Читать книгу: «Через тысячу лет», страница 3
Во все время обеда мы слышали заглушенные звуки музыки, не мешавшие нам разговаривать и менявшие свой характер, в зависимости от того или иного блюда… Нежное дуновение, напоенное ароматом неведомых мне цветов, шевелило наши волосы, и мягкие переливы света, лившиеся точно из-под свода перевившихся над нами пальмовых листьев, дополняли общую картину нашего пиршества, создавая в целом изумительно гармоничное сочетание света, звуков, вкусов и запахов…
Когда обед был окончен, наш хозяин снова тронул какой-то рычаг, и столики вместе с посудой опустились куда-то под пол. Мне не хотелось разговаривать, я слушал странную музыкальную мелодию, и перед моими глазами проплывал образ Реи на темном фоне овала открытых дверей. Зато профессор Фарбенмейстер не хотел терять времени и вступил в оживленную беседу с нашим хозяином, задавая ему вопрос за вопросом. Разговор шел, конечно, о только что прошедшем обеде.
– То, что вы только что съели, – начал старик свои объяснения, – не всегда является пищей нашего времени. Обычно мы питаемся гораздо более легкими веществами (вот они – таблетки! – подумал я). Еще вам было известно, что для правильного функционирования нашего организма необходима пища, состоящая из белков, жиров и углеводов в известной пропорции между собою. Но было и еще что-то необходимое для усвоения этой пищи. Это что-то вы называли витаминами. Последние, в ничтожных подчас примесях, были найдены в сырых продуктах – в жире, овощах, мясе и фруктах. Без них никакая пища не шла впрок организму. Я читал в одной старинной хронике о замечательном случае, когда где-то на Востоке, в бывшем Китае, на рынок поступил рис, очищенный от своих верхних витаминозных оболочек. Результаты были печальны: несмотря на свои блестящие внешние качества, употребление такого риса вызвало целую эпидемию, исчезнувшую с появлением прежних, необработанных сортов риса. Было также замечено, что ультрафиолетовые лучи, лечебные свойства которых также были известны древним народам Европы, способствовали увеличению витаминозности целого ряда продуктов. Так, например, питательность молока и овощей от этого сильно возрастала. Затем начались попытки выделить в чистом виде эти таинственные благодетельные химические соединения. К средине XX века это почти удалось, и, вместе с открытым к тому времени способом получения искусственного белка, наука о питании получила мощный толчок вперед. Еще через несколько десятилетий успехи синтетической химии позволили говорить о полной возможности искусственных питательных продуктов. Мечта многих поколений ученых и социологов была наконец разрешена… Человечество было избавлено от капризов природы и случайностей неурожаев…
Именно это открытие, которое хотел монополизировать возникший тогда мировой концерн питания, послужило последней каплей, нарушившей равновесие между Союзом Европейских Социалистических Штатов и Пан-Американской Империей… Ужас этой последней мировой войны, длившейся восемь лет и закончившейся победой Европы, еще и в наше время вдохновляет писателей и художников… Об этом вы узнаете после, когда станете знакомиться с историей новых веков. Скажу лишь одно, что не будь открыт способ приготовления искусственной пищи, большая часть человечества того времени была бы обречена на голодную смерть. В эти ужасные войны не было нейтральных народов, – все были вовлечены в огненный вихрь взаимоистребления. Тыла и мирного населения не существовало, – все, даже женщины и дети стали солдатами и если бы не подземные фабрики питательных веществ, требовавшие небольшого количества рабочих, – воюющим армиям, т. е. трем четвертям населения земного шара, пришлось бы погибнуть от голода…
Вот почему не удивляйтесь, если, пролетая над равнинами востока, вы не увидите знакомых вам сельских пейзажей. Колосящиеся нивы и зеленеющие луга оставлены лишь как украшения среди населенных пунктов, а таковыми, в сущности, сделалась большая часть суши и даже часть моря… Если бы вся суша была покрыта полями и огородами, то самых высоких урожаев не хватило бы, чтобы накормить современное население земного шара, давно уже перешагнувшее численность 180 миллиардов…
Теперешнее питание во многом разнится от вашего. Прежде всего, мы не обременяем желудка ненужными ему веществами, которые он должен с трудом отделять, извлекая из них лишь часть полезного материала. Наука последних веков произвела революцию в деле питания, но наш организм еще не мог заметно изменить свои главнейшие функции. Весьма вероятно, что когда-нибудь, через много десятков тысячелетий, вообще исчезнет потребность и в нынешней форме питания, и тогда постепенно начнут атрофироваться многие органы: сперва пропадут зубы, которые сделаются бесполезными для пережевывания, сократится желудок, исчезнет часть ненужных кишок, подобно, тому, как уже сейчас нам не нужен червеобразный отросток, служащий лишь угрозой здоровью.
