Читать книгу: «Крест непобедимости», страница 5
К Ларисе он попробовал приставать через неделю знакомства прямо в учительской. Она отпихнула его без особой агрессии, но чувствительно, чтобы сразу дошло. Саша от неожиданности упал, и Лариса злорадно наблюдала, как он гремит опрокинутым стулом и оправдывается перед некстати вошедшей в этот момент Тусей. Приставать он больше не пробовал, но Ларисой заинтересовался и как-то незаметно за пару месяцев они крепко подружились. Лару подкупала его беззаботность, которой так не хватало ей самой. Они часто болтали за обедом и в учительской, она с удовольствием слушала его треп обо всем на свете. Ей это напоминало первые студенческие годы, еще до истории с Ритой, когда она, очарованная Москвой, не останавливаясь, бродила по выставкам, концертам, компаниям и до утра слушала бесконечные разговоры друзей, приятелей, случайных знакомых.. Рядом с ним она смягчалась, веселела и чувствовала, как необъяснимым образом выздоравливает от своих невзгод. Конечно, школьные дамы вовсю судачили об их «отношениях», осуждая «москвичку» за глупость, а историка за ветреность, но обращать на это внимание было незачем, и разговоры вскоре утихли. Коллеги считали само собой разумеющимся отправлять Сашу и Ларису вдвоем на внешкольные мероприятия, конференции, спортивные игры и прочие увеселения, которыми богата учительская жизнь. Им всегда оставляли два места рядом на школьных концертах и за столом на днях рождения. Ларисе то и дело докладывали, что видели Сашу с новой блондинкой в кафе и насмешливо выслушивали гневные отповеди о том, что ее это не может интересовать. Даже Ольга после новогодней вечеринки в школе подходила к ней с проникновенной речью о Сашиных недостатках, не лишенной, впрочем, некоторых правдивых выводов.
Сама же Лариса и мысли не допускала о том, чтобы встать в длинный хвост обожательниц молодого историка, слишком уж непрочным было их счастье: фаворитка держалась от силы пару месяцев на фоне двух-трех фрейлин помельче, быстро надоедала, и сменялась на другую без проволочек и сожаления.
Веселая энергия и тяга к приключениям порой заводили Сашу дальше, чем следовало, и он являлся на работу то с кое-как замазанными синяками, то с похмелья, то прямо из каких-то воскресных походов по пригородам с красными от недосыпа глазами, в одежде, пропахшей дымом. Выговоры и замечания, получаемые им от директрисы, носили чисто декоративный характер – уволить его она все равно не могла из-за вечной нехватки кадров. К тому же Ольга Петровна всегда была за него горой и всегда защищала на педсоветах от нападок пожилых школьных гарпий. Словом, в коллективе он прижился.
Как-то в начале апреля после одной из дежурных выволочек у Виктории Эдуардовны он увязался за Ларисой, собиравшейся домой, и впервые напросился в гости. Он и раньше пару раз пытался проникнуть к Ларе, но той все было недосуг, да и слегка неловко, ведь остаться наедине с Сашей она слегка робела, сама себе в этом не признаваясь. В этот раз согласилась, потому что давно собиралась выбросить старую мамину тумбочку, и ей нужен был помощник, Саша оказался кстати, не грузчиков же вызывать. Частные уроки отменились сами собой, и вечер был на удивление свободным. Уговорились, что Лара приготовит ужин, а Саша организует вынос. Оказавшись в квартире, бойкий гость первым делом залез в холодильник и разочарованно свистнул:
–Ну ты даешь, Николаевна. Одни лимоны. Хоть бы колбасы кусок!
–Это яд для человеческого организма, – буркнула Лара, не надеясь, что он узнает цитату.
– Да ну тебя. Только не говори, что ты вегетарианка.
– Нет. Это мне не по карману. Там мясо внизу, ты недоглядел. – Лара деловито повязывала фартук. – Иди покажу тумбочку.
Саша шумно и неаккуратно вытащил громоздкую штуковину на помойку и прихватил красного в соседнем магазине. Еще до ужина они выпили полбутылки и зашумели, обсуждая каждый свое: Саша каких-то авангардных музыкантов, некстати найденных в телефоне, а Лара – батальные сцены из «Тихого Дона», который она по долгу службы перечитывала, увлекаясь все больше и больше, хотя прежде книгу эту брезгливо отодвигала в разряд «школьных гадостей». Теперь же неожиданно оценила ее несколько тяжеловесную, но не лишенную обаяния стать, любовно выписанные пейзажи и честную русскую безысходность.
