Читать книгу: «Секретный агент S-25, или Обреченная любовь», страница 4

Шрифт:

Бриллиант в каблуке

Нестеров вошел в спальню, сдвинул «Лебедей». Там оказалась неприметная крышка вделанного в толстую стену сейфа. Начальник шпионской школы открыл сейф и вынул пухлую папку, на которой химическим карандашом было написано: «Регистрационная книга агентов». В папке находились формуляры и характеристики нынешних учеников, которых для агентурной работы в ближайшее время должны были отправить в тыл врага.

Нестеров дернул прочные, изрядно замусоленные завязки и вынул тоненькое дело: «Соколов Аполлинарий Николаевич». Остальное вновь положил в сейф, на прежнее место повесил картину.

Нестеров смахнул ладонью со стола крошки, опустился в тяжелое кресло. Он еще раз внимательно проглядывал записи в стандартной анкете: фамилия, и. о.; кличка или номер; возраст; национальность; подданство; местожительство и род занятий; где и когда отбывал воинскую повинность; справка о судимости; семейное положение, место нахождения семьи; где и какое получил образование; знание языков и степень грамотности; какие знает города, какие имеет связи и знакомства в этих городах; кем рекомендован и завербован; где прежде служил по агентуре; ус-ловил вознаграждения; краткая характеристика агента и причины, побудившие работать по агентуре.

Все графы были тщательно заполнены, кроме одной: кем рекомендован.

Брови Нестерова на каменно-спокойном лице поползли наверх. Он подумал: «Какое головотяпство! Имя рекомендующего всегда крайне важно, а тут – пробел. А если агент S-25 переметнется на сторону врага? С кого спрашивать, с кого взыскивать? Надо выяснить, почему допустили пропуск. Вдруг эта оплошность не случайна? Что, если за ней прячется преступное вражеское намерение, желание замести следы?»

Каминные часы пробили половину восьмого. И тут же зазвонил дверной звонок. Соколов, как обычно, пришел веселый, пышущий здоровьем и сразу же словно заполнил все пространство. Загремел:

– Вот оно что, бесценный начальник подрывает здоровье заморскими напитками!

– Если бы мы здоровье не подрывали, так жили бы лет по двести. – И далее следовал один тот же вопрос: – Кофе, сударь, желаете? – И, получив столь же неизменный отказ, вздохнул: – А я, грешник, пристрастился к этой вредной привычке – пить с утра кофе. – Устало улыбался. – В конце концов, должны быть у человека какие-то недостатки? А я, заметьте, вино не пью, в карты не играю, на бега не хожу и жене, – он поднял указательный палец, – ни-ког-да не изменяю. А кофе пить брошу… как только кончится война.

Каждый раз Нестеров внушал Соколову какие-нибудь нехитрые, но необходимые разведчику истины. Делал это ненавязчиво, и потому гения сыска эти уроки не раздражали. Вот и теперь инструктор сказал:

– Даже самый надежный и честный агент не сумеет выполнить свою задачу, если он не знает, что и как надо наблюдать. Чем интеллигентней агент, чем задача серьезней, тем он лучше должен быть подготовлен. Согласны?

Соколов развел руки:

– Разумеется, дорогой Борис Николаевич! Попробовал бы я не согласиться с вами – последствия для меня были бы самыми ужасными, меня оставили бы в тылу пить, простите, пить кофе. Но вы говорите истинную правду, и по этой причине я соглашаюсь, не кривя душой. И к вашим словам могу добавить: один разведчик иной раз может принести пользу большую, нежели целая дивизия. Привести пример?

Нестеров с интересом разглядывал самого высокородного из своих учеников:

– Любопытно!

– Разумеется. Скажем, в первой декаде октября четырнадцатого года наши войска нанесли сокрушительный удар противнику под Варшавой. В темное время суток обессиленная армия Гинденбурга начала отходить с позиций. Разведка момент отхода не уловила. За ночь немцы скорым маршем отошли на значительное расстояние, оказались за рекой Равкой. В районе Крейцбурга германцы организованно и четко произвели посадку на железной дороге. Разведка вновь проморгала. Лишь когда вся погрузка и переброска большей части вражеской армии была закончена, поступили первые сведения от агента-ходока. Таким образом, русские войска упустили подведенными и вполне готовыми резервами нанести врагу смертельный удар. Если бы не эта и другие промахи разведки (перепороть бы их всех!) во время варшавских боев, весь ход кампании принял бы совершенно другой оборот.

