Читать книгу: «Легенда о сломанном городе», страница 2

ГЛАВА 3

МЭР

Гроссмейстер был один в своем кабинете, абсолютно один. Даже верная Айса куда-то отлучилась… Видимо, по своим важным мифологическим делам.

Квермонт подошел к окну и резко отдернул шторы, отчего в кабинет неудержимо полился терпкий дневной свет. Первым делом Гроссмейстер увидел величественный силуэт башни Фогон с конусообразным шпилем, готовым вот-вот проткнуть облака, гигантский циферблат с мертвыми стрелками. Потом он перевел свой взор чуть левее, и долго смотрел на

величественное здание Сената, мрачное и немного громоздкое.

Этот город не может просто так погибнуть, подумал Гроссмейстер. Разве я, родившийся полвека назад и видевший, как зарождается каменный зверь, я могу допустить это?

Флагманштадт пережил несколько магических бурь, эпидемии оспы, чумы и сифилиса, сумасшедшего бургомистра Вагнера – неужели он не переживет пришествие Мрачного Герцога?

Великий град Торссон не пережил.

Из окна не было видно приземистое здание Мэрии, но Квермонт точно знал, что оно примостилось рядом с Сенатом, и там, в своем кабинете на первом этаже заседает мэр Флагманштадта, получивший в народе прозвище Железный Максимилиан.

Пожалуй, подумал Гроссмейстер, если с городом что-то случится, Дагаев меня убъет. Если, конечно, сам останется в живых.

Квермонт, подумавши это, решил, что стоит навестить господина мэра и поторопился покинуть здание Магического Совета.

Первым делом Гроссмейстер глянул на небо.

– О мой Бог, – только и произнес.

По признакам это была самая настоящая магическая буря.

Небо над городом было затянуто лохматыми, похожими на гигантских черных псов, тучами. И да, эти грозовые тучи не были даже синими, они были именно что черными, и сквозь них еле-еле пробирался болезненный солнечный свет.

Пахло гарью и копотью, как в паровозном депо. А над землей висел густой едкий дым, отчего было трудно дышать, и не видно было ни зги на расстоянии вытянутой руки.

Гроссмейстер закашлялся.

Площадь была усеяна самым разнообразным народом. Попадались скрюченные сифилитики с провалившимися носами, прокаженные, клерки с Нового проспекта, торгаши и мошенники, словом, вся та разномастная толпа, что составляет облик любого города. Флагманштадт взбаламутился, и со дна его поднялись самые отбросы: бродяги, попрошайки, калеки, опиумные

наркоманы с остекленевшими глазами. И уличные певцы. Гроссмейстер ненавидел эту когорту, а их музыка неизменно вызывала у него раздражение.

Вот и сейчас бедный музыкант, вооруженный каким-то непонятным приспособлением с шестью струнами, отчаянно завывал.

Отчего так в Осколии сосны шумят

Отчего так уныло шарманка рыдаааает!

Гроссмейстер поспешил прочь, так и не услышал ответ на вопрос, которым задавался неведомый автор песни.

Магия в большой концентрации имеет цвет. Вот и сейчас дома, силуэты людей и фонарные столбы подсвечивались желтым.

А еще большая концентрация магического излучения влияет на сознание людей. В особенности не обладающих способностями волшебника.

Люди, сами того не осознавая, творят необдуманные поступки, подчас носящие хаотичный характер.

Попадались и механические чистильщики, ожесточенно работавшие щетками. Они крутились вокруг Квермонта, подобно неведомым трудолюбивым насекомым, издавали деловитое жужжание, и отчаянно норовили попасть под ноги.

Любопытно. На них тоже действует магия?

Квермонт зашел в здание Мэрии, минуя форпост из охранников, благо статус позволял быть вхожим во все учреждения города, и решительно зашагал по узкому коридору, минуя одинаковые двери с латунными табличками.

Впрочем, возле двери, на которой было выгравировано «М. Дагаев», Гроссмейстер остановился. Ниже была еще одна табличка: «Представителям профсоюзов просьба не беспокоить». Не потрудившись даже постучаться, он

дернул золоченую руку и отворил дверь.

Мэр стоял возле открытого окна и курил сигару, выпуская на свет божий клубы серого дыма. Он был похож на замысловатый механизм на паровом ходу, на хитро спроектированную машину, суровую, жестокую и неумолимую, но никак не на человека. Определенно.

– А я вас ждал, – вместо приветствия произнес хозяин кабинета.

