Читать книгу: «Цена свободы», страница 8
Глава 8
Денис покинул Первопрестольную 15 августа и двигался на Кавказ со всей возможной поспешностью. Он быстро миновал Елец, Воронеж, Ставрополь, а на подъезде к Владикавказу пересел в седло и продолжил путь верхом, оторвавшись от сопровождавших его казаков и пехоты. Обгоняя очередной военно-почтовый караван, он встретил также спешившего назад в действующую армию Грибоедова, который предложил продолжить путь вместе в его дрожках. Впереди лежала Военно-грузинская дорога, двигаться по которой в одиночку и в мирное время было подобно самоубийству, потому оба несказанно обрадовались возможности продолжить путь вместе. К тому же общество такого собеседника, как Александр Сергеевич Грибоедов отвлекало Дениса от грустных мыслей. Ему не нравилось порученное дело, ведь карателем он никогда не был, хотя и понимал необходимость наказания преступников, совершивших цареубийство. Понимал он и то, что никто другой не справится с таким ответственным и деликатным делом лучше него.
Дорога сперва была довольно однообразная: равнина, по сторонам холмы. На краю неба видны вершины Кавказа, каждый день являющиеся выше и выше. Крепости, достаточные для здешнего края, со рвом, который любой взрослый человек перепрыгнул бы не разбегаясь, с заржавленными пушками, не стрелявшими со времен графа Гудовича, с обрушенным валом, по которому бродит гарнизон куриц и гусей. В крепостях несколько лачужек, где с трудом можно достать десяток яиц и кислого молока. День ото дня горы становятся всё ближе и, наконец, окончательно смыкаются у Дариальского ущелья. И вот уже скалы с обеих сторон стоят параллельными стенами. Здесь так узко, что не только видишь, но, кажется, чувствуешь тесноту. Клочок неба как лента синеет над головою. В иных местах Терек подмывает самую подошву скал, и на дороге, в виде плотины, навалены груды камней. Недалеко от Дариальского казачьего поста мостик смело переброшен через Терек. На нем стоишь как на мельнице. Мостик весь так и трясется, а река шумит, как колеса, движущие жернов. Против Дариала на крутой скале видны развалины крепости. Легенда гласит, что в ней скрывалась царица Дария, давшая ущелью своё имя. На самом деле «дариал» на древнем персидском языке значит ворота. По свидетельству Плиния, Кавказские врата, ошибочно называемые Каспийскими, находились здесь. Ущелье в те давние времена замкнуто было настоящими воротами, деревянными, окованными железом.
Денис стоял у деревянного моста через быстрый Терек и наблюдал переправу наших войск на тот берег. Сейчас по мосту бодро шёл батальон пехоты, а на берегу, ожидая своей очереди, скопилось сотни полторы казаков с примкнувшими к ним киргизскими лучниками. Наверное, вид этих лучников, меднолицых, в островерхих меховых шапках, впервые увиденных им много лет назад в Тильзите, куда с резервом из азиатских губерний пришёл князь Лобанов-Ростовский, напомнил ему те далёкие дни. Там тоже был мост – мост через Неман, и по мосту тоже шли солдаты. Но было и весьма существенное отличие: тогда на правый берег переходили последние батальоны изнурённой боями с превосходящим противником, потерпевшей жестокое поражение под Фридландом армии. Батальоны ещё шли по мосту, а вдали уже глухо, как удары деревянными палками доносились ружейные выстрелы. Видимо, казаки прикрытия схватились с французскими вольтижёрами. На мосту, не обращая внимания на проходящий арьергард, усталые потные солдаты пионерного батальона возятся с просмоленными бочками и пороховыми зарядами. Командует ими совсем молодой поручик без шляпы и с наспех перемотанной не то раненой, не то обожжённой рукой.
– Никитченко! – кричит поручик ломающимся подростковым баском, срывающимся на фальцет, – смотри у меня, чтоб не как в прошлый раз!
– Дык, ваше благородие! – отвечает скалоподобный солдат в мокрой от пота, заляпанной смолой, пропылённой форме с многочисленными заплатами и следами огня, – в прошлый раз хфитили трофейные были, бельгийские. Рази ж это хфитили? На ентот раз я сам крутил, не сумлевайтесь, окурат полыхнёть, да так полыхнёть, что Бонапартию слыхать будет в самом ихнем арьегарде.
