Читать книгу: «Соло», страница 2
*
Выбор маршрута, особенно в первые дни, был нелёгкой, но приятной задачей. В памяти всплывало множество участков, когда-то пройденных, и тех, которые не довелось пройти, на каждом не терпелось испытать новые ощущения. Иногда он примечал маршрут в предыдущий день, иногда откладывал выбор до последнего момента, сначала просто решая, в какой из укромных уголков отправиться. Со временем нетерпение улеглось, осталось предвкушение остроты и силы ощущений, которые хотелось испытать снова и снова.
Известное своими хорошими, прочными скалами, ущелье регулярно посещается немногочисленной, но постоянной группой увлечённых горами горожан. В выходные дни, когда они заполняли популярные места, он исследовал отдаленные или труднодоступные скалы. В будние дни не нужно было уходить далеко в поисках тишины.
Дни начинались и заканчивались одинаково. Он вставал не очень рано, завтракал, не спеша упаковывал рюкзак и выходил на одну из троп. Пройдя маршрут, он чаще всего задерживался наверху, дожидаясь захода солнца и наблюдая за жизнью в ущелье. Иногда из тишины появлялись горный козёл или лиса, иногда он завораживался плавными кругами орла в небе, иногда наблюдал движение связки скалолазов. В хижину он возвращался уже в сумерках, готовил ужин и укладывался спать. Время от времени он оставался в хижине на весь день, проводя большую его часть растянувшись на солнечной веранде, открытый запахам и звукам. Эти дни не были похожи на прежние, тягостного одиночества, а были днями сладкого безделья уставшего, восстанавливающего тела. Природа благоприятствовала ему в том году. Сухая, теплая погода простояла почти до начала зимних месяцев, за исключением тех двух дней, когда ветры принесли холодные тучи и первый снег, растаявший вскоре без следа.
Его тело охотно отозвалось на регулярные нагрузки, простоту жизни и естественное окружение. По мере того как мышцы обретали былую силу и упругость, он отправлялся на всё более сложные и продолжительные маршруты. Его излюбленным местом вскоре стали скальные массивы юго-западной стороны вершины. Высотой местами до трехсот метров, они были мало хожены из-за своей относительной труднодоступности и сложности. Крупноблочность и нагромождённость скал массива придавала им почти устрашающий вид.
Он полюбил, не затрачивая много времени, прокладывать глазами приблизительный маршрут среди этого хаоса и незамедлительно вставать на него в предвкушении неожиданностей и трудностей рельефа. Его душа также охотно забывалась в накале ощущений на высоте, где он стремился проводить как можно больше времени.
*
В первый из двух дней непогоды холодные ветры пригнали тучи с северо-востока. Проснувшись утром в остывшей хижине, он вспомнил с облегчением, что это был день отдыха, и затянул подъём насколько было возможно. Затем долго возился с давно не бывшей в употреблении печкой, пока она не сдалась его неумелым, но настойчивым усилиям и, перестав дымить, наполнила хижину теплом. Последовал обычный в день отдыха долгий завтрак. Вечер застал его в созерцании сквозь небольшое окно пролетающих над вершиной серых, тяжёлых туч. На следующее утро всё в ущелье: камни, деревья, хижина – застыло, жалкое, под слоем мокрого снега в нетерпеливом ожидании солнца. Безоблачное небо уже розовело, не оставляя сомнений, что снег не переживёт наступающий день.
Завтрак прошёл в раздумьях. С вечера он намеревался пролезть необычный камин, обнаруженный им недавно по другую сторону юго-западного гребня. Осматривая камин, он удивлялся, что никогда не слышал о нём. Около двухсот метров высотой, с почти вертикальными стенами из прочных скал, это был великолепный образец. Идеальная ширина, от одного до полутора метров, позволяла прохождение в классическом стиле, упираясь руками и ногами в противоположные стены. Ему доводилось видеть такие маршруты только в фотоальбомах. Соблазн был большой, однако ещё одним неприветливым утром он опять провалялся гораздо дольше обычного в постели. Чтобы успеть пройти камин и вернуться до темноты, нужно было сильно поспешить, и он решил оставить удовольствие на другой раз, а вместо этого взойти по короткому снежному кулуару на главную вершину и полюбоваться панорамой покрытых свежим снегом гор.