– Вы привели прекрасный пример фронтовой разведки, а теперь поговорим о разведке агентурной в тылу врага…

Учеба, похожая на собеседование, продолжалась.

* * *

Занятия шли к завершению. Нестеров перешел к созданию легенды. Он сказал:

– Легенда тем лучше, чем ближе к реалиям. Отныне вы – бывший полковник-преображенец, разжалованный в рядовые за избиение родственника военного министра Шуваева – дежурного офицера Воробьева. Соответствующая запись сделана в вашем солдатском билете. Естественно, что вы раздражены и озлоблены суровым решением суда. Именно это станет причиной вашего бегства к врагам.

– И еще тем, что меня затирали по службе, не отмечали моих успехов.

– Верно! С этой легендой вы доберетесь до Западного фронта, которым командует генерал Деникин. Добейтесь встречи с начальником разведки капитаном Стрешневым. Тот предупрежден.

– Борис Николаевич, вы не боитесь, что немцам покажется странным: полковник – и вдруг разжалован до рядового?

– Такие случаи известны, а тут – оскорблен родственник самого министра. Уверен, они поверят той легенде, которую мы им преподнесем. Ведь еще ни один агент вашего ранга не переходил на сторону врага таким образом. Но приготовьтесь: немцы будут проверять вас очень жестко. – Вперил взгляд в Соколова. – Вас это не пугает?

– Пугливость – чувство нерациональное.

Нестеров постучал карандашом по столу, с расстановкой произнес:

– Если немцы не поверят вам, то последствия могут быть самыми печальными. Вас, граф, выручит только твердость при допросах. Стойте на своем – и точка!

– Да, мы все детали уже обсудили, но думаю, что импровизация может иметь место. Не так ли, Борис Николаевич?

– Разумеется! Работа в тылу врага – это сплошная, хорошо подготовленная импровизация. Нам трудно предполагать, как немцы захотят использовать вас. Есть новость: с начала апреля субмарина должна прибыть в Киль для профилактического ремонта. Но вряд ли это поможет нам, диверсия – очень тонкое место во всей нашей операции…

Соколов рассмеялся негромко, но почему-то задрожали висюльки люстры.

– Вот уж чего нам хватает, так этих самых «тонких мест»!

– Это так, – вздохнул Нестеров. – С какой стати немцы, которые с нового агента глаз не будут спускать, вдруг командируют вас на «Стальную акулу»?

– Но я буду искать такую возможность, понадобится – пойду на риск.

– Когда стоишь на эшафоте, не надо торопить палача! Нам трудно судить, как немцы захотят использовать вас. Не исключаю, что вы тут можете найти свой шанс. Но повторяю: такой важный агент нам в любом случае необходим. До передовой добираться как намерены: в офицерском вагоне или вместе с новыми боевыми друзьями – в «телячьем»? – Сощуренный глаз Нестерова глядел хитро.

– Разумеется, в солдатском! Зачем ненужный риск?

Нестеров ласково улыбнулся:

– Согласен. Работа разведчика сложна как раз тем, что трудности и неожиданные сюрпризы поджидают там, где их, кажется, и быть не должно. И сколько бы мы тут ни гадали, все равно случится нечто нежданное и нежелательное. Вот почему разведчик должен в любой обстановке сохранять хладнокровие и быть находчивым.

– Буду стараться!

– Вы отказались взять с собой золотые червонцы…

– Да, это опасно, немцы их найдут. Но мне пригодится хороший бриллиант. Подобный тому, с каким я ездил к фрейлине Васильчиковой в Глогнитц.

– Полагаю, вам не откажут. И в каблук сапога заделают.

Женское томление

Приятная гостья

Поздним вечером Соколов возвращался в «Асторию». Он мечтал о том, чтобы растянуться на широченной кровати по диагонали (иначе не умещался!) и забыться глубоким сном до шести утра.

Однако графа ждал сюрприз. Когда он хотел взять у портье ключи, тот, распушая бороду-веник и потупляя виновато взор, пробормотал:

– Ваше высокоблагородие! Вы, конечно, извиняйте, в вашей люксе дама изволят дожидаться, племянница-с.

– Что такое? – поднял бровь Соколов. – Какая еще племянница?

