Читать книгу: «Ах! Женщины! Женщины!!! Роман», страница 2
Галина решила использовать возможность высказаться, пока Юрия не было в комнате, и выпалила очень темпераментно свекрови свои доводы:
– Подумаешь, пукнул, он старый человек, у него от напряжения так получилось, ну что вы, в самом деле, Татьяна Афанасьевна, как маленькая?
– Даже слушать ничего не хочу! – отрезала Татьяна Афанасьевна и встала, что называется, в позу.
Тогда Галина решила высказать ей последний аргумент:
– А как ваш сыночек пердит мне под нос каждый день и не извиняется, что же мне, тоже с ним разводиться!?
– Что ты, Галя, сравниваешь, вы уже давно живёте вместе, да и потом, молодому мужу всё можно простить, тем более я думаю, что ты преувеличиваешь!
И потом, он меня не удов-лет-во-ря-ет! – произнесла по слогам Татьяна, округлив глаза.
– Что-о-о?!! – подскочила на стуле Галина.
– То-о-о! – произнесла чётко Татьяна.
– Всё, разговор окончен, развод и только развод! – закончила она свою речь и, довольная собой, вышла из комнаты.
На это заявление у Галины доводов не нашлось!
– Юра, – позвала Галина, – ну что ты скрылся, всё время уходишь от проблемы, что делать будем?
Юрий ответил ей очень спокойно:
– А что нам делать? Мама взрослая девушка, хочет жить одна, пусть разводится, поехали, я устаю от этих разборок, – и, попрощавшись с мамой, вышел из квартиры. Галине ничего не оставалось, как последовать за ним.
Сказано – сделано, развод, как говорится, и девичья фамилия, потом она не раз пожалеет об этом, но это будет потом! А сейчас упрямство идеалистки правило миром, обвиняя, оскорбляя, унижая всех и вся, кто хоть на йоту нарушил правила приличия. Она не думала, что сейчас безвозвратно разрушает своё вновь обретённое счастье навсегда! Как говорится, опять заклинило мозги напрочь!
Время пошло своим чередом, и вдруг Татьяна узнает, что её лучшая подруга Любаша приняла предложение от генерала руки и сердца и согласилась! Это было возмутительно!
– Как она посмела так поступить?! Она предала нашу сорокалетнюю дружбу! – высокопарно говорила всем знакомым Татьяна Афанасьевна, хотя все слушали с недоумением.
– Вы же сами его бросили!
– Ну и что, – говорила Татьяна, – она не должна была так поступать… – И прекратила все отношения с Любой.
Генерал с Любашей всё равно поженились и стали жить прекрасно, для Любы все требования супруга были понятны, и её ничего не раздражало в нём. Они зажили счастливо, и, так как дома их находились рядом, Татьяна часто видела в окно, как они шли на пробежку вдвоём, гуляли вечерами под ручку вдвоём и как голубки о чём-то ворковали, а она злилась сама на себя за нетерпение, а иногда вздыхала:
– Ах, если бы всё вернуть, я бы действовала по-другому и тихонечко бы поправила отношения в свою пользу.
Но вернуть уже было ничего невозможно, да и одинокие генералы больша-а-ая редкость на территории необъятной России!
Так и осталась она до конца дней своих у разбитого корыта!
А счастье было так возможно, но увы и ах!
Глава третья
Инна проснулась, огляделась встревоженно, поднявшись на локте, посмотрела на деток: спят себе зайчики, пусть спят, захотят есть – проснутся.
Посмотрела вниз, соседка сидела, подперев щёку рукой, взгляд её был направлен вдаль, и она, как показалось Инне, была чем-то расстроена. Женщина слезла с верхней полки, нижняя под ней за ночь освободилась, и она стала обустраиваться там, застелила свой плед, под голову сумку и собиралась уже опять прилечь, как с ней заговорила Татьяна:
Ну что, отдохнули немного, если это можно назвать отдыхом?
