Читать книгу: «Виктория Виктора», страница 3
11
И к полночи гроза не утихла. Перед сном Синди вынула все электроприборы из розеток; вместо пожелания спокойных снов заявила, что в скором времени займётся установкой предохранительного щитка, и наверняка благополучно уснула. Я же не могла найти места на ещё пахнущем новизной матраце. У него хотя бы был запах, как и у дождя, и у мокрой шерсти собаки.
Отчего такой благоустроенный, стоящий на окраине дом не охраняется огромным псом? Местные пьяницы наверняка способны проверить надёжность замков.
Навязчивые мысли, объединившись с воображением под неустанную дробь дождя способны породить страх. Мне почудилось постороннее присутствие за дверью. Сорвавшись с кровати, я кинулась к замку и повернула рычаг, затем припала ухом к двери – дом, в отличие от меня, спал.
Но покоя не было даже в запертой комнате. Промаявшись на кровати минут десять, я, желая удостовериться в безосновательности страха, выглянула в окно. Тьма щурилась на меня, пока я щурилась в неё. Далеко на горизонте вспыхнула молния – блеклый свет окропил землю. Через забор перемахнуло несколько человек. Я срослась со стеклом, гадая, отчего не завопила в ту же секунду? Как вдруг при очередной вспышке нечто с разбега наскочило на злоумышленников, снеся их из моей зоны видимости, словно трамвай картонную преграду. И тут я закричала.
Синди стала ломиться в дверь и наверняка снесла бы её с петель, не опомнись я и не поверни замок.
– Где пожар?! – опекунша сдёрнула штору с карниза, готовясь сбивать плотной тканью пламя.
Я тыкала пальцем в окно, твердя про воров и нечто громадное во тьме. Синди долго не могла сопоставить мои слова с личной верой в возгорание, наконец, откинула штору в угол и полезла искать сигареты по карманам ночнушки; вспомнила, что таковых нет и загрустила.
– Тебе кошмар приснился.
Но я не спала!
– Кошмары всем снятся, – настаивала Синди. – Когда сгорел родительский дом, я вообще спать боялась.
Она отказывалась верить. От бессилия я чуть не расплакалась и не сразу сообразила спросить:
– А где Виктор? – очень странно, что тот, кто обещал защищать меня, в итоге не примчался на крики.
– Он в гараже. Там не слышно, – Синди собралась уходить. – Ночи напролёт стучит по клавишам – спать мешает. Вот я и попросила хоть сегодня перебраться из спальни куда подальше.
Но почему гараж? В доме полно других комнат.
Мои сомнения разозлили Синди:
– Там wi-fi лучше! Понятен ответ? Забирайся в постель и прекрати страдать фигнёй!
Я послушалась не от избыточной исполнительности, а от того, что босые ноги начали стыть.
Дождь закончился. Понемногу светало. Набравшись храбрости, я вновь выглянула в окно. Садовые дорожки утопали в грязи и под слоем поломанных веток. Согнувшись под обилием влаги, травы скрывали возможные следы. Странно, но это открытие немного успокоило меня. Ожидать рассвет я решила со склонённой на подушку головой и благополучно уснула.
К моменту моего пробуждения земля впитала всю воду, и дорожки были очищены заботливой рукой. На этом признаки присутствия жильцов в доме заканчивались. Я бродила из комнаты в комнату, но всюду царила тишина; опасливо выглянула с крылечка – никого.
Проходя мимо коридорчика, ведущего из дома в гараж, я вдруг услышала странный звук, похожий на утробное урчание. Работает мотор? Но нет, звуки издавало живое существо.
Крадучись пробираюсь к источнику звука и срастаюсь с дверной щелью. Фольксвагена нет, урчание, не иначе, огромной кошки усиливается эхом в пустующем пространстве. Слегка надавив, приоткрываю створку сильнее и вижу Синди.
– Как же я соскучилась по своему зайчику! – мурлычет опекунша в телефон. – А ты скучаешь? – и дальше следует всякое-игривое.
