Читать книгу: «Фрилансер», страница 9
По-новому растерянное лицо Кэрол молчало. Пётр предлагал варианты:
– Можно утопить в реке, застрелить в городе, зарезать в подъезде. Как вариант – насильственный передоз. Можно пойти путём, подсказанным русской классикой: топором зарубить.
– Бог с тобой, Петя, как можно грех на душу брать. Свят, свят, свят!
– Тогда не хнычь про своего фотографа. Точка.
– Есть же другие варианты, как оторвать его от девки, и вернуть к делу.
– Других вариантов нет, как мужик, говорю тебе, сам он её не бросит.
Кэрол обмочилась глазами.
Мокрые круги на лице аппетитной плюшки не понравились Петру. А дело, повторим, было рядом с бассейном. Кэрол собиралась нырнуть, когда возник разговор. Пётр стоял в так идущих ему плавках в обтяжку. Кэрол в одноразовом купальнике с бантом спереди, вылитая кукла с витрины "Детского мира": левая грудь налита, правая налита, а посредине бантик.
Пётр ухватил бантик за хвостик и пихнул Кэрол в воду.
Верхняя часть её тела осталась в чем мать родила, нижняя в купальных трусах фирмы «Секс бомб». Кэрол упала в бассейн спиной и даже немного ушла под воду. Вода сомкнулась над её лицом, оптически преломляя пропорции потолка, как чёрная тень пантеры на мгновенье заслонила собой кривой потолок. Это пролетел Пётр. Разбег, толчок, полет, нырок.
Подплыв снизу, он пытается развязать бант-трусы, но лишь затягивает узел. Петр напрягается, силясь разорвать лямочки силой, но тщетно, тогда он просовывает пальцы под "секс бомб", хочет тупо стянуть, но раньше надо было. Воздух в легких подходит к концу и Пётр выныривает:
– Уф… ф-р-р… уф…
Кэрол делает, как нравится Петру: полощет груди туда-сюда, поднимая нешуточную волну. Петру нравится подныривать под волну, ведь там такое увидишь! В знак благодарности, он позволяет Кэрол иметь иногда свой взгляд на разные вещи, прислушивается к ней и даже соглашается иногда, если она настаивает, готов пойти на короткие уступки, чтобы порадовать свою плюшку.
Как же он правильно поступил – взял и женился на Кэрол. Без обмана, без оглядки на удивление "Клуба семи". И не прогадал, они второй месяц в ближнем бою, который какой-то недотрога назвал серыми семейными буднями. Может у недотрог будни и серые, но у Серебровых они возбуждённые и цветные.
***
Ярославна накручивает телефонный диск. У неё и кнопочный есть, но она старообрядна. Она чтит старые обряды. Например, обои у неё поклеены на газеты. Зачем, спрашивали маляры лет десять назад, стены выровняем, современные обои газет не любят. Но, Ярославна любит как положено, и настаивает на своём. Обряды надо чтить. Ей претит, что нынче хоронят без оркестра, последний путь как-никак. И кружева давно не носят, она последняя кружевница в своём дворе. Телефонному диску Ярославна предана, как шаман бубну. Крутит и заклинает:
– Ответь. Ответь. Ответь.
Номер Джонни близок к завершению. Последний прокрут. Гудок. Ответ:
– Слушаю.
– Джонничка, дорогой.
– Алло.
– Джонничка, дорогой, это я, Ярославна, не клади трубку. Нам надо встретиться. Прошу тебя о встрече
– Зачем?
– Джонничка, дорогой мой. Нам надо объясниться.
Молчание.
– Ты хотел студию. Считай, она у тебя есть. Это я послала украшения. Без меня ты б не узнал, что украшениями твоей мамы завладел Денис. Именно я вернула их тебе. Продашь ювелирку и осуществишь мечту, купишь студию. За всё надо платить, Джонничка, я желаю быть с тобой рядом. Поверь, я не самая худшая плата за успех, есть девушки и постарше.
– Вы ошиблись номером.
– Джонни, это ты?
– Да, Ярославна, это Джонни, но вам не ко мне, а к психиатру.
– Подожди. Мне больше не звонить?