– Ты послушай, послушай! – Телефон издавал долгие гитарные стоны. – Это, блин, потрясающе! – Саша жмурился, как кот на солнце.
– Нет, это ты послушай! – Лара вытирала руки о фартук, бежала в спальню за книгой и длинным смуглым пальцем быстро искала по страницам нужное. Вот! – И выразительно читала об атаках в конном строю – Вот это действительно потрясающе! И главное, правда.
– А ты откуда знаешь, что правда? – спросил Саша походя. – Была там, что ли?
Лара смутилась и предложила налить еще. Она чувствовала себя молодой, свежей, красивой и умной и понимала, что тут дело не только в алкоголе. Она от души рада была гостю, с удовольствием готовила и наблюдала, как он ест, как смотрит на нее, улыбаясь все шире. Почему-то уже не хотелось думать о фаворитках.После ужина они сидели на балконе в накинутых на плечи куртках. Света в комнате не включали, хватало фонаря напротив балкона. Был необычно холодный для середины апреля ветреный вечер. Качались еще голые ветки деревьев, пахло оттаявшей землей, бензиновой гарью и почему-то речной водой, хотя до реки было неблизко. Саша курил, а Лариса (впервые за многие годы) читала стихи, немного пережимая интонацию, но довольно размеренно. Слушатель причмокивал от удовольствия вовсе не литературного свойства. Румяная и воодушевленная, Лариса размахивала руками, ее растрепавшиеся волосы подхватывал резкий сырой ветер, глаза блестели в желтом свете фонаря. Запах дешевого табака напоминал ей первый курс. Когда Саша поцеловал ее на полуслове, она уже не сопротивлялась.
С балкона второго этажа маленькой белой виллы открывался чудесный вид на море и скалистые утесы, поросшие соснами. Я курил и наслаждался теплым утренним ветром, морской свежестью, ярким южным запахом цветов и хвои. Внизу скрипнула калитка. Женская фигура в полосатом красно-белом платье промелькнула на дорожке между кустов.
– Тебе письмо, Николай! – звучный голос дышал бодростью и улыбкой.
– Откуда, от кого? – я поспешил вниз, охваченный удивлением и тревогой. Во Франции друзей я не завел, а из России письма не ходили.
– Константинопольский штемпель, от кого, не написано. Писали в парижскую квартиру, сюда передали вместе с папиной почтой.
Я протянул руку – красивая светловолосая женщина, смеясь, подняла вверх желтоватый конверт.
– Сначала поцелуй! – кокетливо подставила душистую щеку с ямочкой.
Торопливо чмокнул, вырвал конверт. Руки дрожали, все яснее становилось, что тревога была не напрасной. Разорвал конверт, отвернулся от женщины, пытавшейся заглянуть мне через плечо, щебетавшей что-то про поклонниц. Старательно выведенные, но то и дело все равно налезающие друг на друга строки запрыгали у меня перед глазами:
« Ваше благородие, Николай Михайлович! Узнал у нашего ротного, которого встретил на бегах, ваш парижский адрес. Уж год как получил весточку из России про Елену Ивановну, но не знал, где вы, чтобы вам передать. Вы, помнится, наказывали, если что проведаю, чтобы вам сообщить. А как сообщить, если вы со старой квартиры съехали, я это знаю, потому как письмо вернулось. Ротный сказал, вы на княжеской дочери женились и живете хорошо. Дай вам Бог. А Елена Ивановна, страшно сказать, террористкой стала. Мне рассказал один поручик из наших, он из Москвы, сбежал недавно через Грузию пешком. Человек верный, врать не станет. Елена Ивановна, как и обещала, до конца боролась с красной сволочью. Пробралась в Москву, устроила в одиночку какой-то взрыв, уложила милиционеров человек десять. Ее схватили, конечно. Почти неделю продержали в чека, все пытали, кто еще причастный к теракту. А выдавать-то ей было некого. Так и запытали до смерти совсем. Царствие ей небесное, вечный покой.
Я сам живу в Константинополе. Жизнь моя не сахар, однако жаловаться не привык: одет, обут, служу при ипподроме конюхом. По-басурмански почитай не понимаю, да с лошадьми и надобности нет. Часто вспоминаю наши походы, службу нашу. Да где то время.
Будьте здоровы, поминайте Елену Ивановну на панихидах.
