Читать книгу: «Двинулись земли низы. Том 2. Индустриализация», страница 3
Те, кто решают все
Одной из глобальных проблем, стоявших перед нашей страной в начале ХХ века, было, извините за цинизм, качество человеческого материала. Неграмотное в большинстве своем, темное и диковатое население. И из этого тяжкого наследия царского режима надо было срочно создавать новых людей – других исходников просто не было.
Как я уже говорил, в условиях происходившей на планете революции технологий советской стране надо было или проводить индустриализацию, или со вздохом «У меня лапки» поднимать их кверху.
А для индустриализации нужны были кадры, прежде всего – инженерные. А их отчаянно, катастрофически не хватало. Для начала – с инженерными кадрами были большие проблемы еще в Российской империи. Как писалось в «Справочнике по высшему образованию. Руководство для поступающих во все высшие учебные заведения России», составленном до революции инженером Марголиным:
«По количеству населения Россия, как известно, занимает первое место среди цивилизованных стран мира, а по народному образованию – одно из последних. Точно так же и по развитию высшего образования. В России 1 высшее учебное заведение приходится на 3,4 милл. населения, а 1 университет на 17 милл. населения; в Германии же, нашей ближайшей соседке, 1 высшее учебное заведение приходится на 1 милл. населения, а университет на 2,8 милл. Таким образом, по высшему образованию Россия отстала от Германии в 3,4 раза, а по университетскому – в 6 раз. …
В последние годы среди русской учащейся молодежи особенно усилился интерес к прикладным наукам, но недостаток специальных учебных заведений в России и те трудности (конкурсные испытания и конкурс аттестатов), какими обставлено поступление туда, разбивают надежды многих, храм науки для них оказывается недоступным, и мечты о техническом образовании остаются только мечтами».
Чисто количественно инженеров в России выпускалось очень немного. По подсчетам историка Игоря Пыхалова, в 1913 году в Российской Империи было подготовлено:
« 1821 гражданский инженер в государственных вузах
71 военный инженер
3 или немного больше девиц с инженерными дипломами с Петербургских женских политехнических курсов.
В сумме получается примерно 1900 инженеров».
Меньше двух тысяч инженеров в год! На всю Российскую империю! И крутись как можешь.
Ну, а в ходе революции и Гражданской войны ситуация с обеспеченностью инженерными кадрами, и без того не блестящая, ухудшилась в разы. В итоге едва-едва начала оживать экономика, задолго до всякой индустриализации – технические специалисты были самыми дефицитными на рынке труда.
За инженерами натурально охотились, их хантили, и заводы перекупали их чаще, чем сегодня спортивные клубы – футболистов. Помните в «12 стульях» инженера Брунса, за которым отец Федор бегал по всей стране? Это тот самый вожделенный для всех технический специалист с высшим образованием, которому разные заводы предлагали все больший и больший оклад.
Нельзя сказать, что большевики не понимали проблемы с инженерными кадрами. Понимали, и в меру сил пытались исправить, и наша Московская горная академия, основанная практически сразу после их прихода к власти, в 1918 году – тому свидетельство.
Но вот проблема: моих героев, «волчат революции» учили старорежимные кадры – больше было просто некому. Причем учили на совесть, готовили по полной программе, от и до. Одна беда – делали это очень небыстро, как сами привыкли, работая по лекалам неторопливого 19 века.
Того самого, когда студентам считалось нормальным учиться много-много лет. И я даже не о популярном типаже «вечного студента», которому к сороковнику, а он все диплом получить не может. Нет, я про обычных, среднестатистических студентов.
Наш великий металлург Иван Павлович Бардин, будущий герой Кузнецкстроя, которого я еще не раз вспомню, в мемуарах свое исключение из института в 1904 г. объясняет своеобразным ритуалом: «В институте установилось негласное правило: каждый студент за время обучения обязательно должен быть исключен из него на год или два по политическим мотивам. Закончить институт своевременно считалось дурным тоном. Это стало своего рода традицией. Дань этой традиции отдал и я».
