак поворачивается своим лицом ко всем. Лицо рабочего, всю жизнь при мартене и с газовым хозяйством. Да и то, полжизни для него сталь была в основном, жидкая. Особенно, если ее много.
– Да вот мне сказали, что у вас уши капроновые, вон какой мороз да ветер. Выходит, я проспорил ребятам.
– Правильно говорят. Только они не знают, что у меня они еще и на батарейках, как твой костюм. А батарейка у меня в кармане, на вот! пробуй. И достает батарейку, а она емкостью в 0,125. Вертолетчик не удержался, вновь попробовал. Уши, как уши, только чуть прохладные по краям, а так, жаркие, красные
Но тут солнце вверху дрогнуло для всех, это через толщу льда пробилась ветвистая блестящая трещина, лед устанавливался на всю зиму, укладывался поудобнее. И всем как то стало хорошо.
А тут еще был чай особый, чай из трав, такой пьют настоящие металлурги, а главное было: братство. Рабочие и военные. Студент. Доктор. Все. Так называемые «фронтовые сто грамм» для души, чтобы мороз не мешал. Рыбы тогда наловили, никогда в жизни столько не наловишь. Много – всем хватило! Даже водитель автобуса, получивший свою рыбную долю, всю дорогу пел песни от всей души. Вперед, на месяц, отоспался. Россия…
Смеялись, когда разъезжались. Договаривались о следующей рыбалке. Помогали друг другу нести рыбу и доставить ее домой. Почти сорок человек, сегодня вечером будут, есть настоящую полезную речную рыбу. И все дети запомнят этот праздник еще и потому, что все будут рассказывать о феноменальном рыбаке, с красными, как застывающая сталь, ушами.
Да и сам рыбак поставит на кухонный стол фотографию жены, поужинает ухой, съест жареную рыбку и все время будет разговорить с фотографией, стоящей на своем месте за столом. Как прошел день, с кем встретился и вспоминал ли он про нее, свою третью, но самую важную в жизни, любовь.
Расскажет и о том, что все рыбаки договорились о следующей встрече. Что обязательно будут. И все собрались, только рыбака в мохнатой кепке не было среди них. Потому, что несмотря на теплый день и весеннее солнце, рыбак сидел посреди просевшего озера в танковом шлемофоне. Правда, уши были подняты и завязаны сзади самым пионерским узлом. Когда его спрашивали что так, то отвечал, что искал этот шлем всю зиму, а нашел только вчера. А раз вещь хорошая, еще отцовская, пусть и послужит сыночку, для него было привезено, фронтовой подарок!
И вновь поздним вечером главный рыбак на этот день и месяц, вновь сидел у себя на кухне и ел свою рыбу жареную по особому рецепту и опять разговаривал вслух со своей женой. Жена теперь была очень молоденькая, улыбалась задорно, зубки так и блестели. Это была самая лучшая фотография из всех, что нашлись в доме, в альбомах и старых письмах.
Две хорошие вещи, вновь появились в доме белгородского ветерана сталевара, после большой уборки. Фото молодой девушки, не первой, если честно, а так третьей, и танковый шлем отца. И вот теперь они хранились на самых главных местах дома и жизни старого металлурга. Так прошло еще полтора месяца. Была еще одна рыбалка и еще поздний рыбный ужин
Но на этот раз вместе с женой были и его родители. Тоже очередная фотокарточка, нашлась в книге про маршала Ватутина. Родители были молодые, веселые, улыбки так и светят далекой чистотой и радостью. И они были моложе своего сыночка.
Танкист и его боевая подруга, жена офицера. И его мама гордо держит свою ладонь на папином офицерском погоне.
И вновь он обращался к ним, вспоминал, как трудилась в колхозе его мама, как воевал отец, которого он видел всего два раза, совсем маленьким. Командир танка смог перед боем посетить родное село, привез своим родным и домочадцам военной еды, мужской одежды и денег по продаттестату. Помнил, его сынок, помнил, потому то всю жизнь любил и обожал танкистский шлем, что о трех ребрах на голове.
В армии он, как и отец, стал танкистом и ему, в положенное время, выдали точно такой же танкошлем. И после демобилизации он взял с собой. И всю жизнь их было два.
Так как отец был похоронен в братской могиле, то всегда рыбак, и когда он был молодой сталеваром, танкистом на побывке, и просто семейный человек в свой особый день, день рождения, приходил или приезжал к памятнику. Оставлял букет.
Про этот букет рассказывала ему мама, и он всегда собирал его сам, в память об отце танкисте, погибшем в Курской битве. И домой привозил букетик, в память его любимой женщины – своей мамы. Но в этот раз, в этом году, он не успел.
Прошла окончательно зима, сразу наступила весна и однажды вдоль по всему огромному Белгородскому водохранилищу прошла большая, глубокого хрусталя, мощная трещина. Все кто был на водохранилище, и рядом и даже за десять километров в одно время услышали огромный звук, словно это был далекий гул Курской битвы, словно вновь война опять по нашей земле.
Но светило всегда новое весеннее солнце, небо было голубым, а воробьи перестали сбиваться в стаи, чтобы легче быть храбрыми и наглыми по зиме. Только то и произошло, что не стало у нас старого металлурга, сына храброго танкиста и красивой мамы.
Сын умершего металлурга, капитан танковой роты, положил на большой тяжелый гроб, списанный по акту, старый танковый шлем, как и завещал отец. Дедов же шлем взял себе, чтобы передать дальше. Как было два шлема, так и остались.
А на танке, который давно стал памятником, подле черной гусеницы справа, возник зеленый бархатный пучок лесных цветов. Точно такой же, как когда то, преподнес своей возлюбленной галантный кавалер ордена Отечественной войны танкист, командир боевого танка.
Остановил свой танк в лесу, и весь экипаж, во главе с командиром рвали лесные цветы для его любимой жены и маленького сыночка. Каких тут только цветов не было, запоздалые одуванчики, сине-красные венчиком цветы кипрея, что так хорош для чая вместе с серенькой, но пахучей душицей и зверобой, чьим именем нарекут грозное самоходное орудие, – много у нас красивых цветов для тех людей, которые любят друг друга. Попали в этот букет роскошные камуфляжные листья папоротника и прямые маковки медвежьего уха, словно артиллерийские перископы.
* * *
И все русские, все родные, – до самого последнего мига…
Хутор Пар – русский
Если провести на карте линию от Белгорода до Прохоровки, то в самом центре окажется небольшой хуторок, под именем Пар. Тут до войны жили люди, были мазанки и сараи, но один раз, другой прошла тут война, и хоть не господствовали тут немцы – фашисты, оккупанты, все равно земля стала злая, вся в шрамах и ямах, блиндажах, и везде было брошенное военное железо.
Все что можно было – сгорело, что можно было разрушить – разрушено. Но если был тут хутор – значит, он есть на зло врагу, и нам «треба» его защищать. Вот так, на передовой линии, здесь в окопах, и очутились на хуторе Пар два друга в составе роты противотанковых ружей (ПТР), выдвинутой на передовые позиции.
Одного солдата звали Мих-Михом. Он был большой, и не то что толстый, а огромный, трехлитровую банку в свою руку сбоку брал, а если банка с молоком была, и молока на всех хватало – то мог и выпить ее одним махом. Второго солдата звали просто Солдатиком-Карандашиком.
Длинный, худенький, совсем как его карандашик, который всегда был у него в правом кармане. но глазастый, все может нарисовать. И если Михайло был из деревни, где работал трактористом и прицепщиком, то Солдатик был родом из самого большого и главного города страны.
Солдатик еще нигде не работал и на нашу общую войну попал прямо из института, где он учился на первом курсе. Была у него в Москве мама, которая работала секретарем – машинисткой в одном учреждении и младшая сестричка по имени Надежда.
Не то, что у Михайло, у этого целая куча братьев, сестер, дядек, теток и бабушек. Как начнет Солдатик по его просьбе письмо писать, чтобы было без ошибок и красивым почерком, так вспотеет, покуда Михайло всех перечислит. Но зато вскоре знал их уже наперечет и даже поправлял если что.
Почему они вдвоем были. Да потому что ружье это противотанковое такое огромное, длинное и тяжелое, что даже Михайло пыхтит, когда пытается пострелять из него, как из винтовки. Загвоздка еще была вот в чем. Хоть и Солдатик меньше, чем Михайло, однако он стреляет лучше. Глаз ему такой был дан. Недаром он на художника учился.
Михайло это знает и завидует ему ужасно. Поэтому он всегда говорит, что до начала совместной службы в экипаже одного противотанкового ружья, он отбывал свою службу в авиационных летных войсках. Что он летчик по натуре и даже то, что ему даже хотели сделать специальный самолет, чтобы садиться ему с его ножищами и руками без всяких помех. Кто верил, кто не верил – это уже совсем другое дело.