При этом на его чумазой физиономии сменяются выражения крайнего смущения, вины за «прошлый раз», когда, как слышал Денис, мост взорвался прямо под отходившими казаками. Было видно и радостное предвкушение зрелища моста, который «полыхнёть так полыхнёть» под копытами французов. Но вот последний батальон переправлен, у моста стоит Багратион, всматриваясь в покинутый Тильзит, стрельба в котором вдруг становится какой-то заполошной.
Дениса не покидает тревога – успеют ли казаки прикрытия оторваться от преследования и переправиться на этот берег. Так проходит ещё несколько томительных минут, но вот, наконец, из-за поворота, в клубах пыли появляются первые степные лучники, за которыми скачут и казаки. Вот и настил моста зашумел, наконец, под копытами казачьих и низкорослых степных коней. На лицах степняков довольные ухмылки, притороченные к сёдлам колчаны большинства из них пусты. Несколько стрелков, у которых ещё остались стрелы, останавливаются на этом берегу и, не соблюдая никакого подобия строя, гарцуют у самого уреза воды. Денис не понимает, на что они рассчитывают, ведь расстояние до того берега слишком велико. Штуцерная пуля конечно долетит, и по плотной колонне преследователей можно было б дать залп, только вот штуцера здесь только у него одного, да, может, у офицерика пионера. Из гладких солдатских ружей с такой дистанции палить – зря переводить порох, пули-то долетят, но попасть можно только случайно. Тем временем из узких каменных улочек на том берегу показываются первые французы. Вспыхнули на солнце сверкающие панцири кирасир и горящие полированной бронзой хвостатые шапки драгун. Их старание настигнуть и смять кучку казаков и «северных купидонов» столь велико, что они разом бросают коней по крутому извилистому склону к мосту. И вот тут происходит невероятное: сперва Денис слышит совсем непохожие на выстрелы глухие хлопки справа и за спиной, воздух наполняется тучей поющих свою дикую песню стрел, а потом на противоположном склоне происходит свалка. Валятся из сёдел драгуны, рвутся во все стороны обезумевшие раненые лошади, а стрелы всё продолжают лететь, и, что самое поразительное, находить свои жертвы даже среди кирасир, которым степные лучники умудряются попадать в неприкрытые головы. Поток стрел внезапно заканчивается, окончательно опустошившие свои колчаны степняки с довольными лицами удаляются по дороге, а на том берегу, обозлённая регулярная конница переходит на галоп. Впереди, на тонконогом коне со шпагой в руке скачет фигура в ярко-жёлтом канареечном наряде, с длинными развивающимися волосами и летящим по ветру пёстрым шарфом. Неужели сам Мюрат? Кто же ещё во всей французской армии может себе позволить так выглядеть! Фигура в фантастическом одеянии первой влетает на мост, и тут раздаётся мощнейший взрыв. За густыми облаками порохового дыма видны обломки разлетающихся пушинками аршинных брёвен, с рёвом и треском огонь закручивается в алые жгуты. Полыхнуло действительно знатно, не обманул Никитченко, только опять совсем немного, но поспешил. Ясно это стало, когда дым рассеяло набежавшим ветерком и на том берегу стали видны фигуры уцелевшего герцога Бергского и кирасир.
Из состояния задумчивости Дениса вывел Грибоедов. Пока Денис предавался воспоминаниям, Александр Сергеевич успел разузнать состояние пути. Вести были неутешительны: в районе Крестовой горы случился сильный обвал, так что лошади пройти не могут. Там уже скопилось довольно много солдат из направляющегося к Ермолову подкрепления, они разбирают завалы, но на сколько это затянется никто не знает.
Завалы задержали друзей в пути на несколько дней, и в Тифлис они прибыли только 10 сентября, зато дальше проблем у Дениса не возникало. Ермолов встретил любимого кузена очень ласково, хоть сам был и невесел: он опасался опалы нового царя из-за задержки с присягой возглавляемого им Отдельного кавказского корпуса.