Очень похоже, что эту традицию позаимствовали и студенты первых лет Советской власти. Возьмем хотя бы моих героев – как иначе объяснить тот факт, что при пятилетнем сроке обучения Тевосян учился в Московской горной академии семь лет, Емельянов – восемь, Блохин и Завенягин получили дипломы на девятом году обучения (а Фадеев вообще не получил).
И ведь нельзя сказать, что раннесоветская высшая школа копировала дореволюционную. Наоборот! Советские вузы с усердием, достойным лучшего применения, пытались сделать как угодно – лишь бы не по-буржуйски! Практически все 20-е годы – время экспериментов в отечественном высшем образовании, иногда самых радикальных. Для примера расскажу, как пытались учить моих героев, студентов МГА.
Одно время была так называемая «однопредметная» система – когда изучался только один предмет. Пять недель дни напролет учили только химию, потом сдавали по ней зачет и переходили к физике. Потом эта система была модифицирована в «малопредметную», когда одновременно изучалось несколько однородных предметов, составлявших «цикл». Был и «консультационный метод преподавания». Суть его состояла в том, что после краткого введения в предмет студентам предлагалось заниматься самостоятельно по учебникам, а сложные вопросы выяснять на консультациях. В общем, практиковались любые образовательные инновации – вплоть до группового или «бригадного» метода обучения, когда и учились «бригадой» и зачеты сдавали коллективно (на самом деле чаще всего – один за всех).
Что мы имели в результате?
В результате мы имели дикую, отчаянную, лютую и фактически летальную ситуацию с инженерными кадрами.
Накануне (накануне!) индустриализации даже на имеющихся предприятиях Украины, к примеру, дефицит инженеров составлял более 20 тысяч, а в Белоруссии их было только 14,5% от необходимого количества. Напоминаю – это по имеющимся заводам! А еще нужно новые промышленные гиганты строить, и туда откуда-то специалистов брать.
Итоговые цифры были не просто печальными – они звучали как приговор. Для удовлетворения потребности в инженерно-технических кадрах необходимо было подготовить в течение первой пятилетки 176 тысяч инженеров и 259 тысяч техников.
176 тысяч!!! При дореволюционной норме 2 тысячи в год, угу.
Чтобы вы немного прониклись магией этих цифр, сообщу, что к 1 октября 1929 года вся советская промышленность насчитывала 31 тысячу инженеров и 35 тысяч техников.
Согласитесь, с точки зрения логики и разума это какой-то бред, задача решения не имеет, единственный возможный ответ – «не-воз-мож-но».
Но отличие нашего спокойного времени от тогдашнего беспокойного в том и состоит, что тогдашние обитатели одной шестой на киношный вопрос «Тебя как, сразу прикончить или желаешь помучиться?» неизменно отвечали: «Лучше, конечно, помучиться».
Там, где мы без раздумий констатируем невозможность, они начинали поиск имеющихся возможностей.
И ответ на вопрос: «Как нам подготовить 176 тысяч инженеров?» был примерно следующим.
Во-первых, сокращаем время. Неторопливое и вдумчивое усвоение знаний студентами заканчивается. Максимально возможный срок обучения в технических вузах – 4 года. Одновременно резко увеличиваем количество втузов с трехгодичным сроком обучения. Ни одного лишнего дня на учебу. Как летчиков в войну: взлет, посадка – выпуск; взлет, посадка – выпуск!
Во-вторых, расширяем пространство. Как бы мы не сжимали время, выпускная способность института – штука конечная. Значит, нужно что? Значит, нужно резко увеличить количество технических вузов и каждый из них нагрузить по максимуму – только чтобы ноги не разъезжались.
Но здесь есть проблема. Можно, конечно, создать хоть 10 тысяч новых вузов, но где мы возьмем для них преподавателей? Или, хуже того – что делать с материальным обеспечением? Инженера не выучишь на одной черной доске с мелом, ему хотя бы наглядные пособия нужны, я уже молчу про лаборатории.
И тут же было найдено решение – новые технические вузы надо создавать на базе уже имеющихся! В 1930 году началась масштабная реформа технического образования в стране, о которой почему-то мало кто помнит.