Мы уже и сейчас могли бы обходиться при помощи экстрактов и ферментов, куда входят все необходимые питательные вещества и витамины. Мы называем их общим именем «биофоров». Более того, опыты, ведущиеся в наших физиологических лабораториях в продолжение более 30 декад, доказывают, что жизненные процессы даже в таких высоко организованных существах, как человек, могут поддерживаться путем непосредственного введения в кровь соответствующих питательных растворов и сообщением организму необходимого количества тепловой и электрической энергии извне… Когда вы посетите наши лаборатории, вам станет яснее то, чего я сейчас лишь бегло касаюсь… Но эти же опыты показали, что такая замена не всегда дает благоприятные результаты. Организм человека не создан для столь резких перемен. Вот почему мы разнообразим наше питание теми кушаньями, плодами и овощами, которые вы только что ели.
– Мясо вы, конечно, не употребляете? – спросил профессор.
– О, мясо давно уже исчезло со стола культурного человечества. Попытки этого рода, делали, кажется еще в XIX веке вашей эры… Человек вообще не создан для питания мясом животных В этом отношении замена его растительной и искусственной пищей пошла ему только на пользу. Нам нет ни необходимости, ни возможности, при теперешнем перенаселении земного шара, заниматься разведением скота: все питательные ферменты, заключающиеся в молоке, масле и мясе, мы получаем искусственно. Вы сами сейчас съели одно такое мясное блюдо, – как оно вам понравилось?
Я поспешил выразить свой восторг перед меню XXX века, а профессор окончательно пришел в блаженное настроение и вытащил из-под складок своего плаща предусмотрительно взятую с собою сигарочницу и коробку спичек. Наши хозяева с интересом следили за всеми его движениями. Привычным жестом профессор откусил кончик сигары, чиркнул спичкой раз-другой, затянулся и окружил себя облаком дыма. Надо было видеть, какое изумленное выражение появилось на лицах наших милых хозяев!
– Замечательно интересно… – после некоторой паузы любезно заметил старик. – Я видел на старинных картинах изображение вдыхания дыма – кажется так это называется, что вы сейчас делаете? Любопытное явление добровольного самоотравления… Этот обычай был, кажется, довольно распространен в вашу эпоху?
Наш хозяин поднялся с кресла.
– Дорогие гости далеких веков! Сегодняшний день я считаю для себя самым замечательным днем всей моей жизни… Я увидел то, о чем знал лишь из старинных книг и памятников искусства, я увидел живых людей XX века… О вашем прибытии я известил уже Центральный Ученый Совет, и завтра вы начнете знакомиться с нашей жизнью, осветив нам, как я надеюсь, много неясного в исторических памятниках, дошедших от вашей эпохи… Еще раз приветствую вас, дорогие путешественники во времени… Я готов говорить с вами всю ночь, но близок час отдыха, который необходим для вас больше, чем для кого бы то ни было…
И с этими словами старик приветливым движением руки предложил нам следовать за собою через широкий коридор, уставленный полками с книгами, манускриптами и с какими-то однообразными темными ящичками. Потом мы попали в небольшую комнату, с закругленными углами, устланную пушистым ковром зеленоватого цвета. Убранство нашей спальни состояло из шкафа, нескольких кресел, стола, двух кроватей художественной работы и непонятных аппаратов в углу. Большое окно, закрытое занавесью, занимало всю ширину одной из стен. Мягкий равномерный свет, лившийся с потолка, своим оттенком напоминал последние сумеречные золотисто-зеленые тона заката.
