Читать книгу: «Соло», страница 8
Круглолицая регулярно звонила родителям, узнавала последние новости, разговаривала с сыном. В горах выпал первый снег, сын потерял первый молочный зуб. Казалось, что эти новости приходят издалека, несмотря на то что до дома было всего несколько часов езды. В середине семестра наступило небольшое послабление в занятиях, и Круглолицая несколько раз порывалась поехать домой на выходные дни. Её останавливало молчание одинокого обитателя хижины. Она как бы между прочим спросила, вернулся ли он из летней экспедиции. Затем домочадцы сообщили, что он оставил Монету с ними и уехал в город. Поколебавшись, она позвонила Солдату и узнала о кинофестивале.
Эта последняя новость неожиданно огорчила Круглолицую. Она терялась в догадках, почему он не навестил её по пути в столицу, особенно после долгого уже молчания. Простые объяснения не приходили. Продолжительные сомнения, однако, были не в характере Круглолицей. Она не замедлила объяснить свои расстройства чрезмерными нагрузками и длительным воздержанием и решила, что ситуацию необходимо исправить. Короткие юбки, свободная манера и, наверно, в немалой степени хорошие отметки подняли её популярность в институте. Она совсем не испытывала недостатка в мужском внимании. Настало время воспользоваться этим.
*
В те редкие дни, когда им не удавалось увидеться, Круглолицая чувствовала, что ей не хватает его выразительных взглядов на себе. Этот её черноволосый однокурсник отличался от остальных. Неброской, не лишённой привлекательности внешности, несмотря на невысокий рост, с умными проницательными глазами, он нравился Круглолицей больше всего независимой манерой. Ещё ей нравилось, что он совершенно не скрывал своих чувств и не упускал случая встретиться с ней взглядами. Было забавно только, что он ещё не отважился на первый шаг. После звонка Солдату Круглолицая подумала, что нужно помочь своему нерешительному воздыхателю.
Они договорились встретиться у кинотеатра. Вышел новый фильм, о котором говорили в городе. Стояла прохладная осенняя погода. Днём воздух прогревался до приятной температуры, но с наступлением темноты становилось холодно. Круглолицая одела свой новый красный плащ, туфли бордового цвета, накрасила ярко губы и одобрительно оглядела себя в зеркале.
Над городом сгущались сумерки. Круглолицая вышла на улицу, села в автобус и проехала несколько остановок до кинотеатра. Подъезжая, она заметила на углу перекрёстка неподвижную фигуру с небольшим букетом в руках. Цветы оказались крупными, пахучими розами, Круглолицая оценила их, вместе с хорошо выглаженными брюками, светлой рубашкой и строгим пиджаком. Хозяин пиджака также оправдал ожидания и держался свободно, хотя было заметно, что непривычная одежда причиняет ему некоторые неудобства.
Двух с половиной часовой фильм утомил Круглолицую к концу, но понравился. Они вышли на улицу и решили пройтись пешком до общежития. Свет уличных фонарей с трудом пробивался сквозь густую темноту осеннего вечера. Вокруг царило оживление шумной центральной улицы. Они прошли мимо нескольких популярных кафе, отпугнутые длинными очередями, и углубились в менее оживлённую часть улицы.
Её спутнику фильм не понравился, и он обрушился на него со всем своим остроумием и эрудицией. Круглолицую развлекали его старания. Она вставляла изредка вопросы и замечания и громким смехом отдавала должное разгорячённому собеседнику. Они подошли к общежитию. Остроумие угасло. Круглолицая почувствовала, что до поцелуя дело не дойдёт. Это её вполне устраивало, они пожали руки и распрощались. В её комнате приятно запахло розами.
*
Позвонил Солдат и поделился последними новостями из ущелья. Он продолжал ездить туда для тренировок. Снега в этом году было совсем мало. Солдат рассказывал, что проходит уже свободно довольно серьёзные скалы и что рука его почти не беспокоит. Было забавно слушать такое бахвальство от обычно сдержанного человека. Солдат старался за своего друга, Круглолицая ценила его старания. Он рассказал также, что герой документального кино всё ещё в столице и занят в съёмках рекламных роликов. В конце разговора Солдат взял с неё обещание прийти к ним в гости.