Ее главными принципами стали:
– Расформирование политехнических учебных заведений по принципу «одна специальность – один вуз»,
– Резкое увеличение набора в новых вузах,
– Упор на подготовку узких инженерных специалистов с компетенциями в пределах специальности, что дало возможность сократить срок обучения до трех, максимум четырех лет.
– Отраслевой принцип организации – профильный вуз прикреплялся к соответствующему наркомату и работал в тесной связке с ним, по его запросам. Начиная от внесения только необходимых предметов в учебные программы и заканчивая распределением выпускников на самые горящие вакансии.
После реализации реформы в один момент количество высших учебных заведений в стране выросло в 4 раза: если в 1928/29 учебном году в СССР было 152 вуза, то в следующем стало 579.
Ни одного политехнического учебного заведения в стране не осталось, только узкопрофильные. МВТУ им. Баумана, например, было разделено на пять отдельных вузов, Московская горная академия – на шесть, на базе Питерского политеха было создано двенадцать вузов и так далее.
А главный пролетарский поэт Маяковский уже написал вдохновляющие строки:
Тяжек разрух груз.
Мы в хвосте у других стран.
Подготовь за вузом вуз
Для подъема хозяйства кран!
От вузов принялись ждать подвигов. И подвиги последовали.
Как изменилась работа вузов после 1930 года – расскажу на примере Института стали.
В сборнике, изданном в 1929 году, приведен поименный список выпускников Московской горной академии. В нем 71 геолог, 169 металлургов и 155 горняков. Это за десять лет работы академии.
Судя по всему, за оставшиеся до закрытия МГА месяцы защитить дипломы заставили всех, кого только могли, поэтому страна получила еще 60 инженеров-металлургов. Общим счетом – 229 металлургов за почти 11 лет существования Московской горной академии.
Несколько из них – на обложке этого тома. Если на обложке первого тома были студенты на фоне здания Академии, то здесь фон тот же, но на фото уже молодые инженеры. Это последний выпуск инженеров-металлургов в Московской горной академии, 1930 год, Завенягин – справа во втором ряду.
Выпустив всех, кого было можно, в новообразованный Московский институт стали перевели не более 150 студентов, учившихся на 1-3 курсах факультета черной металлургии.
А теперь – внимание.
В мае 1930 года Московский институт стали набрал 450 первокурсников. Три четверти студентов – на первом курсе и четверть – на всех остальных. Но и этого показалось мало, и в сентябре был сделан дополнительный набор – еще 225 человек.
Перед войной ежегодный прием в Московском институте стали имени Сталина составлял в среднем 400 человек при постоянном контингенте учащихся в 1500 человек. Всего за годы первых пятилеток МИС выпустил 2703 инженера-металлурга.
И подобные процессы шли по всей стране, все новообразованные вузы работали на пределе своих возможностей.
Любопытно, что на радость феминисткам женщины-инженеры шли отдельной строкой. В феврале 1929 года ЦК ВКП(б) ввел для женщин 20%-ную квоту на прием во втузы, также 20%-ную – на прием в институты химической и текстильной промышленности, в техникумы и на рабфаки и 35%-ную – на прием в высшие учебные заведения в текстильных регионах. Плюс – вводились подготовительные курсы исключительно для женщин, которые в 1929-1930 годах существовали в 27 технических вузах и на 80 рабфаках.
Но женское равноправие было не самой важной задачей при подготовке инженерных кадров.
Главной задачей было – обеспечить идеологическую лояльность советских инженеров, вырастить «своих».
Но эта тема требует отдельного разговора.
«То засада, то измена», или Выдвиженцы
Подведем некие промежуточные итоги.
Ситуация с инженерными кадрами накануне индустриализации была аховой.
Во-первых, как я уже сказал, инженеров было чрезвычайно мало. Во-вторых, даже те, что имелись, были не самыми лучшими. Их профессиональная квалификация, оставляла желать лучшего – просто по объективным показателям, из-за малого опыта. Им просто не приходилось решать до революции серьезных инженерных задач, в подавляющем большинстве случаев это брали на себя их иностранные коллеги. Не лучшим образом повлияла на качественный состав и текущая ситуация. Жуткий дефицит инженерных кадров, который дал целый букет негативных последствий – инженеры были избалованы высокими зарплатами, но это полбеды. Гораздо печальнее отозвалась гарантированная востребованность – инженеры привыкли, что, даже совершив серьёзную ошибку, без работы не останутся, и многие из них потеряли последние стимулы к профессиональному росту.
