Читать книгу: «Воспоминания человеческого детёныша о Великой Битве кромешной»

Шрифт:

ISBN 978-5-4498-5638-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Слово автору

Книга для чтения про большую войну.
Курская Дуга 1943 и дальше.
«Детям Войны» – посвящается.

Уважаемые читатели, большие и малые!

Эта маленькая и суровая книжка на свет появилась нежданной, но потом стала чаянной, одной из тех, которыми меряют жизнь. И хотя это всего лишь мнение автора, но и ты, дорогой читатель, сам сделаешь такое заключение, даже если ты и просто пролистаешь ее. Ведь книжка эта – военная. Наша Великая Отечественная война 1941—1945 года – главное событие тут.

И тогда станет понятно, почему здесь Большая Война названа еще и Кромешной. Потому, что все должны знать, сколько на этой войне сгинуло военных людей?! И не только.

А сколько погибло простого народа, женщин и детей? Когда эта война собирала всех в одну кучу и убивала самыми разными способами, от оружия, артиллерии, до бомбежки и мин, схороненных в земле. От голода и болезней, которые нечем было лечить. А так, и жестокое обращение взрослых, чужих и своих. Голод так и голод всеобщий, самый жестокий.

А еще, в первые послевоенные месяцы и годы, детский мелкий народ страдал от оставшегося военного железа и взрывчатки. Мины,, снаряды и бомбы, не считая военных сюрпризов от врагов. уже отброшенных далеко на Запад. И эта Война еще много раз стальным фашистким катком прокатится по судьбам всех выживших людей. И это было хуже всего. Сопротивлялись, конечно. Надеялись на будущее. Верили, что наши скоро победят.

И среди детворы обязательно были ходили легенды и сказания о наших старших братьях и отцов. Они были наши спасители и защитники.

Вот поэтому эта книжка получилось как бы двойного назначения. И если для взрослых эти рассказы будут военными сказками, то для детей эти сказки будут военными рассказами, где быль, легенды, все эти детские мечты и грезы предстают, как настоящие подлинные подвиги.

И еще в этой книжке говорится про одну военную государственную тайну. Про которую нельзя рассказывать всем подряд, особенно чужим. Потому. что такое знание нельзя лишний раз выставлять напоказ! И дети понимают и знают это крепко-накрепко.

Потому что для наших родных и близких мы еще иногда выступали в роли ангелов. У которых было единственное оружие

– детские слезки

В тяжелые минуты, когда при смерти, в бреду и самой кончины мы приходили к нашим.. И изо всех сил любили взрослых, которые никогда больше не будут для нас. Мы, все плакали и жалели их, от самого чистого, маленького сердца!

И здесь автор не взрослый мужчина, а маленький мальчик, которому и пришлось вместе с друзьями и подружками жить в послевоенное время, когда жизнь не просто борьба, а еще и невероятное везение.

Время, когда надо бороться за свою жизнь непрерывно.

С голодом, со страхом, с чужими и страшными людьми, научиться не бояться мин – снарядов и прочей военной смертельной пакости, которая может убить сразу. Или навсегда изуродовать лицо, ногу, коленку или кисть руки, так что на них остаются только один пенечек и всего три слабеньких пальчика, не считая большого, которые были так перепуганы, что целый месяц не могли шевелиться. И что теперь дальше надо было жить инвалидом с 8 – 9 лет. Привыкай кроха быть с малых лет настоящим инвалидом. Взрослые жили тогда своей страшной военной жизнью, и часто им было не до нас.

И кажется мне, что где то до сих пор в пустой вымершей, уже в наши года, деревне, в старом сарае с крышей из соломы, под неистовым громом внезапного обстрела до сих пор находится малое брошенное там человеческой испуганное дитё. Кричит, плачет и никто его так и не услышит! Это ведь сейчас не сарай раскачивается, как лодка на самой середине бурной весенней реки, а весь его мир!. Рухнет тяжелая соломенная крыша и теперь никто его не найдет и не спасет от неминуемой смерти!

