Читать книгу: «Избранное», страница 3

Одна достойная минута

 
Зачем разбужены сомненья
В раздумьях нудного житья,
Зачем мечты и откровенья
Не пощадил сегодня я?
Не потому ли, что постыло
Однообразие влачить,
Не потому ль, что лишь в затылок
Бьют восходящие лучи?
Что дум житейских хоровод?
Они лишь жалкие обрывки,
Они в твоих мозгах обвыкли,
Зависли от мирских забот.
Все одинаковы по сути,
Все без начала и конца,
Не движут мускулы лица
И жизнь съедают по минуте.
Но вот вдруг высветит одна,
Сверкнёт стремительной звездою,
Тебя раскроет и расстроит,
Лишит спокойствия и сна.
Из тысяч прожитых минут
Одна достойная минута —
Прыжок к мечте без парашюта,
Освобождение от пут!
Заставит, презирая смерть,
Душой и сердцем засветиться,
От напряжения сгореть
И светом по земле разлиться!
 

1987 г.

Ты

 
Такая светлая ты,
Такая чудная,
Ты – созвездье моей мечты,
Жизнь на ласки
Такая скудная,
Исключенье в ней
Лишь ты.
Я с тобою,
Как полдень вишенный,
Сердцем солнечным
Я стучу,
Я общительный,
Я возвышенный,
Я с тобою любить хочу!
Лишь боюсь одного
Неясного,
Неизбежного, судного дня,
Когда ты,
Со мной несогласная,
Вдруг возьмёшь
И покинешь меня.
 

Январь 2000 г.

«Уходят ноябри и декабри…»

 
Уходят ноябри и декабри
Безликие, тоскливые, слепые.
Покрепче чай, супруга, завари
И принеси бокалы расписные.
 
 
С тобой сидеть мы будем при свечах,
Пить крепкий чай, не утруждаясь словом.
Что толку в тех приевшихся речах,
В которых всё, и ничего о новом?
 

Январь 2000 г.

«Шёл май. Сирень цветения заждалась…»

 
Шёл май. Сирень цветения заждалась,
И, наконец, как фейерверк, взорвалась
И белым цветом выстрелила ввысь,
И красотою, и благоуханьем,
Хотя с большим, как дама, опозданьем
Явилась в мою суетную жизнь.
 

Май 1999 г.

А. С. Пушкин

10 декабря 1825 года

 
Тот миг, как казнь и как пытка,
Остался роковым навек,
Тот миг, когда его кибитка
Прервала к Петербургу бег
И развернулась по дороге.
Судить его побойтесь боги!
Что он оставил позади?
«Порывы юности мятежной…»
О, сколько круговерти снежной
В его растерзанной груди!
Бунтует сердце великана,
Соединяет даль и близь
Неугомонно, неустанно
В одну терзающую мысль:
Какой неотвратимый рок
Рукой решительной и братской
Его вернул, И он ведь мог
Быть там, на площади Сенатской,
И быть закован в железа?
Ужели тот пугливый заяц,
Что промелькнул в его глазах
И оборвал с Сенатской завязь?
Душа, рождённая к порывам,
Распята вёрстами земли,
И бьются огненные гривы
Над белой пропастью зимы.
О, вольнодумцы! О, друзья!
Души осиротелой братья!
Ужели всё, ужель нельзя
Вернуть историю обратно?
Вернуть?… Не в силах даже Бог!
Такое буйное смятенье!
Кнута раскованный хлопок
Души разбил оцепененье
И бросил в белизну снегов
Его простреленное сердце,
И высек контуры гробов,
И грозный профиль самодержца.
Гони, недремлющий ямщик,
Пока душа клокочет в теле,
Твой быстрый хлыст,
Твой бодрый крик —
Одни властители метели!
А. Ну-ка, тройка удалая!
А, ну, родная, удалей!
Надежда душу обогрей,
Не одолей судьбина злая.
Не одолей, и сквозь невзгоды
Свободная воскресни жизнь,
Зажгись в ночи звездой свободы,
Неугасающей, зажгись!
 