Немного спустя, по дороге в кулуар, разогретый ходьбой, он ещё раз изменил свое решение и направился к много раз хоженному маршруту, который начинается серией крутых, одна за другой, стенок и заканчивается коротким острым гребнем, подходящим прямо к главной вершине. Маршрут, в отличие от кулуара, был уже залит солнцем и издалека выглядел веселей. Подниматься к первой сорокаметровой стенке нужно по крутому, свободному от больших камней склону. Ботинки проскальзывали в неглубоком снегу, не успевшем ещё примёрзнуть к выгоревшей траве. Местами приходилось использовать обе руки, чтобы не скатиться вниз. К концу подъёма, изрядно вспотев и тяжело дыша, он пожалел о перемене решения, но, несмотря на это, после короткого отдыха обтёр подошву ботинок о камень и нетерпеливо двинулся вверх.Лазание затруднилось с первых же метров. Неожиданно для себя он оказался на мокрых от талой воды скалах с полочками, всё ещё покрытыми остатками снега, который налипал к подошве ботинок и подмораживал быстро теряющие цепкость пальцы рук. Темп движения пришлось замедлить, он внимательно выбирал полочки для ног, часто отряхивал ботинки и был готов сойти с маршрута в кулуар, как только достигнет верха стенки. Такое удовольствие было не в его вкусе.
Оставалось несколько метров до широкой полки, где он собирался остановиться, чтобы отогреть руки, когда случились, почти одновременно, ещё две неприятные неожиданности: занемевшие пальцы правой руки не удержались на зацепке, до которой пришлось тянуться изо всех сил; рант левого ботинка соскользнул с опоры. В одно мгновение он потерял контакт со скалой и с удивлением очутился в воздухе. В падении его тело, наверно, слегка задело о скалу, на скользкий крутой склон под стенкой он упал, вероятней всего, на спину и врезался в густой куст у основания склона ногами вперёд.
Придя в себя, он увидел небо в разбросанных, неярких звёздах. Через некоторое время вернулась память. Два ощущения медленно заполняли сознание: холод и нарастающая боль в правой ноге. Он попробовал перевернуться на левый бок. Тело послушалось, руки и левая нога казались в порядке, нужно было только выпутаться из куста. Работая руками и здоровой ногой, он осторожно сделал это.
Ближайшие окрестности хорошо освещались лунным светом. Приподнявшись на руках, он смог различить линию тропы в нескольких метрах внизу. Он осмотрел и ощупал больную ногу. К облегчению, она выглядела внешне нормальной. Может, обошлось без серьёзного перелома.
От места падения до пересечения тропы с большой дорогой чуть больше часа ходьбы. Он понимал, что придётся добраться туда самому: вряд ли кто-нибудь появится в этом углу до выходных дней. Осторожно освободившись от рюкзака, оставшегося на плечах благодаря застёгнутому поясу, он достал из него слегка влажные перчатки и пуховый жилет, треснувшую пластиковую фляжку с остатками воды, смятый бутерброд и запасные носки. В жилете и перчатках, чувствуя себя намного лучше, он с усилием надел пустой рюкзак и начал ползти. Больная нога не сильно затрудняла движение. Он полз попеременно то на левом, то на правом боку, переводя дыхание на спине, и покрыл, наверно, немалое расстояние, прежде чем почувствовал резкое ухудшение. В глазах помутнело, боль в ноге отдавалась по всему телу, вызывая дрожь в здоровой ноге и руках. Через некоторое время, совсем обессиленный, он опрокинулся на спину. В закрытых глазах не сразу угас свет мигающих звёзд. Когда он пришёл на короткое время в сознание во второй раз, солнце стояло уже высоко в небе. Он ощущал тепло его лучей на щеках. В поле зрения появлялась и исчезала неясных очертаний черная звериная голова с торчащими ушами, слышался вой.
Тропа, по которой он полз, пересекает дорогу в месте, где водители часто останавливают машины, чтобы дать охладиться перегретым от затяжного подъёма двигателям. Один из таких водителей, привлечённый тревожным звуками, издаваемыми собакой, обнаружил его, без сознания, неподалеку от дороги и отвёз в ближайший госпиталь в небольшом городке у входа в долину. На следующее утро, проснувшись в сносном состоянии, он узнал, что отделался сильным ушибом в правой ноге и сотрясением. Ему был прописан покой и болеутоляющее. В ответ на расспросы он объяснил, что проводит свой отпуск в ущелье и соскользнул на крутом участке тропы. Через несколько дней ничто уже не могло удержать его в душном и сером госпитале. Выслушав все предупреждения и подписав все бумаги, он договорился, чтобы его отвезли обратно. Хижина пахнула домом. На столе, среди груды припасов, была аккуратного почерка записка от хозяина лавки, в которой он просил не забыть оставить деньги к его следующему приезду.