Мое внимание привлекли редкие металлические сетки, спускавшиеся над кроватями.
– Для чего эта сетка? – не мог удержаться я от вопроса.
– Это защитная оболочка, – ответил наш хозяин, – она предохранит вас ночью, когда вы снимете нашу металлическую одежду, от электромагнитных лучей как естественного, так и искусственного происхождения, которые пронизывают окружающее пространство во всех направлениях. А эти приборы в углу – электрические души и ванны. Пользование ими весьма просто: вы становитесь на эту подставку, нажимаете рукоять и в продолжение нескольких минут подвергаете себя действию электрических излучений. А эта дверь рядом – в гимнастический зал, – спорт и гимнастика, вы увидите, стоят у нас не ниже, чем в ваше время… Регулятор света – здесь. А теперь – до завтра, дорогие гости!
И с этими словами наш хозяин скрылся за опущенной занавесью дверей.
Глава III
Наше первое пробуждение. Нас сажают за букварь. Рея – наша учительница. Предметное обучение. Мы читаем, слышим и видим газету. Гимн Нового Человечества. Как учат уроки в тридцатом столетии. Стеклянный шар. Мы знакомимся с библиотекой профессора Антея. Металлические книги-малютки. Автоматический библиотекарь. Книга заговорила! Я нахожу Пушкина. Новый мир. Чудесные растения нашего хозяина. Понимающие и поющие цветы. Я открываю новое чудо. Игра в мяч. Унаро ревнует. В мастерской Реи. Что рассказал мне незаконченный барельеф… Слова, не потерявшие смысла через десять веков.
Утро нового дня…
Зашевелились занавески, и в тяжелых складках обрисовалась голова почтенного хозяина дома. Он с улыбкой смотрел на мои неуверенные в начале попытки воспользоваться электрическим душем и прочими хитрыми приборами нашей спальни. Но вот – поворот рукоятки, легкое покалывание кожи, и остатков сна как не бывало. Мне хочется двигаться, бегать, громко радоваться яркому потоку солнечного света, льющемуся в широкое полукруглое окно, с которого я нетерпеливо отдернул плотную занавесь. Через несколько минут я и проснувшийся профессор Фарбенмейстер, закончив свой туалет, стояли и любовались видом на великолепный луг, сплошь покрытый узором сиренево-голубых цветов, чей нежный запах, вместе со свежестью ясного утра, вливался к нам в открытые окна.
После обмена приветствиями, профессор Фарбенмейстер вступил в оживленный разговор с нашим хозяином, продолжавшийся и за легким завтраком, который мы съели в знакомом уже нам соседнем помещении. Оба ученых погрузились в такие глубокомысленные и сложные рассуждения, что я перестал улавливать их сущность, – каюсь, в тот момент я отдал бы самые умные речи тридцатого века за несколько слов Реи, появления которой я ждал с непонятным для себя нетерпением.
А вот и она. Сегодня на ней темно-синяя кираса, над которой пышная шапка белокурых волос кажется светлым сиянием зари над глубоким лесным озером. Мы приветствуем ее как знакомую, отец ласково притягивает ее к себе за руки и усаживает на соседнее свободное кресло. Даже на пергаментном лице профессора Фарбенмейстера появляется радостная приветливая улыбка. Я делаю Рее поклон по всем правилам вежливости двадцатого века, но, кажется, тонкость этого поклона пропадает напрасно. Другие времена, другие песни: в тридцатом столетии приветствуют друг друга лишь простым поднятием левой руки, кивком головы и ласковым взглядом.
