Читать книгу: «Время животных. Три повести», страница 4

Глава восьмая

Ехали в новом плацкартном вагоне на нижних полках: полный кайф да ещё и с лучшей водкой и мамкиной закуской! Впрочем, Санька сразу предупредил разомлевшего на свободе Быку:

– Ты давай без фени и вообще шифруйся! У нас новая полоса пошла, понял? Санька был гораздо сильнее и не только физически, даже несмотря на Быковы отсидки. Вчерашний зэк правила знал, а потому тут же ответил «Яволь!» и стал аккуратно нарезать копчёную колбасу и сыр. Сосед у них был только один, который согласился выпить с ними за компанию, потому что всё равно ехать скучно, а так, глядишь, потом и в дурака перекинуться можно.

– А как насчёт «сека – бура – козёл»? – хищно спросил Санька.

– Я не умею, – простодушно отвечал мужчина вполне интеллигентного вида лет пятидесяти от роду. – Подкидной дурак – вполне увлекательная и совершенно безобидная игра. А про азартные игры столько всего неприятного сказано и написано. Просто жуть берёт!

– Это уж точно! – легко соглашался шифрующийся под порядочного обывателя Быка. – Один мой сосед по… в общем по санаторию, связался, блин, с дурной компанией – так без штанов остался. Про бабки я уж не говорю. Всё подчистую просадил! Да ещё должен остался. Потом, когда из санатория откинулся, пришлось тачку за долги продавать и сеструху в аренду сдавать…

– Это как? – не понял интеллигентный попутчик.

– Ну, она у него проституцией подрабатывала, – сообщил доверительно Быка. Санька двинул его локтем в бок и внушительно кашлянул.

– Да, об этом писали в этом… как его, блин… «Криминальном рабочем», – выруливая из ситуации, авторитетно пояснил Быка.

– А что, и такая газета появилась? – почти с восхищением воскликнул попутчик.

– Спрашиваете, – отвечал со знанием дела Быка. – То ли ещё, папаша, у нас появится! Говорят, Гагарина нашли!

– Да что вы? – искренне изумился разгорячённый рюмкой сосед.

– Точно я вам говорю, – горячо зашептал через столик с закусками Быка. – Во Флориде на вилле живёт.

– А Серёгин? – серьёзно спросил всезнающий интеллигент. – Они, помнится, вместе на «Миг-15» летели.

– Про этого врать не буду, – серьёзно отвечал Быка. – Надо с питерскими корешами перетереть. У них с Чикаго – прямая линия. Вас как по имени – отчеству, а то неловко как-то пить за здоровье, не зная за чьё?

– Илья Петрович Бухвиц, ваш покорный слуга! – отрапортовал мужчина.

– О-о! Очень приятно! – поднимая очередные сто граммов, отвечал Быка. – У нас в санатории тоже отдыхал один… Илья, Гольдманом звали. Санька был готов провалиться сквозь вагонный пол и даже ниже! Чтобы разрядить ситуацию, он щёлкнул клавишей магнитофона и, услышав пугачёвского «Арлекино», сообщил, что давно мечтает сходить в ленинградский цирк, на что уже изрядно захмелевший Быка заявил, что нынешние цирковые фокусники – это полный карточный беспредел, одна, блин, краплёнка! Санька понял, что с Быкой всё впустую и подлил соседу водки. Дальше они стали азартно рубиться в дурака, и уже интеллигентный сосед удивлял Саньку восклицаниями типа «А я её по усам!» и «Кроме буб всех юб!». Но вскоре водка возымела своё окончательное действие, и Санька предложил стелиться. Изрядно опьяневший Бухвиц, с испугом глянув на вторую полку, выразил серьёзные опасения на предмет «залезания в столь высокие покои». Тогда Санька махнул рукой и, вспомнив про свою молодость, стал укладывать благодарного попутчика на нижнюю – свою полку, а сам постелился выше. Когда Бухвиц захрапел, истосковавшийся по самым элементарным человеческим чувствам Быка бережно перевернул того на бок, и храп тут же прекратился. Санька при этом вспомнил, что когда начинали храпеть в казарме, то в направлении храпа обычно бросали кирзовый сапог, а то и предмет поувесистей.

