– Почему не пускают родителей?
– Хуан, дорогой, это дворец короля Испании, сюда не пускают всех подряд.
– Родители героя не «все подряд», героя, спасшего будущего короля.
– Эти правила не нами придуманы, так было всегда, но, думаю, сеньор Кордова попросит короля исправить эту несправедливость.
– Сеньора Марта, – прокричал прямо через порог мальчик – посыльный, – сеньор Кордова просит вас срочно подойти.
– Что случилось? – Хуан и Марта подскочили со своих мест.
– Не знаю, но сеньор лекарь был чрезвычайно взволнован.
Марта бегом побежала в кабинет врача, в котором лежал Диего.
Юноша был бледен, синюшные губы крепко сжаты, резко очерчены скулы, высокий лоб прикрывали пряди иссиня – черных волос.
– Боже, – взмолилась Марта, – пусть он будет жив.
Сеньор де Кордова приложил указательный палец к губам, приказывая сохранить тишину, потом жестом позвал Марту подойти.
– Слушайте, – указывая на Диего, тихим шепотом сказал он.
Марта склонилась над кроватью и прислушалась, сперва ничего не было слышно, но потом едва уловимо из уст Диего раздался знакомый мотив так любимой им мелодии о зелёных рукавах возлюбленной Генриха VIII.
– Он поёт, – удивлённо сказала Марта.
– Да, и я думаю, это хороший знак.
Но, вдруг из горла Диего вместо пения стали вырываться сильные хрипы. Лекарь кинулся к нему, махнув рукой Марте, чтобы она покинула кабинет.
Глава 35
По длинному тёмному коридору Монастыря медленно, шаркая ногами, обутыми в старые валенки, опираясь на посох, сделанный им же самим из ветки дерева, идёт регент Монастыря отец Димитрий, он направляется к игумену отцу Серафиму чтобы отчитаться за прошедший день, а потом попить с ним чайку.
Чай у отца Серафима всегда с вареньем, сам готовит, сегодня обещал малиновое. Отец Серафим – худой высокий старик, немного сутулый, ну, а ты попробуй не ссутулься с ростом, аж, 2 метра, прямо как у царя молодого—то, да и годы, поди, уж, боле 100 годков отец игумен земельку топчет, и отец Димитрий от него в этом не отстаёт.
Живут старцы давно в монастыре, постриг приняли уже и забыли когда.
– А что, Батюшка, – обращаются монахи к отцу Димитрию, – правда ли что ты барон?
Отец Димитрий смеётся, а игумен Серафим тоже с улыбкой подтверждает.
– А как же, он же принца наследного собой закрыл, когда на того покушение было, видано ли охальник, значит, платье бабье напялил, маску на морду лица, вишь, нацепил, а как маску с него содрали, а там борода,– смеются оба старца,– он— то, охальник этот, и пырнул отца Димитрия, в ту пору – Диего ещё.
– Ну а потом— то что? – нетерпеливо спрашивает молодой послушник.
– Ты, Васятко, здесь недавно, поэтому и не знаешь, а вся братия наша поди сотню раз рассказ этот слыхала.
– Расскажи, Отче, расскажи, прям будто сказка.
– А может и сказка, – смеются старцы, – давно все это было, а может и не было вовсе.
– Расскажи, Отче.
– Ну ладно, чай – то наливайте, детушки, варенье берите, Васятко, не в службу, а в дружбу, поставь-ка ещё самоварчик, история – то не короткая будет.
Ведет рассказ Отец Серафим, а Отец Димитрий слушает, будто и не с ним все происходило. ЧуднО.
– В общем, как Диего выздоровел, король титул ему пожаловал бароном сделал, само собой поместьем хорошим одарил, ещё и в рыцари посвятил, а как закончилось время обязательного служения, поселил Диего в замке своём, да, настоящем замке, родителей своих, сестёр с семьями, а сам в Италию учиться поехал, долго там жил, а когда вернулся герцог Лерма в немилости уже был, а Дона Кальдерона казнили, достойно человек на плахе себя вёл, что твой король, в колдовстве недруги его обвинили.