Денису легко и без лишнего шума удалось получить у брата отряд и карт-бланш на операции в тылу противника, такова была репутация старого партизана. Уже через три дня после прибытия в ставку Ермолова они дружески распрощались с Александром Сергеевичем Грибоедовым, и Денис отправился в Джелал-Оглы принимать командование отрядом из девяти рот пехоты, конной артиллерийской бригады, ста пятидесяти казаков и шести сотен конных грузинских ополченцев, оставшихся верными империи.
Официальной целью рейда была дезорганизация вражеских тылов и нанесение деморализующих ударов по важнейшим объектам врага. На самом деле агентура Грибоедова донесла о том, что для координации совместных усилий по борьбе с Россией в Килиюдже на следующей неделе планируется большая встреча местных князей, перешедших на сторону противника. Денис решил, что это его шанс, ведь именно эти люди могли иметь отношение к убийству Александра, а если и нет, то сорвать такую встречу в любом случае было необходимо, чтобы быстрее завершить войну.
Подготовка рейда не заняла много времени, и спустя два дня отряд тихой безлунной ночью покинул осаждённый Джелал-Оглу. Минуя Безобдал, солдаты спустились в долину Мирака, где расположились на отдых утомлённые тяжёлыми маршами по горам войска Гассан-Хана. Не ожидавшим нападение персам было нанесено сокрушительное поражение, а ободрённые первой победой русские перешли границу и ускоренным маршем направились к Килиюдже.
В глубоком тылу, на Персидской территории никто не ждал нападения. Жизнь здесь текла так, как будто никакой войны и нет, и потому, когда спустя двое суток после разгрома Гасан-Хана, утром измученные всадники на запалённых конях ворвались в Килиюдже, ни о каком организованном сопротивлении со стороны местных властей не могло идти и речи. Застать собравшихся князей не удалось, все разъехались ещё накануне, о чём Денис нимало не жалел. Всё же роль палача и карателя всегда ему претила, из-за чего и отношения с тем же садистом Фигнером не складывались, хоть и были они коллегами по нелёгкому партизанскому делу. Зато не успел покинуть селение полковник морской пехоты флота Его величества короля Англии сэр Томас Мюррей, выполнявший роль главного военного советника в войсках Аббас-Мирзы. Это была добыча настолько крупная, что рисковать ей Денис никак не мог. Полковника завернули в персидский ковёр, приторочили к лошади и спешным маршем направились к границе, где, в районе Гумр, и присоединились к основным русским силам. Полковник Мюррей предстал пред светлы очи Александра Христофоровича Бенкендорфа уже спустя месяц, а к зиме вернулся в столицу и Денис.
Интерлюдия
Письмо Бенкендорфа Гейдену
Многоуважаемый Логгин Петрович, счастлив сообщить Вам, что коронация Государя прошла великолепно и спешу поделиться с Вами подробностями этой незабываемой церемонии.
Император, его царственная супруга и вся императорская семья прибыли к древней столице Империи и остановились по обычаю вне города в Петровском дворце. Их ожидала толпа народа, подступы к дворцу были украшены лагерем 4-го корпуса и корпуса гренадёр, которые оживляли эти окрестности Москвы. В городе и вблизи него расположились прибывшие из Петербурга батальоны и эскадроны гвардии.
На третий день во главе кортежа, приветствуемого толпами народа и войсками, выстроенными по пути его проезда, Император верхом въехал в Москву. За ним следовала Императрица мать, царствующая Императрица и наследник, который один ехал в карете своей матери. Вокруг кортежа и вслед его двигались Двор и императорская прислуга. Огромные толпы народа заполнили улицы и подступы к городу. У городской черты своего нового Государя встретили генерал-губернатор и городские власти, жители по обычаю поднесли ему хлеб и соль. В тот момент, когда государь вошёл в городские ворота, раздались громогласные крики «Ура!». Яркое солнце освещало этот величественный въезд. В городе толпа стала ещё гуще, у всех окон и на всех крышах толпились люди, радостно подхватывающие крики приветствия молодому красивому монарху. У Иверских ворот Император спешился, императрицы и наследник покинули кареты и преклонили колени перед иконой Богоматери. Весь народ, созерцавший эту сцену, казалось принимал в ней участие.
Крики возобновились и усилились при въезде в кремль – этот центр России. Здесь толпа уже представляла собой единую и огромную массу, которая махала шапками и заставляла воздух дрожать от своих согласованных криков. Архиепископ встретил государя у входа в собор и указал ему путь среди императорских храмов.
