Читать книгу: «Город мудрых дев. Мозаика монастырской жизни», страница 2
Глава 2. Призвание
«С ранних лет мое отношение к человеческой жизни полностью совпадало с августинианским постулатом предопределенности. Несмотря на все бессмысленные, тщетные сомнения – а они продолжают терзать меня и поныне, – я ни разу не отклонился от своего детерминизма, почитая любые колебания за духовный соблазн. Можно сказать и так: мне вручили меню, в котором значился перечень всех моих бед, еще до того, как я научился читать. Оставалось лишь повязать салфетку и садиться за стол». Юкио Мисимо «Исповедь маски»
«Господь начертал дорогу для каждого человека в мире, остаётся только найти её. И суметь прочитать то, что прописано именно для тебя». Паоло Коэльо «Алхимик».
***
Не могла я не прийти сюда. Не пришла бы – не родилась. Мы стоим у входа в монастырь, и я потянула на себя ручку боковой входной двери, расположенной рядом с во- ротами для транспорта. Дверь поддалась, впустила нас, и мы шагнули вперёд. В свой дом, в свою колыбель, в свою духовную академию, в свою семью. Мы шли через центральную проходную, отделяющую мир от монастыря и передо мной пролетела вся моя девятнадцатилетняя жизнь.
***
10 августа 1988 года. Тельце увезли в морг, его так и не увидела оглушённая болью и страхом девчонка. Она ещё металась в забытьи, в галлюцинациях, под наркозом, когда врач извлёк из её утробы задохнувшегося ребёнка.
«Не надо ей это видеть», – осипшим голосом произнес кто- то в белом халате, и то, что было задумано стать человеком, унесли. А за девчонкой в полусне гнались черные тени. Она бежала по улицам и паркам, по скверам и площадям и прижимала к себе крохотную душу. Не успела. Отняли.
Вырвавшись из страшной реальности, она ощутила режущую боль, холод и влагу, шум. Плакали новорожденные младенцы. Шептались над ними их матери. Оля протянула руку и нащупала стерильную люльку рядом с собой. И поняла, что больше ничего не будет.
Мать и муж встретили её буднично. Новые пелёнки и кроватка – первое, что она увидела, переступив порог. Почему их не убрали? Подкосило. Забыли. Витя чмокнул неловко, принёс воду из уличной колонки, наколол дровишек. Вера затопила печь и укутала озябшую доченьку старым шерстяным одеялом, принесла клюквенный морс…
Проходили дни. Девочка научилась переключать мысли, давая сердцу короткий отдых. А после, отвернувшись в угол, вновь билась в истерике. Доктор предупредил: «Забудьте теперь про детей надолго». Она молчала часами, оставаясь в старом доме в одиночестве. Зрелость и мудрость матери, молодость и ласки мужа не могли залечить рану не воплотившегося материнства. Не могли вернуть малышку. Она её даже не увидела. Маргарита, «жемчужина» – так хотела назвать она свою деточку. На полке пылится книга. Почему она её не читала никогда? Это же прабабушкина дореволюционная Библия. Читанная-перечитанная, намоленная. Забралась в кровать с ногами, обернулась в плед. Взяла в руки, стала листать. В душу вернулся мир.
***
Через два года, осенним утром 1990 года, черный запорожец, прозываемый «гробом», без глушителя, мчался по спящему Ленинграду с окраины в Центр. Три ближайших от Володарки родильных дома оказались закрыты. Схватки начались с вечера, но ехать было решено, когда станет совсем уж невмоготу. Сонный папка завёл "кабриолет" и так началось моё первое путешествие по дорогам земной жизни. Я появилась на свет в знаменитой питерской Снегиревке – родильном доме на улице Владимира Маяковского в день памяти святителей Московских, в четверг 18 октября в 5 утра 20 минут. Акушерке очень хотелось курить. Она просила Олю немного потерпеть, не рожать так быстро. Когда меня обмыли и показали мамочке, в её голове зазвучало только одно слово: монахиня. А затем это слово забылось, и лишь только когда я в 14 лет заявила, что непременно уйду в монастырь, мама Ольга задумалась, вздохнула и улыбнулась: «Благословляю, ты для этого родилась».