*
Тяжелее всего было носить воду и дрова, передвигаясь с помощью двух костылей, но в его распоряжении был почти весь день для выполнения этой работы. Выручал рюкзак, в который помещались две небольшие фляги с водой или достаточно дров на одну растопку печки. С восстановлением тёплой погоды необходимость в топке возникала только по вечерам, чаще для развлечения. Остальное время он был занят приготовлением еды и созерцанием. Природа щедро делилась с ним состоянием первозданного покоя и непричастности. Время вернулось в свой неспешный ритм. Он снова ощутил себя в череде дней, тянущихся в бесконечность сквозь густую, наполненную приятной и томящей сердце грустью пору зрелой осени. Деревья и кусты быстро теряли непередаваемых красок листву. Дикая яблоня позади хижины покрыла землю вокруг себя слоем загнивающих плодов. Каждый день он отбирал несколько еще сохранившихся яблок и погружал зубы в их сочную, ароматную мякоть.
Пришёл день, когда он решился отправиться за водой без костылей. Нога не подвела, но в самом крутом месте ведущей вниз, к ручью, тропы всё же пришлось встать на четвереньки. Выбравшись наверх, с рюкзаком на плечах, он остановился перевести дух и не сразу заметил видавшие виды машину хозяина лавки перед хижиной. Водителя не было видно. Появление машины было хорошей новостью. Запас продуктов подходил к концу, доставка запаздывала, он уже несколько раз раздумывал о том, как напомнить о себе хозяину. В дверях хижины появилась молодая женщина, которая оказалась дочерью хозяина. Выяснилось, что её отец страдает поясницей и что все заботы по лавке временно перешли к ней. Этим объяснялись задержка с доставкой и аккуратный почерк последней записки. Дочка не торопилась уезжать после того, как получила долг и новый заказ, и предоставила им возможность познакомиться друг с другом.
Только округлости её тела оживляли серые тона и грубоватость повседневной одежды женщин этих мест. На ней не было никаких украшений. Темные волнистые волосы были убраны небрежно под неприхотливую косынку. Не смущаясь в продолжительных паузах разговора, она спросила, что привело его в их места и что случилось с ногой, и с заметным интересом выслушала повторение истории, рассказанной им в госпитале. Не задавая вопросов, он узнал в ней старшую дочь хозяина лавки, живущую у родителей со своим маленьким ребёнком, но не смог вспомнить всех подробностей, поведанных как-то её отцом. Ему была приятна её спокойная, уверенная манера и улыбчивые, понимающие глаза, но в игру он не вступал, несмотря на предложение. Наконец вопросы с противоположной стороны закончились, она уехала и оставила после себя аромат, который преследовал его до конца дня.
Нога выздоравливала, он стал быстрее справляться со своими нехитрыми хозяйственными делами и вскоре не знал, что делать с образующимся избытком свободного времени. Первые порции этого избытка он отваживался проводить в размышлениях о своём насыщенном пребывании в ущелье. Его новая жизнь приобретала несомненную привлекательность и неожиданное продолжение. Ощущения, владевшие им наверху, оказывали сильное воздействие на его шаткое душевное состояние. Появилась потребность снова и снова насладиться их необычностью и накалом. В прошлой альпинистской жизни, прошедшей под знаком неоспоримого могущества гор, подобные ощущения полного контроля и неуязвимости приходили в редкие мгновения. Теперь, казалось, возможностям не было предела. Страх не исчез совсем, но утратил прежнюю подавляющую силу, перестал влиять на каждый шаг, каждое движение. Лёгкость, с которой удавалось преодолевать его, переполняла сердце возбуждающим чувством. Сердцу хотелось верить, что его одиночные приключения служат защитой от более губительных сил, и что его хладнокровие, при всей своей ненормальности, значительно увеличивает его шансы наверху, и что он не просто пренебрегает опасностями гор, а обрёл способность контролировать их. Его деятельная натура приветствовала появление достойной цели – совершенствование своих восходительских качеств до недоступных ему раньше высот. О падении он вспоминал с досадой, считая его результатом легкомыслия и неосторожности. В голове строились планы постепенной подготовки. Однако на маршруты он вышел гораздо раньше, чем позволяло состояние ноги, страшась длительного безделья.