Император с семьёй остановился в Чудовом монастыре, в котором он уже жил, будучи великим князем. Только Императрица-мать расположилась в большом кремлёвском дворце. С каждым днём Москва наполнялась любопытными и прибывшими по делам службы представителями всех слоёв общества. Различная публика, иностранные послы приготовлялись к торжествам и праздникам, но Император был далёк от того, чтобы проводить время в праздности.
До Вас, любезный Логгин Петрович, несомненно уже дошли известия о коварном и вероломном нападении Персии на наши южные рубежи. Нападении, подготовленном на редкость грамотно и совершённом в наиболее подходящий момент.
Так вот, из сообщения нашего юного друга, находящегося сейчас ни больше ни меньше, как в самом Лондоне, совершенно ясно следует, что это нападение подготовлено нашими старыми знакомыми с Даунинг Стрит. Вообще, молодой человек сообщает массу важнейших сведений, многие из которых напрямую относятся Вашей компетенции, потому направляю Вам копию его раппорта с настоятельной просьбой принять все необходимые меры, дабы описанный там сценарий навсегда остался плодом больной фантазии чересчур впечатлительного юноши.
Но вернёмся к нашим баранам. Всецело полагаясь на ваше благоразумие в северных делах, Император проникся всей серьёзностью положения на южных границах. На выручку Ермолову направлен Паскевич с двумя дивизиями, укомплектованными по полному штату, а я намерен просить Его Величество направить туда и моего брата со всеми запятнавшими себя в восстании солдатами, дабы они своей храбростью и кровью врагов смыли с себя позорное клеймо бунтовщиков.
Но и коронацию никак нельзя было перенести даже на несколько часов, чтобы не сломать тщательно продуманный Государем план. Церемония была назначена на 22, и за два дня до этого послы иностранных держав прибыли, чтобы получить инструкции о точном распорядке празднества. Каково же было их удивление, когда в самый разгар бурных дебатов, прервав разгневанную речь английского посла о неподобающем месте за столом жены второго секретаря их посольства миссис Хармз, в зал буквально влетел Великий Князь Константин. Он подошёл к вышедшему ему навстречу венценосному брату и обратился к нему с просьбой быть назначенным дежурным генералом при Особе Императора во время коронационных торжеств.
Сказать, что дипломатический корпус был в шоке значит не передать и тысячной доли того впечатления, которое произвела на всех эта сцена покорности и единства между братьями.
В самый день коронации войска с раннего утра выстроились в Кремле и колокольный звон возвестил древней столице о начале новой эпохи в жизни страны. Всё население стояло вокруг собора: двор, высшее общество, послы и иностранные представители поспешили занять полагавшиеся им места. Везде, где должен был проехать кортеж, были возведены трибуны и все они были заняты. Церемонию открыла императрица-мать, спустившись под балдахином с красной лестницы и заняв место в соборе. За ней следовал наследник и другие члены императорской семьи. Затем появились Император с императрицей, которые в окружении вельмож проследовали в церковь. Этот национальный и религиозный праздник проходил при замечательной погоде. Император с императрицей были молоды, красивы и любезны. Величественные костюмы участников церемонии, изысканные туалеты дам, украшенные трибуны, всё это способствовало проведению самого блистательного и великолепного представления, какое только можно представить. Во время священнодейства всеобщую любовь и уважение заслужил великий князь Константин, проявивший самую трогательную заботу об одеянии императрицы и шпаге государя. Глубочайшая тишина царила под сводами собора, который на протяжении веков видел здесь стольких государей, принимавших корону и преклонявших колени перед Всевышним. После окончания церемонии пушечные залпы, звон колоколов и громоподобные крики «Ура!» возвестили о выходе из собора к народу новокоронованных особ. Вид императора ослеплял красотой под драгоценностями бриллиантовой короны. Императрица и наследник также привлекали взгляды собравшихся. Невозможно было себе представить более прекрасную семью, их вид вызывал подлинный восторг. Вечером Кремль и весь город были расцвечены огнями с величественностью, подчёркнутой затейливыми контурами кремлёвских зданий, соборов и других сооружений древнего города. Огромное количество людей и масса экипажей наполняли улицы до глубокой ночи, что заставляло опасаться драк и беспорядков. Тем не менее ни единый случай не омрачил этот великолепный народный праздник. Даже на народном празднике, устроенном за пределами города, где собрались более 100 тысяч человек, разгорячённые раздаваемым бесплатно и в огромном количестве вином, где играла музыка и разыгрывались самые различные представления, к большому удивлению иностранцев, при приближении императора народ выказывал уважение.