От некоторых словечек я алею, и хотя подслушивать нехорошо, но остаюсь до момента, пока не сложится паззл – отчего флиртовать с Виктором нужно по телефону?
– Он уехал по делам, – от этой фразы моя челюсть чуть не пробивает пол. – Целую своего зайчика в губы, в животик, в…
Тут подлый сквозняк качнул створку, о чём петли добросовестно сообщили.
Синди резко обернулась. Насколько быстро я шарахнулась в глубину коридора, настолько же она расторопно спрятала телефон за спину.
– Ты проснулась? – судя по конвульсивному дёрганью плеч, опекунша в панике шарила по экрану, пытаясь сбросить звонок. – Есть хочешь? Сейчас заварю кофе, – она срывается вон, но вдруг замирает.
– Знакомый со стройки звонил. Спрашивал, когда вернусь… – Синди отводит глаза – видно, что на колее лжи ей тяжело удержаться, и опекунша, скрепя сердцем, выруливает на шоссе правды:
– Я ведь месяцами провожу на объектах. Бывает тяжело, развеяться хочется. Не говори никому, ладно? – впервые она заискивающе смотрит на меня, и в моих руках оказывается власть, которую я с готовностью бы променяла на душевное спокойствие.
Как Синди посмела изменить мужу – обеспеченному красавцу, который ласков и терпелив с ней?! Скорым шагом я покидаю гараж, а затем и дом, не дав Синди никаких гарантий. Демоны терзаний преследуют меня по пятам: однажды распался брак моих родителей, и пришёл конец всему светлому, что было в моей жизни.
Умытый грозою сад безмятежен и ровен к людским тревогам. Ненавижу каждую суетливую букашку, каждого бестолкового мотылька. Измеряю шагами длину дорожек, заодно пинаю траву. В отличие от калорий, сжечь постигшее меня озарение никак не выходит: не так уж и сильна моя любовь к Виктору, ведь я собираюсь умолчать о случившемся в личных интересах. И демоны терзаний наваливаются из теней гурьбой.
– Виктория? – либо опекун умеет подкрадываться неслышно, либо у меня проблемы со слухом.
Замираю, словно кролик почуявший волка. Мне не хватает духа поднять глаза.
– Ты чем-то расстроена?
– Нет. Всё супер.
– Ты услышала разговор Синди с одним из её любовников…
– «Одним из»?! – восклицание сдёргивает покров моей лжи единым махом. В упор смотрю на Виктора – обычно драгоценный камень его внешности сверкает под солнцем иначе, чем при искусственном освещении – он ослепляет и деморализует, но сейчас шок выступает защитным барьером.
– У нас свободные отношения в браке. Сейчас ведь так модно? Но мне не нравится, что это стало причиной твоего беспокойства.
Мир не крошится от этих слов, в отличие от моих мыслей. На моих глазах воздвигнутый мною же идол кренится под опасным углом.
– Ты совсем не любишь Синди?
Виктор обхватывает меня за плечи, притягивает к себе, и я вновь готова пасть на колени перед личным божеством.
– Твоё спокойствие – одна из моих забот. Виктория, если хочешь, то я разрешу проблему с женой.
Меня лихорадит от чистоты его взгляда, от сокрытой в пальцах силы.
Спрашиваю шёпотом:
– А чего хочешь ты? – и от ожидания услышать своё имя млеет душа, но Виктор отвечает:
– Жить. Обзавестись семьёй, – возвращая меня с высот фантазии на реальную землю.
Мы идём к дому в молчании. В который раз, столкнувшись с аномалией Виктора, я не знаю что сказать. И лишь у крыльца понимаю, отчего беспокойство пересиливает чувство неловкости: он сказал, что хочет жить и обзавестись семьёй, будто его желания всё ещё не исполнились.
12
Весь в пылу и поту июль вскарабкался на пик лета. В полдень тени настолько густы, что их можно мазать на хлеб, как смородиновое варенье. Воздух протекает над землёй сиропом, а закаты похожи на далёкие пожары. Лишь ночи дают толику кислорода.