Мне кажется, что один такой взгляд пришелся и на мою долю.
– Дорогой Осоргин, – обратился ко мне тем временем профессор, – мы с профессором Антеем (наконец-то я узнал имя нашего милого хозяина!) выработали программу нашего дальнейшего знакомства с новым миром, куда мы так чудесно попали. Мне, да и вам, наверное, не терпится скорее окунуться в этот мир неизведанных и новых впечатлений, – но не думаете ли, что мы очутимся в роли слепых, которых привели в картинную галерею? Я думаю, что и вы, мой юный друг, согласитесь с тем, что нам нужно немного избавиться от нашего невежества, научившись хотя бы понимать язык нового человечества. Короче говоря, мы должны с вами сделаться на некоторое время – я думаю не надолго – школьниками младшего отделения… Профессор Антей и его милая дочь любезно соглашаются стать нашими учителями в этой науке. Вы ничего не имеете против?
Что же было мне возразить? Узнать о новом мире и его языке, об его истории и искусстве от такого прекрасного учителя, как дочь нашего хозяина – это было лучшее, о чем я мог мечтать…
Так начались наши уроки, о которых я вспоминаю сейчас с невольной грустью. Не странно ли, однако, вспоминать о том, чего еще не было?
Наши учителя решили приняться с азов, ознакомив нас с произношением и видом букв алфавита. Я был немало удивлен, найдя в новом языке много знакомых элементов.
Прежде всего об азбуке. Число букв, точнее звуков, немного увеличилось. Язык сделался от этого богаче и красочнее. Появились сложные звуки вроде ш, сч, сц, зд, дз, – влияние китайских и славянских наречий, примешавшихся к общеевропейскому языку за последние четыре, два столетия, как объяснил профессор Антей. В письме я узнал много букв латинского шрифта, иногда в несколько видоизмененной транскрипции. Как и следовало ожидать, уже в конце XX века почти во всех странах латинский шрифт сделался господствующим, и дальнейшая эволюция правописания отразилась на нем незначительно. Слова выговаривались почти так же, как и писались в новом языке, я сказал бы, сочетались краткость английского и звучность итальянского языка.
В несколько дней, при помощи старого профессора Антея, мы усвоили новую азбуку. Что касается названия предметов, то здесь нашим словарем была сама Рея, принесшая вместе со своим братом Фером целый ворох различных предметов домашнего обихода, старинных книг и великолепных цветных рисунков.
Дальнейшее наше обучение пошло очень гладко. Рея показывала или рисовала нам тот или иной предмет, отчетливо выговаривая его название, а мы с профессором, как могли, повторяли его, пока наконец наша прекрасная учительница не кивала нам головой в знак того, что наше произношение правильно.
У меня случайно сохранилась записная книжка с колонками новых слов и их обозначений. Масса корней латинских и английских придают языку Нового Человечества некоторое сходство с языком эсперанто, но в то же время в нем чувствуется сильное влияние востока. Некоторые слова звучали совсем непривычно для моего европейского уха. Новый язык показался мне удивительно звучным и простым. Профессор Антей часто присутствовал на наших уроках и изредка помогал нам в усвоении кое-каких лингвистических премудростей.
Старые рисунки и фотографии XX века, в немалом количестве имевшиеся в библиотеке нашего хозяина, послужили основой для наших уроков. Вещи домашнего обихода, здания, машины и другие предметы, близкие к эпохе XXX века, мы изучали по великолепным цветным фотографиям.
