Читать книгу: «Избранное в 3 томах. Том 3: История и культура», страница 30
VII. Культура и духовность
Введение
Рыба гниет с головы. Эта русская пословица как нельзя более точно передает смысл и значение поразившего наше общество всеохватного кризиса. Действительно, можно до бесконечности рассуждать о неблагоприятных экономических условиях, финансовой несостоятельности, слабости государства, безволии народных масс, но так и не ответить на ключевой вопрос – почему все это происходит в стране, являющейся самой богатой в мире по запасам питьевой воды, леса, золота, алмазов и всех других элементов Периодической системы Д. И. Менделеева? В чем же все-таки главная причина бед русского народа?
Каждое политическое движение или партия сегодня отвечают на этот вопрос по-своему в силу ограниченности своей партийной программы. Коммунисты считают виновниками бедственного состояния России кремлевский режим. По их мнению, сняв этот режим, мы сразу же решим все наболевшие вопросы. Так называемые демократы, вроде Гайдара или Кириенко, наоборот, корень зла видят в тоталитарном, то есть коммунистическом наследии, якобы мешающем раскрыться инициативе и творчеству личности. С их точки зрения, выход лежит в устранении регулирующей роли государства в нашем обществе. Объявившие себя центристами Лужков и КО источником неурядиц называют невнимание президентской власти к отечественному товаропроизводителю. Мол, поднимем заводы вроде ЗИЛа или АЗЛКа, и ситуация выправится, а вместе с ней и народные несчастья как рукой снимет.
Все это частности или, как говорили в старину, – за деревьями не видят леса. А «лес» вот он рядом с нами, а точнее, в нас самих, в наших думах, в нашем с вами сознании. Кризис экономики со всеми сопутствующими ему негативными последствиями порожден не только кризисом материального производства или, как меня учили в школе и институте, противоречием между производительными силами и производственными отношениями. Один из источников кризиса заключается в надломе духа русского народа, в кризисе духовности русских людей или, если угодно, в травмировании русской души.
Почему не идут реформы? Да потому, что они не отвечают душевной конституции русского народа. Они не понятны простому человеку. Заметьте, в России что-либо сдвигалось с места и обретало позитивную сущность только тогда, когда это «что-либо» соответствовало общим, то есть народным, представлениям о пользе и добре. При любом другом раскладе страна корчилась в муках несовершенства, корежилась от внешнего насилия, но все равно несла в себе свое собственное суждение и так или иначе, но все равно делала по-своему.
Яркий пример – петровские реформы. Это только Алексей Толстой в романе «Петр I» мог написать, что реформы Петра Великого были с восторгом встречены народными массами. Ничего подобного. Никакой поддержкой масс петровские реформы – речь идет прежде всего о реформах жизненного уклада народа, строе его мыслей, мировоззрения и менталитета, а не о реформах, скажем, армии и флота, государственного устройства и дипломатии – не пользовались. В результате – раскол. Высшее общество, обрядившись в иноземные кафтаны, жило своей жизнью, а «низшее», то есть народ, так и не сняв зипуны, продолжал жить своей жизнью. Единства верхов и низов не последовало. В результате сложившаяся до Петра I культура и духовность народа распались, что впоследствии дало Ленину повод для формирования целой теории о двух культурах одной нации – дворянско-буржуазной и пролетарской. Дикость, скажете вы, нация одна, а культуры две! Но определенные основания для такого утверждения имели место. Отсутствие культурно-духовного единства нации и привело к краху дворянского сословия, а вместе с ним и российской империи. Заметьте: империи, но не культуры.
Краха русской культуры возжелали интернациональные большевики – Троцкие, Зиновьевы, бухарины и несть им числа. Они пошли дальше Петра I и попытались от сосуществования двух культур перейти к умножению одной из них. Хотя какой? Творчество Пушкина или Льва Толстого к какой культуре принадлежит – дворянской или пролетарской? Видимо, дворянской, раз такой пролетарский поэт, как Маяковский, требовал сбросить Пушкина с корабля истории. А предшествовавший ему «демократический» критик Писарев всерьез рассуждал, что нужнее простому человеку – сапоги или сочинения Пушкина.