– Да, спасибо, спала как убитая, даже не слышала, как люди входили, выходили.
– Ну и хорошо, вам нужно выспаться, это первое лекарство при стрессе, – сказала Татьяна. – В Петербург вы к кому – к родне? – спросила она.
– К сожалению, родни нет, у подруги есть телефон, она два года здесь, замуж за вашего жителя вышла, повезло.
– А подруга хорошая, поможет, вам же не на один день?
– Да, лучшая, всю школу вместе и на танцы, и на учебу, везде, одним словом. Я её выручала много раз, может, пустит пожить, пока не устроюсь, только вот мужа её никогда не видела, она как в институт поступила, мы так и не виделись, только изредка перезванивались. Деток у неё пока нет, муж говорит: «Давай для себя пока поживём». А как это для себя, я не понимаю. Любой человек, по сути, живёт для себя, и деток для себя рожает, и растит их для себя. Квартира, говорила, у них огромная, муж при больших деньгах, так, думаю, что им нас не пустить пожить? Не стесним же.
– Ой, моя голубка, по жизни знаю, чем у человека чего-то больше, тем ему всё теснее становится. Это только говорят, что с милым рай в шалаше, а как шалаш обживут, уже хоромы подавай, да всё больше и больше, и дети не нужны, так как хоромы требуют нежного обращения, всё дорогое. А потом, когда уже всё есть, зачем нам эти дети, лучше собачку элитную заведём. Время быстро идёт, и, когда просветление вдруг наступает, по врачам бегать начинают. Помогите деток нам завести, – а не получается. И так год, два, три, а затем суррогатную маму покупают, а когда ребёнок появляется, от этой нервотрёпки уже видеть друг друга не могут и разводятся. В лучшем случае женщине хоть дитя остаётся, а в худшем, если нет детей, то муж быстро находит молодую, она рожает, и он уходит от своей жены с лёгким сердцем, с которой прожил лет двадцать, и ещё её виноватой сделает. А она, бедняжка, остаётся с деньгами и жильем, но одна-одинёшенька, сколько таких случаев по России, ужас!
А если она была неумна, пока её любили, то и без всего останется. Вы знаете, Инночка, у меня соседка одинокая живёт в двухкомнатной квартире, все у неё поумирали, она сдавала одну комнату года три девушке, да она отучилась и домой уехала, запишите мой телефон и адрес на всякий случай, вдруг вас там не примут. Люди, не имеющие детей, чужих не жалеют, они их раздражают. Не знаю, правда, может быть, уже кому сдала комнату, но, когда я уезжала, никто не жил, она не всякого возьмёт, жуликов боится.
– Ой, спасибо, Татьяна Афанасьевна, – обрадовалась Инна, что так удачно всё складывается. На душе у неё скребли кошки, и рассуждения соседки только их утвердило. Ладно, успокоила она себя, буду надеяться только на хорошее!
До Петербурга оставались считанные часы, за окном мелькали пейзажи средней полосы России: ели, сосны, берёзовые рощи, всё цвело, благоухало, одним словом, прекрасная весна.
Раньше Татьяна Афанасьевна очень любила весну, в мае она перебиралась на дачу невестки, там был уже давно слаженный свой круг общения, вечерние посиделки с соседями в старинной беседке, сохранившейся, наверное, со времён революции, лёгкое вино, песни под гитару, петь Татьяна очень любила, голос у неё был приятный, и, конечно, романсы звучали над рекой и дачами в первую очередь.
***
В тонких запястьях капрона
Жемчуг накручен змеёй.
Тихая радость притона,
Бархата цвет неземной.
Тихо печальное танго
Душу и сердце мне рвёт.
Выбросил дерзко коленку
Нашей судьбы поворот.
А за окном всё красиво,
Жизнь там пристойно идёт.
Лёгкая музыка танго
Пьяно, вальяжно плывёт.
И под оркестр фортепьяно
Вяжет узлы без затей.