От времени до времени наша комната (классная, как шуточно назвал ее профессор Фарбенмейстер) погружалась в полумрак, и на стенном серебристо-хрустальном экране овальной формы вспыхивали кино-картины, иллюстрировавшие нам отдельные моменты жизни современного человечества: – гигантские общественные работы, действия изумительно сложных, почти одухотворенных машин, народные шествия, отдельные моменты производственных процессов, – и все это в красках, в рельефных образах, в звуках, заставлявших моментами забывать о том, что это лишь картины, а не сама живая, полнокровная жизнь…
Вечером мы собирались то в комнате нашего хозяина, то в круглой небольшой зале, рядом со столовой, где на широкой белой стене появлялись рельефные сцены современной жизни, передаваемые, как нам объяснили, при помощи радио.
Новая непонятная жизнь проходила тогда перед моими глазами: отлет каких-то белых, чудовищной величины, воздушных кораблей, народные шествия, аудитории, полные шумной толпой, величественные здания странной архитектуры…
Я слышал свист ветра, рокот волн, говор людей – казалось, стоило перешагнуть через узкую серебристую рамку экрана, чтобы очутиться среди этой оживленной толпы, точно спешащей на какой-то радостный праздник…
От времени до времени мы слушали музыку. Странные и волнующие мелодии будили во мне какие-то полузабытые воспоминания… Я силился припомнить что-то и не мог. Чей-то знакомый образ вставал перед моими глазами – еще мгновение и я узнаю, припоминаю, но мелодия обрывалась и все исчезало… Одна вещь запомнилась мне особенно ярко. Сначала это были тяжелые, неясные и расплывчатые звуки, точно туман, клубящийся над водой. Но вот в бесформенной толще тумана мелькает яркий солнечный луч. Слышится четкий властный мотив. Он звучит, как призыв, но призыв остается без ответа и гаснет. Волны тумана и харе звуков сгущаются, свет меркнет и исчезает. И снова тот же великолепный и властный мотив… На этот раз победа за ним. Клубы тумана бегут, как тени от солнца, расплываются, задерживаясь лишь в темных, глубоких ущельях. Яркий, ослепительно яркий свет затопляет всю землю. Тумана нет. Властно звучащий голос рушит скалы, срывает вершины гор, вздымает кипящие воды морей и, кажется, нет силы, способной противиться неудержимому призыву, в ответ которому вибрирует сейчас каждый атом…
– Что это такое? – спросил я через несколько минут, придя немного в себя.
– Неправда ли, прекрасно? – ответил профессор Антей. – Это наш гимн Нового Человечества…
– Инертная природа, побеждаемая творческой волей человека? Так ведь? Я верно понял его внутренний смысл? – быстро спросил я.
Профессор Антей с улыбкой поглядел на меня и кивнул головой.
– Вы угадали. Так его понимаем и мы. Когда-нибудь вы услышите эту песню борьбы и победы в исполнении многих тысяч людей, и тогда впечатление будет еще сильнее и ярче…
Так прошло две недели. Каждый день пребывания в этом удивительном мире безгранично расширял наш умственный горизонт. Мы уже недурно понимали речь жителей XXX века и даже сами пытались кое-что говорить, вызывая подчас веселый смех нашей юной учительницы.
При изучении языка нового мира, нам с профессором Фарбенмейстером пришлось познакомиться с одним замечательным приемом обучения.
На одном из уроков нас усадили в глубокие кресла, предварительно обвязав наши руки металлической лентой, соединенной проводами с каким-то прибором. Затем свет в комнате был убавлен и только на расстоянии метра перед нами тускло засиял небольшой стеклянный шарообразный сосуд, установленный на тонкой подставке.