– Ну, давай по последней, – обречённо предложил Быка и, не дождавшись ответа, влил в себя остатки водки. И тут Санька понял, что хоть и вполне хорошо и мирно они сидели, но вот опять, как всегда, надрались и завтра в Питере… Но утром, когда Бухвиц опять стал насыщать купе своим упрямым храпом, Быка тронул Саньку за локоть и позвал его спуститься на свою нижнюю полку. Когда больной на голову Санька опустился рядом с Быкой, на столике перед ним стояла четвёрка самогона, а рядом – две «Жигулёвского». Быка нетерпеливо потёр ладони одна об другую и разлил, как он выразился, ровно по сто двадцать пять капель. Через пять минут обоим заметно полегчало. Потом, уже никуда не спеша, они под остатки копчёнки выпили пива и стали собирать вещи: за окном вагона мелькали высотки Купчина. Помятая физиономия Бухвица утром казалась совершенно чужой и отстранённой. Он сухо поблагодарил за компанию и, ловко ухватив так и ни разу не открывавшуюся им дорожную сумку из дорогой кожи, поспешно пересел ближе к коридору. «Словно и не выпивал с нами», – ехидно подумал Санька. Скоро вагон сильно качнуло, и по проходу куда-то заспешили возбуждённые приходом новых дневных забот пассажиры.

– Давай сейчас на вокзал, в буфет, – предложил Быка. – У меня с собой ещё склянка есть. Пока метро не открылось, мы ещё по граммульке вотрём и хавчиком сверху прикроем. Да, и на клапан уже давит – надо бы до толчка да кал на всякий случай кинуть. Потом я брякну корешу, что прибыли, и – отдыхать на хату. А все дела отложим на завтра, идёт?

– Идёт! – легко согласился Санька, и в самом деле несколько уставший и от дороги, и от всех этих последних пьянок. И туалет на Московском вокзале хороший: можно и помыться, и побриться, и всё остальное. А потом, просто хорошо и безмятежно поспать – и хоть трава не расти! Но в комнате, куда питерский Лёха поселил «своих корешей», Саньке отчего-то не засыпалось. Он смотрел из своего исполинского окна на зудящие трамвайные канаты Первой линии, ощущая всё отчётливей и конечней, что может спать только ночью, когда гладит лоб и виски синий, умиротворяющий свет этой недостижимой, но неизменно манящей и всегда желанной звезды. Но и в этом он был не прав, потому что ясных ночей в осеннем Ленинграде было немного, а потому ленинградцы даже Луну видели редко, а смотреть на звёзды особо озабоченные любители ездили в Пулково, но Санька ни о чём таком не слыхал, а тем более не догадывался.

Глава девятая

Санька уснул лишь под утро, а потому даже в десять, когда Быка успел не только умыться – побриться, но и приготовить завтрак, он, выражаясь по – армейски, ещё пускал пузыри, то есть производил губами странные звуки, и в самом деле, очень похожие на едва уловимые хлопки лопающихся на воде пузырей.

– Бык, у нас там ничего не осталось? – задал Санька приятелю безнадёжный вопрос.

– Как же, оставишь ты! Держи карман шире! – Пытался выглядеть недовольным и даже обиженным хитрый Быка. – Но обшмонал я тут свой сидор по новой и вот нашёл пару фанфурей «Тройного». Мамка мне их на зону закупила целую коробку: видно, шибко надеялась, что меня упекут лет на десять, а я, вишь, по УДО через трёху вышел. Да и не принимали на зоне одеколон. Но, тем не менее, вишь, не зря старалась?

– Быка, я не могу одеколон, – жалобно простонал Санька. – Мочу свою из стакана пил, когда за рулём выпивши поймали, а одеколон… нет, не осилю! Нет, мне в армии хохлы предлагали, но я как понюхал, а от него какой-то не то сиренью, не то гвоздикой шибало… Я сразу на толчок – и блевать.

– Сравнил хрен с пальцем! – не повёлся на Санькину брезгливость Быка. – Да разве западенцы чего путного когда предлагали? Сравниваешь тоже – цветочное дерьмо, напичканное разной химией, и божественный «Тройной», то есть трёхзвёздочный. В нём один спирт медицинский и какой-то эссенции немного капнуто для отвода глаз, что, дескать, парфюм, а не пойло! Ладно, брось ты выкобениваться, составь компанию, я и водку не могу в одиночку. Пожалей кореша!