– Нет.
– И я тебя никогда не увижу?
– Очень на это надеюсь.
И Джонни вешает трубку.
"Подожди", – Ярославна продолжает просить, затем переходит на крик: "Подожди!". Сначала в трубку, затем на его фото, смотрящее из красного угла, затем в красный угол воет, затем снимает трубку и крутит телефонный диск вновь.
– Дежурный слушает.
– Я по поводу убийства.
– Какого убийства?
– Хочу признаться в убийстве Дениса Суходольского.
– Переключаю.
Щёлк.
– Следователь Барсуков. Слушаю.
– Хочу признаться в убийстве Дениса Суходольского.
– Как вас зовут?
– Не важно.
– Как не важно, если вы признаетесь в убийстве.
– Хочу признаться, что убийца – Джонни, фотограф. Это он Суходольского топором зарубил.
– Как зарубил?
– Как куренка.
– Доказательства.
– Доказательства не у меня, а у Джонни под диваном. Там паспорт Суходольского и дарственные, который он забрал из квартиры убитого.
Ярославна бросила трубку. Затем быстро оделась и вышла из дома.
– Телефон засекли?
– Татьяна Ярославовна Завьюжинова, проживает… Да, она в соседнем доме с Казанцевым проживает.
– Вот и всё! Живо к Казанцеву. И опергруппу к Завьюжновой, – и дежурному, – обеспечить зеленую волну!
А так как младшие оперуполномоченные застряли в троллейбусе, который застрял из-за обрыва провода, пришлось без них. И у Валентины ребёнок заболел, оказывается. Дознаватель Валентину не отпускает, но, она того и гляди в обморок грохнется, мать, видите ли. Дознаватель Валю отпускает, но с твердым намерением завтра же уволить по несоответствию.
Каплин насупился. Он имеет несколько поводов насупиться: когда ест, пьет или, как сейчас, в бешенстве. Да ещё Барсуков масло в огонь подливает, мол, как погоны обмывать, так к столу не протолкнуться, а как в атаку, так не с кем. Впору патологоанатома брать на обезвреживание. Хорошо Самец всегда при своих. И Ядвига при Самце, в стойке: полная боеготовность, хоть у кого-то.
Барсуков, Каплин, Ядвига, Самец, фотограф – по машинам!
Следственный Форд повизгивая покрышками вырывается на проезжую часть. Это и все звуки. Барсуков запрещает включать сирену, один проблесковый маячок с ума сходит. С сиреной мчатся – плохая примета. Возможно, для кого-то и хорошая, но для Барсукова плохая. Он редко упускает преступников, только если сирена на всю улицу, тогда даже странно, когда преступник ловится, обычно упускается.
***
… и стала Кэрол ощущать себя искусствоведом. Началось с малого. Проходя вдоль полотен, развешанных на стене большого холла нижнего этажа, Кэрол вдруг увидела, что отличает Веласкеса от Рубенса. Вчера ещё не отличала, а сегодня уже не одно и то же. Вроде одно и то же, а разное.
Сделав открытие, Кэрол сильно удивилась. Развернулась и пошла вдоль стены обратно, затем снова вперед.
– Пограничник, поднимайся.
Серебров наблюдал за Кэрол с балюстрады верхнего променада.
Сверху Кэрол напоминала ему пампушку, катышек из сдобного теста с вишневым джемом внутри. Серебров не позволял себе сладкое, любил, но запрещал категорически, оберегал фигуру, культивировал кубики на животе.
Сладкое он лишь фантазировал и, надо сказать, после коитуса, пончиков ему не хотелось, он после коитуса даже чай пил без сахара. Нет, он и до коитуса чай без сахара пил, но после о сахаре даже не вспоминал. А вообще-то Серебров чай пил редко, кофе почти не пил. Одну чистую воду пил, как Анжелика Варум, с утра до вечера пил. И выглядел как Анжелика Варум, на 10 лет моложе заложенного возраста.
Сереброву и Кэрол завидовали. Особенно завидовали Кэрол, и особенно -после выхода журнала «Форбс» с Тиньковым на обложке. Там и про Сереброва, если с умом почитать. Серебров шел в гору. Значит и Кэрол рядом.