– Из себя смазливые будут, роскошная шуба и прочее. Сказали: «Я графу племянница родная! Стало быть, ждать в прохожем вестибюле мне презрительно». Ну, я и дал ключик-с. А как не дать? Вдруг вы, ваше превосходительство, осерчаете и изволите по моей морде наложить-с! У меня в практике случаи бывали-с.

Портье упустил в своем рассказе такую мелкую деталь, как червонец, который получил от дамы.

* * *

Соколов, испытывая приятное любопытство, поднялся по зеленой ковровой дорожке, устилавшей мраморную лестницу, распахнул дверь, шагнул в гостиную. Вдруг послышался шорох платья, и кто-то выскочил из-за тяжелой бархатной портьеры. Узкие прохладные ладошки опустились ему на глаза. Нежный голосок проворковал:

– Отгадай, кто я?

Перед Соколовым стояла полная очарования, сиявшая дразнящей красотой и лукавыми смородинными глазами Вера фон Лауниц – жена одного из руководителей германской разведки. Красавица страстно целовала лицо графа, наклоняя его голову и встав на носки.

Мой читатель помнит: эта красавица ради любви к Соколову перед войной старательно снабжала российские спецслужбы важными документами, почерпнутыми на время из сейфа мужа. На гостье было надето шелковое платье, которое туго обтягивало ее фигуру, подчеркивая соблазнительные прелести.

Гений сыска искренне удивился:

– Вот это сюрприз! Каким образом ты здесь?

Вера Аркадьевна рассмеялась:

– Ишь какой хитрый! Тебе все расскажешь, ты к девушке сразу интерес потеряешь…

– Заблуждаетесь, сударыня! К такой красивой девушке у меня всегда интерес жгучий.

Вера Аркадьевна прильнула к уху сыщика, дыхнула:

– У тебя, конечно, прослушивают?

Соколов согласно кивнул:

– Надеюсь!

Она подумала, махнула рукой:

– Пусть знают, все равно завтра-послезавтра меня сцапают.

– Ты опять что-нибудь натворила?

– Ничего плохого! Наоборот, я сделала много хорошего для российской разведки. Жизнью рисковала – ты знаешь о моих приключениях в Глогнитце, когда в гостинице «Адлер» я укокошила предателя Гершау…

– Как не помнить! Только счастливый случай помог тебе избежать суда и расстрела.

– Вот теперь имею от российской разведки «благодарность»!

– Что случилось, Вера? Ведь бежав из Австро-Венгрии, ты оказалась в Берлине?

– Я и прибыла к тебе из этого величественного, но мрачного города.

И дальше гений сыска услыхал потрясающую историю.

В бегах

Вера Аркадьевна простодушно рассказывала:

– Я очень хотела обнять тебя, мой богатырь! Пойми, я очень-очень о тебе страдала! – На глазах блеснули слезинки. – Я от долгой разлуки могла даже умереть. Не понимаешь, пупсик? Да, вы, мужчины, очень умные, как сами о себе думаете. Но есть хоть один, кто разгадал тайну женского сердечка: почему мы готовы положить свою жизнь за возлюбленного? Отвечаю: потому что мы умеем любить по-настоящему.

– Как ты из враждебного Берлина проникла в Россию? – удивился Соколов.

– Помог мой любящий муженек, которому я сказала: «Соскучилась по родственникам! Если не поможешь съездить, то уйду от тебя к Альфреду Тирпицу – адмирал давно за мной ухлестывает!» – «Он старый!» – «Настоящая женщина из любого старика может сделать доброго молодца!»

– Твой Лауниц напугался угрозы?

– Еще как! Мужчина только тогда дорожит женщиной, когда боится ее потерять! Я попала на территорию Российской империи с паспортом гражданки Швейцарии Софьи Бланк. Моя заветная мечта сбылась – я с тобой! Но за мной охотятся…

Соколов улыбнулся:

– Чую, у тебя были потрясающие приключения?

Она покрутила хорошенькой головкой, проворковала:

– Еще какие! Жаль, что ты книги не пишешь, такой роман накатал бы – другим не снилось. Я приехала в Москву – тебя не застала. По телефону горничная Лушка сказала: «Барин в Петербурге!» У меня в Москве были разные дела. Остановилась в гостинице Гунста, что в доме номер пять по Хрущевскому переулку. Два дня жила тихо и мирно, навещала своих бедных и бестолковых родственничков, ходила по магазинам.