Белые руки – так рьяно.
Клавиши звонко: «Налей!»
Медленно, сладко, хрустально
Я наливаю бокал…
И пузырьками целую
Губ ваших красный овал.
В тонких запястьях капрона…
***
Она знала много романсов и пела их с удовольствием: все романсы Каревой, Изабеллы Юрьевой, Шульженко, Вертинского и современных авторов, в общем, всё было пристойно и приятно, лёгкий прохладный ветерок развевал ласково волосы, звучал звон бокалов, люди говорили друг другу комплименты, читали стихи свои и чужие, немножко кокетничали, иногда влюблялись ненадолго и расставались – кто красиво, а кто некрасиво, и, конечно, у элегантной Татьяны Афанасьевны всегда случался поклонник.
С одним Георгием, или Гошей, она встречалась почти пятнадцать лет, он был намного лет её моложе, настолько, что она никогда не хотела об этом слышать ни от кого, и знакомые, зная, что она рассердится, если говорить об этом, тихо помалкивали, что Татьяну очень устраивало.
Она не любила мужчин своего возраста, ей они казались стариками, а себя она всегда ощущала молодой. И вот сейчас под стук колёс она вспоминала этот давний роман с улыбкой и с тихой печалью на душе. Это был сын её подруги Ларисы, они вместе когда-то работали телефонистками после войны.
Она была года на четыре моложе Татьяны, но очень рано вышла замуж.
Ну вот, когда на посиделках появился Гоша, он был совсем молоденький, но сразу обратил внимание на Татьяну, был с ней особенно внимателен, смотрел влюблёнными глазами, и она была немного смущена этим проявлением чувств от столь юного мужчины, но, как-то выпив лишку, даже не заметила, как сама начала отчаянно кокетничать с юношей, он вызвался её проводить, хотя её дача была в нескольких шагах, и, конечно, предложил прогуляться по берегу реки, заросшему кустами ракиты, и как-то, само собой, они начали целоваться вроде бы в шутку, сначала в щёчку. О-о-о! А потом в шейку. О-о-о! Потом поцелуи продолжились всё ниже и ниже, и вот уже они стали парой.
Многие люди говорят, что интимная связь – это не повод для знакомства!
Но Татьяна с ними была не согласна, она говорила по-своему:
– Интимная связь – это повод для романа, а какой он будет, – на два, три дня, год или много лет, – не важно, главное, чтобы двум людям было хорошо и спокойно вдвоём в этом шумном мире.
Некоторое время они скрывали свой роман, но потом Лариса всё поняла и сначала хотела устроить скандал подруге, но потом, остыв и немного подумав, решила принять это как данность, зачем ей портить отношения с любимой подругой, а главное, с единственным сыном.
Она знала Гошин характер: если ему что-нибудь запрещать, он, наоборот, встанет в дыбы, и неизвестно, чем это закончится, может из дома уйти. «А-а-а, – решила она, – пусть будет как будет, буду современной мамашей, а он потом молодую встретит, всё уже будет уметь и знать, как с женщиной обращаться, заживёт счастливо и внуков мне подарит», – закончила она, довольная своей материнской мудростью.
Как раз Татьяна пригласила её в театр оперетты на «Сильву», и она решила с ней объясниться там, в антракте, по-хорошему, чтобы между ними не было лжи и недосказанности, пусть сыночек потренируется. Раньше дамы высшего света обучали царских наследников искусству любви, а чем её сын хуже, подумала она и улыбнулась хитро и ласково, как могла улыбаться только умная женщина.
Они встретились, поцеловали друг друга в щёчку, посмотрели друг другу в глаза и рассмеялись.
– Ну что, подруга? – спросила Лариса. – До меня дошли слухи!
– Я в этом не сомневалась, – улыбнулась Татьяна и выжидающе посмотрела на Ларису.
– Ладно, не будем ругаться, – сказала Лара. – Надеюсь, что ты не обидишь моего мальчика и направишь его в нужное русло?