Люди собирались и толпились вокруг него, не затрудняя его проезд, не совершая насилий и не пользуясь бессилием полиции с тем, чтобы обворовать или оскорбить кого-нибудь. Такое поведение трудно повторить европейским народам, считающим себя цивилизованными, а наш далёким от достигнутого ими уровня. То, что русский народ ещё богобоязнен, и сохранил уважение к Государю и его власти, которая исходит от Господа, является гарантией порядка и безопасности более солидной и более надёжной, чем то ощущение, которое обозначают кисельные берега народного суверенитета, равенства и всех шатких, слабых и кровавых догм французской революции.
Каждый день устраивались балы. Балы у послов Франции и Великобритании соперничали великолепием, но где им тягаться с балами графини Орловой и князя Юсупова. Иностранцы были посрамлены и в показе мод и в величественности и богатстве обстановки, не говоря уже о пище. Наконец, праздники и развлечения были завершены фейерверком перед зданием кадетского корпуса. Всё было сделано, чтобы это зрелище стало одним из самых прекрасных, какие только можно увидеть. Заключительный залп включал в себя до 140 тысяч выстрелов. Казалось атмосфера раскололась, а земля содрогнулась от сотрясения, сопровождавшего залп 100 орудий и бессчётного количества ракет.
Император присутствовал на балах и развлечениях, однако не забывал и о далеко неспокойной обстановке в стране. Счастлив сообщить вам, что армия усиленно приводится в надлежащий порядок. На флот же выделены значительные суммы и делается всё возможное для скорейшего его пополнения.
На вас, милейший Логгин Петрович лежит сейчас величайшая ответственность. Нельзя допустить беспорядков в великом княжестве Финляндском. Император подписал секретный рескрипт, наделяющий вас всей полнотой власти, от себя же настоятельно рекомендую не пренебрегать сведениями нашего юного подопечного и сделать всё возможное для предотвращения восстания.
Искренне Ваш А. Х. Бенкендорф.
Глава 9
Зима 1826 года стала для уже пожилого адмирала Логгина Петровича Гейдена нелёгким испытанием. Вернувшийся из Москвы после коронации император практически сразу вызвал к себе ещё недавно опального флотоводца, с которого только несколько месяцев назад сняли несправедливые обвинения казнокрадстве и потакании контрабандистам. В личной беседе, при которой присутствовал только начальник недавно учреждённой тайной полиции граф Бенкендорф, молодой самодержец разъяснил Логгину Петровичу те хитросплетения мировой политики, о которых он и сам догадывался, сыграв летом не последнюю роль в предотвращении восстания в Финляндии. А вот дальнейшую мысль императора самостоятельно адмирал постичь не смог. Было точно установлено, что за убийствами отца и брата самодержца, восстанием на Сенатской площади и подготовкой восстаний в Польше и Финляндии стоят в первую очередь англичане. Они же снабдили персидского шаха огромными безвозмездными кредитами, на которые тот перевооружил свою армию, обученную английскими военными советниками и начал этим летом полномасштабную войну с Россией. Одновременно те же англичане всеми силами провоцировали войну между империей и турецкой Портой.
И вдруг, далеко не глупый император, успевший доказать свою политическую волю и прозорливость, отдаёт ему приказ возглавить эскадру, состоящую из всех без исключения реально боеспособных кораблей Балтийского флота и отправиться весной в средиземное море. Там, под началом английского адмирала он должен принудить турок к перемирию с восставшими греками, что практически неизбежно приведёт к войне с Турцией. Недоумение адмирала было, впрочем, очень быстро рассеяно вступившим в разговор Александром Христофоровичем Бенкендорфом. Он, заявил буквально следующее: «Мы решили быть с вами предельно откровенными, господин адмирал, надеясь на вашу проверенную временем скромность».