Ваш бывший ординарец Петр Степанов Василенко».
Я медленно поднялся наверх по лестнице, ничего не видя и не слыша. Даже своего голоса, самым будничным тоном сказавшего что-то вроде «Я на минуту, милая!»Запер дверь изнутри, ключ не шел, я поднажал, все же запер и, подумав, не без удовольствия сломал его в замке. Набросал пару слов для жены, а письмо Василенко сжег в пепельнице. Вытащил револьвер, проверил, заряжен ли. Взвёл курок привычным жестом. Подошел к зеркалу, окинул взглядом щегольские усики, пробор, белую рубашку, мягкие летние брюки. В глаза смотреть не стал.
Проснулась Лара от вибрации телефона у самого уха. Сон слетел и забылся моментально. Удивилась, что за окном еще не до конца рассвело, в школу ей нужно было в тот день не рано. Машинально взяла телефон, на экране мерцала полуголая красавица в соблазнительной позе. Телефон был чужой. Тут она вспомнила вчерашнее, отшвырнула телефон и испуганно спряталась под одеяло. То, что произошло между нею и Сашей, было мило и естественно, как будто они до этого знали друг друга сто лет. Но как теперь быть, Лара не знала, и от этого ее охватила мучительная неловкость. Кроме того, ей было ужасно стыдно, что она читала стихи. Ей всегда казалось, что любые танцы голышом на столе куда приличнее, чем пьяные поэтические излияния. Не зная, как быть, она вынырнула из-под одеяла и посмотрела на Сашу, безмятежно спавшего в детской позе с руками под щекой. Завитки отросших волос на шее, уже яркие веснушки, рыжеватая щетина. Ей все это очень нравилось.
В ванной она на вопрос как быть нашла единственно верный ответ: никак. Не надо никак поступать, само как-нибудь поступится. Проснувшийся Саша без церемоний вломился в ванную и продолжил с того самого места, на котором они вчера заснули. Неловкость будто рукой сняло, и уже за завтраком они болтали как ни в чем не бывало. Телефон Саша выключил и спрятал в карман куртки, чтоб не мешал. Отбиваясь в прихожей от поцелуев на прощанье, Лара грозно прошипела:
– Будешь приставать на работе – убью! И вообще, не воображай ничего такого.
– Я ничего и не воображаю. – промурлыкал Саша и легонько укусил ее за ухо. – А насчет репутации в коллективе не переживай. Туся и Рита давно уверены, что ты от меня беременна, а я тебя уже бросил.
– Дурак. Хотя, впрочем, я знаю, Оля мне говорила. – Она вытолкала его за дверь и потерла пылающее ухо.
Выглянув в окно кухни, увидела, как Саша вышел из подъезда и потянулся, заложив руки за голову. До работы было еще часа два. Лара провела их за проверкой сочинений, то и дело отвлекаясь на воспоминания, ежилась, хмыкала и морщилась, краснела и улыбалась. Накрасилась и оделась особенно тщательно. Вышла пораньше, шла привычной с детства двадцатиминутной дорогой, знакомой до единой трещины в асфальте. Там вечная лужа, там пыльный угол у бордюра, в котором всегда собирается то палая листва, то снег, то тополиный пух или пахучие сережки. Там старый толстый ясень, уже пустивший почки. Там небольшая детская площадка с новыми, еще не поломанными лошадками и качелями. Все казалось милым и полным значения, напоминало о детстве и дышало безмятежностью. Лара ощущала такую полноту жизни, словно ей было восемь лет, и ей только что подарили первый двухколесный велик. Школьная ограда, теперь высокая, исправная с фасада, была проломлена в трех местах с тыла. В одну из дыр Лариса пролезала, когда хотела сэкономить время, так было короче. Когда она была школьницей, ограда была из низкой рабицы, заваленной на землю почти полностью, и преодолевать ее было еще проще.
Вынырнув из пролома в заборе, она увидела Лёшу Пащенко из ее одиннадцатого класса. Это был тихий худой мальчик из троечников, непонятно как доучившихся до выпуска. Он сидел спиной к забору на скамейке и курил, сплевывая под ноги.
– Здравствуй, Пащенко! – весело проговорила Лариса, внезапно возникнув перед Лешей. Он вздрогнул и сильно побледнел.
– Здравствуйте, Лариса Николаевна.
– Урок скоро. Тебя ждать?