– Смотрите на этот шар и старайтесь ни о чей не думать… – послышался голос нашей учительницы. – Мы сейчас попробуем на вас тот способ, который мы применяем при обучении детей…
Через несколько минут такого смотрения мне показалось, что стеклянный шар меняет свою окраску. Из бледно-опалового он стал темно-красным, а через минуту загорелся зеленовато-синим огнем. Внутри шара я заметил какие-то дымные полосы, свивавшиеся, подобно змеям, в темные клубки. При этом шар стал звенеть тонким, однообразным поющим звуком… Глаза мои закрывались, хотелось спать, но усилием воли я боролся со сном. На световом экране вспыхнуло изображение какого-то предмета, и в то же время я отчетливо услышал его название. Одна картина на экране сменяла другую, а чей то ровный, размеренный голос продолжал давать объяснения. И странная вещь – каждая линия, каждый звук, каждое слово, как кирпичи под ловкими руками каменщика, прочно и легко, сами собой укладывались в моем мозгу… Я смутно сознавал, что это нечто вроде внушения, но своей воли у меня уже не было, и память послушно впитывала в себя то, что ей диктовали.
Через полчаса урок был закончен. Дуновение холодного воздуха зашевелило мои волосы, и я почувствовал, что снова овладел своей волей. На экране снова замелькали только что виденные нами предметы, и память тотчас же услужливо стала подсказывать их названия. Затем Рея произнесла несколько слов, и слова эти тотчас же вызвали в моем мозгу ряд определенных картин и представлений.
Я не мог достаточно нахвалиться новым способом обучения. В самом деле – не глупо ли заставлять себя с большим усилием втискивать в свою память тот черновой материал, который нам бывает нужен для дальнейшей, более совершенной умственной работы? Зачем так перегружать наше слабое сознательное «я», когда ту же работу, как бы шутя, может выполнить наше «я» подсознательное?
Профессор Антей объяснил нам, что значительная часть школьной подготовки детей, которые являются особенно восприимчивым материалом для всякого рода внушения, ведется именно так, и учащиеся избавлены от кропотливого и неблагодарного труда механического запоминания.
– Но ведь от этого, – задал я вопрос, – может ослабеть их воля к самостоятельному умственному труду?
– О нет, – ответил профессор Антей: – современная система обучения стала теперь настолько точной наукой, что мы с самого раннего возраста, начиная с первых проблесков сознания ребенка, можем следить за его индивидуальностью и соразмерять степень нашего воздействия на его подсознательное «я». Кроме того, нашему подрастающему поколению стольким вещам надо учиться, столькими знаниями овладеть, что для самостоятельной умственной работы остается еще огромная область.
Когда мы с профессором Фарбенмейстером достаточно освоились с языком Нового Человечества, нам захотелось расширить наши познания о новом мире чтением современных книг и газет. Профессор Фарбенмейстер нетерпеливо жаждал ознакомиться в них с завоеваниями физики последних веков, меня же больше всего интересовала история и победы человеческой техники.
Наш хозяин предоставил нам в наше распоряжение свою обширную библиотеку; идя в первый раз в библиотеку, я ожидал увидеть ряды комнат, набитыми полками с бесчисленными запыленными фолиантами – картину, столь милую сердцу каждого библиофила моего далекого времени.
И вот… вместо анфилады заваленных книгами зал – одна комната средних размеров с полукруглым окном и без всякого признака полок. Вместо них – гладкая металлическая поверхность, с темными стеклянными полосами, шириной около 10–15 сантиметров. У окна – широкий письменный стол, кресло и рядом – другой небольшой стол с ящиком для карточек и еще какой-то ящик с кнопками и толстой уходящей в стену трубой.
– Здесь я работаю, когда мне нужна та или иная книга для моей лаборатории – сказал хозяин. – Здесь, – прибавил он, заметив удивление на моем лице, – в этой комнате около ста тысяч книг… Раньше для такой массы печатных произведений потребовалось бы полдюжины таких комнат, как эта. Но мы давно уже отказались от старых, громоздких и негигиеничных книг вашей эпохи. Наши книги особым световым способом печатаются на тончайших, но достаточно прочных металлических нержавеющих листках. Само печатание происходит для библиотечных книг в очень небольших и компактных форматах, соответствующих вашим 1/32 и 1/64 листа. Я говорю «библиотечных» оттого, что мелкая печать, трудно разбираемая простым глазом, читается в библиотеках и за рабочим столом при посредстве небольшого увеличительного прибора, совершенно не стесняющего процесса чтения. Два таких прибора как раз стоят у меня на столе.