Зима 1985 г.

«Всё начинается с азов…»

 
Всё начинается с азов
На каждом Рубиконе,
От первых вымолвленных слов,
До слов в смертельном стоне.
 
 
Я слов достаточно познал,
Их силу и бессилье,
Теперь и сердце, как штурвал,
И руки, точно крылья.
 
 
Но не познал я только слов
Единственных на свете,
Что могут выше облаков
Меня поднять в бессмертье.
 

1990 г.

Очищение болью

Гроза в декабре

 
В отместку плановости строгой
И вопреки календарю,
Гроза рассерженного бога
Ударила по декабрю.
 
 
Сверкали молнии, и громы
С деревьев осыпали снег,
Был саркастически весомым
Всех демонов небесных смех.
 
 
Рвал ветер яростно афиши,
Гнал загулявшихся взашей,
Валил рекламы нуворишей
И мял палатки торгашей.
 
 
И обыватели столицы
Чесали праведные лбы:
Такому надобно ж случиться,
То божий перст, то перст судьбы!
 
 
Не верили, что так бывает —
Гроза бушует средь зимы!
Гроза заслуженно смывает
Тот срам, что сотворили мы.
 

Декабрь 2000 г.

Острое чувство

 
На улице снежная каша,
Бесцветный, безликий февраль,
Как жизнь беспросветная наша,
Как наша пустая мораль.
И, как ветерок переменный,
Разброд и шатанье умов,
И острое чувство – я тленный,
Превыше всех бодреньких слов.
Боясь гробового затишья
И гнёта холодных могил,
Настырно цепляюсь за жизнь я
Из всех мне оставшихся сил.
Каким же себя одиноким
Я чувствую, жизнь так любя.
Я все ощущаю пороки
И всех их беру на себя.
 

Февраль 1999 г.

Чего хочу?

 
Всё, начинаю жить по-новому.
Довольно бестолковых дел!
Пусть по характеру и норову
Не шибко крут, не шибко смел.
Чего же я желаю страстно,
Чего же? Так и не пойму,
То ни душе, и ни уму,
Ни сердцу также не подвластно.
Покоя? Нет. Борьбы? Едва ли.
Труда до пота? Может быть.
Познать неведомые дали,
Иль состояние скопить?
Нет, всё не то, не вдохновляет,
Лихого старта не даёт,
Скорей стремленья обнуляет,
Перекрывает кислород.
А, может, жду того я часа,
Когда я, признанным, смогу
Помчатся вниз с высот Парнаса
И задохнуться на бегу?
 

2000 г.

Уходит лето

 
Уходит август, меньше стало света,
И быстро, быстро угасает лето,
Весёлых птиц ослабли голоса,
И всё обильней по утрам роса,
И все кусты разросшейся малины
Окутали узоры паутины.
Уходит лето, наступает осень,
У времени мы продолженья просим,
Но время – Бог, оно неумолимо,
И уплывает точно кольца дыма
От выкуренных мною сигарет.
У времени альтернативы нет.
Всему и всем отмерено природой,
И как ты не бравадься, не ершись,
Мгновения, спрессованные в годы,
Наращиваясь, сокращают жизнь.
Всё меньше тех мгновений остаётся,
И всё труднее каждый шаг даётся,
И ты спешишь, и жертвуешь собою,
И ощущаешь сердца перебои,
Глотаешь сигарет полночных дым,
И сознаёшь, что слаб ты, и раним.
Уходит лето…
 

Август 2001 г.

Нельзя

 
Есть у людей причуды и пристрастья,
Есть авантюр прискорбная стезя,
И всё же все, при власти и без власти
Должны блюсти, что можно, что нельзя.
Нельзя убить и воровать нельзя
И подличать, и предавать, и гадить.
Но те табу нарушили князья
Всё ради власти и богатства ради.
Вослед за ними потянулся смерд:
Коль можно им, то почему я хуже?
И разгулялась повсеместно смерть
И затянула узел зла потуже.
Как это зло вовек искоренить?
Оно в крови и вскормлено кровями.
Зерно добра лишь стоит породить —
Мгновенно зарастает сорняками.
 