Максимилиан Дагаев был бессменным мэром Флагманштадта с 1775 года. Он сменил на посту того самого сумасшедшего бургомистра Вагнера, и с тех пор город не знал

иных начальников.

– Я знаю, Максимилиан Андреевич, – сухо ответил Гроссмейстер, снизу вверх смотря на мэра.

Дагаев был огромного роста, худым и нескладным, как палка с

набалдашником, а черты лица его отличались резкостью и

прямолинейностью. Ни в фигуре мэра, ни в его лице не было ни одной плавной линии, все сплошь прямые. При этом он был вычурно одет, как будто на дворе все еще было прошлое столетие. Фиолетовому сюртуку, в который был облачен мэр, позавидовал бы любой модник восемнадцатого века.

Дагаев был прям и резок, как стрела, запущенная в цель.

– Может, вы объясните мне, что происходит? – вежливо попросил мэр. – Вы присаживайтесь, Ваше Магейшество. Разговор обещает быть трудным.

Дагаев уселся в свое кресло, и процесс этого усаживания был долгим. Он сложился медленно и осторожно, подобно телескопической трости, как будто боялся, что повредит одну из важных деталей своего механизма.

– Часы остановились, – напомнил Гроссмейстер. – На город надвигается сильнейшая магическая буря. Я надеюсь, Максимилиан, ты построил себе бункер, чтобы спрятаться?

– Так может, стоит эвакуировать жителей? – предложил мэр.

– А в твоем бункере хватит места для всех? – съязвил Гроссмейстер.

Дагаев гневно нахмурил брови, но промолчал.

– Это создаст еще большую панику. Надо сохранять спокойствие, – сухо ответил Квермонт.

– Я уже объявил Комендантский час, – сообщил мэр, и впервые на его металлическом лице появилось что-то, похожее на эмоцию.

Он почти что улыбался. Он почти что ликовал.

– Комендантский час? – спросил Гроссмейстер. – Ты давно об этом мечтал, Железный Максимилиан. Наконец-то появился достойный повод, не правда ли?

Гроссмейстер вздохнул, собрался с силами и продолжил.

– Комендантский час усилит панику. Отмени его.

– Нет.

– Отмени, или я пущу слух, что Конец Света – твоих рук дело.

– О, не утруждайтесь, Ваше Магейшество. Убежден – горожане и без того в этом уверены.

Дагаев выдвинул ящик стола и вытащил оттуда еще одну сигару.

Неторопливо закурил, продолжая оценивающим взглядом смотреть на Гроссмейстера.

Сигару он держал в правой руке. На левой же руке он всегда носил черную перчатку. Квермонта искренне удивляло, что мог так тщательно скрывать мэр. Легкомысленную татуировку

в виде бабочки? Ожог? Увечье?

Вряд ли кто-то мог знать ответ на этот вопрос.

– Когда я занял свой пост, в городе была эпидемия чумы, – чуть поморщившись, произнес мэр, – от которой умерла половина населения.

– Что ж, теперь на смену чуме пришли опиум, кокаин и венерические заболевания, – парировал Гроссмейстер. – Так что процент смертности остался примерно тот же. И, кстати, Максимилиан, не говори мне о чуме. Я помню такие эпидемии, при которых город был усеян трупами. Я сам их собирал.

– Ну, нынешние трупы, если разбудить их от опиумного сна, вполне способны добраться до дома, – ответил Дагаев. – Так что да здравствует прогресс!

Максимилиан затушил сигару, поднялся со своего кресла и подошел к окну, громадный, мрачный и бесстрастный, как чугунное изваяние.

– Я стал мэром, когда модники еще носили напудренные парики, – задумчиво произнес Дагаев. – И не уйду со своей должности, даже когда женщины начнут носить брюки!

– Только через мой труп, – буркнул Гроссмейстер.

– Что, простите?

– Только через мой труп! – громче произнес Квермонт. – Я не допущу, чтобы в моем мире дамы носили брюки!

– Я вас понял, – рассмеялся мэр. – Не забывайте, Великий магистр – я ум, честь и совесть Флагманштадта!

«О Боже, он и вправду так думает?» – подумал Квермонт. «Эта железная махина и вправду считает, что…»

– Я всегда знал, Максимилиан, что у Флагмана нет ни ума, ни чести, ни совести.

Дагаев не стал отвечать. Какое-то время он молчал, стоя вполоборота к Гроссмейстеру, и задумчиво смотрел в окно, на беснующуюся Парламентскую площадь.

