Читать книгу: «Этюды о конце света. Как умирала империя и рождалась Европа», страница 5

Часть 2
О варварах и Риме варварском

Когда зарыдала страна под немилостью Божьей

И варвары в город вошли молчаливой толпою,

На площади людной царица поставила ложе,

Суровых врагов ожидала царица, нагою.

Трубили герольды. По ветру стремились знамена,

Как листья осенние, прелые, бурые листья.

Роскошные груды восточных шелков и виссона

С краев украшали литые из золота кисти.

Царица была – как пантера суровых безлюдий,

С глазами – провалами темного, дикого счастья.

Под сеткой жемчужной вздымались дрожащие груди,

На смуглых руках и ногах трепетали запястья.

И зов ее мчался, как звоны серебряной лютни:

«Спешите, герои, несущие луки и пращи!

Нигде, никогда не найти вам жены бесприютней,

Чьи жалкие стоны вам будут желанней и слаще!

Спешите, герои, окованы медью и сталью,

Пусть в бедное тело вопьются свирепые гвозди,

И бешенством ваши нальются сердца и печалью

И будут красней виноградных пурпуровых гроздий.

Давно я ждала вас, могучие, грубые люди,

Мечтала, любуясь на зарево ваших становищ.

Идите ж, терзайте для муки расцветшие груди,

Герольд протрубит – не щадите заветных сокровищ.

Серебряный рог, изукрашенный костью слоновьей,

На бронзовом блюде рабы протянули герольду,

Но варвары севера хмурили гордые брови,

Они вспоминали скитанья по снегу и по льду.

Они вспоминали холодное небо и дюны,

В зеленых трущобах веселые щебеты птичьи,

И царственно-синие женские взоры… и струны,

Которыми скальды гремели о женском величьи.

Кипела, сверкала народом широкая площадь,

И южное небо раскрыло свой огненный веер,

Но хмурый начальник сдержал опененную лошадь,

С надменной усмешкой войска повернул он на север.

Николай Гумилев. Варвары

Битва при Араузионе – первое большое столкновение Рима и германцев

6 октября 105 года до н. э. армия Римской республики потерпела одно из самых сокрушительных и унизительных поражений в своей истории.

Точнее, даже не так. Две римские армии были фактически полностью уничтожены, их знаки отличия захвачены и поруганы, пленники убиты. И сделала это не армия великой державы, например, Парфии, а «презренные варвары» – союзное войско кимвров, тевтонов, херусков, маркоманов, амбронов, тигурнов и, возможно, гельветов.

До этого поражения римляне практически ничего не знали о «северных дикарях», да и не хотели знать, так как не принимали их всерьез. Конечно, эти длинноволосые бородатые великаны (средний рост германцев был значительно больше среднего роста римлян), одетые в одни лишь шкуры, примитивно вооруженные, внушали некоторое беспокойство своим внезапным появлением из лесов будущей Германии и многочисленностью. Но то, что они могут представлять серьезную угрозу, заносчивым победителям Карфагена и Эллады сначала даже в голову не приходило.

Хотя внезапности никакой не было. Во II веке до н. э. началась первая волна большого исхода германцев из Скандинавии, пионерами которого и стали кимвры с тевтонами. Но это было так далеко на Севере, что Республика ничего об этом не знала и знать не желала. Впрочем, пришельцы тоже мало знали о Риме и не имели намерения с ним воевать, они просто искали новое место для поселения, уходя от истощения почв и наступающего похолодания.

В контакт с римлянами они вступили в 120 году до н. э., а в 113 до н. э., дойдя до Норика, вынуждены были взяться за оружие, потому что спесивые южане не позволяли им пройти по территории провинции. В битве при Норее германцы довольно быстро и эффектно объяснили римлянам, что не собираются выполнять их дурацкие требования, и двинулись дальше – в Галлию. Все дальнейшие попытки их остановить также оканчивались для римлян унизительными поражениями. Наконец, 6 октября 105 года до н. э. взбешенные бесконечным противодействием и заносчивостью низкорослых южан, еще не столь прославивших себя, чтобы внушать трепет (что гордым детям Севера Пунические войны, Сципион, битва при Пидне) германцы в междуречье Араузиона и Роны учинили им настоящий разгром.