Это мальчишка военных лет, тот самый житель прифронтовой полосы. Нельзя гулять в такое время по своей деревне, когда немцы, напившись своего кофе, осуществляют внезапный очередной обстрел своей дальнобойной артиллерией позиции противника. И далекие, за теми холмами, немцы и есть сама безжалостная смерть. Эти страшные, черные немцы, у которых на груди, на пилотках, на касках, на рукавах и повязках серебряный череп с костями.

И только автору позволено подойти и успокоить тем единственным, что у него есть, протянуть ему, голодному, кусок сахара или самый сухой сухарь! Поэтому автор протягивает руку, этому дрожащему и плачущему военному дитёнышу. Потому, что этот ребенок – это он сам.

И чтобы не испугать, чтобы сразу поверил, на ладони автора лежит яркое единственное крыло бабочки. Оно такое красивое и интересное. Почему крылышко бабочки?

А еще, и потому, что автор, в то время, пока к нему летело это крылышко сверху, вновь превратился в того самого дитёныша.

Поднял лицо вверх в синее летнее небо. Опять то мгновение, которое бывает лишь несколько раз за всю жизнь. Что-то это интересное вновь мелькало сверху. И приближалось к земле. Какой то неведомый порхающий и сине-красный листик летел вниз, пытаясь выписывать разные фигуры высшего пилотажа.

И он уже понимал, что это – чья то смерть. Пусть даже и бабочки. Дитёныш доверчиво протянул руку, и на ладонь само улеглось сияющее синим и небесно-красным крыло бабочки, словно праздничная долгожданная конфета. И это, ниспосланное сверху конфетное крылышко, было такое красивое, и навсегда.

Это случай был на всю жизнь, единственный, как и жизнь!

– Ага, держи карман шире! – говорили в таких случаях мои друзья и пацаны. – Такого в жизни не бывает.

– А ху-ху тебе не хо-хо!

Я оправдываюсь перед ними. Это военные, прифронтовые дети, они уже не раз за эту зиму и особенно лето часто видели смерть эту. Вплоть до оскаленных, белых молодых зубов человеческого черепа, выпавшего из бомбовой старой воронки, еще с прошлого года.

– Это мы все видели, а вот такого на свете не бывает.

– Это ты сам оторвал крыло, чтобы было пострашнее.

. – Нет! – отвечаю я – Это послание. Это мне! Это я придумал, чтобы вспомнить все!

Утренняя бабочка задержалась в своем синем бездонном небе, когда навстречу, наперерез, как истребитель, рванулась синичка с нацеленным острым клювом. Не рассчитала синичка свои силы, ударила свою добычу так, что осталось одно крылышко: и красное и синее, с черными прожилками. Легче солнечного блика в немецкой разбитой фаре, что лежит в гараже.

И все это небесное богатство, медленно порхнуло вниз, прямо мне в руку. И получилось вот как: крылышко – это и есть детская, мне сверху данная, книга. Вот и мне хочется дать это тебе, чтобы ты почувствовал как это – когда на ладони лежит настоящее красивое, и такое сердечное, что в каждую секунду следующей жизни оно может исчезнуть навсегда. И теперь это не просто крыло бабочки, а знак!

Знак, который уходит в самые давние времена и простирается дальше в будущее, в ту сияющую темноту общего будущего. А сейчас это есть знак лёгкой, легче, чем крылышко от бабочки, не тяжелой смерти. О которой, мечтали и говорили мы все. Когда просто заснешь, и теперь больше никогда!

Когда не будет ни больно, ни страшно. Когда не надо будет кого-нибудь любить или ненавидеть. Когда тебе уже не надо прощать, это тебя должны простить. И поэтому пусть будет знак – сияющее крылышко от самой небесной в жизни бабочки. Вот и эта книга такая же неожиданная, как крыло бабочки, вспыхнувшее в центре ладони.