Но вот по периметру сада взошли ночные фиалки, и сумерки потеряли часть ментоловой свежести. В надежде дождаться полуночной прохлады, я сдавалась около одиннадцати вечера и проваливалась в сон на тёплых простынях.
Установка кондиционера стала необходимостью. Синди сетовала, что не позаботилась об этом ранее, в то же время радовалась предстоящим хлопотам. На дом было закуплено несколько устройств и найдена бригада, за дополнительное вознаграждение согласившаяся работать вдали от городской черты.
Доселе спокойный наш дом наполнился гомоном. Первым делом рабочие накурили у крыльца, словно животные запахом пометив новую территорию. После обеда подтянулись местные жители, как бы между делом интересуясь у приезжих, умеют ли они класть плитку или копать погреб?
Мою спальню освободили от мебели, в пустом помещении образовалось эхо. Виктор спорил с бригадиром о свёрлах и расположении кондиционера. Взбудораженный жарой, бригадир горячился и скоро мог вообще расплавиться. Опекун крыл его напыщенную самоуверенность железобетонными строительными аргументами.
Мне наскучило слушать спор, и я спустилась на первый этаж, где работа кипела. Под присмотром Синди трое загорелых мужчин кидались от инструментов к измерительным приборам. Один из них демонстративно стянул майку и, поигрывая мускулами, улыбнулся хозяйке дома. Синди улыбнулась в ответ, но заметив меня, спешно погасила вольность на губах.
Пофиг. Я уже смирилась.
Задребезжал перфоратор. От громкого звука мысли посыпались, что та штукатурка со стены. Я вышла в сад, готовясь провести в его тени самую мучительную часть дня.
– Ты куда-то идёшь? – Виктор высунулся в окно. Он внимателен к моим перемещениям. Это и льстит, и бесит одновременно.
– Всё норм! Буду в саду.
«Быть в саду» означает «плавиться под вишнями». Обернувшись в сторону леса, невольно оцениваю плотность его тени. Двигаюсь к возможному источнику прохлады с опаской. Уже не единожды проверено, что участок забора, через который ночью якобы перебирались воры, даже не оцарапан, а всё же…
Из-за досок раздаётся треск кустарника. Цепляюсь за деревянные края забора и подтягиваюсь как руками, так и подбородком.
– Ищи другое место!
– Ой, ё! – застигнутый врасплох худощавый парень спешно застёгивает ширинку и отбегает прочь. – Напугала, дура!
– Тебе кустов вокруг мало?
– Дура! – очевидно, что его аргументы исчерпали себя ещё в первый раз, парень умолкает и присматривается ко мне. – А, это ты – городская, которую взаперти держат.
От удивления чуть не покидаю свою позицию кубарем в траву. Парень улыбается, на фоне загоревшей кожи его зубы – жемчуг.
– Тогда почему гулять не выходишь? – резонно спрашивает он.
Я вишу на заборе из последних сил, пытаясь придумать вразумительный ответ, поскольку банальный «не хочу» вдруг оказывается ложным: я действительно соскучилась по сверстникам.
– Приходи в десять на «Солнечную» – там ребята собираются. Никто кусаться не станет, – засунув руки в карманы вылинявших бриджей, парень уходит прочь. К счастью, он не видит моего падения с забора, никак не вяжущегося с постигшей меня решительностью.
Работу закончили лишь в шесть вечера, после чего карманы бригадира раздулись от купюр. На прощание он крепко пожал Виктору руку. К десяти завершили уборку. Я рухнула на застеленную кровать и попросила, чтобы меня оставили в покое.
– Виктория, – Виктор оборачивается в дверях спальни, – о чём сегодня ты говорила с тем мальчиком?
– М? – на долю секунды я отрываю голову от горизонтальной поверхности кровати. – Да так… ни о чём.