– Я молилась тогда, держа в руках прабабушкину Библию, – признавалась мамочка, – молилась впервые в жизни Господу о том, чтобы он дал мне дитя. «Как Иоаким и Анна, дождавшиеся на закате лет утешения, стали родителями Божией Матери, как Анна пророчица, родившая Самуила, получила просимое: так и меня услышь, Господи! Дай ребёночка. А я его посвящаю Тебе. Я его Тебе отдам».
***
Меня крестили в 1992 году, в петергофском соборе святых Петра и Павла, вместе с полусотней орущих младенцев и скучающих взрослых. Перед уходом в монастырь я впервые после своего крещения вновь вошла в этот храм ощутив особенную благодать и душевный подъем.
***
С 13 лет каждое воскресенье я смотрела на образ Крестовской Богоматери, привезённый моим духовным отцом и наставником из паломнической поездки. Большая икона в деревянной раме под стеклом стояла на видном месте в классе воскресной школы, и мы всякий раз начинали урок с молитвы Господу и Божией Матери. Однажды я взяла эту икону в руки и не смогла её удержать. Батюшка улыбнулся: «не спроста».
***
И вот мы в монастыре. Сосны и трава в половину моего роста. Где-то в отдалении золотом горят купола. На скамье под дубом сидит с закрытыми глазами монахиня в клобуке и рясе, перебирает чётки.
– Простите, мы приехали дня на три, хотим пожить, потрудиться!
Матушка открыла глаза, доброжелательно посмотрела на нас и неспешно достала из недр облачения кнопочный мобильный телефон «Nokia». Я уже бывала в монастырях и знала, что монахи и монахини пользуются современными технологиями, оставаясь при этом духовными людьми. Ну и что – телефоны! Подумаешь, нашли чем смущать! Видно сразу – территория огромная, не набегаешься.
– Сестрички, – ласково обратилась к нам монахиня, поговорив с кем-то, – поднимайтесь в горку направо и идите в гостиницу, там вас встретят. Скажите, что вас благословила мать благочинная. В тот момент мы подумали, что перед нами и была монахиня, исполнявшая непонятную должность. Первые дни, встречая её на богослужениях, мы были уверены, что это и есть благочинная, из-за чего несколько раз попадали в курьёзные ситуации.
Поднялись в горку и увидели паломнический корпус. По дороге нам встретилась тоненькая приветливая сестра с велосипедом, инокиня Маркелла, она проводила нас до гостиницы. Звонок на руле весело тренькал. Нам показалось, что эта монахиня – ангел во плоти. Тоже самое мы думали первые недели пребывания в монастыре обо всех насельницах (продолжаем думать так и сейчас, спустя много лет). Уже через час мы с Дашей мыли пол в храме. Я пребывала в состоянии культурного шока. У меня не было слов, способных описать первые впечатления от увиденного в обители. Это рай! Я нырнула в свою стихию. Я задышала. Во мне забилось новое сердце.
Войдя в великолепный Летний собор, мы увидели следующую картину: хрупкая послушница стоит на пожарной лестнице гигантского размера и проворно протирает лампочки на центральном необъятном паникадиле. Внизу по храму летает необыкновенной красоты молодая, статная монахиня. Она переносит вазы с розами и лилиями, ставит их на подставки перед иконами.
Мы приложились к мощам, представились монахине Ольге, а это была именно она, сказав, что нас направили на помощь, и тут же были отправлены под храм за вёдрами. Натирая полы, мы параллельно рассматривали фрески, иконы, монахинь. Всё для нас было внове.
– Даша, а помнишь, наш батюшка Петр сказал, что можно найти матушку Галину и попросить её показать нам монастырь?
– Да, они ведь давно общаются, и она даже в наш храм в Петербурге приезжала.
– А вот кажется и она! Посмотри внимательно, точно она, помнишь, мы ещё с тобой её по телевизору видели, когда на поезд собирались! Сюжет по новостям про монастырь показывали: матушка рассказывала, как сестры готовятся к Успению!
– Точно, это она! Мы изрядно удивились перед поезд- кой: собрались в Крестовск, а его по телевизору показывают!
