Читать книгу: «Pink Project», страница 2

СПУСТИТЬ КУРОК

Большие черные наушники, с длинной историей. Длинный провод, переломанный в нескольких местах. Она не смотрела на прохожих, сидя на балконе, она смотрела вглубь себя. Она не искала ответов, она ждала вопросов. Но они не появлялись. Ей необходимо было разобраться, но она не могла начать – связь с собой была утеряна, каждая мысль, словно ей уже не принадлежала, и была выдумана кем-то другим и ей навязана. Она была пуста. Или наоборот слишком наполнена мутным раствором чужих мнений, стремлений и жалоб. Было утро, тихое и свежее, город только просыпался, а она уже была измучена и переломана, как провод наушников – в нескольких местах. Чай остыл. Наглый толстый кот, дремал у нее на коленях и отлежал ей ноги. Стоило поднять себя отвести на кухню, согнать ленивое животное, заварить кофе, вызывающий тошноту и спешить на работу.

Она была худой и сухой. Острые колени, тонкие руки, ни намека на грудь. Ломкие черные волосы придавали ей харизмы. Она была как бумажная кукла, нарисованная маркером. Тонкие черты лица, большой подбородок. Высокая и грубоватая, потухшие светлые глаза, но она распускала волосы, и мужчины оборачивались ей в след.

Кофе выливался на плиту и шипел, а она просто стояла и смотрела. Безумно не хотелось спешить куда-либо и двигаться вообще. Она пару мгновений ломала себя и толкала к действию. Голова была настолько пустой, что сложно было понять, где лежат ее вещи.

Ее маленькая квартира, в которой раньше жила ее бабуля, имела не слишком ухоженный вид. Вещи были разбросаны повсюду, немытые чашки после чая и кофе красовались на каждом столе или полке. Цветы опустили листья прямо на землю – их давно никто не поливал. Свободного места было мало – косметика, журналы, одежда, рисунки, коробки от еды, чертежи – все вместе придавало безобразный вид жилищу. В квартире была одна большая комната, смежная с кухней, и единственным нюансом, который компенсировал все это безобразие и отвлекал внимание от вечного беспорядка, был огромный всегда залитый солнечным светом балкон, вход на который располагался прямо посередине комнаты.

Она сонно бродила по комнате и тщетно пыталась заставить себя быстрее одеваться и соображать. В то утро ей казалось, что все стало бесполезным. Ее существование, ее работа, ее друзья, ее стремления, все это утратило былой вес для нее. Каким это все было никчемным и мелочным, как можно было раньше держаться за что-либо из этого, радоваться каждому дню прожитому вот так? Самое смешное, что все сферы ее жизни, все ее достижения и возможности – это был ее осознанный выбор. И расстаться с Чарльзом был тоже ее выбор. Она не умела делать выбор правильно. Она строила дома, возводила огромные здания, продумывая каждый шаг, но вот свою жизнь построить не могла. После стольких лет полной безнадеги в отношениях, но все же после стольких лет усилий и терпения, она сдалась. Она первая оставила его. И он не растерялся – он завел семью и не слишком горевал. Но он умер три дня назад, и она узнала об этом сегодня утром. Он слетел с крыши отеля, как перышко слетает с ладони. Без возможности вернуться или остановиться. Без мотивов и прощальных писем. Создав свою жизнь и доведя друзей до зависти. Он оставил все позади.

Она не любила его. Но ее сердце похолодело после этого известия. Ее мир словно катился ко всем чертям вот уже несколько лет, а она давила на газ все это время. Огромное множество шансов стояло перед ней, но она сделала неправильный выбор. И теперь жизнь ей не даст шансов все исправить. Жизнь мчится дальше, время упущено и растрачено совсем не на то, что ей нужно. Ей было некуда торопиться и в самом деле. Она закрыла двойные двери балкона, но они уже были закрыты ею прежде, и уже хотела доставать ключи из сумки. Но в голове и в сердце была тупая боль, стесняющая движения и мысли. Она бросила сумку на кухонный стол, села и достала сигарету. Слезы хлынули, но она не в силах была сдерживаться. Сколько времени прошло с момента ее утреннего кофе, она не знала. Она очень сильно опоздала, и еще пару мгновений за сигаретой ничего не решат. Она прокрутила колесико зажигалки. Глаза начали печь не то от очередного приступа слез, не то от сигаретного дыма, дыхание забилось, на несколько секунд она словно пришла в беспамятство и просто сидела в ступоре. Потом зажмурила глаза и заморгала, попыталась смахнуть слезы, но они уже высохли сами. Схватила сумку и выскочила из квартиры, чуть не прищемив между дверями кота.