В доме выключается свет. Кондиционеры добросовестно исполняют предназначение, время тянется, но вот таймер встаёт на 23:00 и моя лёгкая поступь не тревожит ни одну половицу. Босиком выбираюсь из дома, обуваюсь только на крыльце – теперь на земле для меня не существует преград!
Тьма, как большая наседка подмяла видимый мир под своё брюхо. Иду, наслаждаясь свободой в волосах и звёздами над головой. Маленький посёлок пронизан узкими малочисленными улочками. «Солнечную» отыскиваю без особых проблем – там, на околице горит костёр. Вокруг огня сидит компания ребят, отбрасываемые ими тени напоминают подвижные лепестки тёмного подсолнуха.
– О, какие люди! – при виде меня знакомый парень раскидывает руки в приветственном жесте, задевая соседку слева. Он нетрезв. Они все на подпитии. – Думал, ты струсила.
Задетая девчонка достаёт из-под тряпичной сумки бутылку самогона:
– Будешь знакомиться?
Пить не хочется, но отказаться – плохой способ начать общение. Под одобрительный возглас припадаю к горлышку, обжигаю горло, практически не морщась.
– Молодец, городская! – парень важно кивает мне. – Я – Паша. Если есть сигареты, лучше сразу поделись – у нас так принято.
Сигарет у меня не было ни для учащихся интерната, ни для поселковых ребят, зато была заготовлено едкое:
– А шманать у вас тоже принято?
– Мелкая, а такая дерзкая!
Бутылка пускается по кругу и пустеет за полчаса. Щекочущий звон в голове, появившийся после первого глотка, усиливается. Прикладываюсь к горлышку больше для вида. Новые знакомые, видимо, решают упиться окончательно, поскольку ещё дважды посылают гонца за добавкой.
– Жалко мне тебя, Вика, – Паша хочет приобнять, но попросту виснет на моих плечах.
– Пожалей свои голосовые связки, – скидываю нежеланного хахаля.
– Живёшь не пойми с кем, – алкоголь не позволяет ему расслышать чужих слов и оценить чужих действий. – Тётя Галя ходила к вам убирать. Сказала, что каждый раз её жуть брала.
– Чокнутая твоя тётя Галя!
– Чокнутая, – соглашается Паша. – Никто больше не будет на вас работать, сколько бы твоя мачеха не предлагала.
– Опекунша…
– …особенно после того как нашли машину в лесу.
– Какую машину?
– Синий внедорожник. Ты не в курсе?
Оказывается, в прошлом месяце местные нашли неподалёку от нашего дома брошенное авто. Из района приехала полиция. В бардачке лежали документы двоих мужчин – оба жители города, а в багажнике – несколько сменных номеров. Про машину допрашивали и Виктора, и Синди. Куда делся водитель с пассажиром по-прежнему оставалось загадкой.
Мне стало страшно: опекуны говорили со мной о погоде, о праздновании дня рождения, обсуждали предстоящий учебный год, но опустили такую важную деталь, как общение с полицией.
– Они закопаны в лесу, – заявляет одна из девчонок и икает в ладошку, – водитель и пассажир. Брат видел на дне оврага вспаханную землю.
– А почему полицейским не сказал?
– У него своих забот полон рот!
Мои пальцы и мысли леденеют. С каких пор я уверила саму себя, что произошедшее под ливнем было сном?
– Ничего твой брат не видел – вот и нечего ему рассказать.
Девчонка концентрирует на мне мутный взгляд:
– Заткнись, а!
– Ставлю тысячу, что на дне оврага ничего нет, – выуживаю из кармана названую купюру, на всякий случай изъятую из шкатулки перед ночной прогулкой, и машу бумажкой перед носом соседки.
Девчонка пытается выхватить лакомый кусочек, но я шустрее. После нескольких неудачных попыток она принимает условия сделки и лишь для вида язвит:
– Лопату брать?
– Бери всё, – достаю вторую бумажку. – Лёгкие деньги.
Она покорена моей щедростью. Они все покорены.
13
Кроме лопаты компания запасается фонариками и, смеясь, отправляется в ночной лес. Как зачинщик мероприятия шагаю в первых рядах, но мне совсем не весело.
