Читать книгу: «Виктория Виктора», страница 2
7
– Всем привет! Я – Синди, как Синди Кроуфорд, только красивее! Прилетела ближайшим рейсом. Как всегда, без меня не справиться.
Супруга Виктора излучала энергию, перед которой оказались бессильны всё и вся. Каждый её жест, каждое слово были неотвратимы. Она пожала мне руку на мужской манер, через потное обжигающее касание, передав часть пламени своих щёк.
– Здорово, Вика! Наслышана.
– Секундочку! – Игорь привлёк внимание присутствующих, лишь повысив голос. – Вы жена Виктора?
– Я бросила объект под Хабаровском не для того, чтобы отвечать на тупые вопросы! Без обид, – Синди важно кивнула Игорю. – У меня в подчинении простые работяги. Мы не церемонимся, говорим, как думаем.
– Ты опоздала, – в отличие от смысла сказанного, в голосе Виктора не было ни тени упрёка в адрес жены.
Синди фыркнула:
– Чёрта с два я опоздала! Даже с Алессой успела столкнуться на входе. Тот ещё видок! Ты опять её уделал?
Мне показалось или это было предупреждение? За одной лишь двусмысленной фразой открывалась другая Синди – далёкая от простоты в общении и грубости. Но и та Синди совершенно не смотрелась рядом с Виктором. Их союз напоминал попытку скрестить небесного голубя с земляным орехом.
– Где нужно подписать? Давайте бумажки пока я окончательно не растеклась, – Синди требовательно протянула руку к директору. А когда ей сообщили, что документы на опекунство ещё не готовы, раздражённо полезла за сигаретами. В ответ на панический взгляд директора лишь ухмыльнулась:
– Ладно. Буду ждать на улице, – она кивнула мужу, а затем обратилась ко мне, не вынимая сигареты изо рта. – Твоя комната не готова, поспишь у нас в спальне. Виктору организуем раскладушку в библиотеке. Подумай и скажи, какие обои нравятся: розовые в цветочек, или радуга… – чем больше округлялись мои глаза, тем меньше терпения оставалось в углу её губ. – Да, хоть ядерный гриб на всю стену! Мне пофиг! Только заранее скажи, я поклею.
И она ушла, как и явилась – гоня впереди волну воздуха, оставив позади жар, запах пота и недоумение окружающих.
Прямолинейность и активность были причислены мною к достоинствам будущей опекунши. Немного смущал её возраст – 34 года, хотя выглядела она моложе. В течение последней недели мая мы созванивались трижды. Всякий раз по видеосвязи Синди хвасталась продвижением ремонта.
– Поменяла проводку. Теперь не закоротит, – камера в её руке накренилась. – Ламинат вчера привезли, – Синди постучала пяткой по полу.
Они с Виктором купили дом в пригороде, и хотя жильё было в хорошем состоянии, Синди решила заняться ремонтом. Она оказалась мастером на все руки. Её природная неусидчивость подпитывалась кипучей деятельностью. Синди открыто тосковала об оставленной работе, сетовала на внезапный отпуск, взятый ради оформления опеки. Жалобы звучали обидно для меня – причины её расставания с любимым занятием, но смелости заявить об этом напрямую не хватало.
В отличие от жены, Виктор являл собой воплощение тактичности и иногда даже навевал скуку как собеседник, но перед его идолом внешности преклонялось всякое молчание.
То ли по милости высших сил, то ли по прихоти случая, одно из наших последних свиданий под крышей интерната происходило без посторонних. В предзакатном свечении кожа Виктора приобрела красноватый оттенок, как у индейского вождя, а глаза поменяли цвет с небесно-голубого на царственный пурпур.
Он всегда называл меня полным именем. Желая поддразнить, я отвечала ему тем же:
– Виктор, как ты познакомился с Синди?
– При встрече я подошёл к ней и взял за руку.
Весьма самоуверенно. Первым порывом было спросить: «А не съездила ли она тебе за это по уху?» Но поразмыслив, я решила, что красота Виктора – лучшая защита от озлобленности и возмущения окружающих.
– Что-то не так?
И вновь я поймала себя на мысли, что вопрос Виктора немного странный.