ВСТРЕЧА С ПОКОЙНИКОМ

Острые колени ловко сгибались при прыжках по ступенькам. Этажом ниже она встретила ворчливого соседа, который к счастью был в приподнятом настроении. Старик мурлыкал мелодию и подергивал обрюзгшими плечами.

– Доброе утречко, Тереза!

– Доброе, – она не собиралась задерживаться и трепаться впустую. На работу она уже слишком сильно опоздала, и ее стремление погрузиться в звучание наушников, дурацкие чертежи и свои мысли поскорее, чтобы абстрагироваться от всего в своем тесном душном офисе, росло с каждой секундой.

– Не правда ли сегодня чудесный денечек?! – старик был на грани разрыва от слез счастья, – Такой необычайный день, такая радость, такая радость…

Старик бормотал и перекрыл ей проход на ступеньки. Он продолжал бормотать про радость, пока Тереза пыталась хотя бы боком пролезть между ним и стеной. Она была уже позади него, когда он дернул ее за плече, тем самым сбив ее с толку окончательно.

– Простите? – она пыталась поставить на место фамильярного старика, доставившего ей дискомфорт.

– Тереза! Ты понимаешь, Клара вернулась! Моя Клара пришла! Она наконец-то опять дома! Я спущусь в сад и нарежу для нее цветов. Ну разве это не чудо? – у старика навернулись слезы и задрожала нижняя губа и подбородок.

Тереза сдержанно улыбнулась и поспешила вниз. Старый сосед совсем спятил. Его жена, с которой они прожили вместе лет 40, умерла два года назад. Очевидно, что пережить эту потерю ему так и не удалось. Очень жаль, что жизнь рано или поздно отнимает у нас людей, которых мы любим. Тех людей, без которых мы своей жизни больше не представляем. И ничего уже нельзя вернуть. Остаются только воспоминания, не всегда счастливые, за которые стыдно или больно, остается шрам, который болит в любом случае, даже если с этим человеком ты счастливо прожил всю жизнь. Ты никогда не будешь готов терять близких. Даже если ты точно знаешь диагноз, даже если свято веришь в какой-нибудь свой вещий сон, даже если понимаешь головой, что наступление старости приближает эту потерю. Но когда ты теряешь любимого человека, расставшись с ним несколько лет назад по своей глупости, когда понимаешь, что он был идеален, молод, здоров и имел еще столько возможностей… Когда ты понимаешь, что все твои мысли о том, что у вас так много времени, чтобы все изменить – теперь лишь глухое давящее эхо в твоей голове, когда твоя жизнь не имеет больше смысла и не хватает сил прокрутить колесико от зажигалки… Когда твоя утрата еще настолько свежа, что будто бы сжигает тебя живьем и ты пытаешься быть сильным и справиться с этим, тогда нужно время – очень-очень много времени, чтобы это принять, а также очень много терзаний, слез и угрызений. Нет, она не сможет это принять и смириться. Старик и тот не смог за 2 года – до сих пор ему мерещиться его Клара. Она тоже сойдет с ума. Но только еще быстрее.

Дверь захлопнулась за ней. На улице было пусто. На проезжей части ни одной спешащей машины. Надежда на такси сразу же умерла. Очевидно, стрелка часов уже приближалась к полудню, и чтобы успеть к ланчу, офисный планктон активно стучал по своим клавиатурам в маленьких комнатушках. Она еще не выходила из дома так поздно, поэтому ее очень удивило отсутствие людей на улицах.

Добежав до остановки, Тереза подкурила, и слезы опять покатились градом. Лучше было бы остаться дома, но одиночество ее сожрало бы. Поэтому придется усердно прятать слезы ото всех еще много дней и ночей.

УСКОЛЬЗНУВШАЯ РЕАЛЬНОСТЬ

Деревня была опустошена. Дома разрушены, все некогда нужные в быту и жизни вещи были вывернуты наизнанку, выкорчеваны из каждого дома, разбросаны вперемешку с кусками кирпичей и бетонными глыбами стен. А ведь когда-то в каждом доме горел очаг, семья собиралась перед ним в уютных пледах на мягких креслах и вела незатейливые беседы. Их зыбкое счастье было разрушено в одночасье. И больше никогда не повториться. Они вместе переживали беды и проблемы, которые не могут быть важными длительное время в их жизни, но пришла та беда, которая в отличие от остальных осталась с ними навсегда.