*
Он уже давно ожидал их прибытия. Ущелье, казалось, утратило былую способность доносить слухи до города. Его присутствие не осталось незамеченным. Несмотря на старания, совсем избежать встреч с людьми было невозможно. Всё чаще он замечал, что за ним наблюдают. Однажды он неосторожно вышел на популярный маршрут в выходной день и был уже в верхней части продолжительной стены, когда услышал снизу негромкие голоса. Приостановившись, он обнаружил большую группу людей, очевидно скалолазов, расположившихся под стеной. Чувствовалось, что всё их внимание принадлежало ему. Когда он вышел на верх стены, снизу донеслись возбуждённые восклицания. Не было сомнений, что интерес к нему возрастал и новости распространялись быстро в относительно узком альпинистском кругу города. Запоздалость появления его друзей объяснялась ослабленной годами их связью с этими местами.
Они приехали большой группой, на нескольких машинах, кое-кто с детьми и жёнами – провести в ущелье выходные дни. Он был на маршруте в тот день, издалека заметил суету вокруг хижины и приготовился. Встреча была тёплой, его знакомили с семьями, разглядывали и обнимали. Вскоре, к своему облегчению, он перестал быть центром внимания. Гости готовили еду, присматривали за детьми, обсуждали незнакомые ему проблемы и новости. Наблюдая эту активность, он то и дело возвращался к мысли о том, как его жизнь могла бы сложиться по-другому, не прими он решение уехать из этих мест много лет назад. За ужином бурно обсуждались планы на завтра. Он вдыхал запах приготовленного на костре мяса и предавался накатывающим воспоминаниям. Большинство его друзей уже перестало активно ходить в горы, на завтра был выбран один из самых простых путей на главную вершину. Предстоящий день обещал быть приятным.
Вечер перешёл в ночь, немногих оставшихся за столом удерживало только ещё не высказанное. Судя по тому что никто не поинтересовался его хромотой, слухи достигли города. Не дожидаясь расспросов, он рассказал о том, как проводит время в ущелье, и о падении. Затем, затрудняясь, постарался объяснить свои мотивы и планы. Не желая обременять друзей своей ситуацией, он был откровенен и признался, что осознаёт всю ненормальность, даже по альпинистским меркам, его восходительской деятельности и допускает, что, продолжая её, может разделить участь большинства одиночек в горах. Выражение озабоченности на лицах разгладилось, когда он попытался передать свои ощущения наверху и объяснить, как они облегчают его состояние. Многие из сидящих за столом в то или иное время отваживались испытать себя в горах в одиночку. Возбуждение усилилось, когда он упомянул несколько пройденных, технически сложных маршрутов. Разгорелся старый спор о безопасных приёмах в горах, и мнения, как в старые времена, разделились. Наибольшую поддержку он получил от Солдата, по общему признанию, самого опытного среди них восходителя. Солдат заработал своё прозвище проявлениями исключительной настойчивости и некоторой суровости во всём, что касалось гор. Не самый одарённый от природы альпинист в их группе, Солдат с годами не только превзошёл всех в классе, но и продолжал удивлять всё более сложными восхождениями. С большим интересом и долей недоверия Солдат расспрашивал его о том, как проходились сложные участки. Технические детали быстро утомили всех. Сомнения и тревога ещё раз проявились на лицах, когда они стали расходиться, но было ясно, что напряжение спало. Ненормальное было принято почти нормальным.
Слаженный ранний подъём и выход показали, что друзья не утратили ещё старую закалку. После часа на тропе, разогретые, скинувшие утреннюю сонливость, они нарушали тишину кулуара своими негромкими голосами. Достигнув вершины, они с удовольствием расположились на ней, стали растапливать снег для чая, фотографироваться и обозревать окрестности. Открывалась хорошо всем знакомая, неизменно волнующая панорама гор и долин. По кругу пошли чашки с горячим чаем. Он указал на проложенные им новые маршруты на блестящих от солнца скалах юго-западного массива и не замедлил пожалеть об этом. В выгодном освещении маршруты выглядели очень внушительно и не могли не вызвать оживления. Разгорелся с новой силой вчерашний спор. Его участие в споре не требовалось. Он молча слушал своих разгорячённых друзей и отмечал блеск в глазах Солдата. Когда были распиты последние капли чая, он первый предложил начать спуск. По дороге вниз он раздумывал о другой отличительной черте Солдата – сильном честолюбии.