Вот так и возникла эта книга про нашу, общую на всех нас, войну. И про детей, которые смогли уйти из нее дальше, в другую жизнь. Как напоминание о наших, уже далеких предках, воинах и хлеборобах. Рабочих, строителей, всей страной, всей страной все миром, поднявшихся на защиту своей Родины. И за нас, в том числе. Это война глазами того, за кого конкретно отдавали свои жизни воины Русской земли.

Прошло время, все образовалось, все вспомнилось, но я стал видеть Белгородско-Курскую битву 1943 года совсем иными, своими глазами. И мне, как автору, тогдашние мальчики и девочки, были интереснее и главнее, чем все.

Вот она и есть – данная книга. Книга военных рассказов для детей, книга военных сказок для взрослых. Ведь так хочется, чтобы эта книжка была интересна всем. Пусть она повествует про тяжелые времена, но ведь так хотелось, чтобы читатели могли узнать, принять и понять ту жизнь. Оценить ее, соотнести с современной жизнью.

Почему я называю эту битву Белгородско-Курской?! Да все потому, что именно на этой нашей земле, на нашем зелено-черном красном пятачке, где мы живем, происходили самые тяжелые и самые страшные бои. Когда вечером любой и каждый, человек не знал, будет ли жить он сегодня утром и встретит ли он завтрашний вечер.

А когда грянула битва, то целых трое суток, и это только у нас, не было ни дня, ни рассвета. Одна темная, кромешная ночь, утром, в полдень, всегда и повсюду, огонь и гром, дым и пыль с гарью и все новый гром пушек, авиабомб, выстрелов и взрывов. Эта жуткая военная пелена заволокла все живое. И не только в городах наших или по деревням – везде.

Лес, поле река, три город и все деревни, само летнее небо – все было в военном дыме, копоти и пронзительном громе сражающихся военных машин-громадин. Каждая была больше чем наш деревенский домик, каждая была быстрее, чем мы могли бежать, каждая горела сильней, чем может гореть вся наша деревня. А сама смерть была волнами, она приходила на один всего миг, раз и никого больше не стало. И так было это на самом деле!

Вот если будете в нашем лесу по грибы, или на поле, то, случайно, может быть, обнаружите, уже в наше время, на нашей земле, натолкнетесь на интересную вещь. Хотя уже больше не увидите старый окоп или блиндаж, кусок неизвестного самолета. Но и не проходите мимо осколка, или пустого патрона или полусгнившей военной доски с буквами. Для меня это, и для вас тоже, это может быть, чья то жизнь, что оборвалась тут на нашей земле.

Ну а теперь о самое главное, о нашей общенародной Курской Битве! И читатель это должен знать, главную особенность именно этого военного сражения. Я, когда это обнаружил, был поражен. Держись крепче, сейчас поймешь, почему это одно из трех главных военных полей России.

После этой битвы немцы только отступали. Больше мы им не давали передышки и никакого оружия возмездия так и не появилось у Гитлера. А ведь если бы не наша Курско-Белгородская, то немцы могли доставить своим противникам большие неприятности. Уже были готовы новые ракеты Фау, и неуловимые подводные лодки, появились новые танки и даже реактивные самолеты. Могла быть и атомная бомба.

Могла бы, могли бы, – да вот не получилось! А все наша Курская битва. Как говорили мои сверстники:

– «А ху-ху, вам не хо-хо!?»

Теперь гитлеровские захватчики, мародеры и палачи отступали до самого Берлина и больше.

Значит, наша самая любимая армия стала непобедимой, как мы мечтали и верили в это, когда все были мальчишками. И если бы не американцы с англичанами, были бы мы и в Париже, да только «уговор дороже денег», как сказал товарищ наш Сталин по этому поводу.

Хотя и сейчас, если присмотреться ко всей нашей жизни, эта вялотекущая битва продолжается до сих пор. И если Гитлер делал ставку на новые танки «Пантера» и «Тигр», то сейчас делают ставку на экономическую гибридную войну, предательство и равнодушие многих обывателей. И с этой новой задачей, новой гибридной войной, можете и должны справиться только вы.