События развивались так.

Навстречу пришельцам отправили экспедиционный корпус из двух армий под начальством проконсула Квинта Сервилия Цепиона и консула Гнея Маллия Максима. Военачальники еще в походе переругались и не нашли ничего умнее, как встать двумя лагерями на разных берегах Роны.

Вскоре после этого небольшой патрульный отряд легата Марка Аврелия Скавра был уничтожен авангардом врага. Плененный Скавр простодушно, с чисто римской спесью посоветовал германцам отступить до встречи с основными силами, за что был сожжен заживо. Консул Максим тем временем предложил стоявшему в нескольких милях на левом берегу Цепиону соединиться к его войску, но тот отказался, надеясь единолично покончить с нахальными «дикарями» и стать героем.

Даже пристрастные римские историки свидетельствуют, что германцы и союзные им кельты не хотели воевать. Их вождь Бойориг вступил в переговоры с Максимом, обещая не трогать ничего римского, если им позволят пройти на юг. Но опять получил категорический отказ.

Тем временем Цепион, желая застать врага врасплох, решился на внезапную атаку. Типичный римлянин, он настолько не верил в военные таланты «варваров», несмотря на все предыдущие поражения, что был убежден: противник побежит от одной атаки римской пехоты. Но все получилось наоборот: враг не только не побежал, но окружил и полностью уничтожил войско проконсула, после чего взял приступом укрепленный римский лагерь. Консул Максим то ли не разобрался в ситуации, то ли не успел подготовиться к атаке. Доподлинно неизвестно. Но очень скоро его войско и лагерь тоже были разгромлены исполненными ярости германцами.

«Враги, захватив оба лагеря и огромную добычу, в ходе какого–то неизвестного и невиданного священнодействия уничтожили все, чем овладели. Одежды были порваны и выброшены, золото и серебро сброшено в реку, воинские панцири изрублены, конские фалеры искорежены, сами кони низвергнуты в пучину, а люди повешены на деревьях – в результате ни победитель не насладился ничем <…> ни побежденный не увидел никакого милосердия».

Таков рассказ Павла Орозия.

Простим ему непонимание германских обычаев и мировоззрения. Судя по описанию, германцы как раз получили полное удовлетворение от победы и горячо благодарили за нее богов и духов.

Численность армий противников – вопрос сложный (как всегда для столь отдаленной эпохи). Так как это было переселение, то в целом германцев и кельтов было больше, чем римлян. Но с ними были женщины и дети. Соответственно, количество боеспособных мужчин, видимо, было сопоставимо с общим числом легионеров.

В данных о потерях, понесенных римлянами, историки Вечного города расходятся. По Гранию Лициниану, который ссылается на современника событий Рутилия Руфа, погибло 70 000 легионеров и легковооруженных пехотинцев, что косвенно говорит о том, что всего было, видимо, 4 легиона, штатная численность которых и число союзников были увеличены из–за предыдущих неудач. По Ливию потери составляют 80 000, с учетом конной поддержки и снабженцев – около 112 000 (чаще всего встречающаяся цифра), a по Валерию Анциату – 120 000, из них 40 000 снабженцев.

После разгрома альпийские проходы, через которые можно было быстро пройти к Риму, остались фактически открытыми и незащищенными. Почти повторилась ситуация битвы при Аллии 390 года до н. э., когда галлы, таким же образом разгромившие римское войско, вторглись в Италию, дошли до Рима и осадили его сердце – Капитолийский холм. Над Республикой нависла реальная угроза. В Риме царила почти паника. Столь серьезные потери спровоцировали огромный дефицит в призывниках. Все жители Италии, способные нести оружие, присягнули не покидать регион.

Однако германцам и кельтам не нужен был Рим и его богатства, они искали земли для поселения. А потому спокойно разделились на три части и занялись своими делами. Первая часть под начальством Бойорига двинулась через романизированную Галлию в Испанию, вторая, ведомая Тевтободом – тоже в Испанию, но другим, южным маршрутом, третья, возглавляемая Геторигом, осталась в центральной Галлии.