– Всё норм. Просто Синди… ну, выглядит далёкой от романтики, – сорвавшаяся с моих губ бестактность вынуждает умолкнуть. И поскольку безмятежное лицо Виктора не омрачила ни единая складочка, я, собравшись с духом, закончила мысль:
– Меня никто никогда не брал за руку, – лукавлю, ведь первое воспоминание из детства – поход с мамой к песочнице. И солнце светит, и мамина рука излучает тепло. Но упоминать об этом сейчас не хочется. Ведь тогда получается, что в моей жизни было что-то хорошее, и у меня нет причины для душевных страданий; нет нужды то и дело касаться изуродованных мочек, напоминающих о гневе пьяной матери, вырвавшей серебряные серьги у маленькой дочери с «мясом».
И я рассказываю Виктору об этом случае – беззаботно, словно такое происходит в каждой семье. Затем упоминаю многочисленных маминых посетителей, от которых в последнее время я предпочитала уходить на улицу; о битых бутылках, приездах полиции, доброте соседей и участкового.
Слёзы срываются с ресниц – не по размеру тяжёлые, под их массой ломается мой будничный тон, и я уже рыдаю:
– Как же я её ненавижу! Лучше бы она умерла!
Виктор долго смотрит на меня, и я уже не знаю чего ждать: упрёка или поцелуя, как вдруг в моей руке оказывается маленький ключ. Я принимаю подарок с недоумением, ведь ключи от нового дома давно лежат в личном шкафчике.
– Отдам машину, как только сдашь на права, – поясняет Виктор.
От волнения я забываю поблагодарить; не переставая улыбаться, провожаю Виктора до двери и машу вслед уезжающему со школьного двора будущему. Бока Фольксвагена объяты алым закатом, как и мои щёки, и тут их цвет становится бурячным – я вспоминаю, что оставила ключ на столе.
8
Не такие уж крутые ступени в этой школе, и не такие уж длинные коридоры, если быстро бежать. Хотя времени навоображать себе подлого воришку оказалось достаточно. Я выросла в неблагополучном окружении и давно лишилась иллюзии о сохранности случайно оставленных вещей. Но ворвавшись в комнату, уличаю не одну из однокашниц, а хорошо знакомого Игоря.
При моём появлении взгляд психолога мечется по углам, чуть ли не выскакивает из окна, пока руки прячут за спину выуженный с полки телефон, который я не видела в течение всего свидания с Виктором.
– Это что? – ответ очевиден, но я жажду подтверждения на словах. – Ты снимал нас?!
От злости у меня даже волосы встают дыбом. Рассвирепевшей кошкой я прыгаю вокруг Игоря, пока тот ловко уклоняется от моих ногтей и обвинений: «Извращенец долбанный! Сволочь!» – самое безобидное из многообразия уличного лексикона.
– Вика, хватит. Перестань, – с несчастным видом Игорь до последнего защищает собственность.
– Сотри немедленно! – моё требование подводит черту неравной борьбе, и хотя сила на его стороне, вздохнув, психолог подчиняется.
– Дай объяснить…
Но обижаться куда легче, чем прощать. Демонстративно сбрасываю удерживающую меня руку. Пару минут назад мы были друзьями…
– Проблема в Викторе, – Игорь отступает на шаг и вроде бы у меня появляется возможность уйти, но намерение обрывается вместе с пульсом. – Он появился из ниоткуда, и все будто свихнулись. «Ясное дело – красавчик», думал я. Но чувствовал: дело не чисто. Вызвал Виктора на разговор и… ужаснулся. За его внешностью скрывается иное – манера общения: он словно не знает о чём беседовать и вообще что надо говорить, из-за этого молчит, а открывает рот только ради стандартных фраз – всё равно, что запись с диктофона слушать сотню раз…
Игорь устало провёл по лицу ладонью:
– Подло, конечно, было ставить камеру, но я надеялся, что без посторонних, Виктор как-нибудь выдаст себя – покажет, что он за человек.
Теперь волосы у меня на голове шевелились от недоумения – подобной чуши я ожидала лишь от вечерних ток-шоу.
Злорадно фыркаю:
– Не хочешь отпускать меня – так и скажи!