– Ой, как хорошо, что ты так правильно всё понимаешь, – радостно промолвила Татьяна. – Ты знаешь, не ждала, не гадала, не думала, а тут вдруг такие чувства, не обижать же мальчика, я от себя сама не ждала такого всплеска эмоций, не волнуйся, всё будет хорошо, я знаю своё место в данной ситуации, не замуж же мне за него выходить.
– Ну да-а-а, – уныло протянула Лариса. – Ладно, давай оставим этот разговор, всё в руках Господа.
И они пошли в свою ложу наслаждаться Мельпоменой!
За окном вагона стемнело, пассажиры стали собирать свои вещи, поезд подъезжал к Ленинграду.
– Инна, – позвала Татьяна дремавшую девушку. – Пора собираться! Двадцать минут осталось, подъезжаем.
Инна открыла глаза, села на лавку, просыпаясь, встала на цыпочки и начала будить детей, сняла сыночка, за ним – что-то бормотавшую со сна дочку и занялась сборами. Через некоторое время поезд подъехал к перрону, и все стали потихоньку выходить.
Татьяна Афанасьевна попрощалась с Инной:
– Всего вам доброго, если что, звоните, не стесняйтесь, хорошо?!
– Спасибо вам, – пробормотала Инна как-то нерешительно, опустив глаза вниз, честно сказать, ей уже не хотелось звонить подруге, она заранее предчувствовала её реакцию, но сразу попросить помощи постеснялась.
Татьяна скрылась в темноте, Инна взяла детей за руки, чемодан через плечо и направилась к дверям вокзала искать телефон. Усадив на скамейку детей, пошла к автомату, набрала номер, в трубке зазвенели гудки: один, второй, третий. Инна напряглась в ожидании ответа и уже собралась положить трубку, думая: «Ну слава Богу, что нет никого, позвоню Татьяне Афанасьевне, – как мужской голос ответил сонным голосом:
– Слушаю.
– Здравствуйте, а Марина дома? – спросила Инна почему-то почти тоненьким голосом, несвойственным ей.
– Здравствуйте, а кто спрашивает? Она, вообще-то, уже отдыхает!
– Извините, я только приехала, звоню с вокзала, можно с Мариной поговорить?
– Счас спрошу, – озадаченно ответил мужчина. В трубке было слышно, как он разговаривал с Мариной.
– На, тебя какая-то Инна с вокзала просит!
– Какая ещё Инна с вокзала? – спросил недовольный сонный голос и забормотал в трубку: – Алё, алё, кто это?
– Это я, Инна… Марина, привет, – выпалила одним духом Инна. – Понимаешь, я приехала экстренно с двумя детьми, можно у вас остановиться ненадолго, пока устроюсь?
– Как экстренно, ты что, ушла из дома?
– Да, с детьми, так получилось, скажи адрес, я сейчас на такси подъеду.
– Подожди, у меня не так всё просто, как у нас в Украине, сейчас мужа спрошу… – Инна услышала ответ мужа, он слышал их разговор и всё понял.
– Какая подруга? Какие дети? Ты что, приют здесь собралась устроить? Пусть в гостиницу едет! – услышала Инна и, положив трубку, заплакала.
Подумав немного, достала листок, где Татьяна написала ей адрес и телефон, но решила не звонить, а то вдруг и там что-то сорвётся, а так приеду, не выгонит же она меня на улицу с детьми – и решила ехать немедленно в силу позднего времени. Она забрала детей, они спустились в метро, детям очень понравилась лестница-чудесница, они весело смеялись и требовали ещё, наконец, разобравшись в схеме метро, Инна села в поезд в нужном направлении, и они поехали, не зная наверняка, чем это всё закончится.
Татьяна Афанасьевна только приняла душ, надела красивый пеньюар и решила перекусить, как в дверь позвонили.