2001 г.

Ночь в деревне

 
Деревня, ночь, и кваканье лягушек,
Ночной фонарь чуть освещает пруд,
Да отплеск фар от редких легковушек
Выбеливает листьев изумруд.
 
 
Гляжу в окно: журавль у колодца,
На сером небе ни одной звезды,
На взгорье мерин в темноте пасётся,
Освободившись от дневной узды.
 
 
Под сенью лип припрятались избушки,
В них света нет, деревня спит давно.
Висячий рельс тревожной колотушки
Напоминает старое кино.
 
 
И первобытность деревенской ночи
Зажала душу обручем тоски.
Как гулко сердце в немоте клокочет,
Как бьётся кровь горячая в виски.
 

Август 2000 г.

Всё нормально

 
Дождь прошёл, и радуга повисла,
Засверкали глянцем тополя.
Жизнь моя, напрасно ты прокисла,
И напрасно потерялся я.
 
 
Горизонт от туч освободился,
Заиграл весельем неба шёлк.
Что ж ты отчужденьем оградился
И в себя безвременно ушёл?
 
 
Встрепенулись ветки краснотала,
Заплясали в зеркале реки.
Вытряси с души своей усталость
И себя на дело обреки.
 
 
Ветерок замолк на перепутье,
Он уже шарахаться устал.
Всё нормально, и по самой сути,
Ты ещё ни в чём не опоздал.
 

2001 г.

Деревни

 
Российская святая глухомань,
Мир чистоты и мир уединенья,
Там мятный дух от деревенских бань
Твоей душе даёт успокоенье.
 
 
Там в буйстве красок полевых цветов
Гудят шмели и мельтешат стрекозы,
Преобладанье северных ветров
И по зиме трескучие морозы.
 
 
Давно к селу дорога заросла
И покосились древние избушки,
Одна лишь треть осталась от села
И в этой третьи лишь одни старушки.
 
 
Деревня запустения молчит,
Никто молчанье то не нарушает,
Лишь иногда, сердит и нарочит,
Собачий лай округу оглашает.
 
 
У деревень судьба предрешена,
Их время за ненадобностью рушит.
Настоянная зноем тишина
Закладывает, как в полёте, уши.
 
 
Который год, и всё в последний раз,
Я вижу их, они подобны раю,
Века ушли, и вот уже при нас
Они с покорством тихо умирают.
 

Июль 1996 г.

На погосте

 
С дождями октября меня терзает грусть,
Блажит душа и замирает сердце.
Как в бездорожье заплутала Русь,
Так вот и я, куда не знаю деться.
 
 
Умом я понимаю, что ничем
Я воскресить веселие не в силе.
О, как я тих! О, как прискорбно нем!
Торчу, как крест столетний, на могиле.
 
 
Иду смиренно на глухой погост,
Что притаился сбоку у церквушки.
Здесь я один. Я здесь проезжий гость,
И нет в кармане ни одной полушки.
 
 
Нет, не глухой я. Нет, я не слепой,
Нет, я не попрошайка и не нищий.
Не нарушая пращуров покой,
Я надписи замшелые очищу.
 
 
И вглядываясь в чьи-то имена,
И считывая жизни чьей-то даты,
Я в отрешенье чёрном, как монах,
Предстану перед вечностью распятым.
 
 
Душа и мысль на глубину веков
Всего на миг готовы опуститься,
Но от тяжёлых роковых оков
Не смогут никогда освободиться.
 

Октябрь 2000 г.