– Не в этом дело…
– А может быть, ты влюбился в Виктора?
– Не говори глупостей…
Но мне уже не остановиться – преступление налицо, и я бью больнее:
– Интересно, а что говорят про психолога, подсматривающего за девочками? – и фундамент нашей дружбы окончательно рушится. Одним мгновением крошатся часы задушевных разговоров, обнуляется недавнее желание молодого специалиста помочь пациентке.
Игорь отворачивается и уходит вглубь комнаты. Я не чувствую пола под ногами и пытаюсь найти опору в дверной ручке. Створка распахивается с тихим шорохом.
– Вика, – напоследок окликает бывший друг. – За время встречи он ни разу не обратился ко мне по имени.
9
Июнь ворвался в комнаты сквозь распахнутые настежь окна, а я чуть ли не на крыльях влетела на заднее сидение серебристого Фольксвагена. Однокашницы глазели сквозь решётки, учителя столпились под тенью козырька, некоторые махали вслед машине. Среди провожающих не было Леры – её отъезд случился на пару дней раньше, и Игоря – психолог подал на расчёт после нашей ссоры.
Жара плавила пространство за стёклами авто, а внутри кожа благоговела от нежной работы кондиционера. Разговаривать мне не хотелось – только улыбаться и вертеть головой, подмечая незнакомые улицы родного города.
Через полчаса мы уже вырвались за пределы стекла и бетона. Двустороннее движение разлилось множеством полос, а знаки стали снисходительнее к водителям. В салоне скорость не чувствовалась совершенно. Машины съезжали к обочине, перестраивались из ряда в ряд, и движение стало напоминать своеобразный танец стальных туш.
Синий внедорожник на всех парах прорезал боковые полосы и нагло занял место впереди Фольксвагена. Поддразнив нас пару секунд сверканием тонированного стекла, он вдруг резко дал по тормозам. Пальцы Виктора, доселе расслабленно возлежащие поверх руля, напряглись, плечи вышли из неподвижности – один оборот руля выгнал нашу машину на соседнюю полосу, и мы промчались мимо внедорожника, наперерез другим машинам, тормоза которых кричали нам вслед.
Меня швыряло по салону, словно щепку волей переменчивого урагана. Я подмечала мелькание столбов, слышала позади лязг металла – кому-то не удалось увернуться от столкновения. А дальше Фольксваген влился в спокойный поток автомобилей, тогда как в зеркале заднего вида всё сложнее было разглядеть оставленное за спиной столпотворение.
– Ты в порядке? – лёгким нажимом пальцев Виктор сместил зеркало так, чтобы видеть меня.
Секунд пять я обдумывала ответ:
– Ага. Всё норм.
Да я чуть душу не отдала от испуга!
Ко времени, когда оживлённое шоссе сменилось узкой дорогой, мой пульс окончательно пришёл к соглашению с головой. Аварии случаются каждый день – так рассудила я, и мысленно восхвалила хладнокровие и реакцию опекуна в столь непростой ситуации.
По бокам раскинулись поля, перемежаемые лесополосой. С горизонта навстречу потянулся посёлок, состоящий, казалось из серых шиферных крыш, которые вблизи рассыпались отдельно стоящими домами – весёлыми, огороженными низкими заборчиками и фруктовыми деревьями. Собаки лениво зевали в тени, куры деловито копались в придорожной пыли. Несмотря на то, что первые жаркие дни начались совсем недавно, уже загоревшие дети затевали игры под сенью яблонь.
Машина остановилась у крайнего, стоящего в отдалении от посёлка, дома. Со всех сторон дом окружал мрачный лес, но само двухэтажное здание было залито солнечным светом.
Синди вышла нам навстречу. Её взгляд – единственное, что хмурилось под небесами.
– По радио говорят, что на шоссе случилась серьёзная авария.
– Да, – Виктор открыл мне дверь. – Виктория не пострадала.
Я брякнула некое невразумительное приветствие опекунше. Та посмотрела на меня, молча ухватила чемодан и понесла, словно легчайшее пёрышко в дом. Так состоялся мой переезд.