– Альпинистка, – зло шептались недропользователи и горнорудники.
Редакция журнала «Недропользование и горнорудная промышленность» проводила негласное расследование: кто пригласил Кэрол на Кипр! Какая тварь пригласила. Словно, не попадись Кэрол, Серебров принял бы постриг, оставив каждой горноруднице по надежде.
– Жди, сам спущусь, – крикнул Серебров сверху.
Пока пампушка на верх взберется, джемом изойдешь.
И Пётр мчится вниз.
***
Взрыв!
Лицо Петра перекосила ярость. Таким она мужа ещё не видела.
Подсвечник в руке, что теннисная ракетка. Замах. Сзади Тициан. Стоп!
Ярость залила глаза Петра ненавистью. Они бьют наотмашь, безжалостно, взглядом, в котором нет состраданья. Только хруст стиснутых в кольцо пальцев.
Кэрол побледнела, попятилась.
Мозг повторяет, как заведенный "Бенни Андерсон, Бенни Андерсон…"
Господи, кто этот Андерсон, причем он здесь, носится в ее голове не думая.
Нет, страх не сковал, наоборот, придал силы. И Кэрол побежала. Оказывается, она может мчаться быстро, даже зная, что спасенья нет.
Проскочив плац Пигаль, как Пётр называл нижний холл, она выскочила на Пикадилли, как Пётр называл нижнюю анфиладу. Иногда Кэрол прогуливалась здесь по его просьбе, затем подходил он …
Выскочив на Пикадилли, Кэрол поскользнулась на венецианском паркете и покатилась, как могут катиться лишь ватрушки со сгущенкой, долбясь о маренный дуб подбородком, лбом, затылком.
" АББА. Мамма мия. Бенни Андерсон ", вертела за Кэрол её память.
– Сука! – бежал рядом и кричал над ее ухом Серебров. – Сука!!!
***
Взрыв не предвещало ничего.
Пётр примчался сверху, но получать удовольствие не спешил, отсрачивал. Будто фокусник Кио, он извлёк из бюро в стиле Буль зеленую микрофибру. Протирая серебро, Пётр релаксировал, умиротворялся, настраивался, объясняя приятный эффект магией благородного металла.
Как правило, для читки серебра Пётр использует раствор "Алладин", обмакнул в него микрофибру и на этот раз.
– Он её бросил?
– Бросил. Но, не её, а фотографию. Что делать, Петя!!!
И опять вкруг глаз чёрные воронки дыр.
– Подойди-ка, – Петр отложил микрофибру.
Кэрол подошла.
– Стань-ка.
Кэрол стала на весы.
***
– Гриня, – кричал Серебров в рацию, – поднимай головорезов!
– Петенка, не надо.
– Убью суку! В машину. Живо!
– Нет!!!
– Минус пять кг! Убью!
– Ты не убьёшь его! Нет!!!
Ярость, бешенство, перекошенный рот, подсвечник, Тициан.
И Кэрол рванула, побежала, поскользнулась.
– Вставай! В машину! – Пётр тянет её за руку, но она прилипла к паркету.
– Петенька, не убивай его!!! Нет!!!
– Убил бы не моргнув, да от тебя половина останется. – И по рации, – Гриня, запроси коридор в Нью-Йорк.
– Ты отправишь Джонни в Нью-Йорк? А если он не захочет.
– Кто ж его спросит.
– Петенька! А студию, аппаратуру купишь?
– Открою счёт, сам купит. А ты в Нью-Йорке была?
– Смеёшься, милый.
– С ним полетишь. И я полечу. Втроём полетим.
Оттолкнувшись от венецианского паркета, как от надувного батута, Кэрол подпрыгнула, бросилась на мужа, стала целовать-всасывать.
– Любимый, мы теряем секунды, бежим же!
Пётр отстранился впервые, для рации:
– Зелёную волну до… Адрес суки, живо.
***
Звонок. Нерешительный, незнакомый.
Джонни распахнул дверь, не посмотрев в глазок.
Он узнал её сразу: Ника!
Она изменилась. Стала хороша, необычайно хороша!