Монахиня Галина обрадовалась, узнав, что нас направил в монастырь её любимый отец Пётр и не оставляла нас своими заботой и вниманием первые дни пребывания в обители. И не только она. Все встречавшиеся нам сестры проявляли максимум заботы и теплоты, предлагали свою помощь и дарили угощения к чаю.
Закончив наше первое послушание в монастыре, я остановилась в пустой галерее Летнего собора. Отставила ведро с водой и прислонила к нему швабру. В соборе завершалась многолетняя реставрация, в храме ещё стояли строительные леса от пола до куполов. А в южной галерее было пусто, ни души. Только лики святых пророков и праотцев смотрели с фресок. Вдруг в моей душе стало шириться необыкновенное чувство: меня видят! Кто-то живой смотрит на меня и изучает. Затем я услышала приветствие: «Здравствуй, сестра! Мы древние монахи. Мы рады, наконец-то ты приехала домой!»
Глава 3. Сны о детстве
«Когда я снова стану облаком,
Когда я снова стану зябликом,
Когда я снова стану маленьким.
И мир чудес открою заново.»
А. Галич
1990
Октябрь. Меня только что привезли из роддома. Мимо проносятся зеленые электрички, трава ещё не пожухла – бабье лето. Всю дорогу из центра до Володарки папка сидел на заднем сидении опеля, уткнувшись носом в кулёк и сиял от счастья. С утра он уже успел заскочить в загс и оформить свидетельство о рождении Веры Викторовны. Это был смелый поступок, ведь жена, тёща и бабушка всё никак не могли решить, как назвать девочку, и, если бы не папа, быть бы мне пришлось скорее всего Евдокией, в честь пра- пра-бабушки.
1991
Долго лежу в большой комнате в мокрых пелёнках.
Обсмотрела уже весь потолок. Когда же появятся эти руки? Где же они? Они появится и станет сухо. Хочу руки … А вот мои первые шаги – от печки до папы и от мамы
до двери. В печке дрова. Мурлыкает кошка Никушка. Баба разгадывает кроссворд. Меня купают в тазике под яблоней – представляю себя островом.
Мчатся электрички и самолёты опускают шасси перед посадкой в Пулково. Так будет всегда.
1992
Мамочка заочно оканчивает полиграфический техникум. На на один из зачётов, вместе с портфелем, взяли и меня. Чтобы никому не мешать и не отвлекать сокурсников от выполнения заданий, мама села на заднюю парту сред- него ряда, на «камчатку». Я только начинала ползать и, пока мамульчик мой была занята подготовкой к ответу, решила совершить исследовательское путешествие. И вот я ползу! Ноги – парты! Ноги-Парты! Снова ноги, снова парты …
Руки! Ко мне тянутся чьи-то взрослые руки, поднимают в воздух и над головой раздается вопрос: «Чей ребёнок?» Мамуля спохватилась, да поздно, я уже у преподавательницы в руках. Мама и не заметила, что дитё уползло. Через 14 лет я сидела в том же самом кабинете и сдавала вступи- тельные экзамены в тот же самый техникум. (Поступила, но учиться передумала).
***
Прабабушка смотрит сериал «Санта-Барбара». Я забралась с голыми пятками на стульчик и рисую каляки-маляки под звуки скандала. 1184 серия, Келли и Мейсон опять не разберутся: кто чей сын, и кто кому отец, и в нашу большую комнату набиваются соседки с нашего переулка, любительницы повздыхать и поохать над чужой вымышленной жизнью.
1993
Мне довелось ходить в три детских садика. Первый – ясли на Васильевском острове. Это был первый драматический опыт моей двухгодовалой жизни. Мама довозила меня на санках до дверей, раздевала и отдавала сонную девочку воспитательнице, а сама бежала на Большой проспект, чтобы запрыгнуть в трамвай, увозивший её на занятия в техникум.
Так и вспоминаю: стою на лестнице в колготках и реву, не хочу отпускать худеньких мамулю с папой. Папе двадцать четыре, он стоит серьезный в меховой армейской шапке, а мамуля заставляет себя улыбаться, и машет варежкой. На ней тонкая курточка и аккуратная шерстяная шапочка. Добрые близорукие мамины глаза в квадратной оправе очков смотрят на меня с грустью. Расставаться не хочется ни на минуту, но надо.