– Да, конечно, я сейчас, Лариса Николаевна. Я сейчас.
Он выбросил недокуренную сигарету и спрятал руки в карманы. Вид у него был расстроенный и испуганный, глаза изучали носы грязных ботинок. Прыщи, сальные волосы, потертая одежда. Понятно было, почему в классе у него не было друзей и подруг. Лара хотела было утащить его с собой на урок, чтоб не сбежал, но пожалела парня, который мучился от неловкости при любом контакте с девочками или женщинами, даже с Тусей разговаривал, опустив глаза в пол.
– Я буду надеяться, Пащенко. – она удалилась, оставив его стоять на прежнем месте, с руками в карманах и опущенной головой.
В шумном школьном коридоре Ларису едва не сбили с ног дерущиеся пятиклассники, и она забыла про Пащенко. С расстановкой произносила простые и красивые слова диктанта и думала о Саше, вздыхала и некстати улыбалась. На перемене к ней заглянула Ольга Петровна.
– От класса нужно на городской субботник пять человек! – Она хотела что-то еще прибавить, но посмотрела на Лару и осеклась: А что это с тобой?
– В смысле? – Лара с трудом сосредоточилась на ее бровях.
– Ну, какая-то ты не такая. Веселая какая-то.
– Да? Не знаю, настроение хорошее. Будет тебе пять человек на субботник.
– Спасибо. – Ольга не нашлась, что еще прибавить, и вышла, озадаченно цокая каблуками. По коридору шел Саша и церемонно отворачивался от открытой двери кабинета, где Лара изо всех сил сдерживала улыбку. Грянул звонок.
На литературе, выбирая, кого озадачить вопросом, она наконец заметила пустое место на задней парте.
–А где Пащенко? – спросила она недовольно, вспомнив давешнюю встречу.
– А его сегодня не было. – Староста класса, красавица Егорова, подняла на Ларису небесно-голубые глаза. – Он болеет.
– Болеет, ага! Сачкует! – загалдели в классе, ухмыляясь.
– Три дня уже, болеет, значит! – стояла на своем Егорова.
– Странно, – с досадой пробормотала Лариса, удивляясь больше и больше. Шла она к четвертому уроку. Получается, Леша все это время болтался по школьному двору и его никто не видел? И вообще, пора его прижать за прогулы, вызвать родителей и поговорить по душам.
На этой мысли Лара успокоилась и потянулась за журналом. Но вдруг странный звук прорезал тишину школы, будто на железную крышу рухнул кирпич. Потом, через секунду, еще. И снова, но уже ближе. Внизу, на первом этаже, мужской голос что-то сдавленно крикнул и был заглушен еще одним залпом. Дети в классе притихли и побледнели. Лара с ужасом поняла, что это выстрелы. Судя по звуку, стреляли из двустволки, а мужской голос принадлежал охраннику. На первом этаже закричали младшеклассники. Дальше все происходило будто во сне. Дети завизжали и бросились кто к окнам, кто к двери.
– Стоять! – не своим голосом крикнула Лара. – Под столы все!
Дети замерли на месте. Выстрелы внизу смешивались с криками. Слышно было, как кто-то бьет в дверь, сначала ногой, потом прикладом. Потом снова снизу закричали дети. У Лары потемнело в глазах.
– Что стали, под столы спрятались! У него ружье! Зайдет – убьет с порога кого-нибудь. Быстро! Кто высунется – башку оторву!
Дети молча стали опускаться на пол.
Лара метнулась к двери, заперла ее, сунула швабру через обе ручки. Конструкция была не ахти, но в сумме с прочной дверью давала надежду, что стрелку надоест ломиться и он уйдет. Выстрелы приближались, крики усиливались. Слышно было, как визжала Туся, очевидно, от сильной боли. Дети под столами ойкали и матерились, некоторые девочки начали плакать.
– Всем молчать! Будете тихо сидеть, подергает дверь и уйдет.
Лара подошла к окну и с облегчением увидела, как с торца здания из пожарного выхода выбежали Сашины пятиклассники. Молодец, улучил момент и вывел их, когда стрелок пошел в наше крыло, подумала Лара. Саша метался между детьми, оглядываясь наверх и одновременно разговаривая по телефону. Наверное, полицию уже вызвали, но Лара на всякий случай позвонила. Долго не брали трубку, потом что-то щелкнуло.
– Стрельба в двадцатой школе, Ленина, шестьдесят! – Лара старалась говорить ровнее.