За десять лет существования ЛДПР мы внесли немалый вклад в решение такой масштабной и многофакторной проблемы, какой является проблема ренессанса русской культуры и духовности. Прежде всего наша партия выступила решительным противником вестернизации (от английского слова «Western» – Запад) русского общества. Мы изо дня в день разоблачаем как иностранных, так и отечественных ставленников, проповедников западного образа жизни. Бывая на местах в провинции, наши активисты всемерно помогают выживанию русского народного творчества, местных ремесел, прикладного искусства. Мы – непременные участники всерусского движения за восстановление православных святынь, храмов, монастырей, икон, церковной словесности. Наша фракция в Государственной Думе выступила решительным поборником закона о перемещенных культурных ценностях. Никаких контрибуций и уступок. Русские культурные раритеты должны принадлежать России без всяких условий, а тем более денежных выплат кому бы то ни было. Словом, и в области культуры и духовности ЛДПР всегда была и остается в первых рядах.
О нашем видении духовных процессов я и хотел здесь рассказать. Разумеется, невозможно охватить все стороны этого явления. Поэтому речь идет о наиболее существенных моментах, имеющих для нашей либерально-демократической партийности своеобразный знаковый подтекст.
Месторазвитие русской культуры
Не мною замечено, что на характер и развитие культуры, духовности народа огромное, если не решающее, влияние оказывают не только время, в какое живет и творит народ, но и место, в котором проходит его жизнь и развивается его творчество. Даже при самом беглом взгляде каждый из вас легко отличит, скажем, темпераментного кавказца от спокойного и рассудительного жителя русского Севера. Соответственно, легко различимы и их культуры, духовный настрой, логика мышления и поступков.
Сам термин «месторазвитие» культуры конкретного народа, в нашем случае – русского народа, был введен в широкое употребление в 20-е годы XX века представителями историко-философской школы евразийства или так называемыми евразийцами. Суть их взглядов в самом общем виде сводилась к тому, что они считали Россию особым материком, с особым характером развития и последующей судьбы, более того, особой цивилизацией, стоящей между двумя частями света – Европой и Азией. Отсюда и название для России – Евразия. Мы наследники и последователи лучших традиций и черт общественно-государственного и культурно-духовного развития Европейского и Азиатского континентов. В России как бы сходятся Европа с Азией, берут исток все те духовные концы и начала, которые человечество пронесло через два тысячелетия с момента возникновения христианства и будет нести в себе и далее в веках.
Любопытная теория. С ее помощью нам действительно становятся понятными многие особенности и специфика русской культуры и духовности, многие излучины и извивы русской души, география ее месторазвития. Хотя справедливости ради следует сказать, что задолго до евразийцев русские умы задумывались под влиянием на народную душу места ее развития: природы, климата, почвы. Возьмите русский богатырский эпос. Деятельность, не говоря уже о ратных подвигах, Ильи Муромца, Добрыни Никитича, Микулы Селяниновича и всех сколько-нибудь значимых в сознании русских людей образов их народных героев невозможно представить себе вне контекста именно места их деятельности. Рядом с описанием богатырских свершений обязательно присутствуют картины русской природы, обязательно вам скажут, как светило красно солнышко или его антипод – белая луна, разъяснят, по какой земле ехал конь с богатырем, заметят не только цветочки, но и пение птиц, блеск речной глади, темноту степной ночи. То есть изначально духовность русского народа была немыслима вне природно-географических рамок его существования. О чем бы ни думал русский человек, он обязательно приправит свои мысли-рассуждения наблюдениями за природно-климатическими явлениями. И это отнюдь не случайно. Пользуясь научным термином, можно сказать, что категория «месторазвитие» является антологией русской души.
Одним из первых, кто придал научный характер понятию «месторазвитие», был великий русский историк, которому мы обязаны самим происхождением русской истории как науки, Сергей Михайлович Соловьев. Правда, использовал он это понятие применительно к истории, но мне думается, что его трактовка вполне годится и для понимания проблем русской культуры и духовности.