Только так у нас будет шанс заново отвоевать свою свободу и вновь победить своих врагов, что бы просто жить. Многие, как и Гитлер, желали бы видеть русских дряблыми вялыми людьми, без родины и отечества, которым милы западные стандарты, а вся наша страна была бы как общемировая кладовка для всех богатых.

– А ху-ху вам не хо-хо?! —изо всех сил кричат пацаны, незабвенные друзья моего детства.

Мы долго отступали, но пришло другое время, время, и Россия занимает свое место, где все равны и не будет унижения ни голодом, ни бедностью, ни богатством и примером этого должна быть наша Белгородская битва. Когда все были заодно. Ведь недаром у нас, на нашей земле, появилось: третье по счету, историческое место.

Прохоровское поле

И теперь наша общая задача следующая: повернуть ход истории в нашу пользу. И ты, как участник, и как русский человек, должен быть достоин памяти своих предков.

Чтобы никогда больше не повторялось, когда против вражеских танков противостоят и побеждают воины с противотанковым ружьем, когда женщины выполняют работы, которые не под силу и самим мужчинам. Чтобы наше оружие было самым сильным, наши солдаты лучше всех, как было всегда при Суворове, и при Александре Невском.

И еще хочется сделать последнее авторское замечание. Все вы в своей жизни, так же как и наши предки, не раз и встречали и не раз еще встретите, такое хорошую и вкусную вещь, как гречневая каша. Самая любимая из всех каш для мальчика, который здесь автор. И поэтому недаром ей и посвящен один из рассказов этой книжки. Даже и не верится, что могли быть времена, когда мечталось об обыкновенной простой каше. Но когда неделю другую питаешься жмыхом и прелой картошкой, мечты выглядят совсем иначе.

Теперь, когда родина доверит вам оружие, или большое строительство, выход в космос или спасение человеческого сердца, эта каша, как добрая тетушка, вновь и не один раз напитает и радует хорошего человека.

Ведь эта гречневая каша не просто символ сытой и здоровой еды. Каша, как и Родина, как и наша Белгородская область, как и Курская дуга – все это составные части произошедшей здесь Курской битвы, которая является:

МАТУШКОЙ НАШЕЙ ПОБЕДЫ

И многое стоит за этими словами. Вот только я все чаще вспоминаю одно детское дело. История про то, как хоронили моего дружка.

Смерти было так много вокруг, и такие жуткие, что неизвестно по какому закону, вдруг превращались в самые разные приключения. Будто сам тогдашний Бог войны принимал в этом свое гадское свирепое участие. Ведь ему нужно, чтобы много было войны, много смертей и не просто так, но и еще такое, тоже было.

Мой друг, сам, втихаря, за сараем, пытался сам разрядить итальянскую, такую блестящую мину, и на все про все – молотком и зубилом. Хоронили его в снарядном немецком ящике. Ящик был крепкий. Весь окованный железом, как и подошва немецкого сапога, но чуть не такой, как надо. Дедушка почти сам отдал его на наши похороны. Пока везли на тележке – ничего. В могилу мы сами этот страшный военный гроб поставили-всунули, нами еще дедушка командовал. Стали закрывать, а крышка не закрывается.

Ноги засунут, голова, перевязанная сухим кровавым полотенцем, вылезает наружу. Голову еще раз спрячут, ноги в летних валенках торчат в разные стороны. Тут три маленьких девчонки, что увязались с нами, испугались.

А мы, его друзья, вдруг стали лыбиться и смеяться, как дурачки. А мать увидела, что ее сыночек, такой всегда непослушный и супротивный вдруг выскакивает в третий, и самый смешной раз, своей прямой головой, из-под крышки снарядного немецкого ящика, – то она просто упала на землю, откуда ничего не было видно.

Тогда дедушка нареченного внука пожалел, положил его набок. Ноги в руки подтянул. Еще можно было так сделать. Взял себе на память дырявые валенки. И вышло как на картиночке, мальчишка на всех обиделся и тихо заснул себе в уголочке. На боку. Правда, интересно?!