Круглолицая положила трубку телефона и уселась в задумчивости на кровать, зажав подушку между полными бёдрами. В очередной раз неподвластные мысли обратились к её немногословному другу. В очередной раз непослушное сердце Круглолицей наполнялось грустью и нежностью. Она скучала по его понимающим глазам, по ласковой, осторожной руке и доброй улыбке. Она пыталась представить, чем он занимает себя по вечерам в холодной зимней столице, знакомой ей по школьной поездке в каникулы. Просиживает ли в гостиничном номере или выходит в свет?
Вечер растянулся, свет маленькой настольной лампы набросил на стены странные длинные тени. Соседка по комнате ночевала где-то у своих родных. Круглолицая продолжала неподвижно сидеть на кровати, грустя о том, что её некому потревожить. Неожиданно она подумала о черноволосом однокурснике и развлекла себя мыслью, что, наверно, не случайно остановила на нём внимание. Было до забавности много общего между этими двумя представителями мужского племени. Возможно, из таких мальчиков и вырастают её мужчины. Круглолицая встала и начала приготавливать постель ко сну.
*
Черноволосому было куда расти. Их едва начавшиеся отношения стали быстро утомлять Круглолицую. Через несколько дней после первого свидания он неожиданно появился поздно вечером у дверей их комнаты. Время было отходить ко сну, но они впустили его к себе, организовали чай и слушали, как он развлекал их шутками и историями. Он очень понравился соседке, Круглолицей хотелось спать.
В юноше бушевали страсти. От их накала он терял рассудительность, умные глаза наполнялись беспокойным огнём и утрачивали свою привлекательность. Круглолицей стоило немалых трудов, чтобы вернуть его на прежнее место тайного воздыхателя. Для этого потребовалось одно напряжённое объяснение, несколько незапланированных встреч и изрядная доля терпения с её стороны.
Подошло время экзаменов. Круглолицая старалась изо всех сил. Она хотела сдать всё на отлично. В этот раз она знала, что нужно для этого делать. Неожиданно организовалось соревнование между ней и Черноволосым, который тоже стал получать отличные оценки, громко отрицая при этом, что изменил своим привычкам и тратит больше времени на подготовку. Просиживающая дни и ночи в библиотеке Круглолицая не сомневалась, что занятия даются ему гораздо легче, чем ей. Она обращалась к нему за помощью, когда натыкалась на трудности в материале, и время от времени подбодряла, довольная эффектом, который производит на него её осторожная похвала. Она знала, что заслужила благодарность мамы Черноволосого, но сомневалась, что мама подозревает об этом.
Сессия закончилась, пришло время каникул. Круглолицая попала в пятёрку лучших студентов курса и была чрезвычайно горда собой. Однокурсники собрались на вечеринку в большом доме одного из них. Круглолицая одела своё лучшее платье, подвела глаза, накрасила губы и чувствовала себя красивей всех остальных девушек на вечеринке. Это чувство несомненно разделялось мужским большинством. Вечеринка удалась. Под воздействием вина, музыки и от стараний Чёрноволосого сердце Круглолицей смягчилось, она подумала, что он заслужил награду. Когда к полуночи все стали расходиться, она попросила его проводить её домой. Они остановили такси и через полчаса были у общежития. Тихая соседка уже уехала домой на каникулы, Круглолицая пригласила провожатого к себе.
Он осторожно закрыл за собой дверь. Круглолицая задвинула занавески, включила настольную лампу и выключила большой свет. Им обоим не помешало бы освежиться. Круглолицая раздумывала, послать ли притихшего кавалера в женскую душевую, и решила не рисковать. Она села на кровать, молча скинула с себя одну за другой всю одежду и, нагая, обратилась глазами к ошеломлённому Черноволосому. На другой день она отправилась домой, в родное ущелье.