«Я много в жизни упустил…»

 
Я много в жизни упустил
Не оттого, что не хватало сил,
Не от того, что был во всём умерен,
И в правоте поступков не уверен,
Не оттого, что не терзал я душу.
И часто был по жизни непослушен,
И что не льстил, и многое прощал,
И никому любви не обещал,
Не оттого, что счастья не достоин,
А потому, что просто я не воин.
 

Осень 2000 г.

«Стихами я переболел…»

 
Стихами я переболел,
Они застряли комом в горле.
Ах, сколько ж выпущено стрел
В унынье, в радости и в горе!
Так сузился видений круг,
Замкнув обычное, пустое,
Что мысли ничего не стоят,
В них нет ни радостей, ни мук.
Где твои праздники ума,
Где пилотаж души небесной?
Одна сплошная кутерьма
В квартирке маленькой и тесной.
Но вот последняя строка
К выздоровлению взывает
И саркастически взрывает
Тоски холодной облака.
 

Лето 2001 г.

Предисловие к сказке

Альтернатива

 
Я, как конь в открытом поле,
Чуткий и встревоженный,
Поскакал бы я на воле,
Только вот стреноженный.
 
 
Я, как заяц-непоседа,
Потрусил бы в ближний лес,
Только волк пойдёт по следу
И меня, зайчишку, съест.
 
 
Я, как птица, громогласен,
Так мне хочется взлететь,
Только я собой не властен —
Клетку мне не одолеть.
 
 
Я, как лебедь величавый,
Пофасонить что бы мне?
Только змей золотоглавый
Притаился в стороне.
 
 
Я, как кошка-лежебока,
Что мне сладко не поспать?
Только вот кусают блохи,
Мне же некого кусать.
 

Лето 1995 г.

Про корову

 
Корову кормили капустой,
Умытой обильной росой,
И вместе с жевательным хрустом
Корова предстала козой.
 
 
Корову кормили морковью,
Кипела от вкуса слюна,
И вместо походки коровьей,
Как заяц скакала она.
 
 
Корову кормили арбузом,
Такой замечательный плод!
Корова же маялась пузом,
Из вымени лился компот.
 
 
Корову кормили бананом,
Такая заморская муть!
Корова ушла к обезьянам
И била копытами в грудь.
 
 
Корову кормили колючкой,
Одним из противнейших блюд,
И стала корова та злючкой,
Плевала на всех, как верблюд.
 
 
Корову кормили мочалом
И мягким, и гладким, как шёлк,
Корова совсем одичала,
И выла она, будто волк.
 
 
Один только инок смиренный,
Что скит обживал далеко,
Корову кормил сочным сеном
И цельное пил молоко.
 

Июнь 2001 г.

Из сборника «Листопад»
2003 г.

Выездное лето

Соловей

 
Распелся утром залихватский
В кустах малины соловей.
Он не какой-нибудь кабацкий,
Он самых голубых кровей.
 
 
Такие выдаёт рулады
И так захватывает дух,
Что безразличный, глуховатый
К нему прислушался петух.
 
 
В ответ жерёбая кобыла,
На днях готовая рожать,
Слегка копытами забила
И начала тихонько ржать.
 
 
И также я, боясь потери
Его высоких, чистых нот,
Душой токую, как тетеря,
Разинув от восторга рот.
 

Май 2000 г.

«Я весною словами богат…»

 
Я весною словами богат
И, как мастер, рукой вдохновенья
Драгоценный вкрапляю агат
В ожерелье стихотворенья.
 
 
Я отдам своё сердце стиху,
Свет души своей искренней вплавлю.
Не берусь подковать я блоху,
Но плясать непременно заставлю.
 

Май 2000 г.

«Я не могу остановиться…»

 
Я не могу остановиться,
Таков весны пришедшей шаг.
На волю вырвалась, как птица,
Моя мятежная душа.
 
 
Давно я так не волновался
И не был волен так давно,
Я в жизнь стремительно ворвался,
Мне что-то новое дано!
 
 
Хоть знаю я, взлёт будет краток,
Дни вдохновенья сочтены.
Спешу палитру ярких красок
Оставить на холсте весны.
 