Группа небольшая, в памяти запечатлелся пятиэтажный серый дом с холлом и лестницей из семи-десяти ступенек наверх. От посещения этого учреждения у меня остались три – четыре воспоминания.
Вот мы, шестеро мальчиков и девочек, лежим в маленьких кроватках во время тихого часа. Кроватки стоят под арочным пролётом, через который устроен проход из группы в музыкальную комнату. Нянечка подходит к каждому из нас по очереди, и, поднимая одеяла, проверяет наши попки, повторяя, что под кроватками стоят горшочки и мы уже большие детки.
Ясельный обед. Передо мной тарелка манной каши с комочками, её запихивает в меня насильно воспитательница. (Каши, особенно молочные, не переношу с тех пор).
Нет! Сбежать, единственный выход, – сбежать! И после музыкального урока, натянув колготки повыше, устраиваю великий спасительный побег – сердце разрывается от горя, как же к маме с папой хочется! Тёмный коридор, где-то там улица и родители! Плачу! В таком виде меня ловит пожилая нянечка, берёт на руки, утешает и говорит на ушко что-то ласковое. Успокоилась.
Каждое утро я вцепляюсь в маму и прошу её не водить меня в ясли. И после одного случая мама соглашается. Однажды страшная «воспиталка» криками и понуканиями до- водит вновь и себя и меня до белого каления и выставляет меня в майке, колготках и чешках на холодную лестницу дожидаться маму.
До сего дня с того памятного стояния хронический гайморит. Даже уже не реву от холода и ужаса, а тихо превращаюсь в сопливую сосульку. Наконец открывается уличная дверь и там моя Мамочка! В тот же день из Яслей она меня забрала. И впоследствии сказала, что воспитательницу нужно было немедленно уволить за непедагогические методы.
Бог ей судья. Понимаю теперь, что, скорее всего, у нее были проблемы в личной жизни, неустроенность и человек занимался совершенно не своим делом.
***
Тревожно поглядывая в черно-белый телевизор, прабабушка Нина штопает кофту. Танки, люди, выкрики. А я сижу на горшке, издавая «невкусный запах». Ну что поделаешь, в животе тоже революция! Кто как запомнил обстрел Белого Дома, а я именно так.
1994
Тёплый летний день. Я сижу на плечах у папы и кручу головой во все стороны. Мы о чём-то весело болтаем. Васильевский остров, улица Шевченко, рядом с нашей Детской. Память запечатлела перекрёстки, запахи, дома, машины, пешеходов. Из окна дома гремит песня Тани Овсиенко
«Школьная пора», и мы подпеваем. Слова знаем наизусть, ведь каждый раз папка, садясь в запорожец, включает протертую в нескольких местах до неразличимости звука кассету с песнями певицы.
– Знаешь, пап, а когда я вырасту, я обязательно подружусь с Таней, – мечтательно произношу я.
– Ну конечно, доча! И меня познакомишь, – подмигивает мне отец. А в голове только и мысли о том, как мы будем с Таней прыгать по очереди через лужи, есть мороженое и петь песни, держась за ручки.
… Однажды, двадцать лет спустя, Господь исполнил по- желание маленькой девочки. Я так понимаю, что у Творца великое чувство юмора и Ему ничего не стоит воплотить наши мечты и молитвы, но с одним условием: всему свое время.
В 2012 году, побывав на схождении Благодатного Огня, возвращались мы с инокиней М. в монастырь. А аэропорту Бен-Гурион, регистрируясь на рейс «Тель-Авив – Москва», я обратила внимание на стоящую впереди меня женщину, и подумала: «Не может быть!» Держа в руках раскрытый паспорт, Татьяна была занята своими мыслями, а я не верила своим глазам. Это была она, героиня моих детских грёз. Таня Овсеенко повернулась к молоденьким монашкам и проговорила с нами до самой посадки на рейс. А затем – приехала в гости в монастырь.