– Иду, иду-у-у, – пропела она своим мелодичным голосом, радостно улыбаясь, она подумала, кто-то из подруг пришёл к ней или домомучительница, как она называла свою домработницу.
И вдруг, открыв не спрашивая, увидела Инну с детьми, улыбка машинально сошла с её лица. Инна испугалась этой реакции и ждала чего угодно, но Татьяна всё сразу поняла и, сказав:
– Очень рада, Инна, проходите, пожалуйста! – отступила от двери, показывая рукой, куда пройти.
Время было позднее, но Татьяна пошла к соседке, сдающей комнату, и, позвонив в дверь и надев радостную улыбку на лицо, ждала, когда откроют. В квартире кто-то закашлял, включив свет, и наконец щёлкнула крышечка глазка, и с возгласом:
– Ох, Татьяна Афанасьевна! Слава Богу, приехали! – женщина открыла дверь.
– Здравствуйте, дорогая, – промолвила ласковым голосом Татьяна. – А я тут с просьбой к вам, извините, пожалуйста, что так поздно.
– Да что вы, заходите, очень рада, – ответила Раиса Петровна, – я и не спала, бессонница от одиночества мучает, поговорить-то не с кем, вы уехали, соседка тоже уехала в деревню, квартирантка, знаете, съехала, садитесь, давайте чайку попьём.
– С удовольствием, но в другой раз, – ответила Татьяна. – Вот с просьбой к вам, ко мне знакомая с двумя детками приехала, не приютите? А то у меня тесно, да и Юра-сынок будет недоволен, что я себя стесняю. А то ночь, им деваться некуда, я знаю, что вы сдаёте, вот вам и жильцы!
– С детками не хочу, шуму от них, да и ломать всё начнут, – заинтересованно проговорила Раиса. – Ну если только временно!
– Да, конечно, давайте хоть на месяц, а там посмотрите, а детки хорошие, воспитанные, я думаю, они вам понравятся, хорошо?
– Ну, коли так, пойдёмте посмотрю на жиличку, но с детками дороже.
– Ну, это как договоритесь, хозяин – барин, пойдёмте, дорогая, – прожурчала Татьяна Афанасьевна, и они направились к её двери.
В квартире Татьяны стояла тишина.
– Что-то тихо очень, – прошептала Татьяна и приложила палец к губам. Когда они потихоньку зашли в зал, то увидели такую картину: Инна и дети вповалку спали на диване, укрытые пледом. Татьяна на цыпочках молча вышла в другую комнату, увлекая за собой соседку, и осторожно прикрыла дверь.
– Знаете, Раиса Петровна, пускай сегодня спят у меня, как легли, а завтра с утра разберёмся, посмотрели, и женщина хорошая, и детки, я никогда в людях не ошибаюсь, – тихо промолвила она, испытывающе глядя на Раису.
Та поняла, что она может только сказать «да», так как не хотела портить отношения с такой приятной соседкой, ещё подумает, что она монстр и не любит детей.
– А я люблю детей, – сказала сама себе Раиса и с улыбкой на цыпочках покинула квартиру.
– Ну вот и ладненько, – сказала вслух Татьяна Афанасьевна и отправилась спать.
Глава четвёртая
На следующий день, когда все проснулись, умылись и сели завтракать, Татьяна Афанасьевна сказала:
– Инна, вы знаете, я вчера переговорила с соседкой, она согласилась сдать вам комнату пока на месяц, так как не все хотят квартирантов с детьми, ну, я думаю, она женщина одинокая, добрая, и она обязательно полюбит ваших детей, ну а пока поговорите с детьми, объясните, что шалить и кричать не нужно, ну, вы меня понимаете, хозяйке нужно потихоньку перестроиться, привыкнуть к деткам в квартире.
– Спасибо огромное, Татьяна Афанасьевна, вас мне Господь послал, я знаю!
– Хорошо, тогда пойдёмте представимся Раисе, обсудим оплату и прочие мелкие вопросы, только вы помните, что в каждой квартире существуют свои правила и вам нужно будет их запомнить и постараться выполнять, чтобы все были спокойны.