И вот отдала им Родина, в лице командира дивизии, приказ. Выдвинулась рота на танкоопасное направление и стала ждать. Стоять насмерть, бить врага и обескровив его, перейти в наступление, чтобы окончательно выгнать его из нашей страны. Да это и так все знали, от Верховного главнокомандующего до самого молодого и зеленого солдата. Эта была цель и задача будущей Курско-Белгородской битвы. Рота противотанковых ружей на позиции добралась ночью и до утра укрепляли старые, еще с того года окопы и делали новые.
А ранним утром, когда кухню еще не подвезли, Михайло и Солдатик пошли на хутор. Ничего не осталось от Хутора Пара, что был расположен на вершине огромнейшего русского холма, только местность, где, когда то жили люди. Где было все, где были криница, хаты, сады. А вот сейчас только пожарищи, груды кирпичей и расщепленные бревна. Но для Михайло это дело было не удивительно.
– Это все бомбежка, против нас самые лучшие войска Люфтваффе воюют. Я в авиации служил, знаю. – приговаривал Михайло.
Пока они разговаривают, Михайло между делом прихватил себе стул, для того чтобы сидеть в окопе, нашел немецкую фляжку алюминиевую и русский глиняный горшок. Будет чем заняться в окопах, когда нет немца. Солдатик же только принимал дары от бомбежки, но тут Михайло увидел то, что поразило его насовсем. Недаром он в авиации служил, недаром он пионерские газеты читал и ходил в избу-читальню.
Это была разбитая повозка. В так
ие лошадей запрягают. У нас, в Белгороде, одна такая тележка стоит при въезде в город. С той самой стороны, откуда немцы сильнее всего перли. Но эта повозка была вся разбомблена, только одно колесо целое осталось и то полуоторвано. Бросился на него Михайло и оторвал окончательно. Солдатик его не понял.
– В хозяйстве все пригодится – сказал Михайло. – Кто в авиации служил – тот знает!
Вскинул колесо с осью на плечо и пошли наши солдаты на свои позиции. И только, когда Михайло стал привязывать тяжелое противотанковое ружье к вкопанному в землю колесу, да так, чтобы колесо вертелось, все стало понятно. Михайло соорудил из противотанкового ружья настоящее зенитное орудие.
Вся рота ходила смотреть на изобретение. Давали советы, награждали яблоками из здешнего сада и вареной, в немецкой каске, кукурузой. Тут как раз и кухня подъехала. И только вся рота стала выползать со своими котелками из окопов, как загудело небо. И сразу стало страшно, ведь мы все на войне!
Летела армада немецких бомбардировщиков, сверху их истребители «Мессеры» охраняли, и все они несли железо и смерть нашей стране и людям. А вот и тройка бомбардировщиков, по военному прозванию «Лаптежников», отваливают в сторону и направляются на наши позиции.
Потому что кухню увидели, солдатиков, сейчас они нам дадут жару. Главное тут, поглубже в землю родную залезть, спрятаться, чтобы ни одна бомба не выковырнула. Для всех это главное, только не для Михайло со своим напарником Солдатиком. Нет у нас ни артиллерии зенитной, самолеты еще не скоро прилетят, а сражаться надо сейчас.
Вот и взял Михайло свое противотанковое ружье и крутит им. Солдатик уже стоит с патроном, только выстрелит, надо будет сразу надо перезарядить ружье. Целится Михайло, сам себе приговаривает:
– Сейчас дадим сноску на ветер, на скорость, на боковое скольжение.
А самолеты все ближе, самые лучшие летчики Германии собраны в кулак и брошены сюда для решающего удара. Уже сыпется из бомболюка фугаски, падают на нашу землю, рвут все в клочки Осколочные бомбы, свистят и пятнают осколками и людей и землю и все, что есть живое у нас.
Да только и Михайло не промах, стреляет раз за разом в наплывающие на позиции немецкие самолеты, по прозвищу «Лаптежник». Пуля хоть и маленькая, но внутри она стальная, насквозь пронзит и летчика и самолет-бомбардировщик и всю фашистскую армию заодно.
Но опять обрушились тут на нас германские бомбы, засвистели осколки, упали на землю куски кирпича и доски от бывшего хутора Пар. Если дальше так и будет продолжаться, совсем у нас в стране не станет хутора Пара!! Упал на землю и Михайло наш. Это ударила его по шее толстая, вся в гвоздях, дровиняка, что прилетела из предпоследнего взорванного сарая. Сидел бы Мих-Мих в окопе – ничего бы такого не было.
Один Солдатик за всех остался. Бросился он к ружью, вновь эти «Лаптежники» возвращаются, сейчас обрушится на окопы вторая волна.