Война с Турцией в сложившихся обстоятельствах неизбежна вне зависимости от усилий наших дипломатов, потому решено вступить в неё с пусть номинальным, но союзничеством Англии и Франции. Для этого следует изобразить из себя дураков, не видящих очевидных усилий данных держав по смещению в стране законной власти, что сейчас активно и делается. Главной, и отнюдь не лёгкой, вашей задачей будет спровоцировать вооружённый конфликт между Англией, Францией и Портой, использовав его для оказания мощной и реальной поддержки в борьбе России против Турции. Эскадра балтийского флота должна, в идеальном случае, блокировать Дарданеллы из архипелага и срывать поставки в Стамбул из Средиземноморья. Доверить столь ответственное дело кому-либо ещё не представляется возможным, поскольку остальные кандидатуры либо не внушают доверия, либо, будучи, как тот же вновь возглавивший Балтийский флот Синявин, прекрасными флотоводцами, слишком мало разбираются в тонкостях политической игры. Опять же, важен политический фактор. Синявин полный адмирал, и подчинение его английскому коллеге низшего звания будет унижением достоинства державы. В то же время крайне важно, чтобы объединённой эскадрой в случае конфликта с Турцией командовал именно английский адмирал: это заставит «Владычицу морей» вступить в войну хотя бы на время. Сейчас масса усилий затрачивается на поддержку кандидатуры вице-адмирала Кодрингтона в качестве командующего Средиземноморским флотом. Человек это честный, открытый, прекрасный вояка, но в то же время болезненно самолюбивый и чересчур прямолинейный. Такого командующего будет гораздо легче спровоцировать на агрессию по отношению к туркам, тем более он уже неоднократно выказывал своё к ним пренебрежение. Следует, находясь в номинальном подчинении у английского адмирала, спровоцировать его и его французского коллегу на однозначно враждебные по отношению к Турции шаги, которые им, скорее всего, категорически запрещено предпринимать. Нужно сыграть на национальных и личных особенностях командиров эскадр. К сожалению, до сих пор не удалось выяснить, кто же возглавит французскую эскадру, да и с Кодрингтоном ещё не всё ясно, но чванливая гордость французов и надменная самоуверенность англичан, как и их страсть к личному обогащению посредством получения призовых денег любым законным или нет способом общеизвестны. В конце концов, это именно они считают законным призом даже и собственное судно, находившееся в руках противника хотя бы одни сутки.
Что же касается безопасности столицы, то и тут не всё так уж плохо: если сейчас оборона строится на основе чуть ли не петровских времён фортов с древними пушчонками, то буквально в декабре начато строительство новых современных укреплений. Деревянные форты в самое непродолжительное время будут заменены каменными, за счёт новых казематов и новейших станков высота осей орудий значительно увеличится, как и углы обстрела, да и сами пушки будут заменены новейшими тяжёлыми орудиями, включая бомбические.
А самое главное, господин адмирал… вы, видимо не придали значения проходившим в 1822 году опытам, а скорее всего и не слышали о них. Тогда в моём присутствии осуществили подрыв фугаса, установленного под водой более месяца назад. Для подрыва использовали электрическую искру. Эффект был, признаюсь, потрясающим: фугас лежал на дне на глубине восьми саженей, над ним был заякорен тридцатифутовый плот из аршинных брёвен с построенной на нём избой плотогона. После взрыва фугаса плот сперва приподнялся, а потом буквально разметался на части, часть же брёвен была расщеплена и переломлена пополам. И это притом, что комиссия осматривала плот перед опытом и наблюдала его постановку на якорь. Тогда, по личному указанию императора Александра, всё касающееся опытов по подводным взрывам фугасов было строжайше засекречено. Однако я не мог не доложить Его императорскому Величеству Николаю Павловичу о существовании сего грозного оружия. Осенью изобретатель был найден, и сейчас работает над усовершенствованием своей системы, которая, надеюсь, в ближайшем же будущем полностью обезопасит наши реки от вражеского флота.