– Ну что, пошли? – сказала Татьяна.
Инна очень волновалась и, выходя из квартиры, сказала:
– Дети, давайте постараемся понравиться бабушке-хозяйке, чтобы поселиться у неё, хорошо?
– Хорошо, – согласились дети и стали очень серьезными.
Раиса Петровна встретила гостей с улыбкой.
– Проходите, проходите, прямо целая делегация пожаловала! – радостно засмеялась она, глядя, как дети важно усаживаются на диван, изображая из себя серьёзных взрослых людей.
– Ну, давайте знакомиться, меня зовут Раиса Петровна, можно тётя Рая, а вас как?
Инна представилась, мальчик важно встал, подошёл к Раисе Петровне, протянул ей руку для пожатия и сказал спокойно, как взрослый:
– Вячеслав, можно просто Слава, – и поклонился, как учила воспитательница в детском садике.
Девочка с места пискнула тоненьким голоском:
– Кристина, – и, застеснявшись, уткнулась маме в подол курносеньким носиком.
– Ну вот и познакомились, – сказала весело хозяйка, – пойдёмте, я покажу вам комнату.
Комната была просторная, светлая, в ней стояли кровать, диван, шкаф, стол, стулья, в общем, всё, что нужно для жизни.
– Пойдёмте, Инна, обговорим условия, а Татьяна Афанасьевна за детками посмотрит, можно, Татьяна Афанасьевна?
– Конечно, посмотрю, идите беседуйте спокойно… – и, присев к Кристиночке на диван, поговорила с детьми на разные темы, а потом рассказала наизусть «Мойдодыра» Чуковского, дети сидели и слушали, не сводя с неё глаз, мама им читала редко, папа совсем не читал, а бабушка была всё время занята по хозяйству, поэтому такое внимание постороннего человека им очень понравилось.
– Ну что, – спросила Татьяна Афанасьевна Инну, – договорились?
– Да, – тихо ответила Инна, – за месяц заплатила. А там посмотрим: уживёмся – дальше будем жить. Женщина хорошая, простая, спасибо вам большое, мне вас Господь послал!
– Да ладно вам, Инна, мы, женщины, должны помогать друг другу, а иначе как жить? Я бы вас и к себе взяла, одной скучно и грустно, мамочка была жива, было хорошо, ну а теперь уединение, хорошо хоть подруги живы, заходите, если будет время, да и так просто на чаёк, грешным делом люблю поболтать. Вот в храме каялась за словоблудие, ан нет, опять болтаю без умолку, придётся опять у Господа прощения просить, я как та барыня в пьесе Островского: грешу и каюсь, грешу и каюсь, читали?
– Нет, не помню, вроде в школе когда-то проходили.
– Ну ничего, как-нибудь в театр сходим, такие произведения можно смотреть и смотреть, да ума набираться! – сказала Татьяна.
– Ну хорошо, пошла я восвояси, пора делами заниматься, обустраивайтесь, Инна, дай вам Бог счастья и удачи, – сказала Татьяна Афанасьевна и быстро вышла в распахнутую дверь.
Инна посидела секунду, глядя удрученно в окно, потом встрепенулась, как воробушек, и быстро пошла в свою комнату.
Дети играли в зале, хозяйка любила детей, она уже накормила их кашей, принесла игрушки, оставшиеся в кладовке от умерших в блокаду своих детей, вздохнув, протёрла их, девочка была так похожа на её умершую доченьку, и, главное, такие же белые кудрявые длинные волосы почти до талии, мамина гордость. На глаза набежали удушающие слёзы, послышались голоса:
– Мамочка, кушать хочется, дай хотя бы клейстер, мамочка, мамочка… – Да тогда и клейстер был за лакомство, но не было ничего, кроме воды, карточки украли, вырвали с сумкой из рук, сколько ей мама покойная говорила: «Деньги, документы у сердца в лихую годину храни».