– Кстати, – наконец-то произнес Дагаев. – Намедни я получил телеграмму с острова Тармин. Вы знаете, что заключенный тринадцать ноль один сбежал?

– Как?! – изумился Гроссмейстер. – Это же невозможно!

Мэр повернулся лицом к гроссмейстеру и устремил на него свой испепеляющий взгляд. Этого взгляда боялись во Флагманштадте до дрожи.

– Оказалось, что возможно. Такое ощущение, будто тьма со всего мира стекается, чтобы уничтожить этот город. Вам не кажется?

– Мне пора идти, Максимилиан, – ответил Гроссмейстер, поспешно поднимаясь со своего места. – А на будущее учти: я знаю о тьме гораздо больше твоего.

ГЛАВА 4

ПРОФЕССОР ШТАЙН

«ЭПОХАЛЬНОЕ ОТКРЫТИЕ ФЛАГМАНШТАДТСКОГО УЧЕНОГО

Казалось бы, всего лишь две недели прошло с того момента, как было совершено уникальное открытие, разом перевернувшее все представления о теоретической магии, а весь научный мир уже успел расколоться на два лагеря. Одни по-прежнему пытаются найти ошибку в вычислениях, считая

все случившееся не более, чем профанацией. Другие же всецело поддерживают гениального ученого, сумевшего совершить невозможное.

Одни считают г-на Штайна грандиозным шарлатаном и мистификатором от науки; другие же поклоняются его бесспорному таланту, сумевшему сотворить настоящее чудо. И, наконец, одни пытаются всячески очернить светлое имя ученого, другие же возносят ему хвалу.

Для тех, кто несведущ в вопросах магии и науки, поясняем. Доктор Я. С. Штайн является крупнейшим в Осколии специалистом по теоретической магии. Теоретическая магия – это сложная научная дисциплина, включающая в себе такие отрасли, как математическая магия, теория синтеза, магическая инженерия, и так далее. Все эти отрасли, как считают ученые, давно пора считать отдельными научными дисциплинами. Уравнение Эйслера-Боткина было выведено в 1810х – 20гг тандемом величайших ученых своего времени

– Робертом Эйслером и Филлипом Боткиным. До сего времени считалось, что оное не имеет решение. Однако же пару недель назад в печати появился труд Я,И.Штайна, в котором он продемонстрировал решение данного уравнения.

Это событие произвело настоящий фурор в магическом мире».

ГАЗЕТА «Мой Флагманштадт», рубрика «Коротко о науке»

Штайн отложил газету в сторону. Так непривычно было читать про себя. Да не в научном журнале, предназначенном для экспертов, а в обычной газете, которую может прочесть всякий желающий. Будто бы он не ученым был, а каким-нибудь артистом мюзик-холла, или знаменитым оперным певцом, или, в крайнем случае, политиком.

«Вот она, слава», – подумал ученый. «Надо бы, пожалуй, сохранить эту газету. И жене потом показать. Пусть гордится».

Подумавши это, он поспешил убрать номер «Моего Флагманштадта» в ящик письменного стола, в аккурат между учебником по дискретной магии и методическим пособием по единой теории синтеза. Авторами обеих книг был

сам ученый. Ему было чем гордиться.

Яков Семенович Штайн был, пожалуй, типичным флагманштадтцем. Он, как и все, ненавидел Железного Максимилиана, опасался гнета со стороны правительства и твердо был убежден, что «раньше все было по-другому». Он

совершал покупки в бакалейной лавке, на работу ездил на омнибусе, и раз в месяц посещал с супругой представления на сцене мюзик-холла «Дирижабль-Арена». Так делало подавляющее большинство жителей столицы.

Правда, Штайн был в сто раз умнее любого горожанина, и ученая степень была не единственным тому подтверждением. Он был скромен, рассеян, как и большинство людей, имеющих склонность к науке, и временами боязлив, как и большинство людей, имеющих отношение к Осколии.

Еще совсем недавно Яков Семеневич преподавал теоретическую магию студентам. Но, с тех пор, как в университете закрыли магический факультет, пришлось заняться исключительно научной работой.