– Ну, ты, Быка, и микстура! – в сердцах подосадовал Санька. Но по дрогнувшему Санькиному голосу Быка уже всё понял и приступил к «составлению» коктейля. Минут через пять перед Санькой стоял стакан с мутноватым содержимым жёлтого цвета.

– А отчего он мутный? – с подозрением спросил Санька. – Чо за параши ты туда набухал?

– Так, попробуй сам чистый спирт разбавь водой, он всегда помутнеет! – Победно поднял свой стакан Быка. – Ну, давай за Васильевский остров саданём. Чтоб нам тут жилось сытно и весело – короче лучше, чем на общем режиме.

– Ну, Быка, блин! – выругался Санька, едва не выронив стакан. – Только настроился на «три звёздочки», а ты про зону…

– Ну, прости, Смыка, – искренне винясь, запричитал Быка. – Не то я буровлю, совсем волей башку заклинило! И то, с бодуна и не такое вывезешь, отсохни мой язык…

– Ловлю на слове! – выдохнув всей грудью, примирительно пообещал Санька и с неистребимым отвращением приник к стакану.

– Вот и давно бы так! – удовлетворённо сказал Быка и сделал то же самое. С минуту они потерянно молчали, видимо с опаской ожидая реакции желудка или каких иных, задействованных в процессе органов. Но всё, вроде, оставалось на своих местах.

– Интересно, а что если сейчас на горящую спичку дыхнуть? – спросил Санька.

– Станешь Змеем Горынычем! – ответил Быка, на глазах румянясь и веселея. Второй пузырёк ушёл как-то сам собой, без напряга и специального настроя.

– А я тебе что говорил?! – доставал Саньку добившийся – таки своего вчерашний ещё уголовник, которого распирало от гордости за победу над Санькиным предубеждением. – Я ж тебе говорил – чистый спирт! Чуешь, как на мозги ложится? Шустрее, чем водка, не говоря уж про бормотуху. Пойми, Смыка, в этой, блин, жизни, как говорил нам старый вор Никон, всё относительно: нравится – не нравится, красиво – некрасиво, вкусно – невкусно, хорошо – плохо, принято – не принято. Да, одеколон принято наносить на лицо, то есть на нежную кожу, которая его впитывает. Спрашивается, куда впитывает? Всё в тот же наш организм, куда и водку впитывают желудок и кишки. По большому счёту, какая разница? Ты попробуй натри лицо сильным ядом, эффект будет тот же, что если бы ты потребил его через рот.

– Но ведь есть ещё и качество! – попробовал возражать тоже порозовевший от одеколона Санька.

– Правильно! – Легко согласился Быка. – Так, я и предложил тебе тройнику, а не «Гвоздики», от которой комары дохнут. У нас один хирург сидел за убийство, так он, если есть выбор, лучше «Тройного» выпьет, чем какого-нибудь «Портвейна», хотя одеколон – это парфюм, а «Портвейн» – пищевой продукт. Это так же, как с бабами: с одной разговоры разговариваешь да по киношкам шатаешься, а с другой – из постели не вылезаешь. А ведь у обеих сверху – голова, а снизу – кое-что другое. Так же и в бормотухе с «Тройным»: и там, и там – спирт, но ты теперь знаешь, что по кайфу лучше.

– Ну, так и наркоту можно обосновать! – вскинулся Санька. – Там кайф ещё забористей?

– Я про наркоту, Смык, тебе ничего не впаривал! – отчего-то злым голосом отвечал Быка. – Но могу, если хочешь, тебе заметить: никогда и ни в коем случае не пробуй!

– Да, пробовал я уже, – признался без особого энтузиазма Санька.

– Что, герик? – спросил, на глазах возбуждаясь Быка.

– Да, почти, – не моргнув глазом, начал вспоминать Санька. – Приятель, падла, хотел на иглу посадить. Похмелье моё укольчиком снял, а потом позвал маки на даче резать. Но я во время понял и соскочил, хотя, если честно, иногда очень тянет попробовать ещё. Но ведь в жизни этой много куда тянет. В Древнем Риме вон даже коз пользовали, а царь Митридат в крови младенцев купался.

– Вот и я, Сань, о том же хотел, – согласно кивнул Быка. – Спирт – это пищевой продукт, а наркотик – чистая медицина! К нему привыканье в десять раз сильнее, чем к водке. Ну, и ломки тебе – это уже не похмелье. Высоцкий вон не вынес! И таких – миллионы!

