Читать книгу: «Круг», страница 3

Маленький посёлок в Крыму. И Гора – идеальное место для дельтапланеризма. И небо. И она. Всё сошлось в одной точке. Не верилось даже, что может быть такое счастье. Они жили в разных городах. Но она приезжала подолгу жить в этот поселок. Ей там было хорошо, и работа позволяла: она занималась литературными переводами, а этим можно заниматься где угодно, главное, сдавать в срок, объясняла она. Она оставалась в поселке с апреля по ноябрь, а зимовала в городе. А он имел возможность часто приезжать на побережье. Особенно на Гору: именно там собирались такие же сумасшедшие как он сам, для которых важны были только полеты, дельтапланы и ветер.

Его работа всегда казалась ему идеальной: он испытывал дельтапланы, а что может быть прекраснее для того, кто помешан на восходящих потоках. И в каждый свой приезд он мог говорить с ней, смотреть на нее, прикасаться к ней, целовать ее лицо, завтракать с ней, быть с ней.

Она – совсем юная, 21-летняя, только с университетского конвейера умненьких и свежих девочек, а он тогда 34-летний, отец семейства. Они познакомились в общей богемной компании, проводившей вечера во дворе у одной из местных художниц, за столом под лампой. Вино, разговоры об искусстве и литературе, музыка. Он себя чувствовал не в своей тарелке, хотя люди все были интересные. А больше всех она. Ей же словно тоже было слегка неуютно, из-за того они – две неприкаянных души – и обменивались весь вечер взглядами. Она ушла первой, под благовидным предлогом: мол, много работы к утру надо закончить. А он еле вытерпел приличных пять минут после ее ухода, чтобы торопливо извинившись, промчаться по ночному поселку в сторону дома, который она снимала (в разговоре она упомянула сварливую хозяйку, и он сразу догадался, о ком из местных идет речь). Догнал ее и проводил до дома, соврав, что сам тоже живет неподалеку. А после они постоянно сталкивались, везде и всюду. Он пытался убедить себя, что не ищет этих встреч. Но это было неправдой. Искал и еще как. По какому-то поводу – передать что-то каким-то общим знакомым – они наконец обменялись телефонами. И иногда он получал от нее невинные смски вроде “Видела тебя вчера издалека на концерте в парке” или “Тата передает тебе привет!”, на которые смотрел часами, не зная, что и как ответить. Хотелось написать что-то интересное или хотя бы не выдать свое полное, как он считал, бескультурье. Он начал читать книги, которые замечал у нее в руках, слушать музыку, о которой она упоминала, смотреть фильмы, о которых она говорила с восторгом. При этом он чувствовал себя каким-то шпионом, который втирается в доверие, а на самом деле не имеет ни малейшего права на все это великолепное общение. Строит из себя умника, а сам думает только о том, какие у нее губы на вкус.

Это он однажды выяснил, когда холодным ноябрем провожал ее по набережной домой. На море был шторм, дул беспощадный норд-ост, она на ходу пыталась застегнуть куртку, и у нее никак не получалось на ветру это сделать, поэтому она забежала в пустую беседку и там продолжила свои попытки. Молнию заело, и он решил ей помочь, а через секунду они целовались. И по пути до ее дома еще много раз останавливались, и он ее обнимал, и целовал ее мокрое от морских брызг и дождя лицо, такое прохладное и свежее. А потом она холодным носом уткнулась в его щеку, и он закрыл глаза.

И всё.

Его замкнуло на ней.

Как будто в тот момент, когда он поцеловал ее впервые, что-то сдвинулось где-то на линии его судьбы. Словно кто-то перевел стрелку железнодорожного пути. И тупик, в который он направлялся, больше ему не грозил. И все стало абсолютно правильным, причем навсегда. И это даже теперь не зависело от ее физического присутствия. Она просто стала доказательством.

Были и короткие встречи: когда он приезжал в ее город. Или когда она приезжала к своим друзьям в город, где жил он. Эти короткие встречи были как праздник. И при этом ни он, ни она не смогли бы – спроси их – подобрать название своим отношениям. Курортный роман? Но курортные романы не бывают такими вялотекущими и постоянными. И потом, у них так и не было физической близости. То есть, скажем так, не было того акта, который другие люди называют физической близостью, но что при этом часто бывает гораздо меньше, чем настоящая физическая близость. Потому что для него держать ее в объятиях или даже просто за руку было больше чем секс. И у них было нечто большее. Это было ему самому так странно. Ведь в один из тех разов, когда они оставались вдвоем, когда его руки искали ее тела, когда их глаза мутнели от желания, в один из этих разов она остановила его руку, посмотрела прямо в глаза и прерывающимся голосом призналась, что у нее «этого не было».

Вот ведь как. Разве так бывает, думал он и иногда смотрел на нее вдруг другим, жестоким каким-то взглядом. Хотелось не поверить в ее эту, ах ты, боже мой, чистоту, тоже мне, тургеневская девушка. Хотелось надругаться над этим, заставить ее расколоться, выдать свою истинную сущность, чтобы не верить больше в эти сказки, не обманываться, не бывает таких, как ты, обругать ее как-нибудь, обращаться с ней как со шлюхой, втоптать ее в грязь, чтобы она хотела и сама просила еще, освободиться, наконец, от этой боли. Но один ее взгляд, прямой и внимательный, серьёзный и живой, свободный взгляд, ее глаза совершенно свободного человека, не признающего никакого насилия над своей волей, способного верить и идти до конца, человека, живущего по принципам, которые даже принципами для нее не были, а были как воздух, которым надо дышать, совершенно естественны для нее. И когда она смотрела на него так. Или вдруг в ответ на его грубые провоцирующие ласки обнимала за шею и клала голову на плечо, он просто сдавался и спрашивал себя, за каким чёртом она вообще с ним якшается, с такой скотиной.

Часто ему хотелось избавить ее от себя. И он не отзывался на ее сообщения. Но долго не выдерживал, если знал, что она рядом, что можно просто прийти к ней, смотреть на нее, даже не прикасаясь, даже издалека. Он не понимал, почему она общается с ним, что он для нее, и часто чувствовал себя вором, крадущим незаслуженное счастье. Но поделать ничего с собой не мог и про себя готов был после гореть в преисподней, если понадобится, но не сейчас, не сейчас, не здесь, а здесь – рядом была она. Он почти что знал о ее жизни вне этих встреч. Иногда от нее приходили длинные электронные письма, на которые он не отвечал, хотя и пытался не однажды, но не знал, что можно написать, всё казалось неинтересным, ненужным, а то, что было нужным и важным, единственно важным – невозможно. Немыслимо. Он не дарил ей цветов, не делал никаких обещаний, да она и не требовала от него ничего, и сама ведь тоже ничего не обещала. Слишком было всё понятно и прозрачно.