*
Расставание затягивалось. Осторожные любовники догадывались, что их время уже прошло, но неохотно верили своим чувствам. Ему нужно было уезжать подальше от этих мест, в свой простой и понятный мир, но освобождение от волнительных чар Улыбчивой давалось нелегко. Он многократно откладывал свой отъезд, каждый раз – чтобы уладить последние формальности с фирмой. Оба притворялись, что его присутствие в городе для этого необходимо. По мере приближения момента, когда он должен был погрузиться в такси и отправиться в аэропорт, они, против своих желаний, усложняли друг другу задачу. Улыбчивая на несколько дней стала понятней и доступней, такой, какой он желал ей быть. Он на несколько дней заполнял свою голову чужими мыслями, подобными тем, которые она, казалось, желала в нём.
За вечерним чаем Улыбчивая расспрашивала с обновлённым интересом об ущелье, его горах и обитателях. Будто впервые, она с восторгом узнала о Монете и сочувственно слушала о происшествии с Солдатом. В первый раз в своих рассказах он упомянул имя Круглолицей. Он в свою очередь рассуждал вслух о предложенной ему фирмой постоянной работе и возможности переселения в город.
Расставание не получилось. Перед уходом на работу Улыбчивая поцеловала его в щёку, попросила позвонить по приезде домой и скрылась за дверью. Он закончил завтрак, упаковал вещи и устроился читать на диване в ожидании такси. Зазвонил телефон. Он поднял трубку, но вместо водителя такси услышал голос Улыбчивой. Она сказала, что будет скучать без него, и спросила, когда он собирается приехать снова. Он пригласил её к себе в ущелье.
По дороге к взлётной полосе самолёт то резко ускорялся, то резко притормаживал, то делал неуклюжие повороты. Они долго ждали своей очереди, затем самолёт повернул ещё раз и, оказавшись на взлётной полосе, без промедления разогнался и оторвался от земли. Он выпил за едой несколько порций водки, позже добавил к ним вина. Расслабление не пришло, измученный, с тяжестью на сердце, он тщетно пытался заснуть в неудобном кресле.
В городе начинался серый зимний день, когда, нагруженный двумя сумками, он вышел из аэропорта. Толпы тепло одетых людей стремительно двигались во всех направлениях, обтекая грязные кучи то ли старого снега, то ли мусора. Никто в городе не знал о его приезде, можно было сразу отправиться домой, где его ждал чистый снег, покой и тишина. Он остановил такси.
Они стремительно поднялись по серпантину дороги, пересекли линию облаков, накрывших город, и оказались под ослепительно сверкающим солнцем. Ему удалось уговорить таксиста отвезти его прямо в ущелье, соблазнив хорошим заработком и гарантией, что дорога очищена от снега. Настроение улучшалось по мере удаления от города, а после того как они достигли перевала и стали спускаться в ущелье, он почувствовал себя вполне хорошо. Благословенное ущелье! Испытывая нетерпение увидеть свою собаку, он показал таксисту дорогу в селение.
Монета старалась изо всех своих собачьих сил показать, как она соскучилась по своему хозяину, и в одно мгновение вымазала его одежду слюной и грязью. Он радовался вместе с ней и удивлялся тому, как она выросла в его отсутствие. Монета была уже почти размера Верного и покрылась густой шерстью. Чёрные уши перестали быть её примечательной чертой. Возможно, что Верный был здесь совсем ни при чём.
Он постучал в дом. Там его ожидал ещё один сюрприз. Дверь открыла Круглолицая. На ней было простое платье из плотной ткани, она зябко прятала в домашние тапочки свои босые ноги, обдуваемые струями холодного воздуха с улицы. Он поспешил закрыть за собой дверь. Они прошли в гостиную и присели на стулья. Дом был полон людей, из кухни, из других комнат доносились шум и голоса. Они были рады, что их ещё никто не заметил. Круглолицая постригла коротко волосы, казалась худее, бледнее и моложе. Он, конечно же, всё перепутал. Сессия первого семестра только закончилась, Круглолицая приехала домой на двухнедельные каникулы.