Главный виновник поражения Цепион уцелел в битве, переправившись на другой берег Роны в лодке. Но, сохранив жизнь, он навсегда утратил честь. Когда он явился в Рим, народный трибун Гай Норбан обвинил его «в разгроме собственной армии». Проконсул с трудом избежал казни (хотя на от момент, думаю, он предпочел бы смерть позору), был лишен римского гражданства, имущества, оштрафован на 15 талантов золота (аттический талант весил чуть больше 26 кг.) и отправлен в ссылку в малоазийскую Смирну с изоляцией от семьи. В ссылке он и умер, одинокий и презираемый.

В память о павших и чтобы запечатлеть в сердцах граждан позор Рима, Сенат объявил траур, как после разгрома при Каннах.

Другим, гораздо более важным следствием этого поражения стало начало военных реформ Гая Мария. Именно благодаря им римская армия превратилась в те несокрушимые победоносные легионы, которые за два века захватят все Средиземноморье, Ближний Восток, Малую Азию, Западную Африку, большую часть Европы.

Марий изменил не только армию, но и политическую культуру Рима, используя легионы, как силовую основу власти, а успех – как фундамент для создания репутации. Потом этим образцом потом руководствовались все римские политики, особенно Цезарь.

Глубина реформ Мария – вечный предмет спора историков.

Необходимость преобразования римской армии с момента образования Республики и начала экспансии за пределы Апеннинского полуострова назревала постепенно. Какие-то подвижки в этом деле наблюдались в течение всего II века. Однако победоносный шестикратный консул Гай Марий на деле доказал эффективность пропагандируемых и внедряемых им преобразований.

Самым весомым доказательством была победа при Аквах Секстиевых над все теми же германцами в 102 году до н. э.

Это была не просто победа, а настоящий разгром. Плутарх в биографии Гая Мария пишет о 100 тысячах погибших германцев. Наверняка преувеличение. В любом случае разгром при Араузионе был отомщен.

А еще эта война с «северными дикарями» открыла новую страницу отношений будущих владык ойкумены с теми, кто через пять веков разрушит мраморный мир Города Волчицы.

Готы и Рим – противостояние

3 октября 381 года Феодосий I, последний император единой Римской империи, заключил с  готским вождем Атанарихом мирный договор и выделил его соплеменникам земли для поселения во Фракии.

Событие на первый взгляд рядовое. Таких федеративных договоров в IV–V веках императоры  заключали десятки с множеством вождей самых разных варварских племен.

Но этот договор был необычным.  Не по сути  – его положения практически не отличались от стандартных, а по предыстории и последствиям.  Он послужил катализатором событий весьма грозных и значительных и стал вторым ударом часов, отсчитывающих финал Pax Romana.

Вспомним вкратце историю отношений готов с Римом.

Впервые этот народ появились недалеко от римских границ – на территории современной Украины, Черноморском побережье, Нижнем Дунае – во второй трети III века. Римские источники свидетельствуют о постоянных разбойных набегах готских дружин, а также их участии в персидском походе императора Гордиана (242 год).

В 251 году готы зарекомендовали себя как грозные противники – в битве при Арбитте военачальник Книва разбил римскую армию во главе с императором Децием. Император погиб. Не уникальный, но не самый характерный случай для империи, чьих властителей (особенно, в III веке) куда чаще убивали свои же заговорщики, недовольные легионеры или предатели-телохранители, чем все еще презираемые варвары.

С 253 года готские отряды (точнее сказать, разнородные варварские дружины под руководством, чаще всего, готских вождей) постоянно совершали набеги по суше и по морю на восточные провинции империи вплоть до Малой Азии.

В 268 году был осуществлен  масштабный разбойничий набег на Грецию уже не отдельных отрядов, а целого войска. В ответ на него в 269 году император Клавдий (которого назовут Готским), разбил войско готов при Наисе.

В 271 году император Аврелиан организовал поход на готские земли и одержал  победу.

На какое–то время набеги прекратились.

В конце III–IV веках готы живут в Крыму, на Дунае, в причерноморских степях, торгуют с Римом, ссорятся между собой, с охотой служат в римской армии, которая все боле варваризируется.