Ребята из посёлка подтрунивают, Паша так и норовит обнять.
– Недотрога, – итожит неудачливый кавалер в следующем хмельном выдохе.
Через десять минут мы уже на подступах к первым деревьям. Мне и при солнечном свете не понравился прилегающий к дому мшистый лес, а сейчас от деревьев вовсе веет жутью.
Твёрдо шагаю вперёд, и подошва погружается во что-то мягкое.
– Вот так прыжок! – Паша доволен моим испугом. Фонарик в его руке направляется вниз, выхватывая ярким лучом густую подстилку изо мха.
Мой кульбит вызывает приступ веселья. Ведущая в дебри тропинка ровная и узкая, что очень помогает от соседства с назойливым ухажёром. Я плохо представляю, что буду делать после, да и сейчас уже не уверенна в правильности импульсивных поступков.
– И собак твои опекуны не держат, – хихикает позади Паша, – и брак у них липовый, – чем подталкивает меня в спину.
Сворачиваем с тропы и штурмуем кустарник. Ребята предупреждают, что нужно смотреть под ноги – впереди овраг. На деле я останавливаюсь перед неглубокой ямой между деревьев. Лучи фонариков упираются в дно. Сложно разобрать состояние грунта.
– Держи, – провожатая пытается всучить мне лопату. – Уговора копать не было.
– Значит, оплаты тоже не будет, – сильно рискую, ведь ребята на своей территории – могут и силой отнять деньги.
– Фу-ты, ну-ты! – Паша прыгает в яму, край которой ему по грудь, с удивлением констатирует:
– И правда рыхлая, – затем обращается ко мне, – с тебя причитается… не только деньгами.
Моё молчание расценивается как согласие, и Паша принимается копать. Другие ребята растягиваются цепочкой по краю ямы, с интересом наблюдая за вылетающими на поверхность комьями земли. Паша работает быстро и со знанием дела – пригодился опыт ухода за огородом. Увеличив глубину ямы сантиметров на пятьдесят, он в очередной раз врезает остриё ковша в землю и вдруг замирает.
– Что там? – ребята тянут шеи, стараясь рассмотреть.
– Кажется, корень зацепил, – он давит на черенок, и ковш выворачивает из-под земли бледный корень с пятью короткими отростками, увенчанными синими ногтями.
Паша швыряет лопату и в один прыжок выбирается на поверхность, девчонки верещат, лучи фонариков мечутся по стволам, упорно не желая концентрироваться на дне ямы.
– Виктория, почему ты ушла из дома? – один из стволов отделяется от общей древесной массы; луч тут же выхватывает его из темноты. Виктор шагает навстречу яркому свету ни разу не моргнув. Божественная голубизна его взгляда кажется мертвецкой синевой.
Визг девчонок перерастает в вопль ужаса, вопят и ребята. Я тоже кричу и ломлюсь через кусты вместе со всеми, но Виктор успевает схватить меня.
– Пусти! – требую во всю силу лёгких, чувствую, что свободна; в первое мгновение не верю, пялюсь сквозь тьму на опекуна – сейчас он не похож на актёра, скорее – на нечто огромное, способное снести двоих людей одним махом; и срываюсь в бег за поселковыми ребятами, опередившими меня на несколько секунд. Они знают эту тропинку, как свои пять пальцев – сравнение отныне вызывает во мне ужас, я же несколько раз спотыкаюсь и безнадёжно отстаю.
– Будь осторожна, Виктория, – Виктор тянет руки во время опасности очередного падения.
– Не трогай!!! – я знаю, что всё это время опекун преследует меня по пятам, как волк кролика. Человек так не делает – не играет в догонялки с напуганным ребёнком в ночном лесу.
Он вновь отступает, и я вырываюсь на просторную дорогу. Свет фар выскакивает наперерез, и капот серебристого Фольксвагена стопорится в нескольких сантиметрах от моего живота. Металл пышет жаром. Из-за руля выскакивает Синди:
– Твою мать!.. С ума сошла?! Чуть под колёса не попала!