Синди лишь на несколько дней не успела с ремонтом, и две ночи я провела в их с Виктором спальне. Пока опекун отдыхал за стеной на раскладушке, Синди стелила себе у кровати на полу и уверяла, что ей комфортно. К моей радости габаритная соседка не храпела, а курить выходила на крыльцо.
Обстановка внутри дома дышала новизной и добротностью. Солнце, перемещаясь по небу, посылало свои лучи, то в восточные, то в западные окна. Так что и завтрак на кухне, и ужин в столовой проходили при естественном освещении. Ещё в доме было две спальни, зал и библиотека – крохотная даже на фоне других комнат.
Зато за входной дверью пространства было предостаточно. Виктор и Синди не держали хозяйство, за продуктами выбирались в город или покупали у местных, но охотно ухаживали за оставшимся от прошлых хозяев цветником, а огород засадили вишнёвыми деревьями.
Еду готовил Виктор – не абы какие деликатесы, но съедобно. Чай и кофе заваривала Синди. Раз в неделю приходила женщина из посёлка – наводила порядок, забирала деньги с тумбочки в прихожей и уходила без прощаний.
Синди продлила отпуск и в тот день курила больше, чем обычно. Виктору пришёл заказ на разработку какого-то модуля для бурильной установки с мудрёным названием, и сутки напролёт он стал проводить за ноутбуком.
Виктор и Синди были если не богаты, то явно обеспечены, однако никогда не обсуждали заработок. Наличку они держали в шкатулке на подоконнике и при желании, я могла с лёгкостью выудить оттуда пару купюр. Готова поспорить, что опекуны даже не заметили бы пропажи. Мне предложили выбрать вещи в интернет-магазине, и я заказала кучу тряпок. Виктор специально ездил за ними в пункт выдачи за тридцать километров. Однако из всех обновок я носила только пару футболок и шорты. И за расточительство меня никто не попрекнул.
Сказать, что моя жизнь изменилась – значило ничего не сказать. Я впитывала перемены кожей так же, как и солнечный свет. В новом доме было безопасно: никто не распускал рук, не устраивал пьяных драк; не было нужды прятать хлеб «на потом» и прятаться самой. Мне было разрешено безнаказанно крутиться под рукой у занятой ремонтом Синди или зависать позади работающего за ноутбуком Виктора, но чаще всего я открыто лентяйничала.
В очередной раз, схватив книгу, я отправилась к гамаку и погрузилась в него так же глубоко, как и в сюжет новой истории. Сон накрыл меня вместе с тенью, а отхлынул, когда солнце висело ещё достаточно высоко. Кто-то стоял рядом – от пристального взгляда моё лицо свербело.
Я резко скинула ноги на землю, одновременно кинув приветствие женщине из посёлка:
– Добрый день.
– Может быть и добрый, – женщина внимательно смотрит на меня, крепкие пальцы нервно перебирают передник, она вдруг решается:
– Надолго ты тут задержишься?
Вот и заводи после этого знакомство с посторонними – первый же вопрос сбил меня с толку, и спокойствие последних дней смялось раздражением.
– А вам какое дело?
Спрыгиваю на землю, у меня такое чувство, будто я вернулась в полуразрушенную квартиру матери, где её дружки снова задают мне пошлые вопросы.
– Уехать бы тебе, – вздыхает женщина. – Мне-то какое дело? Не моя ты дочь, а всё же…
– Тогда и говорить не о чем, – я разворачиваюсь к дому. Неприятный собеседник – это мягко сказано.
– Ты хоть знаешь с кем живёшь? – вопрос женщины догоняет меня в спину и стопорит шаг. – Я вот не знаю на кого работаю. Эта Синди странная, но вроде бы ничего, а вот он…
Женщина подходит, не спеша наклоняется к моему уху:
– Они не держат собак – собаки при нём нервничают. Жарко. Её одежда пахнет, а его нет.
Ухо не выдерживает накала дыхания – я отвожу лицо и, на этот раз, ухожу окончательно.
Женщина больше не окликает меня. Напоследок, выбив пыль из половичков, она забирает деньги. Я слышу, как за ней затворяется входная дверь.