*
Она приходила к нему в снах почти каждую ночь. Чаще всего на пляже, месте их последней встречи. Он помнил, как хорошо начинался тот день, когда он поджидал её утром у автобусной остановки, как с учащённым сердцебиением он заметил приближающуюся тонкую фигурку в коротком платье. Было жаркое летнее утро, они долго ехали к пляжу, прижатые друг к другу в тесноте автобуса. Светящиеся глаза волновали и немного смущали его. Позже, в бурное расставание, он тщетно пытался вернуть это свечение своими уже не имевшими воздействия словами и жестами. Он плохо помнил и понимал, что обидело её так сильно тогда. Никогда больше на него не смотрела пара таких влюблённых глаз. Ей было чуть больше двадцати, тонкие черты, расточительная улыбка. Немногим старше её, он не имел ни малейшего представления о том, как обращаться с таким даром. Он называл её Улыбчивая про себя.
Связь снов с реальностью было нетрудно проследить. Дочь хозяина лавки посетила его в один из вечеров со специальной, местной мазью для больной ноги. Простая, но изящная причёска гостьи и очень милый розовый костюм – юбка с кофточкой – подходили больше знающей себе цену молодой горожанке. Преображение было таким, что он не сразу узнал её, когда она появилась из сумерек вечера в дверях хижины. Такая откровенность в женщинах часто отпугивала его, он удивился своей естественности, когда пригласил её в хижину и сделал, с готовностью принятый, искренний комплимент. Без тени неловкости она влилась в запущенно-серые тона его хижины. Они пили чай. Начальное возбуждение улеглось. Она рассказала ему о трёх годах, проведённых в городе студенткой в престижном институте. Учёбу пришлось бросить из-за неожиданной беременности от одного из местных парней. Замуж она не собиралась и надеялась вернуться к учёбе, как только ребёнок подрастёт настолько, чтобы его можно было оставить с родителями. Манера её повествования, без намёка на драму или тонкие чувства, выдавала простоту происхождения, но не делала её менее привлекательной. За отсутствием манерности он, казалось, угадывал также интеллект и уверенность в себе. Он раздумывал о её неожиданно юном возрасте и несомненном интересе к нему. Было заметно, что на её губах вертится больше вопросов, чем она, тактично, позволила себе задать. Он рассказал немного о своей жизни, не упоминая, что её больше не существует, и объяснил своё пребывание в ущелье как удлинённый отпуск. Минута неловкости всё же наступила, когда вечер закончился и он неубедительно отклонил её предложение растереть ногу. Старый двигатель машины завёлся после многократных попыток, она уехала, и ему стало грустно. Он назвал её Круглолицая про себя.
Несколько аккуратных записок спустя сны стали донимать его с большей силой, несмотря на изнурительный режим восхождений. Наступил день, когда он собрал букет пахучих горных цветов и оставил его рядом со своей запиской. Этого оказалось достаточно, она появилась в тот же вечер, в том же наряде и с обезоруживающей простотой. Его сердце наполнилось благодарностью. Освободившись от одежды, она преобразилась ещё раз. Распущенные волосы, достигающие основания полной груди, круто прочерченные бёдра, отливающие возбуждающей белизной. Они отдались друг другу с естественностью давних, равных партнёров, с одинаковой готовностью принимая и отдавая ласки. Утомление пришло скоро, и они заснули. Несколько раз в течение ночи он просыпался от непривычной тесноты в постели, осторожно помещал ладонь на округлость её тёплого тела и снова засыпал. Утро он встретил один. Её визиты вскоре стали привычной частью его размеренной жизни. Особенно он ценил их регулярность.
*
Чёрная четвероногая фигурка появлялась на расстоянии и исчезала, как только чувствовала на себе пристальный взгляд. Один из обитающих в округе бездомных псов. После нескольких таких встреч стало очевидным, что они не случайны. Погода стояла благодатная, голодные зимние времена впереди. Без видимых увечий и признаков болезни, пёс вёл себя странно, но не настолько, чтобы отвлекать надолго его внимание. Только когда они неожиданно столкнулись на тропе, с близкого расстояния, он узнал эти черные, торчащие, как у лисы, уши. Тот самый пёс. Очевидно, и в собачьем сердце хранилась память об их первой встрече. Он задержался и сделал несколько попыток приблизиться, пока осторожное животное не исчезло. Их стало двое в тот день, он назвал собаку Верный.