И у неё перехвалило дыхание.
Им всего-то тридцатник, самый расцвет.
Он взял её руку, потянул в комнату.
Она подчинилась, но в комнате очнулась:
– Джонни! Они хотят арестовать тебя. Они уже рядом. Бежать, скорее!
– Я не убивал.
– Джонни, скорее, же! Я спрячу тебя, они не найдут.
– Подожди…
– Джонни, у нас минута, может меньше! Умоляю!!!
Не имея сил сопротивляться, она уткнулась головой в его грудь. Он обнял руками её голову, а свою положил сверху.
– Ника, чем я тебя обидел.
– Тёма сказал, у тебя есть девушка.
– И ты поверила?
– Тёма был твоим лучшим другом.
– Да.
– Ты пропадал днем, вечерами. Тема, говорил, ты с девушкой.
– Мама умирала.
– Почему не сказал мне.
– Не хотел, чтобы меня жалели.
– Тёма знал про маму?
– Только он и знал.
– Я вышла за Тему замуж… И ушла от него, когда узнала …
– Джонни, скажи, ты счастлив?
– Да…
***
Лиза вставила ключ в замочную скважину, тихонечко провернула его, толкнула дверь и просунула голову в прихожую. Никого. Проникла вся …
***
Две параллельные улицы. И на обеих зелёная волна. И рев двигателей.
Гонка на опережение секунд. Кто придёт первым. Кто первым ударит по тормозам. Так решается судьба. Так решаются судьбы. Их решают секунды.
А уже моросит, крупно моросит. Дорога намокла. Следственный Форд занесло, развернуло на 360, но водитель выровнял и гонит дальше, только Самца стошнило, укачало при развороте.
Барсуков поморщился. Ядвига оправдывается, хотя стошнило не её.
**
Лиза заглянула в комнату…
… и перед её глазами всё поплыло.
Завизжав, она бросилась к окну, распахнула его и вскочила на подоконник.
– Лиза! Стой!
Белое, её захватило белое. Слезы душат, не дают дышать.
Белое везде, перед глазами, во рту, внизу. Только стена в лицо. Бордюр, выступ в два кирпича она нащупала его ногами. И у подбородка в один кирпич впилась в выступ пальцами. Прочь от окна, от Джонни, из жизни, прочь, прочь, из квартиры прочь, шажок, по сантиметру, шажок, шажок.
– Лиза! – Джонни вскочил на подоконник. – Лизонька!!!
Упираясь ногой в откос, ухватившись за раму и стараясь не смотреть вниз, он пытается до неё дотянутся, но уже не дотянуться:
– Стой!
Нет, нет, не видеть, не слышать, не знать, никого, не хочу, жить не хочу, оставьте меня, оставьте меня все! Шаг, шаг, ещё, шаг…
Она отдаляется от окна по бордюру восьмого этажа.
И капли, мелкие, крупные: дождь!
Капли бьют в лицо, холодные, злые, обнаглевшие, бьют за воротник.
То ли вода, то ли слезы, и первого и второго не счесть. На мокром выступе прижатая к стене, Лиза вдруг очнулась. Где она! Что с ней! Не пошевелиться, не повернуть головы, но повернула на крик "Лизонька". Их отделяет метра полтора. За жирными полосками дождя, она встретила его глаза, и её взорвало вновь!
Ненависть!
Как она ненавидит эти его глаза!
Как она ненавидит руки, которые тянутся к ней!
Она ненавидит его всего!
Прочь!
Ненависть задавила страх.
Ненависть вдавливает пальцы и вмагничивает ноги.
И хлынуло потоком. Ливень! Стена!
– Предатель… – шепчет Лиза, – ты – предатель … я ненавижу тебя…
Ей кажется, она кричит, но она шепчет. Джонни слышит её шепот сквозь водопад. Его глаза! Она ненавидит их, но – и Джонни знает – его глаза держат её сейчас. Её спасение – магическая сила его магнетических глаз. Его взгляд не дает ей соскользнуть, оставляет в сознании. Отведи он глаза, она сорвется и погибнет.
– Ненавижу тебя… предатель…ты предатель.