10
Вопреки традиции, ужинать решили на кухне. Шквальный ветер ударил с запада и стёкла в столовой неприятно дребезжали.
– Сказала, что больше не придёт, – Синди громыхнула чайником по плите. Зубчики пламени принялись рваться из-под днища. – Толком ничего не объяснила.
На улице не по времени стемнело – первая летняя гроза вот-вот обрушиться на землю. Я перевожу взгляд на календарь и поражаюсь метаморфозам времени: завтра июль.
Косые капли метят на подоконник, но напрасно разбиваются о твердь стекла. За окном начинается светопреставление: деревья гнуться к земле, сверкают молнии, а у нас на столе стынут макароны с котлетами.
Виктор передаёт мне миску с салатом – овощи свежие, хрустящие, от местных фермеров.
– Я видела, как вы шептались, – Синди буравит меня взглядом. – Мы ведь хорошо платили, претензий не имели! Может быть, ты знаешь, какая муха её укусила?
Откровенная до мозга кости Синди наверняка чувствует ложь, поэтому я отмалчиваюсь, делаю вид, что интересуюсь составом салата.
– Но о чём-то же вы говорили?!
– Дорогая, не шуми, – Виктор преспокойно поглощает ужин, и мне вдруг становится не по себе. Ему что небесные молнии не помеха, что сверкающие в глазах жены.
– «Дорогая»… – от враждебного тона Синди возникает желание сорваться бегом в свою комнату.
– Тебе нужно успокоиться, – Виктор участливо касается локтя супруги. – Может, выпьешь пива?
Вслед за этими словами носик чайника взрывается визгом, и летит на пол тарелка с едой.
– Да пошёл ты знаешь куда?! Меня зовут Синди! Долбанные двадцать лет, как я придумала это имя, и ты не возражал! – в резком замахе опекунша рвёт ребром ладони воздух, кулак громыхает по столу, за окном грохочет гром, а Синди уходит прочь, давя подошвами сланцев ещё тёплые макароны.
Не жива, ни мертва, я наблюдаю, как Виктор преспокойно берётся за веник и вершит уборку.
Робко окликаю его:
– Синди так сильно расстроилась из-за домработницы?
– Просто расстроилась. Не бери в голову.
Я дрожу с головы до пят, но признаюсь:
– Мне было страшно, – и в порыве обнимаю опекуна.
– Не бойся. Я защищу тебя, – он гладит меня по голове. От него пахнет парфюмом.
Мною призвана вся сила воли, чтобы не разомлеть, и немалая сноровка, чтобы незаметно покинуть кухню пока Виктор отвлёкся на заваривание чая.
В тёмном коридоре обостряются иные чувства – под шероховатостью обоев подушечки пальцев улавливают лёгкую вибрацию стен – снаружи беснуется стихия. Ощущение усиливается на подступах к ванной. В корзине для грязного белья пусто, лишь на дне покоится пара носок.
Не без брезгливости, кончиками ногтей, приподнимаю носки Виктора – не может же человек поливать парфюмом ещё и ноги?
– Что ты делаешь?
Синди окликает меня, и носки улетают обратно на дно корзины. В ванной темно. Возможно не заметила.
– Ничего.
Опекунша топчется на пороге. Воздух вокруг неё перенасыщен сигаретным духом.
– Слышала как чайник закипел… Пойдём, что ли? – она сутулится, словно от залетевших за шиворот капель, мнёт карманы шорт изнутри. – Ты не обращай внимания, что я вспылила. Бывает.
– Двадцать лет назад Виктору было десять.
– Что? – Синди оборачивается на моё замечание, и я готовлюсь бежать при первом тревожном сигнале с её стороны.
– Он не возражал, чтобы ты сменила имя. В десять лет.
– Я так сказала? Случайно оговорилась, – сложно определить то ли мёрзнет опекунша, то ли врёт. – Раньше я всегда делала, что вздумается. Меня не устраивало оставаться простой «Олесей». Быть «Синди» куда круче, верно?
Я соглашаюсь и, облегчённо выдохнув, с расправленными плечами, Синди уходит на кухню. Я иду следом и напряжённо вспоминаю, обращался ли хоть раз Виктор к жене по имени?