В глазах рябило от разнообразия разорванных и помятых вещей, не хотелось всматриваться внимательно, дабы не увидеть то, что могло остаться от самих жителей деревушки.

Мальчик, лежал рядом с ним, и спал. Голубые глаза больше не задавали единственный вопрос, на который не было ответа: «За что?»

За что это происходило с этим ребенком? Почему он выжил и должен был увидеть и пережить это, прочувствовать своей еще не окрепшей психикой эти муки? Ведь он никогда не увидит своих родителей? Даже если они живы, едва ли получится их отыскать.

Он вспомнил свою мать. Всю свою жизнь, с момента осознания себя как личности, он злился на нее. Она не поддерживала его, она была будто бы чужим для него человеком, недостающим звеном в его судьбе. И если сначала, он искал ее, пытался завоевать ее внимание и расположенность, то потом просто с каждым годом становился все злее. Она видела только его сходство с отцом и крепко верила, что отец и сам справится в воспитании сына и становлении его жизненных принципов и приоритетов. Его мать покидала его с каждым днем и отдалялась с застывшей улыбкой на лице. Возможно, если бы не ее бессилие и неспособность поверить в себя саму, он бы стал совершенно другим человеком. Он бы не был грубым и жестоким, и сейчас он бы не ломал себя, держа на оторванных коленях голову спящего мальчугана. Он был бы сочувствующим по жизни, как и его мать, сопереживающим и эмпатичным. Он бы знал, как помогать не только себе. Он бы любил своих детей. Она бы научила его этому. Но сейчас он даже не думал о них. Он никогда не был для них любящим отцом. Он содержал их, кормил, вывозил на прогулки за город, заботился об их здоровье, но никогда не любил. Он поймал себя на мысли, что подобрал этого мальчика в обломках, ради того, чтобы люди нашедшие его – безногого и слабого, сжалились над ним и не оставили его безнадежно умирать. Он был противен сам себе. Даже в этой ситуации он не был искренен. Он врал самому себе. Желание нравиться всем было во сто крат выше, желания нравиться самому себе. Он был лишь пешкой в большой игре чужих мнений. Да и игра была заведомо проигрышной.

Он рассуждал сидя на холодной сырой земле уже несколько часов. Запас его сил, подкрепленный адреналином, постепенно сходил к нулю. Ребенок все еще спал. Но он уже почти не видел его. Глаза закрывались сами собой. Собственное дыхание казалось ему медленным и слишком резким. Он потерял связь с реальностью. Где-то отдаленно он увидел свет. Желтый теплый огонек. Отдаленно с гулким эхом послышались голоса. Слов разобрать он мог, они все слились воедино, как вязкий поток человеческой речи. Он отключался. Голоса были ближе. Ребенок исчез. Свет бил ярким потоком в лицо и он больше не мог держаться. Он закрыл глаза.

ТЕРЕЗА

Он искал ее глаза в толпе каждый день. Он не смог бы перепутать их ни с одними из миллиарда других. Большие голубые глаза. Он уже видел их мельком. Она сидела на ступеньках и жадно ела. В глазах не было ни удовольствия, ни увлеченности. Она будто бы была не здесь. Она будто не видела ничего вокруг. Ее не смущали ни толпы людей вокруг и время для нее как будто бы застыло.

Время. Он тогда ничего не знал о времени. Он вышел из машины и просто смотрел на нее. Время остановилось для него тоже. Но на самом деле оно летело беспощадно. В эти секунды, возможно, родились новые люди. В эти секунды кто-то был счастлив, а кто-то кричал от боли. Время неслось и меняло все. Но не этих двоих людей. Они застыли. И потеряли что-то важное. Он мог бы подойти ближе и узнать ее еще тогда. Но вместо этого он стоял неподвижно, а она встала и не глядя на него ушла. Он искал ее восемь месяцев. Он оглядывался вокруг, но не видел этих глаз. Он забыл, как выглядело ее лицо. Но глаза он отчетливо помнил. Время не спешило – оно мучило его.

Через восемь месяцев он увидел ее снова. Он шел за ней, как верный пес. Она спускалась в метро, острые колени ловко сгибались при прыжках по ступенькам. Он пустился бежать. Он знал, что если он снова упустит момент, времени у них больше не будет.

Он остановил ее, дернув за плечо и полностью сбив с толку. Ей был явно неприятен этот жест.

– Простите? – она смотрела с презрением.

– Как тебя зовут?

– Что?

– Твое имя?

Она увернулась и пошла быстрее прочь. Он снова догнал ее. Голубые глаза были полны злости и негодования.

– Да отвали ты! Что тебе нужно?

– Чашка кофе вместе с тобой. Это займет минут 20 твоего времени.

Несколько часов вместе дали возможность произвести неплохое впечатление. Она спорила с ним и в следующий же момент смеялась. Она закатывали глаза, и разговорам их не было ни конца, ни края.

Было поздно, когда он довез ее до дома. Она быстро попрощалась и выскочила из машины.

Следующие несколько лет были покрыты неким розовым эфиром. Он не помнил себя в них, она обволокла его и унесла в каком-то безумном вихре событий. Она была для него недосягаема, при этом она говорила обычные вещи, обычным языком, но для него они были неуловимы. Он искал в них скрытый смысл, не находил, а его и не было, он пытался ее раскусить, а она была проста и честна, поэтому вечная погоня за несуществующими реалиями истерзала их отношения.

Она ушла от него, и в этот день эхо их криков не покидало его голову. Шум прошлых дней и ее пьяный смех не оставляли его еще много ночей. Он просыпался один, но все еще чувствовал ее присутствие в своей жизни. Она изменила его полностью. Он не помнил, каким был до нее. Он будто бы заново учился ходить. И постоянно терзал себя. Она не приняла его. Как и его мать. Никогда.

– Тереза… – он шептал, – почему ты не спишь? Расскажи, о чем ты думаешь. Чего ты хочешь. Поделись со мной. У тебя же столько идей, столько мыслей, расскажи, откуда ты их берешь, из чего черпаешь?

Он целовал ее в макушку, а она молчала. А на утро кричала то, чего он никогда не понимал и сердце его сжималось. Она объяснила, что он не слышит ее и ей тесно в этих отношениях и этих стенах. Дверь за ней закрылась. И у него появилось очень много времени. Безграничные минуты, куча дел – раньше у него была она. Сейчас у него было время, но нечем было заполнить его. Он ведь все еще ничего не знал о времени.

Дни растворялись в работе и ненужной чепухе. Он тонул в ненужных ему людях и разговорах, каждая минута с легкостью отодвигалась на второй план, а потом все дальше и дальше, и все события, в конце концов, сжимались, как прессованные кубики мусора. Это все можно было делать с закрытыми глазами и замкнутыми мыслями, а мысли были замкнуты на Терезе. Он помнил мельчайшие детали ее лица и фигуры, все их разговоры казались ему настоящим, а не прошлым. Он проигрывал в своей голове снова и снова их встречи и расплывался в улыбке. Но в один день это все прекратилось. Проснувшись как обычно в самый обычный день, трезвым и чистым, как белый лист – он возненавидел ее. Он обозлился, пытался ее постичь, но она ускользала с каждым днем, не пускала его ни в свое сердце, ни в свои мысли, гнался за ней, преследовал ее, мечтал идти с ней вместе по одному пути, но она отмахивалась парой пустых слов и закрывала перед ним все двери.

Он устал. Он чувствовал себя ничем без нее, потому что с ней он полностью погрузился в ее мир, забыв о своем. Он был отравлен ее образом жизни, ее мечтами, ее делами, ее проблемами. Когда она ушла, он был пуст. Ничто не шло в его руки. Ничто не привлекало его.

Так прошло несколько лет. Он нашел женщину, которая заботилась о нем, но публично. Показывала всем видом и всем вокруг, как она его любит. Их брак никогда не был настоящим, и по тому же принципу он никого не пускал в свою голову. Все было отлично слажено, его жена была прекрасным партнером, но не более. Время уходило впустую. Он не радовался жизни, как и не радовался рождению двоих детей, удачной работе, семейным праздникам, все проходило мимо него. Это была словно не его жизнь. События сочились сквозь пальцы, а время набирало обороты. Время…

Время шло. Или остановилось. Ему было все равно. Он словно не участвовал в своей же жизни. Он будто бы смотрел со стороны. И не помнил себя. С Терезой он больше не встречался и не искал встреч. Он ненавидел ее. Она напоминала ему мать, он ластился как котенок, но она прогоняла его, словно он был безнадежным калекой, неспособным выжить. Ни капли любви, ни ласкового слова, ни теплых объятий – он был ущербным и гонимым.