***
Звенит звоночек, и в прихожей появляется снежная морозная Мамочка, как долго мы её не видели! За время её отсутствия папа подстриг меня под горшок, а бабушка научила готовить яичницу. Бросаюсь обниматься. «Мамочка, ну как же там наш кулечек? Ты не забыла братика в роддоме? Дай мне его, пожалуйста! Игрушки, проснитесь! Знакомьтесь, это маленький Данилка!» – несу с бабушкой драгоценный сверток в комнатку. «Данилка, посмотри! Это медведь Бибу, а это Щеня, а это куклы!» Но девятидневный малыш, сам похожий на пупсика, блаженно спит и мило шевелит губками.
***
А вот бабушка Аня забирает из садика, сейчас поедем на трамвае по Большому проспекту к ней на работу. Длинный коридор со множеством дверей. Пахнет сигаретами и путешествиями.
У бабушки на работе свой большой стол и черная гигантская лампа, и циркуль, и несколько луп, отточенные карандаши. Бабушка у меня красивая, молодая (ей всего- то сорок один), с ней рядом интересные тёти и дяди, рулоны с картами, яркая лампа и вкусный крепкий чай в большой кружке. У неё в столе стоят солёные грибы и вкуснятные шпроты. Она геолог-картограф.
Один усатый дядька отвлекает бабушку взрослыми разговорами, а меня приглашает сфотографироваться на портрет. «Сделаем тебе модную карточку!», – ухмыляется он. Распускаю косичку и, надув щеки, изображаю из себя важную четырехлетнюю даму, у которой уже есть младший брат.
Знакомьтесь, игрушки – мой маленький брат,
Он спит и с роддома, и он смешноват!
– Кружится – искрится трёхлетка-сестрёнка,
Устало мамуля полощет пелёнку.
Чихнёт порошком из скрипучего шкапа
– Расстроенный быт. Ох, мечтательный папа!
Глушитель опять починить занемог.
Соседки на лавках сидят без сапог…
Профессор – сосед коммунальный расстроен,
Он физику счастья понять не достоин.
Васильевский, кажется, дышит финалом,
Двадцатый, прощаясь, пахнёт перегаром
Котельных, заводов, дворов и пивных.
Кирпичное эхо – неконченый стих.
1995
Преодолеваем два двора от дома, и мама открывает дверь заветного детского сада – «для совсем взрослых детей». Нас встречает воспитательница – молодая приятная женщина, которая сразу называет нас с мамой по имени. Она уволилась из тех самых яслей и перешла сюда – вот здорово!
– Видишь, дверка с грибочком? Это теперь твой шкафчик.
Здесь, в саду, всё по-взрослому. У нас большая группа, и, как в любом человеческом коллективе, свои интриги. Свои дружбы-вражды.
Однажды у нас прошел Конкурс (честнее – соревнование замученных родителей) на лучшую поделку, и вот дети выставляют принесенные изделия.
Игорь вместе с папой построил танк из картонной коробки. Мальчишки не сводят глаз. Катя Шевченко при- несла из дома яичного Петрушку – раскрашенную и облепленную пластилином пустую яичную скорлупу. Эта поделка меня и других детсадовцев очень впечатлила. Петрушка улыбался как настоящий.
А моя Бабушка Аня, моя дорогая мастерица, придумала макет зимнего леса в пустой коробке. Мы набрали мха в Володарском лесопарке, желудей. Бабушка показала мне, как вырезать елочки из зелёного картона и наклеивать на них снег из ваты. Мы провели увлекательный вечер на даче, конструируя чудо, и … победили! На мой день рождения бабушка сколотила мне – деревянный самолёт!
***
Декабрьский вечер. Прибегают Машка с Катькой.
– Вера! Там за рельсами дом горит! Побежали смотреть! Натянув валенки и пришпандорив шапки, мчимся по переулку на бульвар. Издалека зарево. Соседи и соседки стоят и с одной, и с другой стороны шпал. Подойти к горя- щей хате никто и не пытается, бесполезно. Хорошо хоть хозяйка успела выскочить.
Ночь почти. Красный факел делает её похожей на ворота в иное пространство. Люди быстро сползают с насыпи и отходят подальше. Пожар пожаром, а вечерние электрички по расписанию. Поезд замедляет ход, как будто ради того, чтобы дать не уснувшим ещё пассажирам созерцать пламя и разрушение.
