Читать книгу: «Книжные дети», страница 2

4. «Гуманитарий»

Тем временем чёрный «Мерседес» с тремя визитёрами Ивана подкатил к мощной бетонной ограде, на которой кто-то написал мелом: « Стой! Опасно для жизни!» и въехал через открытые широкие ворота, над которыми крупно чеканилось: «Добро пожаловать!» на территорию неоднозначной и очень прогрессивной структуры. Проехав вдоль небольшой площадки, аккуратно огазоненной и ухоженной, машина остановилась возле мощнопанельного здания с победоносным фасадом и отлогими ступенями перед парадным входом, над которым светилась внушительных габаритов интрегующе-помпезная вывеска:

«Культурно-оздоровительный центр ГУМАНИТАРИЙ», а возле дверей монументально стоял элегантный зачарованный манекен, украшенный крупным квадратом картона с алой надписью: «S.O.S!».

В «Мерседесе» респектабельный мафиози обратился к своим компаньонам:

– Ну давайте, пересаживайтесь в «BMW» – и на службу. Завтра утром я вас жду.

– Да, сейчас пересядем, – оживлённо ответил тот, что сидел за рулём.

– И обслужим кого нужно, – с усмешкой добавил верзила, сидевший сзади. Он тут же обратился к водителю со странным вопросом:

– «Шнырь», у тебя сколько чисел по Гринвичу на сегодняшний выход?

– У меня – не сверяясь можно пройти Гавайи, – ответил «Шнырь», непринуждённо постукивая пальцами по рулю «Мерседеса».

– Окей, – с удовлетворением бросил «Лютый».

Главный, усмехнувшись, открыл дверцу машины и иронично вымолвил:

– Ладно, пошли, конспираторы…

– Идём, – ответил «Шнырь», выключив двигатель.

Все трое вышли из «Мерседеса». «Шнырь» закрыл «Мерседес», кивнул «Лютому», и они пошли к автомобилю «BMW», стоявшему неподалёку – с торца здания. А главный направился к парадному входу «Гуманитария».

– С недосыпанием пора заканчивать, – сам себе говорил предводитель, лениво поднимаясь по ступенькам парадной.

Он вошёл в прохладный холл, дышавший безмолвием ожидания…

– Как жизнь, Ируня? – игриво спросил главный ажурную девицу, сидевшую за дежурным столом с телефоном и кучей прессы.

– Ой, здравствуйте, Всеволод Илларионович! – спохватилась Ируня, оторвавшись от ярко иллюстрированного журнала.

– А чего дверь входная открыта? Администратор уже здесь что ли? – спросил Всеволод Илларионович.

– Да, Инесса Петровна уже пришла… У нас всë в порядке. Происшествий нет, – доложила дежурная Ируня.

– Оно хорошо, что нет, – на ходу бросил главный и двинулся дальше по холлу.

«Служба настроения», представлявшая собой двух безупречно-гламурных моделей в «мини», которые грациозно стояли у входа в зал Центра, артистично и вольно расставив точëные ноги, приняли указание главного:

– Вы свободны. До вечера.

Обе девушки, облегчëнно вздохнув, поспешили к выходу…

А предводитель скрылся в глубине коридора…

Поднявшись на третий этаж, он подошёл к солидной двери с табличкой:

«ВЕНСКИЙ ВСЕВОЛОД ИЛЛАРИОНОВИЧ».

Предводитель открыл ключом дверь и зашёл в кабинет, защёлкнув дверной замок…

Этот респектабельный мачообразный визитёр Ивана, как вы уже догадались, и являлся директором данного заведения, и звали его, конечно же, Всеволод Илларионович Венский. Это был солидный муж элегантно-вальяжной внешности и аристократических манер. Он был интеллигентен и в то же время парадоксально непредсказуем, вся его интригующая личность магически скрывала в себе некую тайну. В официальных приветствиях он был Всеволод Илларионович, для знакомых – Сева Венский, и лишь избранные звали его «Батя». Венский, по сути, являлся «крёстным отцом» возглавляемого им Центра.

Надо сказать, что это был один из престижнейших культурно-оздоровительных центров столицы. Отличительным статусом «Гуманитария» было то, что клиентами его являлись в основном люди элитного контингента: продюсеры, бизнесмены, режиссёры, актёры, литераторы, психологи, творческие индивидуумы, «жрицы досуга», «акулы» сервиса, различные деятели искусства и прочие корифеи многотональной богемы. Словом, Центр этот блистал своим генофондом. И пребывали клиенты в нём преимущественно лишь с вечера до утра; потом они разъезжались по своим рабочим и служебным местам, фирмам и предприятиям, а после работы вновь прибывали в Центр, где принимали необходимые процедуры, получали развлечения и всё остальное, что предписывал реестр этого уникального заведения, которое имело всё необходимое для поправки здоровья, досуга и отдыха. Здесь были и видеосалоны, и бар с рестораном, и танцпол, и кинозал, и бильярдная, и шикарная сауна, и отдельный бассейн, и всевозможные игровые системы, в том числе и виртуальный салон. Одним словом – «high life», шик и оттяжка, – полный сервис. Минимум персонала, максимум удовольствия. Стоявший возле парадного входа зачарованный манекен с наброшенным на шею несусветным постером «S.O.S!» невольно высвечивал специфику структуры, которую он представлял. Хотя, если вдуматься, имел он и более глубокий смысл, храня в нерушимой иронии застывший крик жизни…