– А ты – то, Отче что?
– А я домой вернулся, женился, значит, – в очередной раз смутился отец Серафим,– Бенитушка Православие приняла стала Софьюшкой, Матушка очень ее любила, доченькой называла, я, вишь, один был у родителей, а здесь Бог им доченьку подарил.
Ох и хорошее время было, – засмеялся отец Серафим, потом взял из вазы яблоки и принялся ими жонглировать.
– Ну ты даёшь, Отче, – удивился послушник.
– Мы с Софьюшкой ладно жили, – продолжил старец, – только не к душе торговля оказалась, а тятенька и не настаивал, пошёл я в семинарию, потом рукоположен был и стала Софьюшка Матушкой.
А я ж ещё в Испании обучился башмачному мастерству, так ей башмаки все время сам и шил, а когда ножки у неё со временем сильно болеть стали, смастерил тогда ей стул с колесиками, вон на нем сейчас отец Николай ездит, стал катать ее:
«Куда,– спрашиваю,– голубка, поедем?» А она смеётся:
«С тобой, голубь сизокрылый, хоть на край света».
«Да были, – говорю, – мы с тобой уже там, давай, куда-нибудь в другое место».
Деток у нас с Софьюшкой аж семеро, – задумчиво улыбнулся отец Серафим.
– Одним нам с Диего пришлось потом их поднимать, – вздохнул старец, – а как вырастили, женили, да замуж выдали всех, так сюда и пришли.
– А я как приехал к Хуану, ну, правда, тогда уже Ване, конечно,– продолжает рассказ отец Димитрий,– ну в первый раз ещё, вроде как в гости пока, так и влюбился и в страну эту, и в народ ее, а Богослужение— то …. будто на небе нахожусь, распевы церковные за душу берут.
Вернулся домой, продал имение— то, деньги поделил между родными, большие деньги выручил, очень большие, половину из них себе оставил, забрал родителей и приехал назад к Ване, стали мы с ним церковь строить, Ваня потом в ней настоятелем был, а я – регентом, Православие принял, конечно, ну помогал немного Ваньке детей поднимать.
– А чего сам— то не женился? – спросил с хитринкой послушник.
– Дык, женат я давно, музыку себе невестой выбрал, ей и верен остался, – ответил отец Димитрий, погладив гриф старой лютни.
– А Диего – то не единственный из нас титул получил, Марта замуж вышла за королевского лекаря сеньора Кордова, а он бароном оказался, переехали они к нему в имение, баронессой стала наша сестра, а как—то ночью нищенка к ней пришла, в ноги упала, донна Анна это была, повинилась во всем, Луису все рассказала, приютила ее Марта, но недолго та жила у неё, в монастырь ушла, а следом за ней и Луис, не мог он себя простить за то, что столько горя Матери принёс.
А у Марты и сеньора Кордова четверо детишек народилось, Марта радовалась этому очень, письма нам с Диего сюда писала.
– А кто ж зелье то ядовитое тебе, отец Димитрий, подсунул – то? Ну то от которого ты расти перестал?
– Ой, детонька, никто не подсовывал, сам выпил.
Мать отвар травяной наварила, белье полоскать, чтобы запах свежий был, на окошко студить поставила, а я – дурья бошка и отхватил глоток большой, думал, чего там она сварила? Вот и наказал сам себя по незнанию – то. Мать, как узнала, переживала долго, ругала себя.
– А на органе чего теперь не играешь?
– Да где же взять его здесь орган – то? – засмеялись старцы.
– Жалеешь, поди, столь лет—то учился.
– Да не… не жалею, что Богу угодно, то и нам мило.
– ЧуднО, ой чуднО, будто точно сказка, – задумчиво сказал Вася послушник.
– Да сказка и есть, самая настоящая «Мальчик с пальчик» называется, а по-испански значит Pulgarcito,– улыбнулся отец Серафим, а отец Димитрий ласково взял в руки лютню, тронул струны и тихо запел старую песню о зелёных рукавах одной красавицы.
Шёл 1700 год от Рождества Христова….
Все.