Да, так оно и было. Зато крышка теперь закрылась навсегда. Я стоял и ждал, мне уже ничего не хотелось, как и всем. Только бы уйти отсюда. Слезы настоящие пришли после. Хорошие люди живут дурачками не всю свою жизнь.

И если ты, читатель, споткнулся немного на этом месте, или даже улыбнулся чуть, то тогда давай вместе попросим прощения у моего такого маленького друга, которой навсегда уснул сам себе, под немецкой доской.

Ящик, и в самом деле, был не такой уж и большой. А другого было не найти во всей, только что вновь расколошмаченой, Курской области, во всей порушенной Отечественной Войной стране.

Друг, прости меня, что я тогда тоже чуть смеялся, прости за то, что я так и забыл, как тебя звали. Но ты напомнишь мне о себе! Что в свой черед, и моя смерть припожалует ко мне, и не просто так.

А от того, что вспыхнет и станет гореть надо мной тот хворостяной сарай с соломенной крышей, каких много погорело в войну в нашей области.

* * *

Но теперь всю жизнь я знаю и буду помнить и знать, что я несу с собой крылышко бабочки. Я знаю – тебе это понравится!

А, значит, успокоит нас всех, которые узнали про тебя и твою маленькую жизнь и твое тело, похороненное на безымянном русском поле. В мелком окопе, в немецком ящике.

Пусть все знают, как могут реветь три маленькие наши девочки зараз! Не считая взрослых.

И у них, таких длинных соплей вообще никогда не бывает

* * *

«Народистая» сказка

мужской рассказ

Перед своей выездной рыбалкой на плотину, мы обычно коротаем время в вокзальном буфете. Заведение, которое так не любят наши жены, Таня и Наташа. Потому что тут мы частенько попадаем в разные приключения. То потребуется внезапно доктор, а рядом никого нет, кроме нас. То один раз посадили бабку не на тот автобус. Тогда даже пришлось брать такси и гнать за автобусом целые полчаса. Один раз приехали домой не вечером, а через два дня. И они вечно недовольны, так как тоже ждут, что случится на этот раз. Поэтому дальше о наших женах и напутствиях разговора и не будет вовсе. Только если чуть-чуть, мы то приключений с другом совсем не ищем. Просто они с нами случаются. Мы-то тут причем?!

Вот и на этот раз. Конечно, можно на водохранилище поехать и на машине, но зимой на ней не очень удобно, мы ведь с ним выходим на самую середину нашего белгородского моря. А с машиной надо ехать, оставлять ее на морозе, потом нам надо вновь усаживаться в нее в своих рыбацких доспехах и снастях. А так, раз у нас все шофера хорошие знакомые, то нам автобус останавливают, отдельно, чтобы идти не по дальней дороге, а «идти напрямки», через лес и сразу на водохранилище.

И обратно тем же ходом. И если видят, что мы опаздываем, то весь автобус ждет нас. Но мы сами никогда не опаздываем ни к одному автобусу. За точность отвечаю я, у меня на руке заслуженные командирские часы, которые не спешат и не опаздывают, потому что эти часы знают, что иногда от точности зависит жизнь. И моя, и моих друзей.

Один из столиков буфета располагался как раз напротив автобусной площади, и можно было не бояться, что нужное уедет без нас. Но мы и не боялись. Буфетчица, тетя Клава, если что предупредит, а если что не так, то возьмет и остановит все движение на своем любимом автовокзале. И стол, за которым мы стоим, это наш стол. Это правило тетя Клава соблюдает свято. Потому что она всегда относится к моему другу, да и ко мне заодно, с уважением.

И это она, сама, уже в третий раз подряд сметает крошки с одного края стола. Это она затем, чтобы увидеть мою правую руку, перевязанную бинтом. Осколочное ранение и перелом, и все это приобретено на бойкой Украине. А спросить ничего нельзя, доктор очевидно, заранее успел предупредить всех тут. Вот почему я все ем левой рукой, как в кино про олигархов.

– Смотри! – предупредил я.