Пёс появлялся, только когда он отходил от людского жилья, следовал за ним на расстоянии и затем исчезал, иногда на несколько дней. После одного из длительных исчезновений правое ухо Верного стало торчать немного по-другому. Может, подрался с кем-то, а может, просто показалось издалека. Первые попытки приручения не приносили видимых результатов. Он стал брать с собой дополнительную еду и оставлять её на видном месте по дороге наверх. Еда исчезала по возвращении, но не было уверенности, кому она доставалась. Небольшого размера пёс невыгодно отличался от большинства матёрых местных бродяг.
Их встречи вызвали смутные воспоминания, связанные с падением, он, казалось, стал припоминать дополнительные детали. К собачьему вою в его памяти примешивался другой, протяжный. С удовольствием он рисовал себе неправдоподобную картину, в которой Верный защищал его от чующих лёгкую добычу волков.
Затем произошла странная встреча в одно из его возвращений из дальнего угла ущелья. Он приготовился продолжить путь после короткой остановки на перевале, когда заметил свою собаку, спускающуюся в направлении кулуара, из которого он только что поднялся. Быстро перебравшись на удобную позицию, он с удивлением наблюдал, как пёс деловито семенил ногами вниз по тропе и вскоре скрылся в кустарнике. Заинтересованный необычным появлением собаки в таких отдалённых, высоких местах, он не спешил уходить.
Пёс исчез без следа в сгущающейся темноте. Усталость и голод взяли верх над любопытством, он поднялся и надел рюкзак. Из глубины кулуара донёсся долгий характерный вой. Волки. Небольшое их количество всегда водилось в этих местах. Он знал, что людей они избегают, но не был уверен, чем может грозить встреча с ними одинокому псу, и продолжал стоять в нерешительности, прислушиваясь к тишине сумерек. Вой повторился, угрожающе усилился, немного спустя по сердцу резанул тонкий собачий лай. Он ринулся вниз, подгоняемый доносящимися снизу звуками, казалось, смертельной борьбы. Дна кулуара он достиг уже в полной темноте. Звуки прекратились. Он стал бродить среди кустарника со своим небольшим фонарём и звать собаку по имени. Звёзды уже заполнили небо, когда, не обнаружив ничего, с тяжёлым сердцем он повернул обратно домой. На следующий день пса не было видно. На другой день тоже. В каждый из этих дней его путь пролегал через зловещий кулуар, где он задерживался в безрезультатных поисках каких-либо следов событий той ночи. На третий день пёс появился как ни в чём не бывало. Такое же осторожное появление и неизбежное исчезновение. Улыбка расслабляла и согревала его лицо весь день: и когда он работал на маршруте, и когда возвращался назад, и когда размышлял вечером в хижине о том, как хорошо было бы разделить ужин с собакой.
Дистанция между ними сокращалась медленно. Оба не спешили и присматривались друг к другу. Пёс явно ценил свою независимость. Осторожная, но не трусливая повадка говорила о нелёгкой жизни и необходимости полагаться на быстроту ног, а не на силу лап и остроту когтей. Утренняя кормёжка стала приятной рутиной для обоих. Пес хватал брошенные один за другим куски пищи и быстро поглощал их. Затем провожал его высоко под маршрут, пока они не достигали рельефа, для которого природа не приспособила собак. Продолжая маршрут уже в одиночку, он не раз бросал взгляд на чёрную фигурку внизу, которая через некоторое время бесследно исчезала до следующего утра. В дни отдыха он выходил наверх покормить собаку и попытаться убедить её вернуться с ним в хижину.
В то морозное утро по дороге к маршруту он раздумывал о запаздывающей зиме и о том, что первые снега и холод могут помочь ему преодолеть остатки недоверия собаки. Собачий завтрак лежал в верхнем кармане рюкзака. Пересекая главную дорогу, он осторожно обходил небольшие, покрытые льдом участки и не сразу обратил внимание на темное пятно у обочины. Прошло несколько нелёгких секунд, прежде чем он решился приблизиться к нему. Собака лежала уже холодная, с окроплённой кровью раскрытой пастью. Видимо, сбила ночью машина. Он присел на высокий камень, один, у края пустынной, погруженной в тишину дороги.