– Знаешь, Быка, а я не во всём с тобой согласен, – раздумывая о чём-то, проговорил Санька. – Ты в принципе сам себе и противоречишь. А разве пищевой продукт не может стать «медициной» и наоборот? Что, не знаешь, как ответить? И не пытайся, пустое! Всё относительно, как этот твой Никон говорил. И верно, и неверно. Потому, что та тёлка, с которой ты валяешься в постели, наверняка мечтает пойти с тобой в кино, а та, которую ты заморозил на Невском, быть может, не прочь юркнуть в твою постель. Поэтому, Быка, давай уж лучше, если станем прилично получать, то пить «Смирновскую» и «Арарат», а душиться – дорогой туалетной водой.

– Базара нет, Саня – широко улыбаясь, миротворчески развёл руки Быка. – Про «Тройной» я говорю на тот случай, если непруха там какая или, упаси Бог, на зоне оказался. От тюрьмы да от сумы – сам знаешь, а потому лучше иметь и такой вот помойный опыт. И тут Санька вдруг вспомнил своё детство и сон про помойку. И понял он и запомнил теперь уже до конца своих дней, что синяя звезда впереди и помойка сзади так и будут идти с ним по жизни до самой последней его минуты.

Глава десятая

Лёха, на беглый и невзыскательный Санькин взгляд, оказался вполне свойским мужиком, который, в отличие от Быки, не сорил в разговоре ни тюремной феней, ни питерским новоязом. Прежде всего, он угостил приезжих хорошим кофе с песочным печеньем, поинтересовался, как устроились и чего им сейчас не хватает, на что Быка заметил вчерашнему сидельцу, что неплохо бы небольшой аванс, поскольку что-то забыли прихватить из-за спешки и понятного волнения, а чего-то хватились уже здесь, в общежитии.

– Я могу вас и на хату устроить, если хотите, – поделился с гостями своими возможностями Лёха, – только, во-первых, это далеко, а во-вторых, за общагу платить не надо, а за фатеру – очень даже существенно. И потом, туалет там в пяти метрах, на первом этаже – душ, постирочная с автоматами, гладильня, буфет (я уже приказал держать для вас пиво под прилавком), а выйдешь на Линию – всё рядом. Как в сказке Пушкина: пойдёшь налево – Петроградка, направо – водка и метро!

– Спасибо, Алексей, – искренне поблагодарил Санька. – Нас всё устраивает.

– Вот и ладно. А сейчас прямо по коридору, третья дверь налево, даму зовут Марья Ивановна, она о вас предупреждена. Потом сходите на место работы – тут недалеко, в общем, получите спецодежду, талоны на обед, пройдёте общий инструктаж, договоритесь с мастером о выходе и валите отдыхать до завтра. Если головы будут с непривычки болеть, то выходите через день. В принципе, время пока терпит, а вот потом, когда впряжётесь, уж не обессудьте: я денег зря не плачу! Да, и сам вынужден запахивать по двенадцать часов, иначе прибыли не будет, а тогда на кой всё это нужно? Ну, бывайте. И, крепко пожав обоим руки, Алексей тут же углубился в изучение каких-то хитрых графиков.

– Слышь, Быка, – стал делиться своими впечатлениями Санька, – он, вроде, постарше нас будет?

– Ещё бы! – почти с восхищением воскликнул Быка. – Он университет ещё до посадки окончил. У него жена и двое детей. Старший в школу пошёл!

– То-то я смотрю, говор, воспитание, осанка вообще, – похвалил Быкиного кореша Санька. – Думаю, нам это на руку. Хотя… такого на кривой не объедешь! Опытный и с очень хорошими нервами. Если что не по нему будет, такой, запомни, Быка, чикаться с нами не станет. Поэтому работаем в рамках, ни во что особо не впрягаемся, косим под тупых, по крайней мере, первое время, пока к нам присматриваются. А потом, когда глаз у наблюдателей замылится, попробуем подняться. Не сидеть же вечно в подсобниках!

– Хочешь анекдот про подсобников? – Поигрывая серебряной цепью, спросил Быка.

– Если короткий, – согласился Санька.