Это посреди утренней воскресной толчеи я наметанным артиллерийским взглядом засек группу, что целеустремленно бродит по всему автовокзалу. И что путь они понемногу держат в нашу сторону. А вот этого я и побаиваюсь, потому что это дети из ближайшего к нам детского интерната. Вон там его стены, высокие и глухие, правда, уже без колючей проволоки стоят нерушимо. Это наша общая боль.

В прошлой России интернаты то по нашей общей бедности были заодно со всеми. Те, что сейчас, от нашего кривого, неумеренного богатства, и они, как та горсть ненужных копеек, которую опереточный депутат кидает в шапку опереточного нищего. И это то самое, которое, унижает нас всех. Как хамская дедовщина в одном взводе унижает всю роту во главе с командиром.

Уж что-что, а я сразу понял, что это слаженный коллектив. Я в таких коллективах тоже бывал и до сих пор работаю. И частенько девочки, которые вечно командовали мной, ругали меня и сами верили в то, что это хорошо. Вот и у этих точно также. И в этой группе, у каждого свои обязанности. Пока одна держит коробку, другая говорит, мальчик же следит за обстановкой в зале автовокзала.

Их трое, две девочки и мальчик. Именно сейчас они держит курс нашему столику окончательно. Это мальчик дернул за руку девочку и глазами показал на наш стол. Я же сейчас смотрю совсем в другую сторону. И чувствую я, что мы это последний шанс у них. Везде им только отрицательно качают головой, хотя иногда в коробку заглядывают. Интересно, что в ней такого. Ага, они идут точно к нам!

Но мы не просто стоим, а как все, пьем свой рабочий напиток: – крепкий кофе. Нам-то можно, а вот им ни в коем случае. Но они подошли не сразу, а еще чуть покружили по автостанции, еще пробовали подходить к пассажирам, а те уже просто отнекивались от них.

– Что ты там все высматриваешь? – спросил друг. – Я тоже хочу.

– А вон видишь, трое. Идут к нам!

– Обязательно! – сказал доктор.

И только я кивнул их в сторону, как они тут же направились строго на наш столик. Естественно мы давно были в поле их внимания. Еще бы они не увидели нас. Они себе уяснили, как буфетчица тетя Клава, к нам относится. А еще видят, что мы спокойные, хорошие люди, которые всегда защитят, что маленьких, что женщин, что свою Родину. Но, это я так, к слову.

Мне интересно, потому что мне хочется поближе увидеть коробку, та самая, что никак они не могут выпустить из рук. И передают строго по очереди, почему-то каждому хочется поносить ее. Они останавливаются перед нашим столиком. Расчет верен. Что у нас, что у них.

Мой друг тоже их увидел и двигает свой рыболовный рюкзак, чтобы освободить место нежданным гостям. Мы здесь просто пьем кофе. Сейчас будет наш автобус.

– Ну и как вас звать?! – не выдерживает мой друг. – И что вы тут делает в такую рань?

Это он так намекает, что не хочет увидеть в этой компании побирушек, хулиганов вокзальных.

Они отвечают и последнее глоток кофе застревает у меня в глотке. И если парня зовут, как доктора, то девочки носят имена наших жен. Причем, та самая, что с конопушками, и поэтому особенно симпатична мне, носит имя моей жены. Теперь, мы двое взрослых мужчин, в их власти, и ничего тут не поделаешь!

Они стояли перед нами, а мы смотрели на них. И я вспомнил, как люблю свою жену. Раньше то было недосуг. Но прошло мгновение и все это остается позади, я вдруг вижу одну преудивительную общую картину. Из коробки доносится непрерывное пищание, и, как только была откинута крышка, видим, что на чистой белой тряпочке в глубине коробки лежат единой кучкой четыре самых разных по цвету щенка. Каждый щенок по очереди поднимает свою собачью головку с ушами и пищит нежной розовой пастью.

Словно маленький цветочек, порхающий между черным, коричневым и белым. И воздух вокруг стал полон самого нежного писка.