– В охранное отделение к Мартынову не заглянула?

– Нет, и это было моей роковой ошибкой. Качу в саночках с Солянки, где свою тетку навестила, к Театральной площади. И замечаю: за мной сани как привязанные болтаются, в ней наружник ковриком прикрывается. Подкатила к «Мюр и Мерилизу», кое-что из галантереи купить. В Берлине магазины опустели, а я не могу к возлюбленному в застиранном исподнем появиться! Купила пустяков разных: кружева, ленточки, в отдел белья на втором этаже заглянула. Ну конечно, шляпку взяла – с перьями, очень модная в нынешнем сезоне. Хожу по магазину – филер тут как тут. Думаю: плохи дела! То ли случайно привязался, то ли от гостиницы следит – не понять.

У Соколова весельем искрились глаза.

– И что сделала ты, опытная разведчица?

– Решила от филера соскочить. Я в толпу затесалась, пробежала несколько залов и выскочила на Неглинку. Не пошла к своему извозчику, а села в сани к другому, поехала на Арбат. Ну, думаю, слава богу, освободилась от хвоста! На Арбате юркнула в Торговый дом Кандырина, накупила себе панталон: для каждого дня – мадаполамовые и нансуковые, для выхода – батистовые с шитьем и кружевами. Вот, погляди! – Задрала подол платья, показала удивительно стройные ноги и роскошные панталоны. – Нравятся?

– Очень!

– Знаю вас, мужиков! То, что под панталонами, нравится еще больше. Вышла из отдела дамского белья, гляжу – наискосок, саженях в десяти, знаешь, возле мужского трикотажа, опять наружник, теперь другой. И делает вид, что газету читает, а сам ее кверху ногами держит. Нырнула я в обувной отдел – это на первом этаже, там выход на хозяйственный двор. Я прошла по всем служебным помещениям, никто не остановил меня, выскочила в Староконюшенный переулок и в гостиницу бегом. Радуюсь: избавилась от слежки!

Соколов не пропускал ни слова.

– И что случилось дальше?

– Вечером в ресторан спустилась – в углу, недалеко от буфета, морда штампованная сидит, делает вид, что в стену глаза пялит, а я уже знаю, кто ему интересен. Думаю: надо в гостинице переночевать, а утром десятичасовым поездом бежать в Питер!

Вдруг в девять утра долбят в дверь: «Откройте!» На пороге два молодца в котелках и в одинаковых английских пальто. Сразу догадалась, что за воробьи под мою застреху попали. Говорю: «Молодые люди! Вы что, из одного сиротского приюта?» Они вежливость изображают, расшаркиваются: «Простите, мадам, наш ранний визит. Полковник Мартынов очень будет рад сейчас же вас видеть! Авто внизу». Ну, думаю, не спится начальнику охранного отделения! Авто повезло меня на Тверской бульвар, а молодцы остались. – Вера Аркадьевна вытаращила глазищи на Соколова. – Как думаешь, что эти балбесы стали делать?

– Негласный обыск?

– Именно! Эти поганцы рылись в моих вещах и даже не сумели положить толком на место парфюмерию. Итак, приехала в охранное отделение…

– И что Мартынов?

– Этот гнусный тип вскочил с кресла, бегает вокруг меня и ругается: «У нас, Вера Аркадьевна, сложились с вами доверительные отношения, мы вам премии выплачивали, а вы наплевали на свои обязательства. Как вы посмели тайком нарушить государственную границу? И ни словом не информировали нас об этом. Вы кто, германская шпионка? При нынешнем военном положении – суд и к стенке! Фон Лауниц наш злейший враг! А вы – его супруга. Муж и жена – одна сатана. В лучшем случае вы будете объявлены персоной нон грата и выдворены из пределов Российской империи!» И приказал: «Никуда не выходите из гостиницы! Вы, сударыня, под домашним арестом. И не думайте бежать. Тут же – в Лефортовскую военную тюрьму, на нары! Распишитесь, вот постановление о невыезде. Завтра утром увидимся, у меня есть к вам вопросы». Поставила я закорючку и плюнула в глаза Мартынову: «Вот тебе, козел с пробором! Отблагодарил за верную службу!»

– Но как тебе удалось бежать из Москвы?