Шепчет заклинание Лиза.
– Держись, Черепашка, пожалуйста…
Не отпуская левую руку от оконной рамы, Джонни тянется к Лизе.
– Иди ко мне, не бойся, не спеши.
Вода заливает глаза, бьет в зрачки, нестерпимо не моргать. Смотреть! Не отрываясь смотреть! Внизу пропасть, а ему почти не страшно, главное не думать, что там нет ничего. Тогда почти не страшно. Джонни продвинул ногу вперед.
– Не волнуйся, Лизонька, все хорошо, я рядом, смотри на меня, иди ко мне.
Визг тормозов внизу, и ещё один.
Охранники выпрыгнули из машин и распахнули зонты. Вода потопом, холодная, осенняя, злая, бесконечная. Кэрол машинально глянула вверх.
И её отбросило назад, вжало в дверь Мазерати. Пётр поднял голову и тоже отпрянул, стиснув руку Кэрол.
И Барсуков забыл, что мчался на захват. Выхватил мегафон. Вода заливает рупор, он на батарейках, но пока работает. Барсуков старается перекричать ливень:
– Не шевелитесь! Держитесь. Сейчас вас снимут. Главное, не шевелитесь!
И Каплин уже орет в рацию "МЧС, Скорая", а сам думает: "Какая, к черту Скорая". Опустив глаза и сжав плечи, Каплин раскрыл зонт. Дождь долбит по кузову следственного Форда, по Мазератти и гелендвагену рядом.
Каплин сложил зонт и забрался в Форд.
Самцу совсем плохо, голова пса на коленях Ядвиги. Дышать нечем.
– Открой окно, – приказывает Каплин Ядвиге, вылезает под дождь и вновь раскрывает зонт.
– Джонни, остановись, это безумие!
– Ника, веревку… – приказывает Джонни тихо.
Валя бросается в прихожую. Встроенный шкаф, веревка где?
На пол летят фотокамеры, объективы, вспышки. Одна полка, вторая, третья, кухонные шкафы, полки. Антресоль! Под потолком антресоль. Стул. На стул табурет. Вот он. Большой моток, канат, кричит:
– Джонни, нашла! Не шевелись, я закреплю, я быстро!
Ручка входной двери – узел. Комната – узел. Кухня – узел. Комната – узел…
– … не смотри на меня…
Он услышал её голос сквозь шум моря и целлофан дождя.
– Лизонька…
Ещё чуть, протянуть руку, совсем чуть. Ещё чуть-чуть.
Джонни перебрасывает руку с оконной рамы на стену. Старясь не потерять равновесия, он тянется к Лизе, ещё чуть…
… и его нога соскальзывает с мокрого выступа.
Вода, много воды целое море сверху, сильное море раздвинуло крыши.
Или крыши сжали море ржавой удавкой.
Море там, где раньше было небо, а неба он не увидел.
***
– Руку!
Лиза переворачивает голову на крик. Прочь страх, она – робот. Окно. Совсем рядом. Кроме ничего. Осталось чуть.
Громкий приказ из окна:
– Не отрывай ногу. Скользи. Шажок.
Лиза подчиняется и осторожно скользит ногой.
– Не спеши!
Она перебирает руками.
– Раз ногой. Перехватилась. Два ногой.
Сильные руки подхватывают Лизу и втягивают в квартиру.
Она отстраняется, опускается на пол, утыкается в ладони лицом. Всё!
Лишь теперь её накрывает озноб, в горле лёд, шепчет с трудом, но разобрать можно:
– Жива… жива… я жива…
***
Весь следующий день светило солнце, безразличное, осеннее. Но уже к концу недели начались заморозки и выпал первый снег.
Серебров ненавидел зиму. Он вообще снег не любил, а горнолыжные курорты посещал исключительно из-за Анжелики. Ноет, бывало, ноет…
Кэрол – прямая ей противоположность.
Иногда Петру кажется, что Кэрол читает его мысли. Это очень важно – встретить человека, который читает твои мысли.
Пётр отменил Нью-Йорк, и они улетели туда, где круглый год лето.
Для подготовки обложки издания использована художественная работа автора.