Приятное ощущение лёгкости пришло к нему. Его не беспокоили ни непривычная пелена отчуждённости в глазах Круглолицей, ни появление в комнате домочадцев, ни их расспросы. Он сидел, расслабленный, на стуле, под притяжением тёплого тела сидящей рядом своей неприступного вида подруги. С улицы донёсся сигнал машины. Он совсем забыл о таксисте. Мать Круглолицей и её старшая сестра настойчиво приглашали к столу. Не было никаких причин спешить в холодную, необитаемую хижину и отказаться от горячего обеда. Он вышел на улицу и отпустил такси.
*
Жена Солдата хотела, чтобы её муж наконец прекратил свои бесконечные экспедиции, перестал рисковать жизнью в горах, а вместо этого оставался дома с ней и с сыном. К её тихой радости, их сын неохотно поддавался попыткам отца увлечь его горами. Она терпеливо ожидала, когда остепенится её старший мужчина, и напоминала себе, что не имеет права жаловаться. Страсть к горам всегда была отличительной чертой Солдата, каким она его знала. Она помнила, что когда-то разделяла эту страсть. Они познакомились в горах, сблизились в горах и провели их первую ночь в горах. Она научилась мириться в его отъезды с постоянной тревогой как неизбежной платой за своего мужа, с надеждой отмечала, что его друзья-ровесники один за другим умеряют пыл, и ждала своего момента.
Момент, казалось, наступил, когда камень безжалостно разбил руку Солдата. После того как они прошли через операции и больницы и тревога за здоровье мужа исчезла, в её сердце пришла благодарность судьбе и коротко жившая надежда. С нескрываемым разочарованием она вскоре обнаружила, что происходит совсем противоположное. Возвращение их друга-одиночки свело на нет и прежде не очень большие надежды. Её мужем овладели совсем ей уже непонятные и неподвластные силы, толкавшие его на всё более рискованные поступки в горах.
Она ловила себя на противоречивых чувствах к хорошо знакомому со времени их юности невольному пособнику своих бед. В её сердце, которое, было время, стучало сильно в его присутствии, находилось много места для жалости и симпатии к раненному судьбой хорошему другу, пытающемуся найти спасение в горах. К жалости подмешивалось ревнивое чувство, что её муж втайне завидует такой жизни. Ревность заводила её всё дальше. Иногда она чувствовала, что Солдат завидует почти всему в жизни своего друга, включая Круглолицую. Всё чаще ей не удавалось сдерживать свои чувства. Всё чаще они ссорились.
*
Переживая мысленно последнюю ссору, случившуюся накануне вечером, Солдат подъехал в сумерках рассвета к хижине и остановился прямо у двери. Он вышел из машины в морозный воздух и завернул за угол хижины. Через некоторое время он появился оттуда, открыл дверь машины, вынул лежащий на заднем сиденье рюкзак, надел его на плечи, захлопнул дверь и зашагал наверх. Заходить в пустую, холодную хижину было незачем. Хозяин был ещё в отъезде.
В ущелье установилась необычная для начала года погода. Снега почти не было, только макушки вершин белели тонким нетающим слоем. Один за другим приходили холодные, сухие, ясные дни, в разгаре которых неустанно работающее солнце приносило кратковременное ощущение тепла.
Солдат энергично вышагивал по замерзшей земле тропы. Много было высказано вчера. Он сердился на жену за то, что она перестала понимать его. Её упрёки, возможно и справедливые, не имели над ним силы. Солдат не хотел и не мог совладать со своими инстинктами. Он не мог смириться с мыслью, что ему недоступен открытый его другу неодолимо притягательный мир. Он часто снился себе – один, на необъятных просторах Стены, неудержимо пробирающийся вверх, в полном контроле тела и разума, по местам, где никто ещё не проходил до него и вряд ли когда-либо пройдёт после него.