Штайн был весьма обеспокоен тем, что руководство университета могло прекратить финансирование научных изысканий, и он остался бы без средств к существованию. Впрочем, недавние события, связанные с решением

уравнения Эйслера-Боткина, вселяли надежду. В мгновение ока ученый, сумевший доказать недоказуемое, сделался знаменитым. Ему прибавили жалованье, выделили новенькую лабораторию и троих смышленых помощников, и вывесили его портрет на доске почета. Впрочем, на сие изображение моментально появилась карикатура. В университетском

самиздатовском журнале поместили забавный рисунок, на котором доктор Штайн был изображен с вытаращенными глазами и высунутым языком, снабженный ехидной подписью «Я научу вас делить на ноль!»

И вот сегодня Яков Семенович сидел в своей лаборатории за письменным столом, и в очередной раз производил вычисления, по итогам которых он

проснулся знаменитым.

На столе стояла забытая чашка с чаем, которую пора было вести на кафедру биологии, поскольку в ней уже зародилась абсолютно новая, возможно, разумная, форма жизни.

Штайн в сотый раз перепроверил свои вычисления. Нет, ошибки быть не могло. Он и в самом деле сумел решить проклятое уравнение.

Да, Яков Семенович был и вправду рассеян. Из-за этого с ним частенько случались различные казусы. Как-то раз он перепутал номер омнибуса, и уехал в другой конец города. Однажды он забыл собственный адрес.

Частенько он забывал, что у него есть жена, но, вполне возможно, это было не из-за рассеянности, а из-за своеобразия самой госпожи Штайн.

Когда ученый погружался в работу, он не замечал ничего вокруг. Однажды он целый день просидел в бумажном колпаке с надписью «Я дурак», пока сердобольная ассистентка не сжалилась над ним.

Увлекшись, он и не заменил, что над душой стоит лаборант Николенька, и что-то старательно ему втолковывает.

– …не пускают, – сообщил лаборант. – И подземку закрыли для пассажиров.

– Что, прости? – опомнился доктор Штайн.

– Яков Семенович, я говорил, что мне пора домой. Мэр объявил в городе Чрезвычайное Положение. На сегодня от работы освобождены все государственные учреждения, не работают подземка и городские омнибусы.

– Опять я все пропустил! – сердито буркнул Штайн. – Какое чрезвычайное положение? Что стряслось-то?

– Ожидается Природный Катаклизм! – деловито сообщил Николенька. – Объявлено штормовое предупреждение. На город надвигается мощная магическая буря. Горожанам предписано сидеть по домам и сохранять спокойствие.

– Ты можешь идти, если нужно, – ответил Штайн. – Я же предпочитаю сохранять спокойствие в своей лаборатории.

– Яков Семенович, – встревоженно ответил лаборант. – Я бы на вашем месте тоже поторопился домой.

– Эх, Николенька, – полным тоски голосом ответил Штайн. – Ты мою Сару видел?

– Ее гарредотипное изображение стоит на вашем столе, – радостно сообщил Коля.

– И? – поинтересовался Яков Семенович. – Ты уверен, что мне хочется идти домой? И, прошу заменить, этот портрет был изготовлен мастером Курвуазье пять лет назад. Нынешняя физиономия моей жены не поместилась бы на серебряную пластинку такого формата.

– Сочувствую, – ответил Коля. – Если хотите, можем ко мне поехать. Я, правда, живу в дешевых меблирашках недалеко от Флюгерной улицы, и мой сосед каждый вечер напивается абсента и начинает пиликать на скрипке, или читать стихи собственного сочинения, и я не знаю, что из этого хуже, потому что к звукам скрипки еще как-то можно привыкнуть, а строчки его стихов разъедают мозг, как бергиева кислота.…Но у меня есть чай! А что еще нужно, когда на город надвигается стихия?

– Нет, спасибо. Я останусь здесь, – самоотверженно ответил доктор Штайн.

– Как скажете, – ответил Коля и решительно выскользнул за дверь.

Впрочем, мгновение спустя он вернулся.

– Яков Семенович, а у вас не найдется двадцати рублей на извозчика? А то омнибусы не работают, а мне домой надо.

– Посмотри в кармане моего пальто, – порекомендовал Штайн.

Николенька в ответ лишь деловито угукнул.

ГЛАВА 5

ЧОКНУТЫЙ ПИРАТ

Перед тем, как поехать на вокзал, Озеров зашел в универсальный магазин, что на улице Эдельвейсов, и купил подарки своим дочерям. Старшей, Вареньке, он выбрал большую фарфоровую куклу с огромными синими

глазами и дивными волосами золотистого цвета. Младшей, Анечке, он купил огромного плюшевого медведя. Немного подумав, Иван Алексеевич решил прикупить презент и для супруги – флакон дорогих английских духов. Вчера

как раз выдали жалованье, так что можно было себе позволить.