Май 2000 г.

Дятел

 
На старой кряжистой сосне
Долбит кору настырный дятел,
Похоже, он немного спятил,
Так расстучался по весне!
 
 
Кричу ему: – Остановись!
Не вышибай мозги напрасно
И оглядись, ведь так прекрасна
И так неповторима жизнь!
 
 
А он ещё сильней долбит,
К моей патетике холодный.
Не лирик он, а челобит.
Что лирика, когда голодный?
 
 
И я его могу понять,
Голодные запомнив годы.
Пустой желудок как унять
Одной лишь прелестью природы?
 

1998 г.

Перед сном

 
Люблю я вечерком в прохладе
В беседке дачной посидеть,
С душой неугомонной сладить,
В ночное небо поглядеть,
Увидеть бледный лунный отблеск
И туч далёкие гряды,
Понять, быть может, чей я отпрыск,
С какой пожаловал звезды?
Кто правит мной, кто направляет,
Кто любит, ненавидит кто,
Иль дурака со мной валяет,
Как вздорный клоун в шапито?
И так вот, про себя толкуя,
С собой толкуя допоздна,
Понять, о ком душа тоскует,
С какого бесится рожна.
В ночи погаснет сигарета,
И я пойду, усталый, спать.
Я не найду ни в чём ответа
И буду мучиться опять.
 

Лето 2002 г.

«Я, засыпая, сочиняю стих…»

 
Я, засыпая, сочиняю стих,
А утром занесу его в тетрадку.
Мне лень вставать, мне так тепло и сладко
На шёлковых подушках пуховых.
 
 
Ещё одна рождённая строка
На память ненадёжную ложится,
Но этой строчки я могу лишиться,
Коль к ручке не дотянется рука.
 
 
Я полусном терзаем без конца.
Уж столько строчек память накопила!
Но голова, что тяжелей свинца,
Их, как котят, нещадно утопила.
 

2001 г.

«Я дам стихи свои читать…»

 
Я дам стихи свои читать
Траве не скошенной, июньской,
Птенцам, что начали летать,
Козе, что величают Дунькой,
 
 
Свои стихи я предложу
Лощине, пруду, полю, лесу,
Лягушке, оборотню, бесу,
Сороке, дятлу и ежу.
 
 
Я запущу их по садам,
На всю любимую округу,
Потом отдам на отзыв другу,
Затем лишь критикам отдам.
 

Июнь 2000 г.

«В этот вечер час за часом…»

 
В этот вечер час за часом
Я гоняюсь за Пегасом.
У меня – овёс и плеть,
У Пегаса – крылья,
Так должно ж со мной взлететь
Божество кобылье!
Только сколько ж с ним возни,
Сколько нервов, братцы!
Не желает, чёрт возьми,
Он со мною знаться.
Задаётся, спору нет,
И воротит рыло,
Говорит: – «Ты не поэт,
Графоман бескрылый».
 

2000 г.

«В деревеньке, где нет электричества…»

 
В деревеньке, где нет электричества,
Когда гаснут дневные лучи,
Я, склонившись, сижу пред величеством
Освещённой свечою ночи.
 
 
И при свете скупом и интимном,
Зыбким, точно болотные мхи,
В полумраке прокуренном, дымном
Я всю ночь сочиняю стихи.
 

д. Фёдоровское, лето 1997 г.

Коктебель

 
Акварели Волошина,
Жаркий крымский пейзаж,
Я качусь, как горошина,
На заброшенный пляж.
 
 
Зелень жухлая мается
Среди древних камней,
И качается маятник —
Серый бриг на волне.
 
 
Солнце отблеском скошено
В жёлтом мареве гор,
И я взором Волошина
Обнимаю простор.
 
 
Вал зелёный пугливо
Отвечает на зов,
И небесные гривы
Бьются в споре ветров.
 
 
Кровью дедов и прадедов
Поле выкрасил мак,
И упал крупной градиной
Неприкаянный Макс.
 