В следующий раз готы (уже вестготы – везеготы или тервинги) появляются на исторической сцене в 332 году – заключают мирный договор с Константином Великим.

Примерно на это же время, на 330–350 годы приходится деятельность Ульфилы, апостола готов. Часть народа обращается в христианство в форме арианства. В некоторых источниках упоминается даже о религиозных распрях в народе везеготов и вынужденном переселении готов-христиан от соплеменников-язычников (369-372 годы).

К этому же времени относят образование так называемой готской империи Эрманнариха (Ермунрек в скандинавских сказаниях). Конечно, никакой империи, даже  государства в современном смысле слова не было. Просто  у границ римской провинции Фракия существовал огромный и довольно пестрый племенной союз, немалую часть которого составляли остготы (или остроготы), его верховным вождем был Эрманнарих (или Германарих).

Чуть западнее, ближе к границам Дакии, вестготы под руководством Атанариха даже начали вмешиваться во внутренние дела империи и поддержали узурпатора Прокопия (того самого, что после гибели Юлиана Отступника в Персидском походе пытался добыть престол).

Впрочем, скоро им всем стало не до политических распрей внутри Рима, потому что из Великой Степи пришли гунны.

Зажатые между римскими границами, Черным морем и гуннами, остготы не смогли сдержать натиск пришельцев. Их союз был уничтожен, Эрманнарих, согласно легенде, покончил собой от стыда и бессилия, часть остготов подчинилась гуннам, остальные бросились искать защиты у соплеменников и  за Дунайским лимесом.

Эти драматические события происходили в 375 году.

К 376 у границ империи собралась огромная толпа охваченных страхом беженцев и всегда готовых схватиться за оружие воинов. Первые жаждали хлеба и защиты, вторые – добычи и возможности сражаться и побеждать.

Император Валент предпочел не обострять ситуацию – в империи итак было очень неспокойно – и разрешил многочисленному народу перейти Дунай, служивший естественной границей государства.

Но римская администрация была не готова к такому потоку переселенцев, они не могли ни обеспечить пришельцев продовольствием, ни навести порядок в приграничье.

К тому же коррумпированность и непрофессионализм местной имперской администрации достигли к тому времени чудовищных масштабов. Так что все благие намерения центральной власти разбивались о тупую жадность, спесь и некомпетентность чиновников на местах.

Готы голодали, не имели нормального дома, постоянно подвергались притеснениям. На многочисленные настойчивые просьбы вождей обеспечить их народ провизией или позволить пройти на незанятые земли, чтобы самим прокормить себя, следовали уклончивые ответы или молчание.

Конфликт назревал, пока не вылился в Адрианопольскую катастрофу.

Впрочем, есть гипотеза (которую и я поддерживаю), что лидеры готов сами обостряли конфликт и провоцировали начало  боевых действий.

В таком свете их поведение, казавшееся нелогичным, становится очень даже продуманным и хитроумным. Но в этом случае еще более поражаешься слепоте римлян – они не поняли, не заметили, что презираемые варвары давно уже выучениками сделались и переняли многое из дипломатических приемов имперских чиновников.

9 августа 378 года недалеко от города Адрианополя римское войско во главе с императором Валентом было наголову разбито готами под руководством Фритигерна. Готская тяжелая конница буквально смела легионы,  потери римлян были чудовищны – фактически вся полевая армия Восточной части империи перестала существовать. Император остался на поле боя, его тело так и не нашли.

Это поражение стало шоком.

Катастрофой его назвали хронисты, писатели и исследователи, сравнивающие битву при Адрианополе со сражением при Каннах и другими великими поражениями Рима.

Впрочем, для этого есть основания:

впервые за время существования империи на ее территории варвары громят легионы и убивают императора;

впервые варварская угроза становится явной не на границах империи (Галлия и Германия, страдавшие от набегов германцев уже практически век, все-таки считались периферией, не говоря уже о Британии), а едва ли не в центре римского мира (географически так оно и есть);

впервые столь масштабная и серьезная угроза империи исходит не от великой державы, а от варваров, презрения к которым был полон каждый римский аристократ, которых римляне так долго и успешно использовали в своих целях, натравливали друг на друга.