С двумя огромными пакетами Озеров и вышел на улицу. Поняв, что пешком до Флагманштадтского вокзала он не доберется, поймал извозчика и за десять рублей добрался до цели.

Экспресс «Вирхов-Флагманштадт» уже ждал пассажиров на третьем пути.

Скормив билеты кондуктору, Озеров зашел в душный вагон, пропахший коктейлем чужих ароматов, и уселся на свободное место у окна, посадив громоздкие пакеты рядом с собой.

Он ехал в столицу, чтобы повидать своих дочерей. Официально разводы в Осколии были разрешены, хотя и не одобрялись общественной моралью.

Впрочем, формально Озеров до сих пор был женат, поскольку статус разведенного мужчины не позволил бы ему работать в гимназии. Однако с женой вот уже десять лет он жил раздельно.

Причиной было то, что Августа ему изменила, а он так и не смог простить. И даже не просто изменила – она попросту удрала с заезжим фокусником из мюзик-холла «Дирижабль-Арена», оставив двух дочерей на попечение отца.

Впрочем, месяц спустя ветреная жена вернулась и начала слезно молить прощения. Озеров ее не принял. Бывшие супруги стали жить отдельно.

Дочки, как это положено по закону, остались с матерью. Но каждую пятницу Иван Алексеевич приезжал к ним, дарил дорогие подарки, и все выходные проводил с ними.

Эта пятница не стала исключением.

Озеров предвкушал долгожданную встречу. Под размеренный стук колес так хорошо думалось и мечталось, а под конец Иван Алексеевич даже задремал.

Ему приснились Варя и Аня, но почему-то уже взрослые, причем старшенькая была в платье невесты. И только он успел спохватиться, а где жених, как резкий визг тормозов разбудил его.

Поезд отчего-то остановился. Озеров глянул в окно, где на долгие километры простирался безрадостный пейзаж. Природа Осколии не отличался красотой и разнообразием. Сплошные болота, болота, болота…

В эту минуту в вагон зашел начальник поезда в ярко-синем кителе и форменной фуражке красного цвета – это были отличительные цвета осколийских железнодорожников.

На него тут же обрушился шквал вопросов от перепуганных пассажиров.

– Что случилось?

– Авария?

– Как долго мы будем стоять?

Начальник вздохнул и сделал предупреждающий жест рукой.

– Дамы и господа! – решительно воскликнул железнодорожник, когда гомон в салоне поутих. – Приносим свои искренние извинения по поводу

неожиданной остановки, связанной с техническими…

Тут начальник еще раз вздохнул и продолжил уже по-человечески:

– Во Флагманштадт пока не пускают. Поезда стоят на подступах к городу.

Как только дадут разрешение, мы тут же поедем.

С этими словами он приоткрыл тяжелую дверь и мгновенно скрылся в следующем вагоне.

Как только он ушел, шум и гам стал нестерпимым. Пассажиры начали выдвигать самые нелепые догадки относительно остановки поезда.

Озеров же отвернулся к окну, пытаясь не слушать вздорные разговоры.

Начальник поезда вернулся минут через двадцать, и вид у него был весьма встревоженным.

– Господа пассажиры! – торопливо произнес он. – В ближайшие три-четыре часа состав точно не поедет. В город по-прежнему не пускают.

– А нам-то что делать? Взлетать? – сварливо поинтересовалась дородная госпожа с крохотной собачкой под мышкой и аж покраснела от негодования.

– Ох, – ответил замученный железнодорожник. – Если хоть чуть-чуть продвинемся, можно будет пустить локомотив по резервной ветке через Алсет. В результате во Флагманштадт мы заедем не с Северного Вокзала, а с промежуточной станции. Времени это займет много, но…

– Давайте еще через Россию поедем! – парировала госпожа, чем вызвала взрыв смеха.

Начальник поезда поспешил улизнуть от греха подальше.

Нет, подумал Озеров. Так дело не пойдет. Он поспешил за начальником поезда.

– Простите! – дергая железнодорожника за синий рукав, спросил Иван Алексеевич. – А каких-нибудь иных способов добраться до столицы нет?

– Тут рядом пролегает большой тракт, – объяснил человечный начальник. – Можете сойти с поезда, только осторожно, и попробовать поймать телегу, следующую в город.