 
И глядит растревоженный,
От бескровия бел,
С акварели Волошина
Городок Коктебель.
 

Лето 2001 г.

«Дороги осенью прокисли…»

 
Дороги осенью прокисли,
Бугрится грязь из-под колёс,
И тянутся пустые мысли,
Как опорожненный обоз.
 
 
И долго не бывать иному,
Я опечаленный сижу
И акварелью по сырому
Картину грустную пишу.
 

Ноябрь 1999 г.

Журавли России

 
Осенним взглядом солнца лик
Едва высвечивал округу.
Летели с криком журавли,
Поротно направляясь к Югу.
Их на плацу увидел полк,
И потянулись к небу лица
В голубовато-серый шёлк,
Где клином выстроились птицы.
Звонкоголосые «Курли»
Солдат заворожённых звали
Во все края родной земли,
В которых долго не бывали.
И замер командир полка,
Направив взор к солдатским лицам,
Была в них радость и тоска,
И зависть к улетавшим птицам.
Недолго продолжался крик
У журавлей в небесной сини,
Но он оставил счастья миг
В сердцах у сыновей России.
 

1999 г.

Листогон

 
Ударил с маху в спину лета
Осенний ветер-листогон,
Погнал листы вдоль парапета
На неухоженный газон,
На полинявшие скамейки,
На милицейские посты,
Где воровских ворон семейки
Терзают жалкие кусты.
Где одинокий горожанин,
Открывши зонтика колпак,
Бредёт к платформе Северянин
Во след за дюжиной собак.
Мелькают окна электрички
В просветах клёнов и ольхи,
В ней все читают по привычке
И кто-нибудь мои стихи.
А я бреду, гляжу в смятенье
Обескураженной души
На этот грустный день осенний,
Как нищий смотрит на гроши.
 

Октябрь 2000 г.

Осенний театр

 
В мозаике опавших листьев,
В палитре золотой ковра,
Ищу я вдохновенья мысли
И вдохновение пера.
 
 
Бреду задумчивый по парку,
Осенней дрёмою влеком,
На чистом небе лишь помарки
От набежавших облаков.
 
 
При виде осени-актрисы,
Они впадают с нею в раж
И загоняют за кулисы
Весь мной задуманный пейзаж.
 
 
Сегодня осень не явилась,
Её, должно быть, напугал
Проныра-ветер, как я ярило,
Со свистом облака прогнал.
 
 
И где-то там, за перелеском,
Собравшись в стаю чёрных туч,
Они всему и всем в отместку
Предгрозовой поднимут путч.
 
 
Но ветер снова их прогонит
За полинявший горизонт
И до утра проспит засоня,
Открыв на всякий случай зонт.
 
 
Умчится вдаль дневное время,
И солнце спрячет рыжий хвост,
И небосвод прострелит темень
Трассирующем светом звёзд.
 

Сентябрь 1998 г.

Конец осени

 
Осень, как-то быстро, сникла,
И пошло тепло на спад,
Пообвисли сосен иглы
И завьюжил листопад.
 
 
Ветер северный, холодный
Под гудение и свист,
Словно чёрт из преисподни,
Разогнал опавший лист.
 
 
Стало мрачно всё и серо,
И тоскливо заодно,
И зима, лихая стерва,
Рожу впялила в окно.
 

Ноябрь 2000 г.

«Последний летний день…»

 
Последний летний день
Направился к закату,
Холодный ветер
С Севера проник.
Я вписываю окончанья дату
В теперь уже
Законченный дневник.
Сентябрь, среда
Двухтысячного года,
Тринадцатое,
Двадцать первый час.
В окне синюшный
Росчерк небосвода
И чёрный плащ
У леса на плечах.
Включаю свет,
Уходит отчужденье,
Хотя на даче
Я совсем один,
Да вот ещё со мной
Стихотворенье,
Которое я только что
Родил.
 

13 сентября 2000 г.