– Учитывай склонение, боковой ветер, скорость истребителя и давай упреждение, – тихо булькает Михаил сквозь бегущую кровь во рту.
Налетел бомбардировщик, ахнул изо всех сил из ружья и наш Солдатик, слетел с ног кувырком, отдача у ружья больно велика, только наш Миша может справиться стоя.
Самолет только качнулся, отвалили в сторону и уже больше не бомбил, И вдруг как увидят все, как закричали, это из – под брюха, куда и ударило ружье своей противотанковой пулей, появился дымок, вначале незаметный, а потом изо всех сил. Разогнался этот самолет, да как ахнет на землю, на свои же позиции.
Тут все как закричат снова, даже Михайло Михайлович голову поднял.
– Ну, спасибо – говорит он, – сбил ты его, собаку, больше летать не будет!
Тут набежали все, поздравляют, обнимают и целуют своих героев. Нет больше над нами вражеских самолетов. Дали мы им Пару – Жару!! Потом кинулись втроем перевязывать Михайло Михайловича. А сами рассуждают, нехорошо ведь получилось с напарником. Почему это у него кличка Карандаш?! А ведь такой храбрый и умелый солдат должен согласно русскому обычаю именоваться почтительно и уважительно. И нет больше Солдатика, а есть настоящий герой
А через две недели, когда все были далеко уже отсюда, две медали пришли. Одна на грудь Михайло Михайловичу, другая тоненькому худенькому Солдатику под именем – отчеством – Иван Иванович. За их ратный труд, за героизм и доблесть, проявленную в боях против грозного противника.
Только больше на этой войне они не встретились. Солдатика за верный глаз взяли в снайпера. А Михайло Михайлович в свою артиллерийскую часть вернулся. Грустили оба, хоть и были уже закаленными воинами.
Лежит Солдатик в засаде, не шелохнется, а сам все разговаривает про себя с Михайло Михайловичем, о том, что есть Москва из себя, какая у него мама хорошая и что он мечтает рисовать картины и обязательно позовет его к себе в гости. Вспоминает всех родственников Михайло Михайловича и шепчет про себя их имена, ни одного не пропустит, не забудет. И они ему родные все. А когда видел, что артиллерия обстреливает немецкие позиции, всегда думал, что это Михайло Михайлович старается.
Сам Михайло Михайлович больше чем с родственниками, разговаривал с Солдатиком о своем колхозе, как будут его восстанавливать и какой получили урожай, и какая уродится картошка. И что надо делать, когда бык производитель колхозный дуреет и прет напролом, как танк немецкий. А когда говорили о снайперах, от которых немцам было не продохнуть, то всегда вспоминал своего напарника и гордился им.
Через много-много лет они встретятся в Москве и обнимут друг друга. Узнал Солдатик Иван Иванович, что на толстой шее Михаил Михайловича на всю жизнь остался суровый разлапистый шрам от железного гвоздя. Погладил его.
Это ведь наша юность боевая!!
Мы же со своей стороны пожелаем им долгих – долгих лет жизни. И пусть они всегда помнят друг о друге. А на том месте, где сражались молодые воины Солдатик и Михайло, на следующую военную весну появился маленький корешок, и всего один цветочек. А к концу войны тут целая цветочная полянка образовалась.
Такой маленький, кустиком, и цветочки на нем белые, такие мелкие-мелкие.
Попытаешься сорвать – ничего не получится. Корни у него длинные, листья и стволики жилистые и упругие, как телефонный провод военный, а вот цветочки красуются всего два дня. Ну, самое, большое – три. И трогать их нельзя, сразу засохнут и отвалятся. Может быть, оттого, что жизнь многих солдат на передовой была всего то – в три дня.
И то, если на него никто не посмотрит. Да и растет он только в одном месте нашей страны. Уже тут давно не хутор, а целое село, но зовется оно по-прежнему, как на воинских картах и был обозначен.
Вот тут теперь и живет крепкий, и такой слабый, нежно-белый цветок своей коротенькой цветущей жизнью, как у солдата на передовой. Но когда отцветут, то кустик этот ничем не возьмешь, хоть вновь здесь на танке катайся, такой он крепкий и прыгучий.
Солдатский. Хуторский! Русский!!
Как и наша земля, на которой он и растет. Придет весна, в один день станет полянка вся белой и вот тогда люди предупреждают друг друга, чтобы не ходили, не топтали и не рвали – все потому что нельзя.
– Кто в авиации служил – тот знает!
* * *
Это они!!!