Я впервые вижу пожар. Вот и машина пожарная подъехала. От огня веет древностью, первобытностью. Он завораживает, и его не боишься. Но тут и я задумалась: «Куда же пойдёт бабушка? Ведь и одеяло сгорело, и кровать, и кухня? Куда идут люди, когда у них всё сгорает?»
1996
Однажды в моём сердце поселилась первая любовь. Её объектом стал белокурый мальчик Игорь в смешной кепке, пошитой на манер будёновки. Этот молодой человек был основательным строителем куличиков из песка и знатным лепщиком снеговиков. В порыве чувств, желая немедленно «выйти замуж», на прогулке подошла к нему и напрямую заявила: «Игорь, я тебя люблю!». Не знаю, чего я ожидала в ответ, но он совершенно спокойно и невозмутимо изрёк:
«Ты чего?» – и важно пошел к качелям. Потом мы с ним ещё три года проучились вместе в начальной школе в одном классе, но чувства куда-то подевались, и было немного стыдно. … Игоря скоро затмил Вова Яшкин, он подарил мне банку с рыбками, а после я подружилась с Яном, но это уже другая история.
***
Много солнца у бабушки на даче. Ветерок щекочет шею и колышет высокую траву. Детские ладошки цепляются за папоротник. Тельце в желтой кенгурушке съезжает с проселочной дороги в сухую канаву, отделяющую посёлок от бывшего колхозного поля. Ножки в красных сандалиях и голубых колготках осторожно переступают ромашку и не спеша вышагивают по заросшему высокой травой полю. Безвременье. Защищенность.
Снимаешь с травинки божью коровку, ложишься в траву. Привет вам, жучки с муравьишками! Облачные всадники превращаются в клоунов, улитки, расплывшись, оказываются балеринами. Привычный шум пролетающего самолёта приковывает взгляд к увеличивающейся железной птичке. Бабушка всё время поправляет меня, когда я рассказываю подружке Машке, что самолёт летит не в Булково, а в Пулково. Какое смешное название, а Булково всё же лучше, вкуснее.
Над Володарочкой моей самолёты выпускают шасси, и мама Оля каждый раз немного волнуется, а иногда даже крестится. Она боится, что когда-нибудь самолет упадет нам на голову. Странная. А я, конечно, машу людям, они- то нас с «олименатора» видят и машут в ответ! А китайцы ещё и фотографируют!
***
Частенько заходит к нам в домик соседка Лена с моей ровесницей Машей и годовалой Катюшей. И у моей мамочки полуторагодовалый Данилка. Пока наши мамы беседуют о том, о сем, мы с Машенькой занимаемся важными девичьими делами – варим кашу из листьев клёна, чирикаем фломастерами на обоях и переодеваем кукол.
Мамы наши зазевались, выпустили дочек из вида. А две закадычные хулиганки, набрав полные ладошки сушек, решили спрятаться и «исчезнуть», устроить сюрприз. Мы юркнули в щель за кровать, притаились. Мамы очнулись и стали нас искать, но безрезультатно. Посмеиваясь и перемигиваясь, мы тихонько стали грызть припасенные запасы сушек. Мамы убежали на наши поиски, усадив мелких в коляски. Ой, как весело!
Спустя час нам с Машкой стало скучно и неудобно си- деть в паутине и тесноте, и мы решили наконец вылезти и объявиться. Но ни мам, ни братиков, ни сестричек во дворе не было. Только через двадцать минут появились заплаканные и испуганные мамки. Они обежали всю округу и уже собирались звонить в милицию. … Мягкому месту попало.
***
Мама в прихожей заматывает ноги в носках газетой. А поверху закручивает полиэтиленовые пакеты вместо сапог. Мы спускаемся по лестнице и оказываемся во дворе.
Наш двор на Васильевском острове широкий и приветливый. И живем мы на улице Детская. В соседнем подъезде магазин игрушек, и от этого факта настроение у меня всегда отличное! Можно в любой денёк и любоваться на машинки, конструктор и мишек с обезьянками. А иногда и получить что-нибудь в подарок от хозяев.