Боль сковывала его, делала холоднее. Время не лечило, каждое мгновение всего лишь отдаляло его от прежнего себя. Время беспощадно било и оно уходило. Он закрывался в своем кабинете и слушал тиканье часов, он сходил с ума. За несколько месяцев он увесил все стены своего кабинета различными часами. Маятники тревожно стучали, раз в час доносился бой сразу двадцати механизмов. На столе стояло около десяти маленьких будильников, заведенных на разное время. Он ночевал в кабинете, и они будили его в разное время. Он просыпался, смотрел на каждый циферблат, осознавал, что ничего не изменилось, и засыпал дальше. Он ждал все большего безумия, перестал выходить к детям и жене. Он боялся дня, не разрешал растворить окна. В последние дни он закрылся изнутри, не реагировал на стук и разговоры, и только по шагам можно было определить, что он еще жив.

На самом деле, он умер уже давно. Он не принадлежал себе. Он знал, что жил, но он как камень падал вниз. А внизу была пустота, и она все стремительнее заполняла его, делала тяжелее и ускоряла его падение.

Но в один из вечеров он открыл двери и предстал перед всеми. По его лицу казалось, что он постарел на целую жизнь. Его глаза, некогда горели яркой синевой, но они выцвели и поблекли. Морщины под глазами, обрюзглые скулы, даже осанка осела. Он вышел в зал в идеальном сером костюме, одна рука была в кармане брюк, нижний край пиджака кокетливо поддернут вверх. Он смотрел вниз, его жена стояла прямо перед ним. Они перебросились парой слов, после чего она обзвонила почти всех его друзей, коллег, партнеров и пригласила на вечеринку у них дома.

Когда настал этот день, Чарльз был веселым и улыбчивым – ничего не предвещало трагедии, которая зрела в его уме уже давно. Он просто вышел из этого круга, из этой жизни. Легко, ведь его ничего не держало. Время шло мимо него, он мог прервать эту череду событий в любой момент.

Страх уже отпустил, не сковывая его тело в оцепенении. Он просто слетел вниз, ничего при этом не чувствуя. Этажи проносились перед глазами, и с каждым мгновением он чувствовал, что уже никогда не будет выше. Дыхание забивало, он больше никогда не найдет себя, не утолит боль, не изменит больше ничего. И в этот момент он обрел время. Он чувствовал каждую секунду, ему были открыты любые возможности, к которым он был слеп, мгновения пронизывали его, и исчезали во мраке. Принятое решение было непоправимо и этажей под ним оставалось так мало. Вот самая большая ловушка жизни. Не иметь возможности изменить что-либо. Не иметь возможности вырваться из своего же тела, освободиться от своего сознания, которое мучило его много месяцев, нагнетая мысли и заставляя отчаяться на последний шаг. Человек, который не давал ему стать счастливым – это он сам. Его трясло, он жадно хватал воздух, он чувствовал жуткий холод, и было неясно это холод снаружи или изнутри.

Он жалел. Но не мог остановить падение. Следующее мгновение… и мрак. Ни боли, ни возможности вынырнуть из глубокой пучины на поверхность. Только мрак.

ЦВЕТЫ

– Где ребенок?

– Это Ваш ребенок?

– Нет, но он был со мной… Мы вместе… вместе… сюда пришли… были здесь вместе…

– Успокойтесь, Вам нужен покой сейчас. С мальчиком все хорошо. Он спит. Мы согрели его и накормили. Отдохните еще. Вы спали всего пару часов.

– Мальчик?

– Вам нужно поспать еще.

– Мальчик…

Чарльз уснул снова. Провалился в вязкое беспамятство. У него был жар, он тяжело дышал, не мог двигаться, несколько раз приходил в себя, но сознание не поддавалось ему, и он опять проваливался в сон. Он слышал, как кто-то смачивал ему губы водой. Вода была ледяная, или у него была очень высокая температура, но его губы и горло словно пронизывало ледяным ножом. Ему казались, какие-то голоса или крики, но веки были тяжелы и неподъемны для него.