Но была еще одна вещь, которая беспокоила большевиков несравненно сильнее всего вышесказанного – это нелояльность «старорежимных» инженеров. Хотим мы или нет, но инженеры объективно относились к пострадавшему в результате революции социальному слою.
Мы часто забываем, что СССР в конце 1920-х был расколотым обществом и идеологическое противостояние в нем было невероятно сильным. Кровопролитная и чрезвычайно жестокая Гражданская война закончилась считанные годы назад. Бывшие привилегированные слои населения потеряли в результате революции если не все, то очень многое, а смутные годы с культивируемой травлей «эксплуататоров» к чувству потери добавили столько обид, что мама не горюй.
Действительно – инженерам было не за что любить новую власть.
А теперь вспоминаем, что индустриализация требует вложения огромных, просто невероятных по любым меркам денег. Большевики фактически идут ва-банк, они вкладывают в индустриализацию все активы страны; все, что у них есть; все средства, которые только можно собрать.
Получается, что судьбу режима им придется доверить людям, у которых есть все основания держать против этой власти камень за пазухой.
Как сказал бы один известный телеперсонаж: «Славик, че-то я очкую».
Разрешить это противоречие можно одним-единственный образом – воспитать собственные кадры, чья лояльность не вызывает сомнений.
Именно с этим связаны бесконечные процессы «пролетаризации втузов», о которых я писал в первом томе, именно поэтому академик Алимарин не получил диплом.
Более того – в самом начале индустриализации партия идет на беспрецедентный шаг. Большевики не просто пытаются вырастить инженеров из представителей лояльных социальных слоев – рабочих и крестьян. Они идут дальше и целенаправленно отправляют осваивать инженерную науку собственную элиту – партийных руководителей, уже состоявшихся коммунистов, многократно доказавших свою преданность делу Ленина и партии.
Речь идет, разумеется, о так называемой «партийной тысяче» или «парттысячниках», как их обычно называли. В июле 1929 года Московский комитет ВКП(б) и Московский городской совет профсоюзов выступили с инициативой – отправить тысячу представителей партийного и профсоюзного актива в вузы и втузы. Инициатива получила поддержку в других регионах и «партийная тысяча» вскоре разрослась до десятков тысяч «выдвиженцев».
Именно парттысячники во многом составили последний набор Московской горной академии в 1929 году. Вот как об этом в своих мемуарах рассказывал наш летописец Василий Емельянов, который, как мы помним, после окончания академии остался работать на кафедре:
«Мне предложили читать курс электрометаллургии стали. В это время в академию прибыл новый, необычный контингент студентов – парттысячники. Это был уже второй эшелон учащихся, который партия передвинула с практической работы для изучения науки и техники. (Первый появился в стенах академии в двадцатых годах.) Многие вновь прибывшие и по возрасту, и по опыту работы в партийных и советских органах значительно превосходили профессорско-преподавательский состав академии.
Среди новых студентов были политкомиссары дивизий, такие, как Ефим Павлович Славский, ставший впоследствии заместителем министра цветной металлургии, а затем министром среднего машиностроения; Шереметьев, занявший по окончании академии сначала пост заместителя министра, а затем и министра черной металлургии.
Среди студентов были бывшие секретари обкомов, председатели или заместители председателей облисполкомов.
Понятно, что вести занятия с таким контингентом было нелегко; тем более что наряду с очень серьезными и добросовестными студентами были и трудные. Иногда студенческие группы сами определяли, какие курсы они хотят слушать. Мне как временно исполняющему обязанности заведующего кафедрой приходилось разбирать много сложных конфликтов.