Соловьев считал, что на жизнь, а стало быть, и на сознание русского народа особенное влияние имеют три фактора, три составляющих народного миропонимания. Это – природа страны проживания, природа племени, к которому принадлежит конкретный русский, и внешнее влияние народов, рядом с которыми или среди которых живет русский. Причем оценка Соловьевым природно-географического месторазвития русского народа весьма показательна с точки зрения этой темы. Соловьев полагал, что если для народов Западной Европы природа была, условно говоря, матерью, то для народов России – мачехой. Не злой, но все-таки – мачехой (см.: Соловьев С. М. Сочинения. Книга 1. М., 1988, с. 27).
Большинство стран Западной Европы разделено горами как бы на естественно граничащие изолированные области или части. Эта природная особенность обусловила строительство из камня, во-первых, жилых домов, замков, крепостей, во-вторых, прочных городских укреплений. В результате была резко ограничена возможность внешних вторжений.
Близость в Европе теплого моря предопределила благоприятный климат, более или менее устойчивые погодные условия для ведения сельского хозяйства, внешней и внутренней торговли, занятия ремеслами. Вспомним Англию. Что послужило там толчком к промышленной революции в XVIII веке? Незамерзающие реки, по берегам которых устраивались не только мельницы, но и заводики по обработке овечьей шерсти, на которых появились первые паровые машины. Все это способствовало разнообразию условий труда, быстрому развитию материальной культуры, появлению сословий, разделению труда и так далее.
Иначе сказывался и соответственно влиял на культуру природный ландшафт России. Вот как описывал этот ландшафт сам Соловьев: «Перед нами обширная равнина: на огромном расстоянии от Белого моря до Черного и от Балтийского до Каспийского путешественник не встретит никаких сколько-нибудь значительных возвышений, не заметит ни в чем резких переходов. Однообразие природных форм исключает областные привязанности, ведет народонаселение к однообразным занятиям; однообразность занятий производит однообразие в обычаях, нравах, верованиях; одинаковость нравов, обычаев и верований исключает враждебные столкновения; одинаковые потребности указывают одинаковые средства к их удовлетворению; и равнина, как бы ни была обширная, как бы ни было вначале разноплеменно ее население, рано или поздно станет областью одного государства: отсюда понятна обширность Русской государственной области, однообразие частей и крепкая связь между ними».
Сравнительная бедность и однообразие природных условий мало способствовали прочной оседлости населения, провоцировали его высокую подвижность и миграцию по Великой русской равнине и далее на Север и Восток, в Сибирь. Это, конечно, ослабляло социальную организацию общества, находившуюся в «жидком», то есть текучем, состоянии. В отличие от западноевропейской русская цивилизация была не горной, а равнинной, поселения располагались главным образом по берегам рек и речушек.
Например, область Москвы-реки первоначально была областью Московского княжества. В начальной фазе деятельности московских князей замечалось стремление получить в свою власть все течение реки. Верховье и устье реки были в чужих руках. Получалось, что область Московского княжества оказалась закупоренной с двух концов. Верховье Москвы-реки было в руках можайских и смоленских князей, а низовье – во власти рязанских с городом Коломной. Таким образом, объясняется, отчего первыми завоеваниями московских князей стали Можайск и Коломна. Вот почему, не овладев этими двумя городами, московские властители не могли считать себя хозяевами всей области, а саму область – самостоятельной.
И вторая ее особенность – это цивилизация не каменная, а деревянная. Дерево было главным строительным материалом почти тысячу лет. Каменные постройки оказывались не правилом, а исключением. Не зря петровская столица Санкт-Петербург долгое время воспринималась русским народом как осиное гнездо иноземщины и сатанизма. Не признавал простой люд своим этот каменный град Петра. А вот деревянная Москва была мила и люба сердцу каждого.