Вера Аркадьевна махнула рукой:

– Из Берлина бежала, а тут – тьфу, одно веселье! Двух стражников посадили прямо в моем номере. Я занималась своими делами: читала, рисовала, на пианино одним пальцем Баха играла, делала гимнастику, спала после обеда, блюда за казенный счет по карте в номер приносили. Когда было часов девять вечера, я даю деньги одному из стражников: «Сделайте, сударь, для дамы одолжение: принесите из „Праги" ужин на троих, вместе вкушать будем, и две-три бутылки дорогих вин. Нынче я угощаю». Он только за порог, я стала переодеваться – все на глазах своего сторожа. Парнишка как увидал меня раздетой, так затрясся, сам молоденький, нецелованный. А я все продумала, не таких вокруг пальца обводила. Говорю: «Ну, дурачок, иди скорей в ванную комнату, напусти теплой воды, приведи себя в порядок!

Прямо в воде любовью побалую тебя. Не пробовал? Зря! Торопись, пока твой товарищ не пришел!» Он только разделся да в воду залез, я дверь в ванную комнату снаружи на задвижку, а одежду его в окно вышвырнула. Он долбит в дверь, орет, да никто его не слышит. Сама манто накинула, схватила баул да деру. На углу – извозчик. Он довез меня до вокзала… и я прикатила сюда. Давай скорей ляжем в постель, пока меня опять не арестовали.

Хочешь – аюбишь!..

Соколов задумался: «Что делать, как помочь Вере?» Для начала успокоил:

– Не бойся, я тебя никому не уступлю. Ты мне самому нужна.

Вера Аркадьевна вздохнула:

– Хоть на одну ночь, но нужна. Жаль, что не на всю жизнь.

– И что твой муженек? В Берлине награды получает?

Вера Аркадьевна застонала:

– Ах, умоляю, не упоминай об этом чудовище!

– Согласен, рогатые мужья – тема скучная. – Он нежно поцеловал ее влажные губы.

Она, испытывая томление, закрыла глаза, провела рукой по его сокровенному месту, все плотнее и плотнее прижимаясь к атлету. Задушевно прошептала:

– Мой мускулистый друг, я все время тебя вспоминала. Ведь ты спас меня от верной гибели летом пятнадцатого года. Помнишь, толпа устроила погром на Сретенке?

– Да, несчастного Шредера приняли за немца, а ты, как на грех, к нему заглянула.

– Аполлинарий Николаевич, ты такой умный, скажи: почему люди, в отдельности пусть хорошие, когда сбиваются в кучу, всегда делаются глупы, как бараны, и злы, как сорвавшиеся с цепи бешеные псы?

– В толпу сбиваются люди слабые духом, дабы в своей совокупности ощутить силу. Они уподобляются не баранам, но бурлакам, этим несчастным, задерганным жизнью людям, собравшимся в кучу и только благодаря стадности способным тащить тяжеленную баржу. Человек в толпе собственную слабость подменяет понятием общей силы и торопится сделать безрассудство, пока толпа не распалась и он, человек, вновь не стал жалкой букашкой.

Вера Аркадьевна вздохнула:

– Милый, как ты красиво говоришь! Для меня главное – отчаянная смелость и громадная сила, благодаря которым ты спас меня во время погрома.

– Да и ты не оплошала, стрельбу по нападавшим открыла, как воробья, какого-то мазурика подстрелила. Ну, как ты без меня жила?

– Чем возлюбленные меньше знают о девичьих проказах, тем спокойней для них самих. Помнишь, дружок, в Экклезиасте: «Многие знания умножают печали». Это как раз о женских шалостях, которые почему-то огорчают тех, кому позволяем владеть собой. Согласись, ведь это глупо! Сейчас, мой сладкий дружок, я с тобой, и я счастлива. – Она ладошками несколько раз с нежностью провела по его лицу. – Мой миленький, единственно любимый! Скажи, ты хочешь, чтобы я умерла ради тебя?

– Дурашка, ты должна жить очень долго – сто лет, чтобы всем рассказать о том, какие люди были в России, как они ценили дружбу и больше самой жизни любили великую, счастливую Россию…

– Россию, если послушать, любят все. Ты для начала полюби меня. И прикажи, чтобы ужин в номер принесли. Помнишь, как мы гуляли в «Яре»? Цыганка Стеша пела: