Читать книгу: «Восемнадцатый», страница 12

Точность модели стала расти, сначала медленно, на тысячные процента, затем ― чуть быстрее. Миллиарды сверхчувствительных планковских датчиков на скафандрах и в металлических шариках у каждого в подсумках ― настоящее технологическое чудо. Аппарат по их выращиванию ― единственное полноценное производство, которое они привезли с собой, и чтобы получить вторую линию, потребуется не менее пяти лет. “Это не срочно”, ― простая мысль приятно согревала. Всё идет по плану. Они справятся.

Рост индикатора точности модели замедлился.

– Мы достигли плато, ― Рене.

– Что-то мало как-то, ― в микрофоне слышно, как Гамилькар чешет щетину. ― Всего девяносто два и семь. На Нью-Церере было за девяносто восемь, да и на Аделаире тоже.

– Там решетка была в сотню раз крупней. Нам хватит мощности, чтобы перекрыть погрешность.

Следующим словом должно было стать “Отходим”, но Ямакаву перебили.

– Да ты просто боишься! ― вместе с этой презрительно брошенной фразой Громов шагнул вперед, за пределы безопасной зоны. Индикатор точности шевельнулся в третьем и четвертом знаках. Ямакава медленно моргнул. ― Что, эта безопасная зона рассчитана с ещё меньшей точно?…

– Якоб, нет! ― визг Рене бьет по ушам, но, конечно же, слишком поздно.

Громов исчезает в гравитационной вспышке.

Аккуратная округлая клякса, которой представлялась визуализация аномалии всего мгновенье назад, полыхнула во все стороны протуберанцами искажения пространства. “Данных уже достаточно, щиты с этим справятся”.

Ямакава молчал.

Молчали и остальные.

Рене до крови прокусила губу, поняв свою ошибку: крики делают только хуже, они впечатывают страшные моменты в память. Не стоит озвучивать ужас, даже про себя. Эгоистично и рационально: молчать, дышать, слушать стук своего сердца. Ждать. Невозможно уклониться от всепроникающей и невидимой гравитации, и поэтому единственный сколько-нибудь разумный вариант ― это не двигаться и не мешать компьютеру подавлять всплеск. Не бросаться на помощь. Не убегать. Не паниковать. Так неестественно для саванной обезьяны. “В этом аспекте вейверы ушли от остальных приматов дальше всего”.

Шевельнулся только Джамиль, хладнокровно и расчетливо, вперед и в сторону от остальных: по некоторым наблюдениям за аномалиями в мощных полях, из нескольких объектов возмущение смещается к тому, что движется относительно центра аномалии. Один из всплесков был остановлен щитами в двенадцати сантиметрах от забрала шлема Ал-Каласади. В отличие от Якоба, тот четко следовал предписанию не пересекать нарисованную моделированием границу. И расчеты были точны: мощность всплеска от падения одного человека в аномалию Алия оценила с погрешностью в три миллиметра.

Минута. Другая. Третья.

– Мик?

– Мощности хватает, мы готовы к деактивации.

– Рикардо?

– У нас порядок.

Щиты успешно подавляли всплеск. “Похож на вызванный катером Геры. Даже основных протуберанцев тоже шесть. Специфика ДМЗ 4-2?” Точность модели ― 99,84782. Теперь это самая изученная аномалия за всю историю деактивации Ковчегов. “Эти цифры не стоили твоей жизни, Громов”. Вернон до боли стиснул челюсти. Смелый, задиристый зубоскал, любивший полеты больше всего на свете. Со смешанным чувством облегчения и раскаяния Ямакава понял, что не справился: холодную рациональность командира вейверов разнесло в клочья шквалом эмоций, сравнимым по своей разрушительной силе с Ковчегом в системе Аделаир. Отчаяние, паника, всепоглощающее чувство вины перед теми, кого он не смог спасти. В этой бушующей плазме сгорала последняя тень того, что оставалось в нем от Вервольфа. “Я никогда больше не выберу миссию. Никакая миссия не станет для меня важнее жизней”.

Мучительная бесконечность резко оборвалась: 0,8 секунды потребовалось скафандру, чтобы распознать опасную ситуацию и впрыснуть в идущую к мозгу артерию коктейль высокотехнологичных молекул. Зарождающаяся истерика быстро перешла в тупую, ноющую боль, не дающую сосредоточиться и замедлявшую реакцию.

Но теперь это было не принципиально, ведь оставалось только вернуться на катер.

* * *

Вудвейл, 2550-07-04 08:15

Рене сидела в открытой двери катера с парящей кружкой в руках, свесив ноги в бездонную пропасть. Тонкие эбеновые пальцы на белом пластике. Утренний туман, поднимающийся над Винегретом, делал долину таинственно сказочной, только вот самое страшное чудо этого места больше не существовало. Сейсмодатчики показывали небольшое усиление активности, но купол над полостью, образованной аномалией, всё-таки выдержал.

Головой на коленях Декарт лежала свернувшаяся в клубочек Алия. Каштановые волосы рассыпались по полу. Её кружка стояла на самом краю, возле согнутых ног. Вернон сидел в штурманском кресле, сложив ноги на край приборной панели и вращая перед собой голографическую модель долины.

Начинался второй день после операции деактивации Ковчега на Вудвейле.

Сегодня основной корабль вернулся на орбиту, и сейчас на базе наверняка кипела работа. Ямакава механически отхлебнул черную жидкость. Крутнул висевшую перед ним модель в другую сторону. От аномалии не осталось и следа, так что это дежурство было скорее перестраховкой. А может, и попыткой спастись от неизбежной суеты, которая должна была захлестнуть маленький поселок.

Позавчера ночью дежурили оба катера. Примерно через час после того, как они выбрались на поверхность, прилетели Колмогоров с Барабур и Оливо. Врач всех осмотрел и отобрал для утреннего дежурства Гамилькара и Рика. Остальным велел возвращаться на базу, но Вернон сказал, что тоже останется. Робин долго смотрел на своего друга. Успел уже к тому моменту глянуть логи скафандра. Датчик состояния ― оранжевый, но у остальных не лучше. Трое ― надежнее, чем двое, и Ямакава ― самое подходящее дополнение. Роб разрешил ему остаться.

В обед прилетели Гвен, Лера и Наум, сменить их. На одном катере слетали к погасшему ядру Ковчега. Всё в порядке. Ямакава отправил Наума назад на базу, остался дежурить.

Вечером прилетели Ли Ем и Джамиль. Вдвоем.

Катер висел над долиной для оперативного сбора данных с сейсмодатчиков: их мощности не хватало чтобы взаимодействовать со спутником напрямую. Купол над пещерой вел себя смирно, хотя, судя по показаниям, в первые часы что-то там всё-таки обвалилось. Наблюдать за этим местом придется ещё долго, ведь радиоактивное загрязнение никуда не делось, и если холм обрушится, это может стать проблемой.

Утром прилетела Алия, прихватив с собой Рене, явно чтобы иметь возможность присматривать за обоими товарищами, вызывавшими у нее беспокойство.

Вернон закрыл глаза. Запихнул в себя ещё один глоток жидкости. Вот он сидит, живой и здоровый, без ожогов на пол-тела, со всеми органами и конечностями. Остальные тоже вроде в норме, метаболиты активного ровазина нашли только у Джамиля, и то в количестве гораздо меньшем, чем у любого из троих попавших под вспышку в день обнаружения Ковчега. Это кажущееся благополучие лишь усугубляло проблему. В развед-экспедиции, где полсотни человек, ежечасно рискуя собой, собирают бесценные крупицы знания и осознанно обменивают жизни на безопасность и процветание человеческой цивилизации, там смерть ходит за тобой по пятам, пьет с тобой черную дрянь из пакета с надписью “Кофе”, спит с тобой на одной койке, смотрит на тебя твоими же глазами из отражения в забрале скафандра. Там терять тех, кто бьется с тобой плечом к плечу, так же тяжело и страшно, но справляться с этим ― парадоксально легче.

Вернон перевел расфокусированный, не видящий взгляд с блеклой в ярком свете модели на солнечный летний день за ветровым стеклом. Катер висел в десяти метрах над лесом. В открытый шлюз втекал горячий, пахнущий медом и мхом воздух. На капот неподвижной машины приземлился синий, переливающийся жук, огромный, с ладонь размером. Как кто-то, вернувшись из Ада, может так нелепо погибнуть в Раю?

Вейверы не пьют. Разумеется, у них нет генов склонности к алкоголизму. Ямакава привык вместо спирта заливать горе тяжелой работой, которой всегда хватало как в экспедициях, так и между ними. Но сейчас ее не было, а был этот ясный, погожий денек, а еще была вся жизнь впереди: надо проследить, чтобы Арчи помирился с Деб, надо найти выживших с Ковчега… Надо сделать наконец пересадку чертова куска кожи. Были улыбающиеся и спешащие люди в лагере. Была экспедиция Б-32, которую фактически придется планировать заново, и ещё… Не было только Громова. Тяжелое, давящее ощущение невосполнимой потери, такое неуместное в сияющей синеве неба Вудвейла, но такое знакомое и понятное.

Ямакава был готов, насколько только возможно. Он знал, что это произойдет. “Нет. Не просто знал. Я это выбрал.” Вернон остро и ясно осознавал, что это его решение и его ответственность. И никто не осудит, даже не усомнится в его праве на такие решения. В том числе и он сам. Невозможность разделить эту ношу порождала всепоглощающее чувство одиночества, которое выжигало командира вейверов изнутри. “Сегодня нужно вернуться на базу”. Еще один мучительный глоток из кружки. Он хорошо знает путь со дна этого колодца. Он выберется.

* * *

Вудвейл, 2550-07-04 20:23

Владимир стоял на краю обрыва и смотрел на первый для него настоящий закат на Вудвейле. Он видел его с орбиты и на панорамных фотографиях, но они не передавали и миллионной доли происходившего: ни постепенно остывающего ветра, плавными порывами, словно волнами, накатывающего со стороны невидимого за горизонтом океана, ни богатого, опьяняющего своей глубиной букета ароматов, ни успокаивающего шума базы за спиной.

Его базы.

Семенов сознательно не спускался на планету, хотя ему-то никто не мог этого запретить. То, что даже руководитель экспедиции остается на орбите, удерживало горячие головы от открытых возмущений, но у этого была и обратная сторона: Вудвейл начал казаться Владимиру симуляцией, компьютерной игрой, а не реальной планетой. Планетой, к которой он шел всю свою жизнь. Мир глубоко вдохнул, закрывая глаза. ”Вот он, настоящий старт экспедиции Б-32. Тот момент, которого мы так долго ждали”.

Сегодня с базового корабля спустили все энергоблоки и почти треть техники, а также развернули все временные жилые модули, утроив количество построек, и на террасе с посадочной площадкой стало тесно.

Внезапно обнаружилось, что Гейл под словом “консервировать” не подразумевал “останавливать”. В недостроенном “дворце” над маленьким поселком он спрятал один из универсальных строительных роботов, который от своей энергоустановки питал четыре 3D-принтера, перерабатывавших сырье в текстиль, мебель и легкие фермы для теплиц. Сегодня Кевин чуть изменил программу, и завтра его команда уже будет вставлять окна в первых стационарных помещениях, в том числе и жилых.

Да, они потеряли больше месяца, и наверстать упущенное для возвращения к исходному плану вряд ли возможно, но теперь у них есть Медная Гора и независимое от сезонов агропроизводство на орбите. Это вызов их навыкам и смекалке, их способностям адаптироваться самим и менять среду вокруг себя. “Ты права, Лина, это мы умеем прекрасно”. Мир чувствовал, как за спиной расправляются крылья.

Семенов открыл глаза, возвращая себя на землю. С юго-запада, пока еще едва заметный на фоне подсвеченных красочным закатом облаков, приближался средний катер. Весь день с самого утра над лагерем садилось и взлетало много машин, но несколько человек ждали конкретно эту, с дополнительными пластинами квантово-гравитационных щитов, которые придавали ей сходство со стрекозой. Из старого жилого корпуса вышли Моррис и Сильвергейм. Психиатр шел спокойно, своим размеренным шагом; лидер спасателей, напротив, заметно сдерживался, чтобы не бежать. С того вечера, как он отвез Дебору на поверхность, Арчибальд был сам не свой.

День, когда на корабле получили сообщение о результатах операции, объявили траурным по Якобу Громову. Тут надо сказать, что Семенова не покидало неприятное ощущение наигранности и чрезмерной формальности происходящего. Все с нетерпением ждали возвращения к планете и высадки, а не скорбели о погибшем. “Похоже, Ямакава всё-таки достиг своей цели, и вейверов стали считать чужими в команде.”

После этого, казалось бы, настроение белобрысого гиганта должно было улучшиться. Но нет: Арчи хоть и начал иногда улыбаться, оставался непривычно молчаливым и задумчивым, а сегодня работал как проклятый, даже не пытаясь найти минутку, чтобы хотя бы поздороваться с Совиньсон. Та тоже его игнорировала, а пару часов назад улетела дежурить в долину. “Видимо, в тот вечер случилось что-то более серьезное, чем проводы на опасное задание. И не только между тобой и Деборой, раз ты с таким нетерпением ждешь встречи с Верноном”.

С этими мыслями Владимир подходил к открывавшемуся люку катера.

Сегодня утром руководитель экспедиции Б-32 был несколько удивлен, не обнаружив своего главного планетолога на базе. Увидев его, выходившего из машины в свет почти догоревшего заката, Семенов понял, почему. Внешне это был всё тот же Ямакава: голова уверенно поднята, широкие плечи расправлены, хищная плавность движений, привычная непроницаемая личина спокойствия… Мир вздрогнул, взглянув в глаза командира вейверов: эти глаза были мертвы. Ни любопытства, ни участия, ни граничащей с издевкой насмешки. Даже цвет, казалось бы, выцвел и потускнел. Владимиру стало страшно, по-настоящему страшно, возможно, впервые за всю его жизнь. “Неужели… Мы его потеряли?!” Семенов непроизвольно дернулся навстречу другу, но как на стену натолкнулся на его холодный голос, обращенный к Арчибальду:

– Говорил, что уложишь нас в криокамеры, если кто-то убьется?

Глаза двух гигантов встретились лишь на мгновенье, и взгляд Ямакавы скользнул дальше, не задерживаясь. Сильвергейм же замер, словно напоровшись на меч. Свет уже взошедшей луны сделал лицо лидера спасателей такой же неживой маской. Где-то в глубине себя он прекрасно знал, что его вдохновитель и соперник разделяет его постулат о бесценности человеческой жизни, однако только сейчас Арчи понял, каково это: ставить жизнь превыше всего и быть вейвером.

Вышедшая вслед за Верноном Алия легонько провела пальцами по плечу Владимира, словно пытаясь успокоить. Мимолетная теплая улыбка, и девушка потянула свою спутницу в сторону жилого корпуса, мимо стоявшего в стороне скептически скривившего рот Морриса.

* * *

Вудвейл, 2550-07-04 24:55

Яркий холодный свет всех четырех лун искромсал комнату на черные и белые треугольники. Вернон лежал на спине, невидяще уставившись в темный потолок. Глубокая ночь. Ватная тишина. И снаружи, и внутри. Глухой ритмичный стук ― сердце ― кажется лишним и неуместным.

Страх. Адреналин хлынул в кровь за мгновение до мысли о смерти, заставив резко сесть. В голове внезапно прояснилось, Ямакава заметил изменения в своей комнате. Матрас теперь занимал практически весь пол, и его размеры подходили к росту хозяина. Одеяло тоже было новое: вместо стандартного, почти невесомого серого прямоугольника ― белый в свете лун плед крупной вязки, огромный, с узорным краем и тяжелый. Уже согретый его теплом. Провел пальцами по незнакомой текстуре. Сжал ткань в кулаке.

Глаза затравленно бегали по тесной комнате. Черный провал двери ― единственный выход. Стиснул зубы. Цель проста ― нужно больше места. Встал и уверенно вышел, не забыв запнуть ботинок внутрь комнаты.

Холл жилого модуля казался покрытым снегом от яркого белого света. Здесь тоже произошли изменения: в дальнем от крыла, где находилась спальня Ямакавы, углу, в паре метров от панорамного окна стоял диван. Ничего сложного, принтеры напечатали блоки из вспененной целлюлозы, толстые мягкие слои у поверхности с более плотными пружинящими нитями каркаса внутри и приятным велюровым покрытием. Из них, как из больших кирпичей, с помощью специальных липучек можно было собирать любую мягкую мебель. В этом случае диван был примерно двухметровый, с невысокой спинкой, широкими подлокотниками и десятком разномастных подушек.

Вернон чуть наклонил голову. Меньше, чем матрас в комнате, но достаточно широкий, чтобы на нем спать.

От окна к дивану тянулась длинная синяя тень. Кто-то сидел на низком парапете вполоборота к лунному свету. Ямакава знал, кто.

Лицо в густой тени, но он чувствует пристальный взгляд.

Вернон посмотрел в ответ. Не важно.

В тот момент Вер не анализировал, не просчитывал, и не ощущал никаких эмоций. Сознание, как огарок звезды в центре остатка сверхновой, сжалось до самых простых, сиюминутных действий.

Сгреб подушки в один угол. Лег, зарывшись в принесенный с собой плед. Мгновенно уснул.

Малиника еще минуту внимательно смотрела на внезапного гостя, пока не убедилась, что его дыхание стало ровным и глубоким, а потом вернулась к своим наброскам. Этот день принес много идей для зарисовок, и она стремилась зафиксировать их все, чтобы закончить позже.

Минут через пятнадцать досадливо передернула плечами. Стекло за спиной было холодным, и в холле становилось зябко. Обычно это было поводом остановиться и идти спать, но сегодня хотелось ещё поработать, за все те вечера, когда вдохновение не приходило.

Вязиницына подняла глаза от планшета. Вместе с горой подушек, но длине Ямакава на диван не помещался, поэтому лежал на боку, уютно свернувшись и закутавшись в плед по самый нос. Между проступавшими под вязаным полотном коленями и локтями образовалось заманчивое углубление, похожее на кресло. Не долго думая, Малиника пересела туда. Подтянула с холодного пластика пола ноги в одних носках, сложила по-турецки. Чуть помедлив, отодвинулась глубже назад, уперевшись в теплую, мерно вздымавшуюся грудь. Посмотрела на едва заметное отражение в прозрачном стекле. “Я рада, что ты вернулся”.

Эпилог

Вудвейл, 2550-07-05 05:20

Солнечный лучик скользнул по ресницам. Самый бережный и приятный будильник. Вернон улыбнулся, просыпаясь, но не спеша открывать глаза. В голове одно за другим проходили воспоминания последней недели. Прилет Деборы. Возмущение Громова. Крик Рене… Тяжелые и неприятные, но всего лишь воспоминания. “Похоже, я всё-таки выбрался”.

Всплывающий из уютной неги мозг постепенно расширял картину окружающего мира. К свету на лице и мягкому теплу добавились подушки под головой, упругая поверхность за спиной и прямоугольный выступ под ногами. Диван.

Диван он помнил. А вот человека, которого бережно, но крепко прижимал к себе, чтобы тот с дивана не упал ― нет.

Такое случалось с ним не в первый раз. Большой, теплый и безопасный, он не запирал свою каюту не только из-за собственной клаустрофобии. Существует много способов сопротивляться изматывающему стрессу в развед-вейвах, и один из них ― закатиться под бок к другому человеку и тихонько поспать, так что кто-нибудь из команды периодически приходил к открытой двери. Вот и сейчас. От таких визитов Ямакава давно уже не просыпался, на автомате заворачивая лежащего рядом в свое одеяло, и менял позу так, чтобы не упасть вдвоем с узкой корабельной койки.

Снова улыбнувшись, Вернон подумал, что сможет угадать товарища по запаху. Похоже, кто-то небольшого роста…

Ямакава резко открыл глаза.

Запах действительно был знакомый. Русая макушка ― тоже. Малиника.

Пришпоренное адреналином сердце стучало так громко, что Вернону показалось оно разбудит Вязиницыну.

Медленно приподнялся на правом локте.

Лежащий на полу планшет с погасшим экраном. Её пальцы придерживали край одеяла возле щеки, всего в пяти сантиметрах от его. Аккуратно отвел свою руку ниже, подальше от опасного прикосновения.

Секунду, словно заколдованный, смотрел на улыбающееся во сне лицо, а потом снова закрыл глаза, стараясь запечатлеть момент во всех деталях. Выбившаяся из косы волосинка щекочет подбородок. Затылок прижат к его груди, где-то в районе ключиц. Одна нога повторяет контур его ног, вторая подтянута к животу, ступня в носке мягко упирается в его колени. Спиной… Спиной она прислонилась к его груди, сама, а не потому что он придерживает. Завернуты в одно огромное одеяло. Между ними ― лишь двойной слой тонких футболок… На планете, где больше нет ядра Ковчега.

Пару ударов сердца Ямакаве удавалось удерживать это светлое эфемерное ощущение абсолютного счастья, балансируя на краю изуродованного ровазином влечения. “Лучшее утро в моей жизни”.

Плавным движением выбравшись из уютного гнезда через спинку дивана и подоткнув вместо себя плед, по ещё спящему корпусу Вернон направился в душ.

Словарь

Здесь содержатся только слова, специфичные для этой повести. Если вам встретилось незнакомое слово, и в этом списке его нет, то скорее всего это реальный научный термин, и интернет расскажет вам о нем гораздо интереснее и подробнее, чем я. В редких случаях термин подробно объясняется в тексте повести, и исключен из словаря чтобы избежать спойлеров :)

Ад – непригодная к колонизации система, посещенная развед-вейвом.

Вейвер – член команды развед-вейва.

Возвращенец – член команды первого вейва, вернувшийся из экспедиции.

Второй вейв, базовый вейв – этап основания научно-производственной базы, с целью продолжения сбора информации и подготовки этапа колонизации. Ведется адаптация агроорганизмов, разведка ископаемых, планирование колонизации, закладка промышленности. Стандартный состав экспедиции – 200 человек.

ДМЗ – стандартный префикс к названию моделей межзвездных двигателей

ИО – исследовательская обсерватория

Ковчег – корабль программы ковчегов, численность экипажа – до 12 000 человек.

Колонист – член команды базового вейва или заселения.

Метрополия – Земля или другая планета, представляющая собой чрезвычайно значимый транспортный узел системы колоний. На момент начала истории существует три Метрополии: Земля, Хилмид и Амберлейк.

МК – модель колонии

МП – модель природы

Первый вейв, развед-вейв – первый этап освоения планеты, разведывательная экспедиция. Стандартный размер команды – 50 человек, средняя длительность – 2,5 года. 91% развед-вейвов показывают, что планета непригодна для освоения. Во время таких экспедиций в среднем гибнет 97% экипажа.

Программа ковчегов – первая версия программы освоения новых планет. Заключалась в отправке к перспективным звездным системам экспедиций на основе кораблей-городов, которые проводили все работы по колонизации.

Рай – пригодная для колонизации система, посещенная развед-вейвом.

РеаВер – программа реабилитации вернувшихся из развед-вейва.

Третий вейв, заселение – этап массовой колонизации планеты.

УКМ – Управления Космических Миссий

ЭПВ – программа подготовки экспедиций первого вейва.