Месторазвитие, природно-климатические условия, разумеется, оказывают воздействие не только на развитие страны, народа, но и на характер людей, конкретную личность и, безусловно, – на культуру и духовность в целом. Вот как понимал это воздействие С. М. Соловьев. По его мнению, природа роскошная, с лихвою вознаграждающая и слабый труд человека, усыпляет деятельность последнего, как телесную, так и умственную. Пробужденный раз вспышкою страсти, он может показать чудеса, особенно в подвигах силы физической, но такое напряжение сил не бывает продолжительно. Природа, более скупая на свои дары, требующая постоянного и нелегкого труда со стороны человека, держит последнего всегда в возбужденном состоянии. Его деятельность не порывиста, но постоянна. Постоянно работает он умом. Неуклонно стремится к своей цели. Понятно, что народонаселение с таким характером в высшей степени способно положить среди себя крепкие основы государственного быта, подчинить своему влиянию племена с характером противоположным.
С другой стороны, роскошная, щедрая природа, богатая растительность, приятный климат развивают в народе чувство красоты, стремление к искусствам, поэзии, к общественным увеселениям, что могущественно действует на отношения двух полов. В народе, в котором развито чувство красоты, господствует стремление к искусству, общественным увеселениям. В таком народе женщина не может быть исключена из сообщества мужчин. Но среди природы, относительно небогатой, однообразной и потому невеселой, в климате, относительно суровом, среди народа, постоянно деятельного, занятого, практического, чувство изящного не может развиваться с успехом. При таких обстоятельствах характер народа является более суровым, склонным более к полезному, чем к приятному. Стремление к искусству, к украшению жизни слабее, общественные удовольствия материальнее, а все это вместе, без других посторонних влияний, действует на исключение женщины из общества мужчин, что, разумеется, в свою очередь приводит еще к большей суровости нравов.
Вот как глубоко и емко мыслили наши великие предшественники, в данном случае один из основоположников культурно-исторической традиции в России, истории и культуры как важнейших общественных или, лучше сказать гуманитарных, наук.
Тот же Соловьев ввел в научный и обыденный оборот и такие понятия, как «лес» и «степь». Лес – это равнинная, исконно русская зона проживания и соответственно ей – лесная, деревянная в основе культура, начиная с семейного быта и заканчивая храмовой архитектурой. Степь – это кочевья, месторазвитие кочевых племен и соответственно этому культура вьючных животных, культура возка, скифских баб и курганов. Лес и степь – непримиримы. Их вражда коренилась не в чертах характера их вождей и ведомых вождями масс. А, как видим, опять-таки в самой первооснове жизни леса и степи – природно-климатической среде обитания лесных и степных народов.
Понадобилось несколько веков, чтобы более жизнестойкая лесная культура взяла верх над культурой степи. Причем верх этот был взят не путем уничтожения степной культуры, а единственно возможным в условиях Великой русской равнины способом ассимиляции, усвоения лучших образцов менее жизнестойкой – потому что кочевая! – культуры степи. Где сегодня печенеги или половцы? Они исчезли с этнографической карты мира. Но их культурные традиции, в частности культура коневодства, выведенные породы лошадей, другие сопутствующие этому явления, например, изобретение войлока, одежды из войлока, кожи, оказались живучими.
Вслед за Соловьевым, другим видным исследователем темы месторазвития русской культуры оказался Павел Николаевич Милюков. Я писал не раз про Милюкова-политика. Будучи одним из лидеров кадетской партии, нечто подобное современному центризму – между левыми радикалами в лице большевиков и правыми консерваторами из Союза октябристов, Милюков лично несет ответственность за развал Российской империи в феврале 1917 года и приход к власти Ленина с Ко в октябре 1917 года. Кстати, вместо благодарности Милюкову большевистский Совнарком одним из первых своих декретов запретил деятельность кадетской партии. Вот у кого надо было учиться побеждать непутевому императору Николаю II, добровольно отдавшему власть в руки масонов Временного правительства, да и самому Милюкову, оказавшемуся сперва не у дел, а затем и в парижской эмиграции, где он издавал газетку «Последние новости» и писал мемуары.
Ну это Милюков как политик. Совсем другое дело, Милюков-исследователь. Без преувеличения можно сказать, что он явился одним из основоположников науки о русской культуре – культурологии по современной терминологии. Правильно шутил сам Милюков: как политика меня все ругают, но как исследователя русской культуры все читают. Действительно, его многотомные «Очерки по истории русской культуры» наряду с трудами родного брата, известного медика, основоположника современной физиологии Ильи Ильича Мечникова, Льва Ильича Мечникова, в частности с его прелюбопытнейшем исследованием «Цивилизация и великие исторические реки. Географическая теория развития современных обществ» (Спб., 1898–1924), явились на рубеже XIX и XX веков весьма крупным событием в отечественном обществоведении.