От шока отходили долго.

Если бы сами готы в полной мере смогли осознать, что сделали, они извлекли бы из своей победы куда больше выгоды.

Но суровые воины степей не мыслили такими категориями. Они победили и по праву победителей потребовали то, за чем пришли – хлеба и земли для поселения, что и вылилось в договор 381 года.

С этого момента готы перестали быть варварами, представлявшими внешнюю угрозу. Благодаря этому договору они прочно и уже навсегда включились в политическую и военную жизнь империи.

Их вожди по-прежнему спорили и соперничали между собой, готы-христиане пытались замириться с соплеменниками-язычниками. Но все это уже имело непосредственное отношение к Риму, к его жизни и судьбе.

Сами того не ведая, готы стали не только одним из главных факторов имперской политики, но в определенном смысле воплощением Рока империи.

В 395 году, после кровопролитной и тяжелой, как для имперских войск, так и для готов (участвовавших в конфликте на правах федератов) борьбы Феодосия с узурпатором Евгением, на первые роли выйдет Аларих – новый король вестготов. Через 15 лет он совершит то, чего не смог ни один великий полководец античности – захватит и разграбит Вечный Город, возьмет в плен сестру императора.

Сразу после этого, после смерти Феодосия другой готский вождь Гайна попытается захватить Константинополь не военным путем, а внедрившись в самое сердце имперской администрации, став едва ли не тенью юного императора Аркадия, командующим всей армией Восточной империи. У него почти получится… Почти… В 400 году Гайна будет изгнан из Константинополя и вскоре убит.

Аларих решил разговаривать с империей на языке силы.

Он не хотел ее разрушать, но жаждал прочно закрепиться там, получить титул, земли, состояние, стать римлянином по образу жизни и силе влияния на мир. Его борьба со Стилихоном, тоже варваром – вандалом, но одним из самых блестящих защитников империи в ее последние дни, будет долгой и не особенно удачной для готов. Только после убийства Стилихона (вот уж великая глупость императора Гонория) Рим падет к ногам варвара (24 августа 410 года).

Это событие потрясло современников еще больше, чем триумф готов при Адрианополе, это был сокрушительный удар по римской идее, по мифу о неувядающем величии империи. Впервые за семь с лишним веков враг не просто вторгся в Италию (такое бывало неоднократно), не просто разбил легионы, но нанес удар по самому сердцу империи, по столице мира, самому великому и мощному городу, который казался столь же неприступным, как божественная гора Олимп.

Захват сестры императора, активной и амбициозной Галлы Плацидии, женитьба на ней нового вождя готов Атаульфа, избранного после внезапной смерти Алариха в конце 410 года, казались не просто насмешкой над поверженными владыками мира, а зловещим знаком того, что скоро империя вынуждена будет склониться перед варварскими ордами.

Кстати, с 401 по 407 годы многочисленные германские племена воспользовались отступлением римской армии за Рейн и начали активно захватывать западные провинции империи. Примерно в это же время  в Паннонию, сметая все на своем пути, пришли гунны…

Право, не только впечатлительные церковники и поэты, но и остальные римляне могли решить, что наступает конец мира.

И были правы – это был конец их мира, того, где властвовал Город Волчицы.

Часы его судьбы действительно били финал, который наступил гораздо раньше, нежели Одоакр начал назначать и низлагать императоров или Теодорих Амал захватил Италию в 493, убив творца императоров.

Реквием миру Вечного Города играли трубы на Каталунских полях, где одни варвары сражались за идею Pax Romana, другие – против нее.

Ведь и Аэций, и его союзники сражались не за мир императоров и Сената, не за мраморный город храмов и форумов и величие римских дворцов в далеких провинциях. Этого мира не знал даже аристократ Аэций, куда лучше понимавший гуннов и германцев, чем римлян. Они дрались за свой мир, каким хотели его видеть, назывался ли он римским, готским или гуннским.

Этот мир новой Европы рождался трудно, в крови и жестокости, на грани надежды и отчаяния, с помощью людей, чье величие в полной мере было осознано много веков спустя и событий, истинное значение которых не могли понять современники. Таких как «рядовой» федеративный договор 382 года.