Солдат направлялся к главной стене вершины. Дорога в заветный мир ведёт через неё. В рюкзаке лежал гамак и всё необходимое для одной ночёвки на стене. Укороченный зимний день и ограниченная ещё работоспособность правой руки облегчили решение не пытаться пройти маршрут за один день. Он заночует в верхней части, где есть подходящее для этого место. Скорость ещё придёт. Подойдя к гроту, он остановился, чтобы бросить взгляд на маршрут. Мечтающему о соло по Стене задача не казалась такой трудной, как в прошлый раз. Крепкие, сухие скалы. Не делай ошибок и берегись одиноких камней. Через полчаса Солдат взялся руками за скалу.
В середине дня Солдат всё ещё не хотел признаться себе в неосторожности этой затеи. Он начал в очень хорошем темпе. Правая рука поработала нормально несколько часов и вдруг ослабла, как будто из неё выжали все мышцы. Частые остановки не помогали, силы в руке не восстанавливались. Солдат не паниковал, он стал использовать для серьёзных задач левую руку, а для правой выбирал самые удобные зацепы. В сложных местах он вешал небольшую петлю на шлямбурный крюк или френд и хватался за неё ослабшей рукой. Дело продвигалось, но очень медленно. До запланированной ночёвки ему сегодня не добраться. Впереди, метрах в шестидесяти, просматривалась небольшая ниша, он заночует в ней. Он старался не думать о том, что на завтра останется ещё много стены, наверняка больше чем на один день. Если он не вернётся завтра домой, жена поднимет тревогу. Выбирать не приходилось.
Он остановился перед участком, где ему очень пригодились бы две полноценные руки. На гладкой плите не было ни трещин, ни больших зацепок. Левой руке зацепки казались вполне рабочими, правая рука искала что-нибудь получше. Он отбросил сомнения, сделал несколько шагов и застыл в безнадёжной позе. Натруженные носки его ног подрагивали, но держались на двух шероховатых неровностях, пальцы левой руки вцепились в едва заметное углубление. Очередь была за правой рукой, только она могла подтолкнуть тело в движение. Правая рука отчаянно искала и не находила, за что зацепиться. Наконец её пальцы наткнулись на шероховатость и прижались к ней изо всех сил. Тело с облегчением пришло в движение, ноги стали распрямляться, левая рука потянулась к зацепке выше. В это время пальцы правой руки соскользнули с шероховатости. Отрываясь от скалы, Солдат успел подумать об оставленной внизу машине.
*
Он наотрез отказался остаться на ночь в полном доме Круглолицей. После ужина они посидели вместе у телевизора, и он засобирался домой. Снаружи было темно и холодно. Круглолицая вызвалась подбросить его к хижине на машине. Они ехали молча, раскачиваемые на ухабах, завороженные светом фар, выхватывающим из темноты один за другим участки дороги. Наконец два тусклых луча выхватили из темноты хижину и запаркованную в необычном месте, прямо перед верандой, машину. Они узнали машину Солдата. Ещё снаружи было ясно, что в хижине никого нет. Они вошли внутрь и сели на холодные стулья, не зная, что делать. Монета уселась рядом на такой же холодный пол и посмотрела вопросительно.
На спасательной станции тоже ничего не знали. Ночующая там двойка альпинистов немедленно вызвалась помочь. Он уже успел переодеться и был в полной экипировке. После недолгого обсуждения, вооружившись рацией и фонарями, они решили отправиться в центральное ущелье. Круглолицая уехала домой.
Он не знал, почему взял Монету с собой. Наверно, потому, что собака не хотела отходить от хозяина после долгой разлуки. Монета помогла им найти Солдата. Когда они вошли в верховья кулуара, она беспокойно завыла и потянула их в сторону стены, у основания которой они нашли его безжизненное тело.
*
До начала лета оставались считанные дни. Затяжные, временами не по-весеннему холодные дожди наконец прекратились. В ущелье пришла жаркая пора. Под ярким солнцем заблестели чисто вымытые листва и камни. В прогретом воздухе уже чувствовалась летняя леность и умиротворённость. Монеты не было видно с самого утра. Он расположился на своём любимом месте, на углу веранды, под полуденным солнцем и сочинял письмо Круглолицей. Он делал это теперь регулярно, раз в неделю, и так же исправно получал письма от неё. Он ждал этих писем. На сочинение ответа обычно уходило много времени. Он начинал, как только открывал утром глаза. Составлял в уме фразы, отвечал на вопросы, высказывал мнения, испытывая утомляющие и облегчающие душу волнения. Его глаза часто увлажнялись слезой, его рот часто расплывался в слабой улыбке. Слеза нередко приносила с собой множество других, улыбка нередко перерастала в негромкий, разряжающий смех.
Он отказался от всех планов и остался на лето дома. О том, чтобы покинуть ущелье, не могло быть и речи. Он не сомневался, что не сможет выжить без своей хижины, своей дикой яблони и особенного, целительного солнца этих мест. Тепло солнца обволакивало его, растворяя печаль всякий раз, когда он поднимался по тропе к основанию стены в сопровождении Монеты и с букетом свежих цветов в руках. Лучи солнца быстро осушали его увлажнённые глаза, когда он клал букет у места падения Солдата и садился рядом.
Дни походили один на другой. Монета перестала проситься с ним на восхождения. Она сопровождала его под начало маршрута и отправлялась назад сторожить хижину до его возвращения. Он уходил на восхождения почти каждый день, но возвращался рано, обычно к полудню, кормил собаку, ел сам и ложился подремать на веранде. После этого он раскрывал книгу или брал чистый листок бумаги и ручку.
Кроме приезжавшей несколько раз на выходные дни Круглолицей, мало кто посещал его в ту весну. Тем неожиданней было появление машины Солдата в ленивый полдень. Машина медленно заехала на площадку перед хижиной и, после неуверенного манёвра, остановилась неуклюже на краю, подняв небольшое облако пыли. Последний раз он видел жену Солдата на похоронах. Он знал, что она приезжала один раз посетить место падения, но в хижине не появилась. Она привезла с собой сына. Внезапно откуда-то появилась Монета, они вместе поприветствовали гостей. Он пригласил маму внутрь и усадил её за стол, сын остался cнаружи.
Его глаза не обнаружили в её облике примет придавленной горем женщины. Напротив, она выглядела очень свежей и привлекательной в белой кофточке без рукавов и голубых джинсах. Она рассказала, что намеревается установить памятную табличку в ущелье, и спросила его мнение. О табличке он узнал от друзей и уже ходил с ними наверх, чтобы выбрать подходящее место. Он сказал, что предлагает повесить табличку прямо на стене, у начала маршрута, в месте, где редко появляются случайные люди. Она как будто согласилась.
Подоспел чай, он накрыл для гостей небольшой стол. Мальчика было не заманить внутрь, он заигрался с Монетой. Солнце перевалило на другою сторону неба и заглянуло в западное окно хижины. Они пили чай с остатками приготовленного Круглолицей прошлогоднего варенья из дикой вишни. Он чувствовал, что гостья приехала не для того, чтобы посоветоваться о табличке, и спросил, в чём дело. Она тихо ответила, что приехала попросить прощения за все свои тяжёлые слова. На её лице появилась виноватая улыбка облегчения. Он ответил, что чрезвычайно рад услышать это от неё, и почувствовал облегчение сам. Они замолчали. Он прилагал усилия, чтобы не выдать себя глазами, его гостья не делала такой попытки. На изменившемся, постаревшем вдруг лице обнаружились совсем ещё свежие следы горя.
Сын и Монета упросили маму остаться в хижине на ночь. Мама не сильно сопротивлялась. Они сидели на веранде в углубляющейся темноте тёплой безлунной ночи. Яркие звёзды заполняли чистое небо, обрамлённое чёткой линией темных силуэтов гор. Мальчик угомонился и спал в хижине на месте, где всегда ночевал его отец. Она сказала, что давно не чувствовала себя такой спокойной. Он ответил, что это, несомненно, действие целительных свойств ущелья.