Но прежде чем обратиться к «Очеркам» Милюкова, буквально несколько слов скажу о теории Льва Мечникова. Его социологические и культурно-исторические взгляды целиком развивались в русле так называемого географического детерминизма. То есть главную роль в развитии не только культуры, но и всего общества Мечников отводил географическим предпосылкам развития конкретной страны и населяющих ее народов. Особую роль среди всех остальных географических условий, по мнению Мечникова, играла водная среда, стихия. Мечников разработал следующую классификацию истории человечества и соответственно его культурного развития. Первое. Он выделил «речной период», охвативший четыре древнейшие цивилизации – Египет на Ниле, Месопотамию на Тигре и Евфрате, Индию на Инде и Ганге, Китай на Янцзы и Хуанхе. Второй период – средиземноморский или средневековый. Здесь жизнь цивилизации вращалась вокруг связующих между собой частей этой цивилизации речных и морских акваторий: Дунай, Одер, Сена и так далее. Третий период – океанический. Он начинается с открытия Колумбом Америки в XVI веке. Этот период, как считал Мечников, только-только начинается. В нем, по мнению ученого, смогут наконец осуществиться идеалы свободы, справедливости и социальной кооперации.
Вот таков взгляд нашего крупнейшего представителя политической географии. Даже невооруженным взглядом видно, что Лев Мечников задолго до немца Хаузхофера предвосхитил и отчасти заложил основы современной геополитики. Стоит ли удивляться тому, что ни на Западе, ни на Востоке, в частности в России, что должно быть особенно стыдно для нас, русских исследователей, имя Мечникова до сих пор даже не упоминается, не говоря уже о том, чтобы использовались основные положения и выводы его оригинальнейшей цивилизационной теории.
Чем же примечательны милюковские «Очерки»? Прежде всего, тем, что их автор сумел наглядно показать степень влияния на русскую культуру фактора так называемой «запоздалости». Расселение славян началось позже расселения других народов. В результате восточные славяне пошли в невыгодном для них направлении.
Как известно, земной шар делится на пять зон. Одна зона – по обе стороны экватора – сухая и жаркая. Две зоны – умеренные и две холодные. Помимо астрономических поясов существуют пояса климатические, которые далеко не всегда совпадают с астрономическими. На климат влияют не только широта, но и такие факторы, как высота места над уровнем моря, рельеф поверхности, соседство с морем и океаном, направление ветров, количество осадков и их распределение по временам года и др. Суша неравномерно распределена между северным и южным полушариями. Северное из-за большего количества суши теплее южного. Тут лето теплее, а зима холоднее. Соответственно все зоны сдвигаются к северу от своих астрономических линий. Вот почему умеренный климат с дифференцированными временами года занимает больше пространства в северном полушарии и более благоприятен для человеческого развития. Поэтому именно северное полушарие и является главным месторазвитием мировой культуры.
Между месторазвитиями, «благоприятными» для человеческой культуры, существуют очень значительные различия. Наиболее благоприятными среди них можно считать, в общем, те, где оба главных источника органической жизни, теплота и влага, соединены в наиболее благоприятном для поддержания жизни сочетании. Особенно легко поддерживать жизнь там, где теплоты и влаги много, как в поясах субтропических. В поясах умеренных теплота и влага соединены гармонически, но они менее обильны: поэтому здесь для поддержания жизни требуется более или менее значительное человеческое усилие. Вот почему субтропические пояса наиболее пригодны для начала культуры, а пояса умеренные – для продолжения ее развития. Неблагоприятными для человеческой эволюции следует признать пояса тропические, где теплота и влага присутствуют в чрезмерном изобилии, создавая роскошную флору и фауну, которые вместо возможности дарового использования требуют борьбы с ними и поддаются лишь усовершенствованной технике позднейших времен. Неблагоприятны и те пояса (пустынные зоны), где имеется чрезмерная теплота без влаги, и те (тундровые и ледовые пояса), где относительное обилие влаги не сопровождается теплотой. На крайних пределах расхождения этих двух элементов – теплоты и влаги – органическая жизнь вообще становится невозможной. При соединении их в крайних размерах она очень трудна для человека. И только в умеренных сочетаниях того и другого человек встречает со стороны природы не помеху, а содействие своему развитию.
Умеренная зона северного полушария наиболее близка к русскому место-развитию. Она отличается от других чрезвычайным разнообразием ветров, осадков, температуры и других элементов климата. В ней год делится на четыре сезона, что, по-видимому, находится в причинной связи с условиями развития высших культур именно в этой зоне. Но именно это разнообразие, доходящее до крайностей, делает необходимым и здесь ввести более дробные подразделения. Выделяются три группы климатов: климат умеренный без зимы, климат с непродолжительной зимой, длящейся не более четырех месяцев, и климат умеренный с суровой и продолжительной зимой. В пределах Европы и Азии эти группы располагаются не в порядке с севера на юг, а с запада на восток. Умеренный климат без зимы – разновидность субтропического климата – представлен в пределах умеренного пояса средиземноморским климатом. Климат с мягкой западноевропейской зимой (Северная Испания, Франция, Великобритания и юго-западная часть Скандинавского полуострова). Далее в порядке постепенного ухудшения идут климаты с увеличивающейся суровостью зимы: средне- и восточноевропейский, западно- и восточносибирский. Параллельно двум последним тянутся более южные климаты – закаспийский и среднеазиатский. При приближении к Тихому океану климаты: камчатский, китайско-японский, индокитайский. Аравия и Северная Африка являются продолжением переднеазиатских пустынных климатов.
Переход от юго-северной закономерности к западно-восточной объясняется тем, что помимо широтного распределения тепла действует и распределение влаги. Пределы годовых колебаний («амплитуда») между самой высокой и самой низкой температурой каждого данного места очень показательны. Амплитудой объясняется характер растительного покрова, а следовательно, и условия человеческой жизни. Каждое растение выносит лишь определенный минимум температуры, ниже которого существовать не может. Идя с запада на восток, сразу заметим соответствие между различными климатами умеренного пояса и соответствующими амплитудами колебаний температуры. Наименьшей амплитудой 10–15°С отличаются в Европе только Великобритания и западная полоса норвежского берега, Франции и Испании. Следующая амплитуда 20°С уже отделяет в категорию благоприятного месторазвития всю среднеземноморскую область, срединную Европу и Южную Прибалтику. Амплитуда 25"С выделяет к западу приморские местности России – на севере, западе и юге – и пересекает Европейскую Россию вертикальной линией от Петербурга до Одессы, включая также Крым и Кавказ.
В той же стороне остаются поселения южных и западных славян и балтийских наших соседей. Амплитуда 30°С все еще отделяет к западу часть России за линией Архангельск – Ростов-на-Дону; а амплитуда 35°С – Лриуралье, Поволжье и прикаспийскую область. Между 35 и 40°С умещаются Западная Сибирь и полоса русской колонизации по верховьям Оби и Енисея. Сюда же входит Туркестан и тихоокеанское Приморье. Дальнейший рост колебаний температур от 45 до 65°С характеризует, как уже сказано, ядро Восточной Сибири – между Енисеем и Становым Хребтом. Высшая амплитуда всего северного полушария – «полюс холода» находится здесь же, в Верхоянске.
Рост годичных колебаний температуры соответствует постепенному переходу от равномерного морского климата к климату континентальному, с его резкими контрастами между жарким летом и суровой зимой. Из трех вышеотмеченных подзон умеренного пояса континентальный климат представляет, конечно, наименее благоприятное месторазвитие.