– Короче, черпала из отхожего места дерьмо вычерпывает ведром и передаёт его подсобнику – мальчишке, чтобы тот в передвижную бочку сливал. Ну, устал мальчишка, неловко принял ведро, оно наклонилось – и оттуда дерьмо черпале прямо в лицо. Утёрся тот рукавицей, сплюнул под ноги и говорит: «Эх, Васька, никогда тебе черпалой не стать. Так и проходишь до пенсии в подсобниках!».

– Надеюсь, до дерьма нас твой кореш не опустит? – То ли спросил, то ли поделился своим предвидением Санька.

– Да, у него и такой работы-то нет, – с некоторым сомнением проговорил Быка. – Помощник есть, а вот про подсобников я ничего не слышал. Хотя я бы и помощником не пошёл. Никогда не шестерил, не умею и противно. Уж лучше с больной спиной, чем с лакейским подносом!

– Успокойся ты, Быка! – Санька похлопал друга по плечу. – Нас с тобой, я так понял, никто в помощники и не звал. Наше дело – сортировочная станция, а там всё, как в картах, то есть в четырёх мастях: смотри – хватай – тяни – клади! И больше уже не споря, они согласно стали заполнять необходимые бумаги, чтобы потом выслушивать назойливое бормотанье пожилого мастера Кузьмича, который всё время боялся чего-нибудь опустить, и из-за этого ему постоянно приходилось напоминать то про одно, то про другое.

– И на кой Лёхе на производстве такой старый пень? – удивлялся Быка, ещё не дойдя до двери из инструктажной. – У него уж, наверное, правнуки бегают, а он всё о какой-то технике безопасности парится! А я тебе так скажу: будет у нас техника – будем мы в безопасности, а иначе или пупок развяжется, или горб треснет!

– Про технику потом подумаем, – размышлял вслух Санька. – Сейчас, главное, в схемах здешних разобраться и в людях, конечно. Понимаешь, сейчас с работой напряг, у кореша твоего поэтому – богатый выбор, и он с работягами особо не церемонится. Вникаешь? Ему, прежде всего, нужна прибыль. Поэтому климат тут, я думаю, паршивый. А мы с тобой кто? Правильно, приезжие, можно сказать, мигранты, и нас тут, мягко говоря, не ждали. Поэтому варежку особо не разевай: Лёха взял, а дальше – мы сами должны себя поставить.

– Как на зоне! – заключил Быка.

– Как в армии, – согласился Санька.

Добравшись до своей станции метро, они не стали закупаться в большом универсаме, а прошлись для интереса по профильным магазинчикам, которых на острове было великое множество. В одном выбрали мясных полуфабрикатов, в рыбном – копчёной корюшки, в овощном – огурцов и помидор, в булочной – только что испечённого ржаного, в винном – недорогой «Петровской» мадеры и новгородского квасу. Пришли к себе на Первую линию с несколькими пакетами снеди и перво-наперво, послав все рабочие проблемы по-русски, выпили мадеры за то, чтоб … «болт стоял, и деньги были!». Когда вышли на кухню жарить котлеты, обнаружили там двух вчерашних студенток, которые корпели над немудрящей пшёнкой.

– Маргарита – взял Санька за локоток одну из них, особо приглянувшуюся ему, – если располагаете временем, то давайте к нам через полчаса. Поедим говяжьих котлеток, выпьем мадеры с сыром. Посоветуете нам что-нибудь по Питеру, а то мы только что приехали и ещё не врубились.

– Сейчас начало года, – отвечала улыбчивая Маргарита, – а потому со временем проблем нет. Чтение надоело, музыка – тоже, а мотаться по городу, чего уж там, без денег хлопотно. Поэтому, а отчего бы и не по котлетам? Мальчики приглашают – девочки соглашаются. Через полчаса мы у вас!