Она стала рассказывать о том, как они познакомились с Солдатом, встречались и поженились. Он слушал не перебивая. История зарождения их любви прошла перед его глазами много лет назад, но он в первый раз слушал её версию. В этой версии было много забавных и неожиданных подробностей. Они улыбались вместе в темноте. Она рассказала, что сначала приметила его, когда встретила их с Солдатом на сборах в горах, и была обескуражена отсутствием интереса с его стороны. Он признался, под её удивлённое восклицание, что находился в то время в сетях Улыбчивой. Они вместе вспоминали их весёлую свадьбу.
Он узнал об их трениях последних лет. Что она отчаялась дождаться, когда её муж начнёт остывать к горам. Зачем вам это нужно? Она не ждала ответа на этот вопрос. По крайней мере, ещё незнакомого ей ответа. Они засиделись до глубокой ночи. Под конец она сказала, что ему нужно перестать рисковать своей жизнью, жениться на Круглолицей, построить ей большой дом в ущелье, никуда не отлучаться и растить вместе детей.
3.
Он проснулся, подвешенный под тёмной нависающей скалой, со звуками собачьего воя в голове. Гамак слегка раскачивался, поскрипывая натянутыми верёвками. Вокруг было тихо, он раздумывал об источнике воя. Должно быть, приснилось. Ближайшие собаки были в двадцати километрах вниз по ущелью, на стоянке чабана, у которого он оставил Монету. Он прожил на стоянке несколько дней, чтобы удостовериться, что его собака находится в надёжных руках. Монета легко ужилась со свирепой и шумной сворой чабана. Она в порядке, но, конечно же, скучает и ждёт, когда он вернётся и заберёт её домой. Следовало бы поторапливаться. Он откинул покрывало, осторожно вылез из спального мешка и сел в гамаке, упёршись спиной в холодную стену. Светало, дно цирка под ногами ещё скрывалось в полутьме. Он проснулся как раз вовремя.
Через двадцать минут он стоял на льду с рюкзаком на плечах, опять готовя себя к трудному моменту – отстёгиванию последней, удерживающей его закладки. Тело наполнялось лёгкой дрожью. Держась левой рукой за воткнутый в лёд молоток, он дотянулся и вынул закладку из щели, оглядел своё убежище, взялся за ледоруб и осторожно вышел из-под скального прикрытия.
Горловина неясно просматривалась в пятидесяти метрах выше. Он медленно двинулся вперёд, используя приём, которому его хорошо обучили в ранние альпинистские годы. Стоя на обеих ногах, держась за ледовый молоток, он втыкал ледоруб на полметра выше, затем вытаскивал молоток и втыкал на уровне ледоруба. После этого он поднимал на один шаг сначала одну ногу, за ней вторую. В каждое движение он перемещал или руку, или ногу, сохраняя в любой момент времени три точки опоры. Повторяя в уме простой счёт, он прошёл не спеша горловину и поднимался по левой части жёлоба, сосредоточенный только на своих движениях. Раз, два, три, четыре. Раз, два, три, четыре.
Площадка для стоянки открылась неожиданно. Он вступил на крошечный ровный островок, аккуратно снял и опустил рюкзак и уселся с удобством. День разгорался, солнце должно было вот-вот показаться из-за плеча снежного гребня. Он был доволен темпом своего подъёма. Пять верёвок за несколько часов работы. Значительно быстрее чем вчера. С божьей помощью, может, и удастся добраться сегодня до вершины.
Всё будет зависеть от того, что его ждёт на чёрном поясе. Пояс нельзя обойти, он пересекает весь конус горизонтальной полосой темных разрушенных скал, перемешанных со льдом. Шириной около трёх верёвок, он сужается в одном месте до двух. В этом месте его обычно проходят. Никто не хочет находиться на поясе ни одного лишнего метра. Восходители, побывавшие на маршруте, не жалеют эпитетов, описывая ненадёжные скалы участка. Он готовил себя к тому, что не сможет доверять ни воткнутому ледорубу, ни зацепке, за которую держится его рука, ни выступу, на котором стоит его нога.