– Щенки! – выдохнул шкет. – Народистые, самые лучшие!

– Возьмите дяденьки! – вступилась одна девочка, смотрящая на нас снизу вверх.

– Они на охоту годятся. Их только выучить надо. Только они не народистые, а породистые.

– Посмотрите, какие они все разные – добавила другая, что по мою душу. Эта наверняка страдает по ночам от того что у нее в нос в самых весенних конопушках. Именно она сейчас держит в руках коробку.

Будет очень жалко, если не найдется человека, который скажет ей, какие они красивые эти конопушки, что больше всего на свете он обожает именно такие. Как я, к примеру, считаю веснушки самыми красивым аксессуаром милого женского лица, тем более, что их можно не просто любить, но и иногда целовать по счету.

А тем временем, мой друг занимался тем, что опускал доверчивых детей на землю. Конечно, и мы, когда то верили, что есть справедливость, есть доброта и есть любовь. Есть, но жалко то, что это все сейчас находится как-то в другом месте. Там, где нас нет. А мы здесь. И вот это они должны понять и простить нас.

– Знаете, сколько собак держит охотник дома?

– Одну – потупился шкет.

– А если охотник живет в квартире, где есть жена, родители, родители жены и сами дети. А кругом злые соседи, которые только и ждут повода к ссоре.

– Знаем – опустила голову та, что главная в компании.

– Возьмите. – сказала серьезно девочка с коробкой на руках. – Нам в интернате запрещают держать их, и нас всех переводят.

– А где их мама собачья? – спросил я на всякий случай.

Обыкновенная жизненная история. Во дворе образовательного учреждения жила собака. Все ее любили, кормили, тянули в разные стороны, и пинки она получала, но за свою жизнь ни разу не укусила, ни одного ребенка, ни одного мальчика и, тем более, ни одну девочку. Рычала – да, а кто из нас не рычит?!

Но на каждую силу есть другая сила. И вот для нас всех она, чужая злобная нехорошая сила, преобразовалась в заместителя директора по хозяйственной части. И однажды он успел колесом машины сбить насмерть общую любимицу. Если бы все нормально, собака – мама никогда бы не попала под колесо, но она спешила к своим щенкам, тем самым, чьи многочисленные пасти так похожи на одинаковые красненькие цветочки.

– Ну ладно, все понятно. – говорит доктор. – Сколько просите за всю свору, можно узнать?

– Да мы не дорого – заспешила конопатая. – Хоть даром берите!

Но тут ее остановили суровые глаза товарищей. Такие маленькие еще, а уже знают и приметы и условия, как надо торговаться по деловому. Я ценю это качество в человеке. Ведь в этом мире только самое главное можно получить вне денег.

– Правильно! – сказал друг. – Нам и даром не надо, то, что даром. А вот купить – мы согласны. Давайте!!

Я, вообще-то, удивляюсь своему другу. Иногда он такое может отмочить. И все это мне надо было терпеть и даже важно кивать головой, если понадобится.

– Тетя Клава! – позвал мой друг буфетчицу. – Тетя Клава! Тут у нас торг, и мы хотим обмыть эту куплю-продажу. Дайте нам, вот что

– Сейчас, сейчас, доктор! – Буфетчица Клава спешит к нам.

Вначале дети смущались, ну там резинка жевательная, может быть сладкой воды, но доктор был непоколебим. Нам принесли маленькие сосиски, потому что именно такие могла любить покойная собака. Коробку конфет доктор выхватил из рюкзака, а потом всем гостям было предназначено по большому мороженому. Торт по общему согласию решили не заказывать, не такое уж это и большое дело. Но все равно – всего было много. Дети присоединились к нашей хорошей компании и стали есть. Мы смотрели, тетя Клава тоже.

– Это, наверное, – сказал растроганный шкет, – чтобы мы денег на сигареты не тратили.

– А что, вы уже балуетесь?!.

– Да нет, требуют. Говорят, чтобы без них не приходили.

– Отныне просителей таких направляй ко мне, я им буду ставить докторский клистер. Большой такой, на полведра, знаешь, как я их умею, и люблю ставить.

