И все мы едем — куда??..
Вы когда-нибудь засыпали в пригородной электричке? Да, в той самой, что тянется из столицы в какой-нибудь маленький городок. В нем, может, и нет ничего такого, в этом городке. Для других, может, и нет, но только не для вас. Вы-то знаете, что там птицы не смолкают круглый год и жасмин не отцветает. И встречает, быть может, вас Царица ваша, от которой в глазах яснее становится. А, может, маленький ангел спешит похвастаться перед вами крошкой новой выученной им буквы, что выковырял он из необъятного мякиша знаний. Или, скажем, горит светлячком в окне дома свет. Уже все вокруг думают, ну что за чудак такой, и охота же ему по ночам гореть, спать бы лучше шел - и то толку бы больше было. Думают все, думают, а ему - хоть бы что. Знай себе, горит. Горит и ждет. Ждет и горит. И горит, и ждет. Так вот, вы когда-нибудь засыпали в пригородной электричке? Желательно зимой или поздней осенью, когда за окном тьма черная-пречерная, непроглядная, и дождь хлещет стеной или мечутся белые хлопья. А в вагоне людей полно, и свет горит ярко, и тепло-тепло. Так тепло, что глаза сами собой закрываются и проваливаешься ты на самое дно тьмы непроглядной, совсем такой, как за окном. А когда проснешься вдруг - смотришь на яркий свет, на людей вокруг и такая тебя охватывает дрожь, что и не описать ее. И кажется вдруг, что совсем это не тот вагон, в котором ты уснул, и люди не те, и поезд не тот. А куда он, вообще, едет, это поезд? И почему же за окном такая тьма? И что это за станция? И где мы, вообще, едем? И, главное, куда? Куда мы все едем? Куда?? И ладно бы только в поезде. Но ведь и с жизнью происходит то же самое.
А чем, в сущности, жизнь отличается от того же поезда, а?
Разве жизнь отличается чем-то от поезда? Наверное, первый вопрос, возникший в голове моей после того, как я дочитала "Москва-Петушки", отдышалась и отдумалась. О, смятение нерасторопности! О, колкость жгучего стыда! О, что же так долго я внимала советам прочитать сие чудесное творение, всё откладывая радость прочтения на потом, заменяя упоительное "читаю" безвкусным суррогатом "собираюсь прочитать"! Но что говорить об этом, когда все страницы вычитаны, выпиты, впитаны в себя, а душу переполняет нетерпеливо клокочущее желание поделиться впечатлениями, предложить разделить со мной эту трапезу вкушения пищи для совокупности серых извилин, что прячутся в недрах черепной коробки. Итак, есть у меня теория, что каждая книга поджидает своего времени. Ведь как было, например, с книгой Венички, раз уж мы о ней говорим? Ведь уже давно она периодически оживает в речи знакомых и друзей, во фразе "Ты не читала "Москва-Петушки"? Почитай обязательно!" И что с того? Я, до недавнего времени, всё собиралась ее прочитать, и всё вскакивали перед ней в очередь на прочтение другие книги. А тут вдруг такая тоска на меня накатила - не описать. За какую книгу не возьмусь - всё не мило, всё не то, не по душе. Вот тут-то Веничкина книга и впрыгнула мне в руки. Сама, можно сказать, впрыгнула. Как озарение, явилась вдруг мысль: "Должна я сейчас эту книгу прочитать". И даже не "надо бы", нет. Именно "должна". И немедленно принялась читать. И читала, и смеялась, и вздыхала, и слогом очаровывалась. И брови вскидывала удивленно - "откуда тебе, Веничка, душа человеческая так известна? И то, что в глубине ее прячется, на дне схоронено - и страхи её еженощные, и горести ежедневные, и радости укромные?". И кружились вокруг хороводом нестройным аллюзии, и голову кружили, и лоб заставляли морщиться - "так, ну это я, предположим, знаю, но вот это, это же откуда? Такое знакомое! Ах, как вспомнить? Как же вспомнить?!" И тянулись, тянулись упрямые ростки знаний, в надежде пробиться к самой сути. А суть - ох эта суть! Ну и коварна же она! Всю дорогу так и порхает рядом, так и смеется. А попробуй только ухватить её - раз! - и вылетит в окно. А потом как залетит обратно, как поцелует тебя, что аж смутишься весь, и снова вылетит. А потом снова залетит - и так толкнет, что кубарем с ног валишься. И снова вылетит. И всё смеется, всю дорогу смеется. И смех её этот меняется от мягко-ласкового до разочарованно-горького и поди пойми его. Так и едешь всю дорогу с этим смехом, и с этой сутью, и вздыхаешь вместе с Веничкой, и киваешь, и захлопываешь книгу, чтобы после особенно жгучих, точных слов, выбежать куда-то в тамбур и метаться там от двери к двери, и воздевать руки к небу, не переставая восклицать "О, откуда ты знаешь! Откуда ты всё это знаешь? Откуда известно тебе, что именно это, да именно вот это чувство, вот это ощущение так любит грохотать на дне души, не найдя выхода?" Вот так и едешь, и читаешь, и мечешься, и восклицаешь, и снова читаешь, и снова мечешься...