Похмельное утро настигло Саньку … на панцирной сетке. Спина и локти рук у него были краснее задницы бабуина. Санька повёл взглядом окрест и обнаружил свой матрац на полу возле шкафа. «Всё ясно, – начал он продираться сквозь обрывки расстроенной памяти, – кровать сильно скрипела, и мы перебрались с матрацем на пол. Этому меня Маруська в минской общаге научила». Но нюансов своей сексуальной одиссеи он положительно не помнил. Тогда он стал осматривать остатки пиршества и, к своему удовольствию, обнаружил на краю стола полбутылки мадеры. Мадера была, на его памяти, самым крепким вином и к тому же с минимальным содержанием сахара, что тоже говорило исключительно в её пользу. Выпив полстакана горьковатого напитка, Санька сразу вспомнил, что когда-то в училище преподаватель литературы рассказывал им о том, что известный на всю Россию царский экстрасенс и ясновидящий Григорий Распутин тоже употреблял одну только мадеру, и никогда она не валила его с ног, потому что была прозрачной не только по цвету и вкусу, но и по сути. «Оставить что ли этому дамскому угоднику Быке или он, как Киркоров, пьян любовью?» – подумал Санька о неизвестно где ночевавшем приятеле и вдруг испугался: «А что если он рванул пьяный на улицу? У него ведь только справка об освобождении, и ему пьяному по Питеру – «полная задница!». Заметут – и тут же на высылку из города с предупреждением, если вообще выпустят, а не посадят на сутки. Надо к девкам заглянуть, они, вроде, трезвее были…». И Санька, кое-как натянув мятые джинсы и свитер на голое тело, двинулся наверх, в 32-ую комнату. Осторожно стукнув в ненадёжную филёнчатую дверь три условных раза, он услышал внутри тревожный шёпот. Постояв неподвижно с полминуты, он повторил стук и глухо прошептал в щель возле косяка: «Быка, это я – Санька… Вы живы? А то я тревожусь!». Тут же послышались шлепки босых ног, щёлкнул английский замок, и в проёме показалась полуголая Маргарита в едва запахнутом халате:

– Ты чо так рано? – сладко зевая, пробормотала она. – Мы ещё спим.

– А Быка у вас? – с надеждой спросил Санька.

– Да, он вроде к себе уходил… Люда, что Дима сказал, когда уходил ночью? – Обернувшись, спросила Маргарита у своей шустрой напарницы. Та неожиданно чётко, как Никулин в «Бриллиантовой руке», протараторила:

– Попрощался, хлопнул дверью и сказал: «К себе!». Согласно кивнув, Маргарита вновь повернулась к Саньке, неопределённо пожала плечами. Не сказав больше ни слова и даже не кивнув, Санька с мрачным видом отправился к себе, прикидывая варианты своих дальнейших действий. Ещё не дойдя нескольких шагов до своей комнаты, он понял, что сию же минуту должен спуститься на вахту и аккуратно полюбопытствовать: « А не выходил ли новый жилец из 20-ой комнаты под утро на улицу? И если да, то не возвращался ли?». Подумав ещё секунду – другую, он всё-таки решил сначала привести себя в полный порядок, то есть умыться, надеть свежую рубашку и брюки и выпить кофе, чтобы «не тянуло из пасти». На все эти процедуры у Саньки ушло не более получаса, и он, нетерпеливо сбежав по лестнице и, напустив на себя волну абсолютного спокойствия, подошёл к вахте. Здесь он прочёл за стеклом, что дежурит сейчас Галина Ивановна.

– Здравствуйте, Галина Ивановна! – поздоровался он с пожилой женщиной в очках. – Я из двадцатой комнаты со второго этажа, мы заняли её вчера по договору с директором товарной станции. Понимаете, я вот проснулся, а напарника нет. Ждал – ждал и вот решил поинтересоваться у вас, а не выходил ли он под утро на улицу? Не проходил ли через ваш контроль? Женщина опустила очки на кончик носа и посмотрела на Саньку в упор, глаза в глаза, словно он только что совершил какое-то безобразие, а то и преступление. Саньку даже передернуло, и он инстинктивно, как будто для оправдания, добавил к сказанному:

– Мы вчера очень устали, и я уснул довольно рано, а к нему зашла знакомая. И они, видимо, долго чаёвничали. Возможно, он пошёл её провожать?

– Чаёвничали, говорите? – прогнусавила женщина. – Да, он проходил, только явно не после чая, а чего куда покрепче. Я даже пыталась его удержать, что, дескать, куда в таком виде? Но куда там? Он мне сунул под нос татуировку на своей руке – такую лодку с парусом и сказал, что сейчас сядет в неё и уплывёт отсюда к чёртовой матери. Он сказал не «к чёртовой», а гораздо грубей! И я от него отступилась. То есть я даже испугалась: у него было такое лицо!

– Так, он выходил один и не возвращался? – не теряя надежды, спрашивал Санька.

– Один и не возвращался, – точь-в-точь повторила его слова Галина Ивановна.