– Сядьте, дорогой собрат, – обратился он к профессору Фарбенмейстеру, – попробуйте. А вы, мой юный друг, садитесь за другой аппарат.
Я повиновался, взяв небольшой легкий томик, толщиной в полпальца и величиной с ладонь. Тонкие листки книги были изготовлены из какого-то легкого белого металла, мягко шелестевшего, как бумага, но мелкую печать, несмотря на ее четкость, можно было разобрать лишь с большим трудом.
Профессор Антей вложил по книге в наши аппараты, повернул выключатель, и через стеклянное окошечко я увидел ярко освещенную книгу обычного формата с прекрасным, отчетливым шрифтом. Небольшое остроумное приспособление позволяло с большой быстротой переворачивать и находить нужные страницы.
– Великолепно! Замечательно просто и удобно! – воскликнул профессор Фарбенмейстер, – но каким способом и где можно достать нужную книгу?
– Все книги, здесь, около вас. Благодаря своему маленькому формату, все книги, сто тысяч томов, помещаются здесь, в одной комнате, на этих закрытых полках вдоль стен. Но вам не надо рыться в них, отыскивая нужную книгу. Вот здесь на столе карточный каталог с номерами. Вот – табулятор с цифрами. Вы составляете нужную вам комбинацию чисел, соответствующую номеру книги, нажимаете рычаг справа, и через 10–15 секунд из этого продолговатого отверстия падает требуемая вами книга…
– Как же достигается здесь такая точность и быстрота? – невольно спросил я.
– Очень просто: каждая книга в хранилище занимает свое определенное место. Вдоль полок со стеклом непрерывно движутся две ленты конвейера. Когда вы составили и вызвали нужный вам номер книги, особое приспособление выталкивает требуемую книгу из ее гнезда, соответствующего данному номеру, книга падает на конвейер и в несколько секунд доносится по этим трубам (их можно назвать «книгопроводами») на письменный стол. Когда книга не нужна – вы ставите ее обратно в этот же аппарат, нажимаете рычаг слева, и автоматический библиотекарь сам уже прочитывает номер книги и отправляет ее обратно на старое место.
Мы были поражены.
– Такими автоматическими приборами, – продолжал свои объяснения наш хозяин, – оборудованы сейчас все сколько-нибудь крупные и частные библиотеки, да и не только библиотеки, но и многие товарные склады, общественные столовые и другие учреждения, где имеется потребность в быстрой доставке потребители различных предметов. Но впервые эта система вошла в библиотечный обиход около 150 лет тому назад. Ведь и в ваше время, мои дорогие друзья, были попытки создать нечто подобное – я помню читал что-то о воздушной пневматической почте в городе Париже и о движущихся лентах-конвейерах в некоторых крупных библиотеках тогдашней Европы и Америки. Сейчас все крупные города обладают обширными библиотеками в сотни миллионов томов, при чем пользоваться ими можно и на дому при посредстве вот таких автоматических приборов и целой системы труб с электромагнитными вагонетками.
Наш хозяин повел нас в соседнюю комнату, отделенную от первой тяжелою темно-фиолетовою занавесью. Там было несколько полок, небольшой письменный стол и еще какой-то закрытый со всех сторон ящик с кнопками и выключателями. Профессор Антей предложил выбрать нам книгу. Быстро перелистав каталог, я с удивлением нашел имя Пушкина. Мне показалось, что я встретил старого друга… В памяти всплыло:
«Весь я не умру. Душа в заветном мире
Мой прах переживет и тленья убежит»…
Маленький серебристый белый томик тем временем очутился в моих руках. Пристально вглядевшись, я увидел, что текст напечатан на современном и на русском языке. Я наудачу открыл книгу и из-под стекла аппарата на меня глянули знакомые строки «Медного Всадника».