Она в ночной рубашке и сланцах. Её хватка тоже крепка, но в отличие от объятий Виктора шанс вырваться есть – я испытываю этот шанс, пока опекунша тянет меня на заднее сиденье.
– Не делай ей больно, – предупреждает Виктор, садясь за руль.
Понемногу силы оставляют меня.
– В лесу труп…
– Да ты пьяна! – Синди тянет носом запах, исходящий от моих губ.
– Там труп в лесу!
– Это был первый и последний раз! Сидишь без интернета и сладкого. Была бы ты моим подчинённым, я бы…
– Перестань! – впервые я слышу, как Виктор командует жене и она, к моему удивлению, подчиняется.
– Куда вы меня везёте?
– Домой, – раздражение Синди буквально колет иглами сквозь одежду. – Делать мне больше нечего, чем гоняться по ночам за пьяной малолеткой!
– Почему не заводите пса?
Удивление от моего вопроса подминает под себя часть раздражённости опекунши.
– У меня аллергия на шерсть, – теперь в голосе Синди тревога.
Я придвигаюсь к сидящему за рулём Виктору:
– Почему ты не обращаешься к жене по имени?
В зеркале заднего вида нереально-голубой взгляд Виктора концентрируется на мне:
– Ты хочешь, чтобы я это сделал, Виктория?
Синди напрягается, её масса сжимается вместе с метаморфозой поведения. За долю секунды изменения достигают критической массы и Синди взрывается:
– Скажи ему, Вика! Скажи!
Фольксваген плавно останавливается у крыльца. Я вырываюсь из салона и по воле животного инстинкта прячусь на знакомой территории – в своей спальне; мои руки начинают метаться по карманам в поисках телефона.
Синди настойчиво стучится в запертую дверь:
– Открой, поговорим.
– Катись в ж*пу!
– Это несерьёзно, Вика! Давай поговорим! – и дверная ручка начинает конвульсивно дёргаться.
Вцепившись в пластиковый корпус, как за единственное спасение, пытаюсь дрожащими пальцами добиться от телефона внятных действий. Жму не туда, сбрасываю ошибку. Дверная створка трещит под ударами Синди. Наконец, открывается журнал звонков, зажимаю последний набранный номер и через несколько секунд прошу:
– Помоги!..
Дерево сдаётся натиску крепкого плеча. Синди врывается ко мне, выхватывает телефон и разбивает о стену.
– Теперь поговорим, – она демонстрирует открытые ладони. В лунном свете они словно сделаны из металла.
Жмусь в угол, одинаково чувствуя позвонками и твёрдость стены, и отчаяние:
– Не трогай меня, маньячка!
Синди усмехается и садится на стул. Закуривает, белёсый дым ползёт по воздуху через окно к небу. Сожалею, что не родилась дымом.
– А ты нюхаешь чужое бельё. Так кто из нас «маньячка»?
– Пожалуйста, не убивай!
– Он не даст и пальцем тебя тронуть, – Синди замирает над окурком, будто вспоминая, зачем вообще держит тлеющий огонёк меж пальцев. – Когда-то он так же заботился обо мне, а потом понял, что я прошу слишком многого и перестал называть по имени, – окурок улетает в окно вслед за дымом, но под звёздами их пути расходятся. – Когда мне было шесть лет, в нашем доме случился пожар. Пожарные успели вытащить из огня лишь меня. Я жила в интернате около года – ничерта не понимала, дёргала воспитателей за юбки, постоянно спрашивала: «где мама»? Меня даже собирались отправить в психушку, а затем в интернат явился Виктор. Помню, как он подошёл ко мне и взял за руку.
Среди бровей Синди образовалась складка – глубокая, как разлом в почве после землетрясения. Опекунша провела широкой ладонью по лицу, разглаживая его рельеф:
– По документам, конечно, мы супруги, только Виктор – мой приёмный отец. А мы с тобой – сводные сестры, Вика.