– А я вспомнила! – сказала самая красивая, та, что с конопушками, – Вы и в самом деле доктор, вы у нас были в интернате!

– Ага, ага!! – закричали все сразу. – Как хорошо, что мы вас встретили!

– Я возьму всю эту свору, – говорит доктор самым врачебным голосом, – но только тогда, когда вы дадите мне самое честное свое слово, что никогда, слышите, никогда, вы не будете тянуть, дышать и пить разную гадость химическую. Просто дадите честное слово – и все! Я ведь много не требую. Слово, что никогда вы не станете моими пациентами! Но, если что, все равно приходите!

Дети переглянулись между собой, потом, та, что с конопушками, сказала ядовито

– А вот ты, Сашко, сам баловался, и других учил, я все сама видела.

А я вот думаю про себя и моя жена такая же вредная, всегда что-нибудь да скажет!

– Да я так, нечаянно. – ответил шкет. – И больше не буду, только заберите их у нас. У вас им будет хорошо!

– Ну, а честное слово мне дадите?! – буднично спросил врач-нарколог. Дети закричали на весь автовокзал. Это было словно первый удар красивого колокола или внезапный гражданский салют. Уметь торговаться, я, конечно, повторяюсь, выгодное дело.

Тем временем в вокзале появилось, и разошлись множество людей, утро кончилось и наступил день, простой рабочий день. Без войны, без большого горя. Самый простой рабочий день, и он был такой желанный!

Мы ели и болтали и потом все вместе поклялись отомстить всем заместителям по хозяйственной части, которые давят собак своими машинами. Все были растроганы и благодарны доктору, а я гадал, куда он, в самом деле, денет такую собачью свору. Но тут возник наш автобус и, через час, мы были на месте. Еще через полчаса мы подошли к плотине.

Большая тут была плотина, высокая, бетонная. И внизу, справа, тоже глубина, можно даже спрыгнуть с парашютом, если умеючи. Доктор открыл коробку, которую все время держал в руках. Я даже подумал, что солнечные ванны. Доктор знает. Я только хотел задать свой вопрос, но доктор, мой дружбан, остановился у перил, и широким движением руки швырнул содержимое коробки вверх. Словно самолетики, улетающие от нас навсегда!!

Даже раздался улетающий от нас писк, а потом, все четыре, булькнули прямо в массу темной студеной воды. А потом туда же полетела и коробка вместе с девчачьей белой мини-наволочкой. Тут, под самой плотиной вода не замерзала никогда.

– Им уже ничего не поможет. Они кормили их разной дрянью, и кишечник у них полностью атрофировался.

Спасения не было. Вот так же раньше пикировали вниз подбитые самолеты наши и немецкие, потому что тут на белгородской земле в год Курской битвы были такие несчетные воздушные бои, такие групповые драки между русскими и фашистами с эсэсовцами, что и крика человечьего не было.

Может быть, и были моменты, когда к земле летели вот таким коллективом, как эти щенки, все вместе, красные и черные, белые и коричневые.

И у каждого, если он не был сразу убит насмерть, на лице распускался красный такой цветочек, уже знакомый нашим дорогим читателям. Все вспоминают о нашей Победе, а мы о нашей Курской дуге. Все говорят о танкистах, о артиллеристах и наших генералах, но очень мало кто вспоминает о наших молодых отважных летчиках, которым и принадлежит решающая роль в победе на нашей Дуге Кромешной!

Мы стояли на самом высоком месте плотины. Сейчас там, в глубине, может быть, огромный сом всплывал на прощальные писки и пузыри утопающих щенков, и сразу несется к лакомому кусочку. Смерть для них уже ничего, но вот самому сому большая радость. Еще бы! один день начался так успешно.

А я даже не могу слова подобрать! Это все мой друг! Как он вышел из затруднительного положения, как спас от угрызений совести одних, облегчил смерть другим, и дал всем нам успокоение. Мой друг – самый настоящий врач!