А что до алкоголя, так не было там никакого алкоголя. Да нет, был, конечно, но только не в этом - о, прошу вас! - только не в этом грубом и пошлом прямом смысле. Среди этого изящного хоровода аллюзий, среди напевов слога, он - только лишь декорация, бутафория, пьянящая метафора. Его можно заменить чем угодно, но на сути, на сути эти изменения никак не отразятся. Её личико не исказит ни гримаса, ни даже гримаска. Её силуэт, её профиль останется таким же узнаваемым, таинственным, близким, перманентно ускользающим. Да, я вижу, я уже вижу как вы хмуритесь и возмущённо перешептываетесь: "Да что она себе возомнила! Ишь, разговорилась тут!" Позвольте, но ведь я вовсе не претендую на беспрекословную истину. Я вообще ни на какую истину не претендую. Я просто делюсь тем, что вызревало внутри всю дорогу, всё путешествие с Веничкой и его книгой. Вызревало, и вот, наконец, вызрело, и нет сил удержать это в безмолвии. Ну, например, взять бы даже вот этот пассаж:
Господь, вот ты видишь, чем я обладаю. Но разве это мне нужно? Разве по этому тоскует моя душа? Вот что дали мне люди взамен того, по чему тоскует душа! А если б они мне дали того, разве нуждался бы я в этом?
О, сколько же душ обладает сокровищем, несомненно, более ценным, чем розовое крепкое за рупь тридцать семь и всё к нему прилагающееся, и, тем не менее, взывает к Нему именно с таким возгласом! И сколько же душ вздыхает с облегчением и восторгом, найдя то, что с рациональной точки зрения ничуть не нужно, но так желанно. И нет, не говорите, что никогда не встречали тех двоих (хотя, возможно, их даже было больше), что
пьют горячо и открыто, как венцы творения, пьют с сознанием собственного превосходства над миром…
в то время как ты страдаешь
от мысли, за кого меня приняли — мавра или не мавра? плохо обо мне подумали, хорошо ли?
И, опять же, пьют алкоголь, но не алкоголь в прямом его смысле. Пьют ситуацию, пьют эмоцию, пьют жизнь, в конце концов. Расположились в ней, как хозяева, пока ты мечешься там где-то в тамбуре, заламывая руки и хватая себя за горло. Хорошенькое дело, знаете ли, ты тут прогоняешь застрявший в горле комок страхов и сомнений, а они сидят себе и крякают своё транс-цен-ден-тально. А чего стоит теория о равновесии в природе! Не передать восторг мой при её виде, ведь не первый год уже свято верую я в то, что
глупая, глупая природа, ни о чем она не заботится так рьяно, как о равновесии
И сколько раз уж было проверено, что если природа подгуляла где-то хорошенько и, будучи навеселе, осыпала нас благами всяческими, то, протрезвев и очухавшись, обязательно отберёт что-нибудь взамен. Просто, чтобы соблюсти равновесие, чтобы был порядок и ничто не перевешивало, чтобы в сумме был ноль. Но есть в этом и обратная сторона - если уж не в духе природа, мечет молнии и громом гремит, не стоит до самого конца отчаиваться, потому что всё равно загуляет она в итоге, и подобреет, и ласку и милость великую проявит. Чтобы снова ничего не перевешивало. Иными словами
Если с вечера, с пьяна природа нам «передала», то наутро она столько же и недодаст, с математической точностью.
О нет, слишком длинная получается рецензия (да и рецензия ли это? скорее так, некая часть мыслей, вызревших при прочтении)! Надо всё же заканчивать, хотя и тяжело это, хотя и хочется перебирать, разбирать книгу эту по косточкам, по словечку. Да, так а что же с жизнью-поездом? Да всё, собственно говоря, ясно. Колыхаемся мы, каждый в своём вагоне, направляясь каждый в свои Петушки, в ту землю, где не отцветает жасмин и где Он часто ночевал при свете костра и теперь во многих тамошних душах заметны следы Его ночлега. Колыхаемся, встречая разных попутчиков на своём пути, странных и не очень, реальных и не совсем. Колыхаемся, не всегда понимая, где мы едем и как, и, может, мы вообще уже повернули в обратную сторону или летим под откос. Но всё же - колыхаемся. Колыхаемся и пьём, и напиваемся. Напиваемся этой жизнью, радостями её и горестями, Напиваемся, косеем и опьяняемся беспечностью надежд и мечтаний. А потом трезвеем вдруг, смотрим на то, что вокруг творится, и... Снова напиваемся. А потому что как же прикажете быть, ежели не напиваться этой жизнью. Как же прикажете существовать в тягучем и муторном похмелье существования. А что до тех четверых с шилом - так они поджидают. Поджидают каждую душу, направляющуюся в своём вагоне в свои Петушки. Поджидают, чтобы в назначенное, но никому, кроме их самих, не известное время появиться из темноты, чтобы на все "Почему? Зачем? Отчего я?" ответить категорично и грубо "Никуда ты больше не поедешь!". А там уж плачь не плачь, дрожи не дрожи, проси не проси, беги не беги - исход всего известен и неизменен. И каждая душа, направляющаяся в своём вагоне в свои Петушки, об этом знает. Знает, но до поры до времени старается не думать. Ведь у неё есть цель, светлая, манящая цель, что заставляет мечтательно устремляться вперёд и, тем не менее, время от времени вглядываться в тьму за окном, восклицая "Куда? И все мы едем — куда??.."
Отзывы на книгу «Москва – Петушки. С комментариями Эдуарда Власова», страница 2