Возле нашего дома начинается старинное краснокирпичное здание – начальная школа №36, в которую совсем скоро предстоит пойти, осталось только стать взрослой. Большие дети играют во дворе на качелях, на горке. Учительницы в беретах ищут какого-то мальчика.
Маме нужно братика отвезти на массаж в детскую поликлинику. Можно доехать на трамвае, но лучше быстрым шагом пройти от Детской до Наличной с коляской. Так не надо платить денежку. У нас же никогда нет денежек. Раз в неделю бабушка Аня закупает у знакомой на углу Большого проспекта куриные кости и мама варит бульон. Одно, случайно попавшее к нам яблоко, делим на всех. В коляске сестричка и братик тесно прижались друг к другу, с интересом вылупились на большой мир. В гардеробе детской поликлиники мы с Данилкой сидим на видавшей виды коричневой кушетке и ждём, пока мама сдаст наши вещи и коляску. Мой взгляд упирается в репродукцию, висящую прямо над бабушкой-вахтёршей. Там на бумаге какая-то красивая-красивая девушка любуется своим малышом! Так и наша мама смотрит на братика и на меня, когда нас спать укладывает. Нежный трепет охватывает меня. Мама объясняет, что это Мадонна, мама Младенца Христа, нашего Боженьки (репродукция эрмитажной картины Леонардо да Винчи «Мадонна Литта»). Смотрю на нее. Я уже знаю Мадонну. У Бабушки в Володарке над большой кроватью в углу приклеена Сикстинская Мадонна, стоящая на облаках с Мальчиком. А внизу ангелочки. Мечтая, люблю её рассматривать. А недавно бабушка Аня повесила рядом с Мадонной моего кота Федора, нарисованного в Васкелово в лесном домике.
1997
Папа решил стать предпринимателем. Он купил на всю зарплату стиральный порошок «Капель» и, вместо сдачи и права выбора, получил зубную пасту «Дракоша». Мы целый вечер и ночь расставляли пахучие коробки в нашей тринадцатиметровой комнате в коммуналке. Сосед по квартире, Анатолий Иванович, отозвал в кухню маму Олю, где они о чём-то тихо побеседовали. Мама вернулась почему-то покрасневшая.
Анатолий Иванович у нас человек большой. Он и бородатый, и уважаемый профессор физики СПБГУ. В его комнате много книг и, что удивительно для разведенного холостяка, идеальный порядок. Иногда к нему приезжают на консультацию студенты и аспиранты или наведаются коллеги-профессора. Один из них даже обещает зачислить меня студенткой на факультет журналистики, когда вырасту.
Анатолий Иванович, человек невероятно деликатный и терпеливый, свои возражения против Витиного произвола высказал маме интеллигентно. Теперь и мне, за отсутствием места, кататься на велосипеде в нашей комнате не удастся, надо перебраться с ним в коридор и не шуметь.
Кстати, в коммуналке на Детской, где происходят описываемые события, у нас общая ванна, в которой я мечтаю выращивать крокодила. Но не сейчас, а когда подрасту. А в конце коридора кухня, я недавно ради интереса подо- жгла здесь вату и чуть не сгорела сама, вовремя догадавшись намочить удивительно вспыхнувшие колготки.
Между нашими комнатами телефон. Когда не было на днях дома взрослых, позвонил мужчина и спросил, когда можно записаться на стрижку и как работает наша парикмахерская. В ответ на моё шестилетнее лепетание про то, что он, кажется, ошибся номером и у нас нет никакой парикмахерской, он отчитал меня за то, что я не знаю, что происходит в моём доме. И другой случай с этим же телефоном – мама болтала о чём-то с Леной Ивановой, а когда у них возник спор, они обе вдруг услышали в трубке посторонний мужской голос: «Дэвушки, вы обе неправы!»
Однажды папа, когда он уже раздал порошок всем жильцам нашего дома бесплатно, по причине его не продаваемости, решил с соседом по лестничной клетке гонщиком Юрой Кравцовым шить на продажу ёжиков из лука. Они привезли много лука, сшили вручную мешочки. Папа клал луковки в мешочки и зашивал, а сосед дядя Юра пришивал пуговки-глазки и рисовал веселые или грустные рожицы товарищам. Потом они этот лук продавали на Сенной площади или на Василеостровском рынке. Когда хозяйка по- купала лукового Егорку и начинала дома ухаживать за ним, то у него при благоприятных условиях проклёвывалась шевелюра.