Забылась, в ридикюль положила, пошла на свою и всех погибель в магазин, в подворотне пихнул кто-то в спину, сумочку вырвал и был таков, выла, кричала, каталась по снегу, на коленях ползала, к Господу взывала, не помог, видимо, Господь не мог помочь, чёрные силы задавили его своей тьмой тараканьей, не смог.
Куда только ни ходила, никто не помог, угля дали пакет, да один старик, добрый человек, пожалел деток, свою дневную пайку отдал, вот и всё, так и поумирали детки на кровати во сне.
А она зачем-то осталась. А тут муж на побывку за снарядами приехал, спас её, а для чего? Для дальнейшего мучения? Для самоуничтожения? Для самораспятия? Кровь стыла в жилах, когда вспоминала, как она лежала без движения на кровати чуть живая, а муж с застывшим лицом забирал деток с кровати, ручки плетьми болтались, такие тонкие, тоньше берёзовых побегов молодых, она даже и плакать не могла, сил на слёзы не было.
Вывез её муж на большую землю. Для чего?! Для чего?!
– Жить, – говорит, – нужно… – А ей, матери, не для чего жить!
Ручки-ветки тянутся тихо по земле.
Ручки-ветки тянутся, жизнь теперь во мгле.
Белыми морозами, вьюгой очень злой
Будут захоронены под Невой-рекой.
Кудри белоснежные у одной из них.
Кудри белоснежные сгинут в один миг.
Не родятся детки никогда у них.
Род их белоснежный сгинул в один миг.
А сыночек маленький стал совсем седой.
Голодом заморены на войне чужой.
Ручки-плети тянутся, их не подобрать.
Только в сердце матери будут вечно спать.
Ах, война проклятая, чёрная стезя.
Гробик очень маленький на двоих пока.
Снегом запорошит их, ветром закружит.
Звонкими ручьями, может, оживит?
Прорастут те ветви раннею весной.
Детки белоснежные будут вновь со мной.
Садик при обочине, шелестит листва.
Деток замороженных в них живут сердца!
Потом и мужа Василия убило, где могилка, не знает, да и есть ли она? Танками подавило всю роту, два человека осталось, да и те инвалиды.
«Ох, война, что ты сделала, подлая?..» Из песни слов не выкинешь.
А что потом вспоминать? Ходила как сомнамбула: что воля, что неволя – всё равно, работала где придётся, перелопатила земли вагон, падала от усталости, смерти у Бога просила, не дал. Говорят, просите, и вам откроется. Просила, выла, на коленях смерти вымаливала, чтобы к деткам своим уйти скорей, не открылось. Наверное, Господь её и слушать не стал, грех это – смерти просить, тяжкий грех. А если жизнь не в радость, а сплошная бо-о-оль?!
Что тогда, зачем всё, для чего?! Нет справедливости, нет…
Потом как-то жизнь к ней временно солнышком повернулась: встретила Ивана, шофёр молодой, весёлый, чуб рыжий, кудрявый, глаза – небо синее, характер весёлый, пожалел, видать, её, горемычную, отогрел, стали жить вместе. Забеременела, счастье вернулось, расцвела, петь вечерами стала, голос вернулся – чистый и ясный, как хрусталь, зазвенел над домом.
– Всё хорошо, всё хорошо, всё хорошо, – успокаивала она себя, когда чёрные воспоминания надвигались тучами над головой и какое-то беспокойство поселилось в сердце, что-то вдруг забьётся тревожно, и страх наползает на мысли, как чёрный платок на голову.
– Тьфу-тьфу, спаси и сохрани, Господи, отведи беду, отведи, – шептала она во сне бессознательно, видимо, до конца не верила в своё счастье, оплаченное, заслуженное страшной расплатой неизвестно за что.
Муж успокаивал:
– Ты что, родная, всё классно, дитё родится, останавливаться не будем, троих хочу, как ты на это смотришь?