Но что это? Книга заговорила!
Из круглого, незамеченного мною отверстия полились чеканные строфы, читаемые чьим-то молодым звучным голосом с едва уловимым нерусским акцентом. Первою моею мыслью было, что это профессор Антей демонстрирует перед нами свои познания в «мертвых наречиях». Но нет: он стоит рядом и благодушно улыбается, видя наше изумление.
Я перевернул несколько страниц… В аппарате что-то зашумело и снова оттуда послышался голос:
«Но не хочу, о други, умирать:
Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать!»…
Это были какие-то чудеса…
– Я вижу, вы удивлены, – начал профессор Антей, – а между тем это так просто. Еще в ваше время один датский ученый, кажется Паульсен, изобрел прибор, где на тонкой стальной ленте при помощи чувствительного электромагнита, записывались звуки, произносимые в телефон. Тогда достаточно было пропустить такую ленту перед другим телефоном, чтобы услышать в точности всю эту звуковую запись. Этот же принцип использован и здесь. На металлической поверхности листа при печатании производится одновременная электромагнитная звуковая запись напечатанного, и тогда, ставя книгу в особый прибор, несколько похожий на прежние радиоаппараты, мы можем не только читать, но и слушать то, что напечатано в книге. Этот прибор, изобретенный около ста лет тому назад, оказал уже немало услуг слепым и тем, кто хочет дать отдых своим уставшим глазам. Не меньшую пользу новые «говорящие книги» принесли и в педагогическом, деле, давая возможность слушать лекции отсутствующих или навсегда от нас ушедших писателей и ученых.
Я молча слушал объяснения нашего неутомимого учителя и все более убеждался в том, что здесь нам с профессором Фарбенмейстером не придется скучать…
В новой библиотеке мы, действительно, готовы были сидеть целые дни. Изумительно простая система каталогизации давала возможность в полминуты найти и получить любую книгу, а краткая сводка, обязательно имевшаяся в конце каждой книги, позволяла быстро ориентироваться в ее содержании. Чего только мы не узнали!.. В прежних разговорах с жителями XXX века мы слышали лишь отрывки истории прошлых веков. Здесь же, в тиши библиотеки старого ученого, перед нами открылись точно широкие шлюзные ворота, сквозь которые хлынула широким бурлящим потоком колоссальная волна новых, ошеломляющих впечатлений. Только теперь, мысленно углубляясь в минувшее, мы видели, какой трудный и бесконечно длинный путь, полный борьбы, побед и поражений, прошло человечество за эти столетия! Какие великие открытия! Какие поразительные завоевания науки и техники! Какие потрясающие катастрофы! Какие глубочайшие социальные перевороты!
Временами мне казалось, что планета, где мы сейчас живем, уже не та старая Земля прошлых веков, Orbis terrarum древних, а иной и совершенно новый, неведомый доселе мир…
Точно мощной рукой титанов – засыпаны моря, прорыты материки, пробуравлены горы и дно океанов. На десятки километров в толщу земной коры вонзились глубокие шахты, пустыни превращены в цветущие луга, холодные тундры в теплые страны… Покорное несокрушимой людской творческой воле лицо земли изменило свое выражение…
Суровая природа покорно смирилась и стала слугой человека… Исчезли расстояния, и даже междупланетные бездны не страшили новых аргонавтов XXX века…
Еще несколько дней тому назад мне не сиделось на месте: мне неудержимо хотелось перенестись за эти белые стены, где нас мягко, но настойчиво удерживала чья-то более сильная воля. А теперь, ближе вглядевшись в отражение сверкающего лика Нового Человечества, мне временами становилось страшно выйти из этого тихого научного оазиса, не видеть больше светлых глаз Реи, расстаться со старым мудрым Антеем…