А потом папа привел в нашу коммунальную комнату овчарку. Хотел, очень хотел стать охотником, прямо с детства, и передумал быть предпринимателем. Мама одела нас с братом, вывела во двор, села на ближайшую скамью и горько заплакала. Но гуляли мы недолго. Через полчаса задумчивый папа с перебинтованной рукой вышел из парадной. Он вывел Тузика и отвез его в неизвестном направлении. Больше овчарку мы не видели.
Но долго папа не расстраивался, потому что удачно устроился возить главного прокурора Петербурга. Гордый Витя стал возвращаться домой на черной тонированной Волге с мигалкой. Он ставил её на ночь во дворе и первое время с папкой происходило то, что точно подметил Григорий Остер в своём гениальном «Задачнике» (см. 194 задачу), к счастью, без трагического финала: «Оставив свою новую машину во дворе под окошком, папа пришел домой в 8 часов вечера и первым делом, с ужасом на лице, подбежал к окошку поглядеть, цела ли ещё она. До 12 часов ночи он подбегал к окошку каждые пять минут. После 12 часов он бросался к окошку каждые три минуты. Сколько раз выглянул в окошко папа, если известно, что машину угнали в 5 часов утра?»
Как-то раз мама попросила папу подвести меня и братика до бабушки, тем более, что прокурор находился в это время где-то в Стрельне, и на обратной дороге папа должен был отвезти его в центр. Папуля посадил меня и белобрысого Даниила на заднее сиденье авто, в ближайшем киоске купил нам двоим мороженое, включил любимый шансон и с ветерком покатил на юго-запад.
Выезжая из района Автово, мы встали в пробку. Папа не стал нервничать, хотя до встречи с начальником оставалось не так много времени. Он повернулся к нам, подмигнул, поставил мигалку на крыше, включил сирену и объявил строгим голосом по рации: «Внимание! Везу лица важной государственной значимости! Важной государственной значимости! Товарищам водителям просьба освободить полосу для проезда». А два очень важных лица стали махать ладошками вставшим отчего-то насовсем машинкам.
1998
Недавно, 9 мая, бабуля Аня водила меня и моих друзей далеко-предалеко, в настоящий поход. Мы шли по той же полевой дороге, по которой я катаюсь на «мишке» сейчас и шли мы как рыцари, не зная усталости, очень долго, час или побольше. Тут, у шоссе, напротив леса, есть покосившийся забор, а в нём таблички с именами, братская могила место называется. Кто-то положил на могилки гвоздики, и ещё старушка, пасущая рядом козу, рассказала, что рано приходили взрослые школьники и пели военные песни, а потом какой-то мужчина с крестом и бородой пел другую песню про вечную память и дымом махал. Да, он так пел, что даже запах остался «как в рае». Это бабуля так говорит. А коза её ест сигареты и нас, малышей, не стесняется. Фу, как не стыдно.
А мы сидим на одной из могилок: бабушка, я, Машка с Андрюшкой, пёс Волчок, шуршим фольгой от шоколадки, сухомятничаем булкой с колбасой, яичками варёными перестукиваемся. Кружка у нас одна, баба Аня наливает смородиновый морс. «Бабаня» рассказала нам про Ленинград, про фашистов и наших героев, и мы шли назад по лужам молча, под впечатлением. Вернувшись с «войны», уселись смотреть исто- рии про паровозик Томас из телевизора. Интересно, почему папа зовет бабушку не бабушка, а Анюта? А она его не папа, а Витёк? Странные взрослые.
***
Идём вдвоем с бабушкой по Российскому бульвару. Это моя самая любимая улица в Петербурге, да и, наверное, на свете. Это край света. Здесь живут мои друзья и мы гоняем в футбол, ходим на ходулях и бегаем наперегонки. Здесь моя собственная гора опилок, на которую я забираюсь, словно на Эверест и машу людям из электричек. А недавно и машинист в ответ помахал, поезд издал свисток.