Когда он подошёл к поясу, сил для сомнений осталось совсем немного. Было около двух часов дня, сильное солнце завело горловину на всю мощь. Он уже был далеко от тех страстей. Основной поток камней проходил в стороне от его пути. После нескончаемых метров крутого льда он почти добрался до снежной шапки вершины, на которой можно будет вздохнуть свободней. Оставались только две верёвки черных разрушенных скал.
Он закрутил ледобур на последнем метре прочного льда перед поясом и остановился передохнуть. Усталость растворяла нервное напряжение мышц и тревожность разума. Последние несколько часов он поднимался довольно быстро и свободно, почти как в хорошие времена. Надеясь сохранить этот настрой перед сложным участком, он отдыхал недолго.
Пояс дался неожиданно легко. После первых осторожных шагов он вдруг почувствовал благожелательность этих скал и отважился доверять им. Незаметно пришло столь желанное чувство неуязвимости, дело заспорилось. Он заткнул ледоруб за лямку рюкзака, освободил правую руку, после чего брался ею за скалы без сомнений. Потрудиться пришлось только в нескольких местах. В одном из них он застыл в напряжённой позе, уткнувшись носом в закрывающий обзор большой выступ, и отчаянно пытался прочувствовать, что его ждёт за этим выступом. Чувства молчали. Он вздохнул и, отдавшись на волю судьбы, потянулся вперёд. Руки не нашли явных зацеп, но сумели как-то задержаться и перетянуть тело за перегиб.
Когда он воткнул ледоруб в плотный снег шапки, все страхи исчезли. Чувствуя чрезвычайное облегчение, он принялся пробивать усталыми ногами зигзаг нечётких следов к вершине, часто останавливаясь, чтобы перевести дыхание и окинуть взглядом оставшийся путь.
Он уже ночевал на этой вершине один раз и направился к месту прошлой стоянки под небольшой скалой. Использовать светлое время для спуска не было сил. Он растянул палатку, разжёг примус, поставил на него заполненную ледовой кашей кастрюльку, прислонился к сухой скале и подставил лицо лучам солнца. Его палатка затерялась среди просторов вершины. Глядя на окружённое снежными холмами и полянами небольшое полузамёрзшее озерко перед ним, было нетрудно забыть на минуту, что он находится на самой макушке высокой горы. Закатное солнце придало пейзажу совсем безмятежный, домашний вид. Он напился вдоволь чаю и тёплой воды, бросил несколько камней на покрывающую озеро корку льда, закрылся в палатке, с удобством устроился в тёплом мешке и заснул глубоким сном. Он не слышал, как далеко внизу постепенно утихала горловина, не видел длинную закатную тень, отбрасываемую скалой, под которой примостилась его палатка, не видел, как выходила луна и укрощала окружение своим ровным, успокаивающим светом.
На следующий день он быстро расстался с надеждой преодолеть гребень до темноты. Даже если бы он не затянул с выходом и не потерял несколько утренних часов, ему было бы всё равно не успеть спуститься за один день в ледовый цирк к палатке на морене. Некрутой, но длинный западный гребень усеян нескончаемыми скальными жандармами и ледовыми сбросами, преодоление которых не давалось ему легко в тот день. Казалось, что количество опасных и трудных участков многократно увеличилось за месяц, прошедший со времени его первого спуска. Подойдя к очередному препятствию, он часто не узнавал его, спрашивал себя, как же он проходил здесь в первый раз, и отвечал себе полушутя, что проходил здесь, наверно, просто, по прямой. Несмотря на медленное передвижение, он пребывал в хорошем настроении, был доволен своим хладнокровием и расправлялся с препятствиями не спеша, но уверенно. До тех пор пока не подошёл к месту, известному под названием Верблюд.