Какой отсюда можно сделать общий вывод о положении России среди трех континентов и соответственно о природно-климатических предпосылках русской культуры? На территории России соединились, по меньшей мере, несколько самостоятельных и законченных культур различного характера, не говоря уже о культурах незаконченных. Разумеется, эти культуры предполагают и столько же различных месторазвитий. Иного способа соединить их в одно целое, кроме как в порядке государственного слияния, в России не существовало. Это еще одно убедительное свидетельство той громадной роли, какую в формировании и развитии русской культуры играло централизованное государство. Эта особенность культурного развития России резко отличает ее от развития культур западноевропейского типа, для которых характерно относительно незначительное влияние государственных структур (за исключением разве что Франции) и первостепенная роль так называемого гражданского общества.
Пусть это кому-то не покажется странным, но для месторазвития русской культуры, ее содержания и различных форм весьма существенным является распределение земельных почв на пространстве Европейской России. Россия, как известно, практически до начала 30-х годов XX века, когда была осуществлена варварская коллективизация сельского хозяйства и фактически сведена на нет роль крестьянства как класса, была по преимуществу страной крестьянской, и соответственно, культура ее, духовность русских людей целиком и полностью отражали идеалы крестьянской жизни, ценности землепашцев, скотоводов. Не зря с момента введения на Руси христианства в IX веке святым киевским князем Владимиром на Руси почитается культ земли-матушки, ассоциирующийся в православном сознании древних русичей с культом Богородицы. Отсюда и такое огромное, просто-таки мистическое значение, какое Русская православная церковь придает иконам Богоматери. Самые чтимые на Руси иконы, кроме Николая Чудотворца, иконы Владимирской, Иверской и других Богородиц.
На распределение почв по всему пространству Европейской России оказало первостепенное влияние огромное протяжение земель с севера на юг, как уже говорилось выше, отсутствие на этом протяжении сколько-нибудь высоких гор, по склонам которых повторяются горизонтальные смены климата, сравнительно с Западом нетронутость русского ландшафта воздействием человека – все это, безусловно, способствовало более глубокому и всестороннему изучению русскими исследователями содержания почв в сравнении с их западноевропейскими коллегами.
Взаимодействие между климатом, почвой и другими элементами место-развития русской культуры изучено весьма обстоятельно представителями целой школы ученых, во главе которых стоят такие всемирно известные имена, как Докучаев, Сибирцев, Глинка и другие. Составленная еще в начале века В. Агафоновым и А. Стебутом почвенная карта России наглядно демонстрирует взаимосвязь между распределением русских почв с другими разнообразными природно-климатическими факторами. В России выделяются семь последовательных полос почв, общее направление которых из горизонтального (с запада на восток) постепенно переходит в северо-восточное, а затем и в юго-северное направление по мере приближения к югу.
Назовем эти полосы. Первая – мерзлая почва тундры. Вторая – дерновые и песчаные подзолистые почвы северного бассейна, на 40 процентов заболоченные при приближении к границам Северной Европы. Третья – умеренно-подзолистые лесные почвы Верхне-Волжского и Верхне-Днепровского бассейнов. Четвертая – полоса деградированного чернозема и серые лесостепные почвы. Пятая – чернозем, как его называют, обыкновенный, перемежающийся с тучным черноземом степных почв. Шестая – каштановые почвы, усеянные солонцами. Седьмая – светло-бурые почвы сухих пустынь.
Описанная картина форм почвообразования свидетельствует об их причинной зависимости от единого фактора – количества влаги и кислорода, проникающих в подпочву. Где влага промачивает почву и происходит процесс выщелачивания заложенных в нижних горизонтах минеральных солей, получается бедная питательными веществами почва, зато весьма удобная для роста лесов (подзол и серые лесные почвы). И, напротив, там, где наблюдается обилие влаги, заболачивающей почву и не пропускающей воздух (болота и торфяники Севера), или влага отсутствует, химического разложения солей не происходит (степной и пустынный юг). Тут создается чернозем. «Влаги здесь достаточно для развития более или менее мощного травянистого покрова, но ее не хватает для полной минерализации органического вещества… Поэтому во всех черноземных почвах под гумусовыми горизонтами существуют горизонты карбонатные, то есть такие, которые содержат углекислую известь» (Глинка). (См. более подробно: Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры. Т. 1. Земля. Население. Экономика. Сословия. Государство. М.,1993, с.68–85.)