Усталость

Чёрный ворон

 
Окинул я округу взором,
Пространства тайные планид,
И вижу, на заборе ворон
Глазами чёрными сверлит.
 
 
Вещун под ветра завыванье
Предсказывал мою судьбу.
Ах, чёрный ворон-самозванец,
С тобою вылетишь в трубу.
 
 
И я, немало обозлённый,
В него кидаюсь кирпичом.
Не верю я, что мир зелёный
Уже на чёрный обречён.
 

2000 г.

«Густая дымка под луной…»

 
Густая дымка под луной
От взора заслонила дали,
И горечь хлынувшей печали
Невольно овладела мной.
 
 
Обескураженный, я сник.
Душа всё больше холодела,
Строка, что осветила миг,
Как лампочка перегорела.
 

2000 г.

Горный поток

 
Ревел поток на повороте,
Толкая в спину валуны,
И пропадал в замшелом гроте
При тусклом отблеске луны.
Я провожал его и слушал,
Присев на высохший копыл,
Поток мою тревожил душу
И мысли тайные копил.
Я думал: сколькими ж веками
Свой путь в горах он пробивал,
Какие только ноты в гамме
В своей он жизни не певал,
И сколько светлых дней и мрачных
В него вперяли с неба взор,
И сколько же воды прозрачной
Он перенёс от снежных гор?
А может и потоки крови
Водой бурлящею смывал,
И лошадиные подковы
Ушедших ворогов сбивал?
От снежных пиков и по скалам
Он мчится, не сбавляя прыть,
И вряд ли даже экстремалам
Себя позволит покорить.
Лишь только там, в промытом гроте,
Смахнув со лба холодный пот,
На самой низкой в гамме ноте
Он песнь предсмертную поёт.
И с ней уходит он под землю,
Как будто бы в небытиё.
Его отчаянью я внемлю,
Его отчаянье – моё!
Он, затихая, расстаётся
С последним, солнечным лучом,
Я знаю, он на свет вернётся,
Забьёт целительным ключом.
И я спою при жизни песню,
Как он, сорвавшийся с горы,
И так же, может быть, воскресну,
Когда уйду в тартарары.
 

Кудепста, 1987 г.

«Заладил дождь на целый день…»

 
Заладил дождь на целый день,
На сером небе нет просвета,
И вдохновение поэта
Ушло в уныние и лень.
 
 
Вином наполненный графин
Опустошаю понемногу,
Мой нерешительный графит
Рисует грязную дорогу.
 
 
И эти чёрные мазки
На полотно души ложатся,
Дождём забитые мозги
Успели до предела сжаться.
 
 
Но долго так мне пребывать
При буйном сердце не пристало,
И я готов вот-вот взорвать
И сбросить серость с пьедестала.
 

Октябрь 1999 г.

«Блажить я начал очень часто…»

 
Блажить я начал очень часто.
Кого же в этом мне винить?
А не принять ли мне причастья
И в церковь местную сходить?
 
 
Поставить тоненькую свечку
За здравие и упокой,
Перекрестить своё сердечко
Слегка трясущейся рукой.
 
 
За стёртым временем порогом,
Где просьбы кротки и тихи,
Договориться, может, с Богом,
Чтоб отпустил он мне грехи.
 

2001 г.

«Когда мне сердце болью било…»

 
Когда мне сердце болью било,
И было жить уже невмочь,
С подобострастием крестила
Меня лирическая ночь
И отводила час мой смертный
Не на года, а на пока,
Пока в душе моей не меркнет
Жизнелюбивая строка.
 

2002 г.

«Померкла даль моей души…»

 
Померкла даль моей души,
Она уже не различает,
Где зла проходят рубежи,
А где добро преобладает.
Бреду по жизни, как изгой.
К какой мне истине приткнуться,
Где для души найти покой,
В купель какую окунуться?
И как мне, смертному, понять
Противоречия всевышних,
Добропорядочных и хищных,
Любить готовых и карать?
 

2002 г.