– А не могли вы задремать или там отвлечься, или куда-то отойти на несколько минут? – допытывался Санька.

– Молодой человек, я работаю здесь уже десять лет, – заговорила обиженным тоном женщина. – И если даже выхожу в туалет, то прошу на минуту-другую побыть здесь кого-нибудь из надёжных жильцов, которых я неплохо знаю. И уж совершенно точно скажу вам, что этой ночью я никуда не отходила. Так что, видимо, ваш друг где-то шибко загулял, у кого-нибудь из друзей… Нынешние молодые ленинградцы – такие моты и бездельники!

– Хорошо бы, если у друзей, – озабоченно проговорил Санька, – но у него в Питере никого нет, ни родных, ни друзей, ни даже просто знакомых. Не успел он закончить последней фразы, как Галина Ивановна высоко подскочила над своим старым продавленным стулом и, испуганно вращая подслеповатыми глазами, заговорила в совершенно истеричной манере:

– Так, что же вы медлите? Звоните в милицию, чтобы начали розыски. Чем раньше начнут – тем больше вероятности на успех!

– Эх, Галина Ивановна, сейчас пять или десять минут уже мало что значат. – Отвечал поникший Санька. – И потом, вы плохо знаете нашу милицию! Прежде чем туда звонить, надо хорошенько обо всём подумать, иначе сам окажешься у них в обезьяннике! Но делать было нечего, поскольку Быка, или Быков Дмитрий Семёнович, вышел ночью на улицу и исчез. Был он сильно нетрезв и просто гулять столько времени наверняка не смог бы физически. Скорее всего, с кем-то познакомился, но нынче не белые ночи, народу на улицах – единицы. И такое знакомство могло ни к чему хорошему не привести. Лучше бы в вытрезвитель попал! По крайней мере, жив – здоров, не обобран и не избит. Впрочем, Санька вспомнил, как ещё до армии его обобрали на Московском вокзале менты. Он перешёл в неположенном месте улицу, спеша с Невского на поезд. Его остановили всего в нескольких десятков метрах от вокзала, затащили в «УАЗик» и, вывернув из кармана все деньги, оставили ровно на дорогу. Такие вот честные ребята оберегали покой ленинградцев от разной там заезжей шушеры, о которой, согласно одному недавно открытому источнику, ещё Гагарин, улетая в космос, сказал: «Понаехали!».

– Алё, милиция? – как можно спокойней говорил Санька в трубку телефона на вахте. – Меня зовут Смыков Александр Фёдорович. Я звоню вам из общежития пединститута имени Герцена, что на Первой линии. Да, в доме со статуями на крыше, где у Ломоносова лаборатория была. Так вот, сегодня ночью, вернее уже под утро, из общежития вышел на улицу Дмитрий Быков, который проживает со мной в комнате номер 20, и не вернулся. Я бы не беспокоился так. Но, во-первых, у него в Ленинграде нет совершенно никого: ни родственников, ни знакомых. А во-вторых, он был не совсем трезв, так как мы отмечали вечером мой день рождения. Да – да, в нашей комнате. Только я уснул, а он ещё долго чаёвничал с гостьей. Потом сказал ей «до свиданья» и по не известным мне причинам вышел на улицу. И как в воду канул! Да, молодой! На вид примерно 22 года, коротко стрижен, одет в синюю ветровку и синие джинсы, рубашка на нём была тоже голубая из хлопка. И кроссовки адидасовские. Носки, вроде, белые с якорями. Во рту в верхнем ряду две золотые коронки, а на левой руке тату – лодочка с парусом и печатка с волчьей головой. В разговоре нередко употребляет феню. Да, отбывал по хулиганке. Но не агрессивен, собирались вот в Питере работать, уже устроились на товарно-сортировочную станцию. Завтра – первый день, а тут такое! Буду дома. Знакомая, с которой он общался перед тем, как уйти, тоже здесь. Да, учится на последнем курсе инъяза. Из Луги, кажется. До свидания. Наряд прибыл столь быстро, что Санька не успел даже подняться к себе на второй этаж. Его туда буквально вволокли некий поджарый капитан Спицын и два глыбообразных сержанта. Тут же учинённый нарядом обыск выявил в вещах у Быки целлофановый пакет маковой соломки, затем Саньку сильно приложили, после чего он практически уже ничего не помнил.