– Хорошо! – обрадовался Озеров. – Я так и сделаю.

Он вернулся в свой вагон, забрал пакеты с подарками и сошел с поезда, благо, все двери были открыты. Правда, спускаясь с насыпи, он чуть было не полетел вниз, но вовремя удержался.

На всякий случай он решил проверить содержимое пакетов. Кукла и плюшевый медведь были на месте, а вот флакон духов исчез. Очевидно, кто-то из пассажиров успел его умыкнуть, пока Озеров ловил начальника поезда.

До тракта было с полкилометра, но непривычный к пешим прогулкам Озеров даже немного подустал. Впрочем, дойдя до цели, он понял, что ничем ему тут не помогут. Дорога была забита телегами, колясками и экипажами. В

столицу не пускали не только железнодорожный транспорт.

– Да что же там стряслось, черт побери! – ругнулся Иван Алексеевич.

Эврика! Если по земле в столицу не пускают, значит, можно добраться по воздуху.

Озеров знал, что неподалеку есть частная станция, где можно арендовать аэростат. На это бы ушло все жалованье, но Иван Алексеевич не мог не повидаться с дочерями.

Путь до станции занял не менее часа, к тому же зарядил мелкий и противный дождь, так что под конец Иван Алексеевич совершенно измучился.

Впрочем, все его страдания оказались напрасными. Развеселый механик в кожаной тужурке, делавшей его похожим на копченую селедку, сообщил, что

все аэростаты находятся в воздухе.

Совершенно удрученный Озеров поспешил убраться восвояси.

Он решительно затопал по бездорожью, волоча за собой объемистые пакеты, как вдруг услышал позади себя оглушительное «Фьють!» Он остановился, то

ли от неожиданности, то ли от того, что решил, что это «Фьють!» относится к нему, и обернулся.

– Вам аэростат нужен? – обратились к Озерову.

Иван Алексеевич от неожиданности разинул рот.

– Здрасте! – только и смог сказать он.

Перед ним стоял незнакомый человек, при одном взгляде на которого

захотелось перекреститься и зашептать «Отче наш». Сказать, что этот экземпляр был странным – это значило ничего не сказать. Он явно прибыл сюда с какой-то другой планеты. Возможно, свалился с луны.

Возраста он был неопределенного. С равным успехом он выглядел и на тридцать, и на сорок, и на пятьдесят. Лицо его, наверно, и в лучшие годы не отличалось привлекательностью, теперь же его уродовала сеть мелких шрамов. А еще у незнакомца были разные глаза – правый был желтый, а

левый – ярко-зеленый. Смотрел он исподлобья, предпочитая хмурить кустистые брови.

Одет он был весьма неопрятно. Его брюки и рубашка были потрепанными, засаленными и явно не знали, что такое стирка. Поверх рубашки был надет кожаный жилет весь в заклепках, чей первоначальный цвет было невозможно

угадать. А патлатую голову незнакомца – и это было вишенкой на тортике! – венчал цилиндр, весь порыжелый от времени, и грозящий рассыпаться в прах прямо на голове своего хозяина.

Словом, незнакомец был похож на бродягу, но весьма довольного жизнью бродягу.

– Да, мне нужен аэростат, – промямлил наконец Озеров, продолжая осматривать странного типа.

Одеждой его странности не заканчивались. Неизвестный экземпляр был калекой – штанина на левой ноге была подвернута, обнажая искусно сделанный протез.

– Я Феникс! – гордо отрекомендовался тип, протягивая Озерову свою руку.

– Я Иван Алексеевич, – представился тот. – Озеров Иван Алексеевич, школьный учитель.

Этот Феникс с его немытыми волосами, разными глазами и столь заметным увечьем был невероятно, просто неописуемо безобразен. Складывалось впечатление, что его где-то сломали, а потом собрали по частям, причем неправильно. А его манера одеваться была вдохновлена огородным пугалом.

– И куда же вы собрались, школьный учитель? – насмешливо

поинтересовался Феникс.

Иван Алексеевич готов был поклясться, что тот подмигнул ему своим

желтым глазом. Впрочем, вполне возможно, что у безобразного человека просто был нервный тик.

– Во Флагманштадт, – обреченно ответил Озеров. – А наземным транспортом туда не пускают.

– О как! – отреагировал Феникс. – Значит, майн херц, вам со мной по пути.

Пойдемте!

И Озеров от безысходности поплелся за этим странным Фениксом.