Адмирал покидал аудиенцию в смешанных чувствах: с одной стороны он был горд оказанным доверием, восхищался иезуитской тонкостью задуманной интриги, но и сомневался в своих способностях безошибочно сыграть столь ответственную роль в судьбе некогда приютившей его страны, давно ставшей для него родиной. Ведь не получись у него исполнить свою часть плана, и ситуация обернётся полной катастрофой. Ослабленную в войнах и лишённую последних остатков флота страну, промышленность которой находится буквально в руинах после небрежения предыдущего царствования, легко растерзают внутренние и внешние враги, растащат на части «русское наследство», как уже не раз бывало в истории с другими государствами. Не отпускали и мысли о недобитом восстании в Финляндии, продолжающем, о, он твёрдо убеждён – продолжающем, копить силы для очередной попытки поднять голову при поддержке флота «Владычицы морей». Не случайно лейтенант Куприянов столкнулся летом с английским военным корветом, даже не маскировавшим своей национальной принадлежности: настолько альбионцы были уверенны в собственной безнаказанности. Так что, как ни жаль, но молодых офицеров, к которым успел искренне привязаться, придётся оставить дома – расхлёбывать кашу, которую заварили на севере наши нынешние «союзники». Что ж, справятся!
Лейтенант Куприянов не раз показал себя храбрым решительным офицером, а уж изворотливости и хитрости его младшего товарища мичмана Шанцдорфа пожалуй мог бы позавидовать и сам Бенкендорф. Далеко пойдёт молодой человек с таким то сочетание честности, искреннего служения долгу и актёрских способностей, да ещё и оригинальности мышления. Его импровизация с ролью беглого декабриста и открытого инсургента была блестяща и принесла неоценимые сведения. При мысли о своём молодом протеже сердце адмирала согрелось и он немного успокоился. Мысли переключились на непосредственные заботы по подготовке операции в Средиземном море.
Надо немедленно поговорить со старыми товарищами, да не на службе, а в приватной обстановке хорошего трактира, добиться назначения сына к себе на эскадру. Очковтирательства никто не отменял, и что реально собой представляет эскадра, которую ему вести в бой, нужно выяснить как можно скорее. Пока ещё есть время что-то изменить в штатном расписании, предложить кому-то должность, а некоторых высокосветских трусов и бездарей деликатно перевести на места, где они не смогут навредить, но уже скоро будет поздно. Этим летом он после долгого перерыва вновь встал на мостик линкора «Святой Андрей», пусть недолго, но покомандовал эскадрой в качестве младшего флагмана Балтийского флота, и видел те гнилушки, которые гордо именовались кораблями, вблизи. Даже на его, по всем меркам новом, корабле напрочь сгнили паруса. И вот теперь, весной, он фактически возглавит родной флот и поведёт его в бой. Нужно сделать всё, чтобы это был уже «другой», не прошлогодний флот. И для этого, наконец, появились предпосылки: с позором уволен в отставку казнокрад Моллер, по ультимативному требованию адмирала Синявина все суда распределены между экипажами и переданы в полное хозяйственное пользование командирам, ставшим материально ответственными за сохранность судов не только в плавании, но и в гавани.
Если летом в плавание смогли отправить только три линейных корабля и семь фрегатов, то к осени, с приходом из Архангельска «Азова» с «Иезекилем» и введения в строй «Царя Константина» количество линейных кораблей удвоилось, а уж про качество и говорить не приходится – новые суда есть новые! В них по определению нет гнили, «Азов» же вообще не корабль, а игрушка! Надо непременно залучить его себе флагманом вместе с капитаном. Лазарев будет хорошим помощником, да и с англичанами у него контакт налажен – недаром он в прошлую войну служил на их флоте волонтёром. К огромному сожалению «Лейпциг» и «Пётр», признанные было в прошлом году годными в плавание, на деле прогнили так, что не смогли выйти даже на Балтику. Но к маю клятвенно обещают отремонтировать грозный «Фершампенуаз» и достроить «Александра Невского», перевооружить в линейный корабль фрегат «Эммануил», установив на нём тяжёлую артиллерию. Обещали отремонтировать и фрегаты «Меркурий» и «Диана», а значит, в эскадре могло стать уже девять кораблей, восемь фрегатов плюс малые суда: как минимум корвет и несколько бригов. Как это не похоже на прошлый год! И пусть из них на юг сможет отправиться половина, – пусть! Ведь даже эта половина – больше, чем весь ещё прошлогодний флот, а экстренное строительство не прекращается ни на минуту, находясь на личном контроле у самого императора. С такими мыслями адмирал добрался до своего дома и успокоенный отправился спать. Дел впереди было, как всегда, много, но в будущее гляделось куда веселее.