– Это тоже моя мечта, дорогой!
– Ну и всё, давай мечтать вместе и все мечты обязательно воплощать в жизнь! Иди я тебя поцелую крепко, чтобы лучше была! – засмеялся он.
Да, видно, она чем-то кого-то прогневила в прошлой жизни, поехали с мужем на ярмарку на грузовике, людей полный кузов, соседи напросились, все на ярмарку хотят. Туда приехали, настроение хорошее, всё купили, что хотели, приданое доченьке, во сне к ней пришла женщина в чёрном и девочку ей протянула, держи, мол, Раиса, она руки-то протянула, зацвела вся от счастья и тут проснулась. Сначала испугалась, что женщина в чёрном, а потом вспомнила свою мамочку, царство ей небесное, она после смерти отца всю жизнь в чёрном ходила и успокоилась, видимо, мама пришла во сне, чтобы показать ей, дочка будет и приданое они на девочку купили – розовое, с кружавчиками.
Женщина на ярмарке продавала, сама шила, очень красивое, дорого, но разве для ребёнка, что жалко. Мужу полупальто, а ей пряников с повидлом, очень Раиса их хотела, как забеременела, тоже её личная примета, она девочку первую свою носила и тоже на пряники налегала, наесться не могла, а с сыночком огурцы и капусту солёные, у каждого ребенка свой вкус.
В шесть вечера двинулись в обратный путь, люди все развесёлые, радостные, покупки всегда душу человеческую греют, хохочут, песни поют кто во что горазд, она с мужем в кабине сидела. Доехали до моста через реку, мост длинный, высокий, речка бурная, вода тёмная, и вдруг трактор наперерез, деваться некуда. Иван вырулить пробовал, куда там, трактором смело с моста, кто успел спрыгнуть, но таких мало, остальные, как горох, в воду посыпались, а грузовик сверху упал, Иван на лету дверь успел ей открыть да у самой воды выпихнул, а сам следом хотел, затянуло их водоворотом.
Люди попадали, как камни, крик, визг, вода ледяная, муж под водой схватил её, на поверхность выпихнул, а сам не смог выплыть, штанина в щель двери попала, не смог освободиться, захлебнулся, погиб, и ещё пять человек на жертвенный камень водоворота ушли…
Когда мужа вытащили мёртвого, с ней худо сделалось, кричала, выла, схватки начались, девочка преждевременно родилась, умерла на третьи сутки, вот на том счастье её и закончилось! Застыла Раиса как памятник, мужа молча хоронила и доченьку молча, не взглянула на них, мертвых, приказала гробы заколотить до похорон, батюшку запретила звать на отпевание.
А на следующее утро встала рано до восхода, собрала в доме все иконы, что были, Библию мамину и остальную церковную утварь, даже свечи церковные. Достала из сундука старинную терновую шаль, всё туда сбросила со злостью великой, крепким узлом завязала, оделась, к храму молча быстрым шагом пошла, пришла и под двери храма бросила со звоном свой узел, развернулась и почти побежала вон, только на секунду у ограды задержалась, не утерпела, на колокола посмотрела и на лик Господа над входом и сказала:
– Где ты был, Господь? За что караешь? Почему не пожалел меня никогда? Потому что нет Тебя, нет! И меня для Тебя нет!
Поклялась до смерти своей не переступать порог церкви и никогда не вспоминать, что Бог существует на свете.
Слово своё по сей день держит, живёт без Бога в душе и всё тут, не смирилась, не простила судьбу свою.
И теперь сидела молча, слёз не было уже давно, вот квартирантку с детками пустила и, что вышло, всё заново пережила, но прогонять деток ей не хотелось, пусть живут.
– Рада я им, – сказала она сама себе, входя в кухню. – Надо бы деток побаловать, пирожков с повидлом испечь, пусть порадуются, вижу, жизнь у них тоже не сахар.
