Читать книгу: «Круг», страница 5

– Сколько твоей дочке?

– Три.

– А моей восемнадцать.

Ну да, почти столько они и не виделись. Восемь лет. Значит, она родила спустя пять лет. Как и его жена в своё время. Ему показалось, что сегодняшней встречей замкнулся какой-то круг. И он, и она совершили некое развитие, и теперь им вроде бы дан еще один шанс. Понимает ли она это? Думает ли она так же? Или для нее это просто забавная встреча? Вот она смотрит на него взглядом, который он разучился читать, в котором ему чудится превосходство и лукавство, который как будто говорит: «Между нами были когда-то детские глупости, но теперь мы оба взрослые люди, и понимаем, как это было смешно и нелепо».

– Но дочка не от него.

Он сразу понял, о ком идет речь: о том самом парне, не-подонке. И слегка опешил. Хотя, что тут такого-то? Ничего. Но его почему-то это страшно задело. Почему? Наверное, потому, что, значит, был какой-то зазор между тем парнем и отцом ее дочери. Может, как раз в то время, когда он ушел от жены. Дочери было тогда… точно, ей было пятнадцать. Они могли встретиться тогда. Тогда было бы идеально. Потому что он тогда был более чем готов. И она была уже не ребенок. Ее дочка могла быть от него. Странно, когда он подумал о том, что у них мог быть общий ребенок, у него сжалось сердце. И еще от того, что, значит, в ее жизни были как минимум два мужчины. Как минимум. А как максимум?..

– А-а-а, – только и смог сказать он, чувствуя себя ужасно глупо.

Он невольно взглянул опять на ее правую руку: кольца не было, хотя это ничего не значило, он тоже в своё время не носил кольца, не затем даже, чтобы создавать впечатление неженатого, просто для него было как-то странен этот знак: как табличка «занято» на туалете. Она заметила его взгляд и разгадала. И вдруг насмешливо глядя, сказала, отвечая на этот взгляд:

– Нет.

Он усмехнулся, а она почти сразу спросила:

– А как твои?

– Нормально.

Ответил, не вдаваясь в детали, чтобы не смущать ее опять.

– Небось, они тебя почти не видят, с твоими вечными командировками? Вот мучение для жены!

– Да нет, она не мучается, – ответил он, проклиная двусмысленность фразы, понятную лишь ему.

Но она, видно, вошла во вкус этого благожелательно-внимательного дружеского тона.

– А дочка? Совсем, наверное, уже взрослая?

– Да.

Ответ вышел односложный и совсем не в тоне вежливой беседы. Он отвернулся и смотрел в окно. Нет. Никакого ответного движения. Как же глупо, что он до сих пор, оказывается, надеялся. Только сейчас он понял, что до сих пор надеялся на эту встречу, способную завершить то, что было незавершено. Как будто он всегда ждал, когда же замкнется этот круг. Он не думал об этом, но, как выяснилось теперь, все-таки ждал. Только он не учел одного факта: что она, может быть, не ждала, когда замкнется круг. Что те нити, которые были между ними, давно уже потеряли натяжение, а может, и вовсе порвались. Он только не понимал, почему ему до сих пор кажется, что он ее чувствует. Видимо, это было ошибочное ощущение. Он тут же взял себя в руки. Это было глупо, и с этим надо покончить. Теперь он лишь вежлив и сдержан. Он оторвал взгляд от окна, отпил еще кофе, не поднимая на нее глаз. Она почувствовала что-то не то, но не поняла. Поняла не так: решила, что ему неприятно поднимать тему жены и дочери, почувствовала себя любопытной особой, выспрашивающей, сующей нос, куда не просят. И она, взрослая женщина, мать трехлетней дочери, на его глазах сникла, опустила голову и совсем замкнулась, не зная, что сказать и как поправить свою бестактность. Ее подбородок резко упал, словно указывая направление взгляду, и от этого движения внутри него что-то натянулось, грозя лопнуть. Он понял, что еще немного и дверь захлопнется снова, и понял также, что у него нет сил в это поверить. Он тоже молчал, не зная, как ее разубедить, гадая, есть ли, в чем ее разубеждать, или он вновь сам придумывает что-то, впадая в отчаяние и злясь на себя за несдержанность и за свою последующую сдержанность.

Однажды, когда они лежали вдвоем ночью на пляже и смотрели на звезды, она прочитала ему свое стихотворение. Оно было длинное, но читала она хорошо, и ему понравилось, хотя обычно он не любил слушать стихи. И запомнились две строчки: «И сердце опускается на дно / И давит сверху груз воды утекшей». И сейчас эти строчки стучали в голове, и сердце его опускалось все глубже и глубже и уже захлебывалось, и он не знал, как спастись. Почему иногда самые простые ситуации кажутся неразрешимыми? Почему нельзя просто уйти вместе отсюда и быть с ней? Слова, слова, время, микроскопические движения, крохотные события построили эти стены, разделявшие их сейчас. «И давит сверху груз воды утекшей». Давит груз неразрешенности, несвершенности, груз собственной слепоты. Как будто вокруг была тьма, и он не смел протянуть руку, потому что боялся, что она не подаст ему свою.

– Прости, – вдруг сказала она, не поднимая глаз.

И стремительно ее ладонь накрыла его пальцы, легко-легко, едва ощутимое прикосновение её холодной ладони, у неё вечно были холодные руки. И тут же отдернулась, но его будто подняло волной от этого прикосновения, этого только было ему достаточно. Он поймал её ускользающую ладошку и сжал её, грея, своей рукой. А потом, не вынеся, накрыл сверху второй рукой. Сердце билось так, как будто хотело покинуть его. Она подняла на него глаза – свои огромные тёмные глаза, этот растерянный вопрошающий взгляд. А он смотрел на неё с отчаянием, с которым люди обычно стреляются. И в ответ – крепкое пожатие ее ледяных пальцев, до боли крепкое. Слёзы в ее глазах, отвернулась к окну, сжимая, сливаясь с его руками. И он опустил голову и тупо смотрел в чашку со своим холодным кофе, чашку, вписанную в круг из его рук, сходящихся на ее пальцах. Это что-то, что было тогда между ними, оказывается, никуда не ушло. И осталось таким же. И он опять был до боли счастлив и готов расплачиваться за это незаслуженное счастье любыми загробными муками. Но сейчас и здесь – она была рядом, она – изменившаяся и та же, она – каких не бывает, она – только как будто для него сделанная, придуманная, чтобы он опять поверил во всё, во что верить перестал, каждым своим словом, каждой своей черточкой подтверждающая, что всё, во что он верил, было правильно, что он был на верном пути и что сейчас он может опять выйти на ту же дорогу. И что она всё-таки будет рядом.