Кто-то взял его за руку. Теплые прикосновения разбудили его, он пытался вырваться из своей темноты. Потихоньку приоткрыл глаза. Напротив него сидела девочка лет пяти и держала его за руку. У девочки были большие голубые глаза, и когда он проснулся, возможно, от неожиданности или испуга, ее зрачки сузились, оставив видимой только эту голубую бездну.

Подняться было невозможно. Шея и спина подводила его. Девочка положила вторую руку на середину его груди, давай знак не вставать. Он попытался спросить ее имя, но губы тоже подводили. Она улыбнулась и убежала. Он смотрел ей вслед. Помещение было залито солнечными лучами, но он не видел окон, возможно, сверху была открытая крыша. Рядом не было людей, а солнце светило так ярко, что он не мог разобрать предметы вокруг. Он видел свою руку, очевидно, что он лежал в приподнятом положении. Одеяло, которое плотно кутало его от середины груди, было в коричневых пятнах. Шевелиться он не мог, позвать кого-то тоже, рот не открывался, язык не слушался, он не понимал где он, и откуда взялась голубоглазая девочка. Ее глаза напоминали ему глаза девочки, которую он откопал под завалами.

В один момент память начала возвращаться, он вспомнил череду взрывов, разрушивших город, его дом, который горел на его глазах, а он ничего не мог сделать, потому что больше не владел ногами, военную технику и солдат, панику людей на улице, это жуткий гул, запах гари, машину в которую его засунули кое-как. Была еще женщина, которая всю дорогу останавливала ему кровь, и перетягивала всевозможными жгутами ноги, но не могла справиться с таким серьезным ранением. Женщина плакала, прижимала его лицо к груди, но ее лицо он помнил плохо и не понимал, кто она такая. Потом еще один взрыв, машина осталась позади, а он лежал на земле. Вокруг что-то продолжало греметь, но все отошло на задний план. Потом ребенок.… Это была девочка. С круглыми испачканными щеками, растрепанная темноволосая девчонка лет пяти.

Кто-то вошел – он увидел силуэт в конце помещения. Взрослый человек, а следом ребенок. Силуэт приблизился и только когда человек наклонился совсем близко к его лицу, он смог увидеть четко. Это был мужчина средних лет, возможно врач, одежда была светлой, но он видел только размытые очертания.

– Мы рады, что вы проснулись. Как вы себя чувствуете, Чарльз?

Голос был тихим, и каждое слово этот новый человек произносил вкрадчиво и медленно. Но вот речь Чарльза опять подводила, он попытался говорить, но вместо этого начал глотать воздух. Человек сразу же начал его успокаивать.

– Не стоит напрягаться. У Вас совсем нет сил, Вы пробыли в беспамятстве около двух недель. Вам нужно еще набраться терпения, чтобы восстановиться. А пока только покой. Мы уже и не надеялись на Ваше выздоровление, но, о, чудо, вы проснулись! Мы нашли при Вас документы, мы знаем кто Вы. Я здесь врач, меня зовут Ральф, работал в больнице, теперь присматриваю здесь за всеми. Этот мальчик был с Вами, когда мы подоспели. Он не говорит, но за время Вашего пребывания здесь, он успел нам объяснить, что Вы не его отец, и что Вы его спасли.

Рядом с лицом врача, показалось лицо голубоглазого темноволосого мальчишки, он широко улыбался и его зрачки от яркого света были совсем узкими, голубая радужка полностью застилала глаза.

Врач еще что-то рассказывал, но Чарльз разглядывал мальчишку. Круглые щеки, темные коротко стриженые волосы, слегка вьющиеся. Он нашел на завалах девочку. Голубоглазую девчонку, с темными вьющимися волосами чуть ниже плеч, щуплую, но круглощекую. Если бы у нее был брат, возможно, это был бы этот мальчик, который стоит рядом с врачом. Он терзал себя этими мыслями, пока вновь не уснул. А когда проснулся, девочка с густыми вьющимися волосами до плеч, улыбалась и сияла ему голубыми глазами. Она сидела на краешке его кровати, а когда поднялась, взяла его за руку и вложила в ладонь стебель большой белой лилии. Еще несколько цветов лежали на одеяле, и стыдливо прикрывали коричневые пятна на ткани.