Одна группа, например, требовала, чтобы занятие с ними вели не те преподаватели, которые были определены, а другие, выбранные на совещании группы. В другой группе преподаватель, читавший курс по теории металлургических процессов, был обвинен в том, что он опирается на закон Гей-Люсака, противоречащий диалектике. Пришлось в партийном комитете академии собирать всю группу и убеждать ее в том, что закон Гей-Люсака отражает научные закономерности, а студент, усомнившийся в нем, не знает ни закона Гей-Люсака, ни диалектики».
Фамилию Славского запомните, пожалуйста. Этот человек еще не раз появится на страницах книги.
Полукровка
От биографии этого человека я всегда впадаю в оцепенение – настолько велико ее поражающее действие.
Вы вот, например, знаете, кто этот дедушка пенсионного возраста семитской наружности? Ну, который справа со злобным лицом неумело позирует у яблони?
У, брат!!! Это Ефим Павлович Славский, человек невозможной, немыслимой биографии.
Полукровка – маму звали Евдокия Петровна. Папа, отставной царский солдат Файвель Славский, подарил мальчику отчество «Павлович», и больше ничего сделать не успел, поскольку рано умер. Родился и вырос мальчик на землях Области Войска Донского, что уже как-бы внушает. Еврейский мальчик, выросший среди казаков – это похлеще любого Маугли. Но мальчик Фима всю свою жизнь занимался тем, что опровергал стереотипы.
После смерти отца мать осталась с тремя детьми на руках. Фима был старшим, поэтому в десятилетнем возрасте пошел в подпаски.
Официальную трудовую деятельность начал 13-летним подростком на угольных шахтах Макеевки. Как по другому поводу писал Жванецкий: «Еврей в угле – уже смешно». Но Славский на этом не остановился. В стране произошла революция, и еврея-шахтера сменило не менее экзотическое словосочетание «еврей-буденновец». Да-да, те самые «Мы красные кавалеристы, и про нас…».
Буденный и Ворошилов среди командиров Первой Конной армии. Ефим Славский – слева в первом ряду.
Всю Гражданскую войну Ефим Славский прошел в составе Первой Конной у Семена Михайловича Буденного. Из-за огромной физической силы и безоглядной храбрости в армии был в большом авторитете. Сам легендарный командарм Славского знал лично, всемерно уважал и даже наградил кавалеристским палашом с именной гравировкой.
В составе Первой Конной Ефим Славский воевал до осени 1923 года, службу закончил в должности комиссара полка Отдельной Особой кавалерийской дивизии Первой конной армии. Член РКП(б) с 14 апреля 1918 года, разумеется.
Как вспоминал академик Сахаров: «В прошлом Славский – один из командиров Первой Конной; при мне он любил вспоминать эпизоды из этого периода своей жизни. Под стать характеру Славского его внешность – высокая мощная фигура, сильные руки и широкие покатые плечи, крупные черты бронзово-красного лица, громкий, уверенный голос».
После перевода из Первой Конной Славский еще пять лет служит в Красной армии, до 1928 года. А потом следует очередной немыслимый кунштюк.
В 1929 году, на четвертом десятке лет от роду боевой командир Ефим Славский, имевший в своем активе лишь несколько классов церковно-приходской школы, по призыву партии отправляется учиться инженерному делу. Полгода Славский с остервенением штудирует учебники, а потом поступает в Московскую горную академию, которой оставалось существовать менее года. Но об этом тогда еще никто не знал…
Здесь он найдет свою судьбу – у одного из приятелей-парттысячников была в Подмосковье подруга. У подруги была большая семья (она была одной из 16 детей), в том числе – незамужняя сестра. Подруга приятеля очень хотела устроить судьбу сестры, и по ее просьбе он как-то явился в гости в компании холостяка Славского. Рука у самозаписавшейся свахи оказалась легкая, и вскоре Ефим Павлович уже не был холостяком.
Ефим Павлович Славский еще не раз появится в этой истории, поэтому с Вашего позволения, я пока приторможу свой рассказ о его жизни. Пусть он осваивает сложную инженерную науку, вскоре мы о нем вспомним.
Но вообще-то Емельянов был абсолютно прав, и контингент поступивших в МГА партысячников действительно был весьма необычен. Не удержусь и расскажу еще про парочку тогдашних первокурсников Горной Академии.