Прошло время, по дороге проехала грузовая машина и вывела его из оцепенения. Он поднялся, достал из рюкзака рукавицы, медленно надел их, ухватил собаку за ноги и понёс вверх от дороги, к основанию гребня. Окоченевшее тело терлось о бедро, затрудняя движение. Он остановился у большого камня, окружённого низкими кустами, опустил собаку на землю и сел рядом. Место было подходящее, в стороне от троп и дороги.
Идти за лопатой в хижину не хотелось. Он стал копать яму, разрыхляя землю небольшим ножом и выгребая руками. Каменистая, холодная земля плохо поддавалась. Когда могилка была готова, он осторожно опустил в неё тело. Наконец представилась возможность рассмотреть следы увечий, о которых он подозревал: и шрам на ноге, и ухо с выцарапанным куском. Он засыпал и тщательно уровнял могилку, откинулся спиной на жёсткую землю и беззвучно заплакал. Когда-то не пролитые слёзы потекли по щекам, не принося облегчения.
*
Первая зимняя метель продолжалась почти три дня. Под обильным снегом вершины ущелья приосанились, с готовностью приняли лестный для них облик больших, неприступных гор. Вместе со снегом зима принесла свежее ощущение отдалённости и одиночества в ущелье. Он охотно отдавался этим настроениям.
Одиночество нарушила машина, которая расчистила дорогу к селению по просьбе пользовавшейся большим уважением среди местных жителей Круглолицей. Как и всё остальное, исходящее от Круглолицей, появление машины было кстати. За исключением пухового жилета и плотных рукавиц, у него не было зимнего снаряжения. Нужны были тёплые вещи, ботинки, пуховые куртка и нога, маленькая газовая горелка, одноместная палатка, тонкие перчатки для лазания и телескопические палочки. Всё это можно было раздобыть только в городе. С энергичной помощью его доброй феи это должно было занять, по крайней мере, несколько дней. Он передал заказ с водителем машины, облачился во все свои тёплые одежды и вышел в направлении ближайшего скального маршрута отведать прелестей зимнего восхождения.
Передвижение в горах значительно усложнилось. Простой получасовой подход по тропе занял около полутора часов, из-за глубоких заносов. На маршруте сразу же пришлось снять толстые, непригодные для лазания рукавицы. Пальцы быстро отдавали тепло морозному воздуху и холодным скалам. Приходилось часто останавливаться и отогревать их. Подмерзали ноги в легких ботинках. Вскоре стало ясно, что в остаток укорачивающегося зимнего дня не уложиться. Он воспользовался возможностью сойти с маршрута и вернулся назад, также по пояс в снегу. Начало было многообещающим.
*
Восходительская активность в ущелье замерла до наступления весны. Только он и дикие обитатели гор разделяли право на владение покрытыми нетронутым снегом тропами, гребнями и склонами. Так же как и звери, он пользовался этим правом осмотрительно и прокладывал следы, как инженер прокладывает дороги – рационально и экономно. Умело пробитая ломаная линия следов на снегу не оставляла его равнодушным. Его волновали логичность, простота и налёт таинственности, которые такая линия добавляет к суровости и грусти атмосферы зимних гор.
Ночёвки в горах стали его предпочтительным времяпрепровождением, редкое восхождение теперь не требовало хотя бы одной. По-прежнему избегая популярные стоянки, он находил свои, укромные места в стороне от проторенных путей. Особенно он любил устроиться так, чтобы из палатки можно было наблюдать заходящее или восходящее солнце. Покой и умиротворение находили на него, одинокого, среди снега и скал. Одно, излюбленное место ночёвки под главной вершиной он благоустраивал в каждый визит. Выложил из плоских камней ровную площадку для палатки и начал строить каменную стенку для защиты от ветра. Он мечтал о высокой прочной стене, когда в первый раз пересиживал непогоду в этом месте. Под бесконечными порывами ветра материал палатки отчаянно трепыхался, издавая громкие, хлопающие звуки и, казалось, был близок к разрыву. Заснуть тогда не удалось. Несколько раз он выходил наружу, чтобы поправить ослабленные растяжки палатки, остальное время ждал рассвета и ругал себя за то, что не остановился раньше, несмотря на все признаки приближения снежной пурги. Там, метрах в ста ниже гребня, под защитой большой скалы можно было провести гораздо более спокойную ночь.