А в «Гуманитарии» жизнь кипела и рвалась наружу. В одном из престижных «люксов», – просторной комнате, мастерски отделанной красным деревом вперемежку с причудливыми резными фигурами в масках, стоявшими в нишах, с шикарным паласом, меблированными кроватями, массивными светильниками, видеоаппаратурой и прочим гостиничным антуражем, обогащавшим этот загадочный «номер», стоял гул. Азарт речей диссонировал в разноголосье, не вмещаясь в параметры этого просторного помещения.

На кроватях сидели пробудившиеся люди в утренних одеждах и шумно балагурили, рассуждали, спорили, смеялись, потешали друг друга в предвкушении свободы. Тут же перед ними стояли передвижные сервировочные столики с лëгким завтраком – каждый на две персоны. Эти люди периодически прикладывались к своей утренней трапезе, смакуя горячий кофе и опять витийствуя. Если разделить их хаотичные речи, то можно было услышать следующее:

– Иду я как-то со съëмок… Чую нутром что-то неладное, – потешал своего коллегу, киношника – круглолицего кутилу с острым взглядом оператора богемновидный балагур, сидевший в ближнем углу. – Гляжу – из подворотни выезжает на коне батька Махно – в папахе и с шашкой наголо… Я обомлел весь, а он ко мне подплывает на скакуне своëм и спрашивает: «Ты Бонч-Бруевича не видал?..» А я отвечаю: «Не видел никого; какой к лешему Бонч-Бруевич, знать не знаю такого!..» Ну, он матюгнулся и исчез в тумане. Иду я дальше… Вдруг, из закоулка выходит Кржижановский и спрашивает меня в упор: «Ты Махно не видал?..» Я отвечаю: «Какой Махно? Вы что, с ума посходили? Время – двенадцать ночи!..» Он на меня посмотрел пристально, изучил всего, сплюнул и дальше двинул… Ну, я, значит, быстрее ходу – домой; надоело всë… Вдруг – у подъезда моего – князь Мышкин – в рубище и с кинокамерой, смотрит на меня душераздирающе и спокойно так говорит: «Не бойся, мы кино снимаем, – „Новый Армагеддон“ называется. Ты у нас в эпизоде вышел. Иди домой. Мир да любовь тебе…» Ну, думаю, дела… Шасть в подъезд, подымаюсь по лестнице впотьмах, подхожу к квартире своей… А около двери – Ирод Антипа стоит с боеголовкой… И палец ко рту приставил: «Тсс… Тихо. Сейчас тут Чингиз-Хан появится…» Я ему шепчу: «Вы ошалели! У себя дома своë кино снимайте. Я от своих съëмок устал, а тут – вы, да ещë с боеголовками!..» Он тихонько в сторону отошëл и подал знак кому-то… Вдруг как рванëт!.. Я очухиваюсь под столом на кухне… Меня жена поднимает и говорит: «Макс, ты если видак смотришь, так хоть не думай ни о чëм…»

Сидевший рядом приятель хохотал и возбуждëнно поддерживал тему своего соратника:

– Ну, Макс, уморил. Да, здóрово… И всë-таки, по большому счëту, это всë – эклектика. Вот мне как-то привиделся Казанова… Шикарно одет, импозантен, весь в перстнях, – светский лев, одним словом. Ну, я, конечно же, спрашиваю его: «Милейший, как Вам удаëтся стольких дам ублажать в столь короткое время? Откуда силы такие?..» Он с достоинством смотрит на меня и отвечает: «Это они меня ублажают, а не я их. Я – просто маг в этой области. Конечно, женщины – моя слабость, но не это главное. Суть в том, насколько они нуждаются во мне… Я никого не принуждаю к своей опеке. И вот Вам доказательство – Мария Стюарт собственной персоной. Она отвергла престол и стала моей княгиней сердца…» И тут – Мария Стюарт возникла передо мной, – ни дать, ни взять. Вот так раз… Вдруг, что-то оборвалось во мне, я глаза открываю – лежу, как уснул, – на своей кровати. А передо мной – всë тот же Казанова стоит… и улыбается, – загадочно и глумливо так, а рядом, разумеется, эта Мария Стюарт… будь они неладны…

– Вот так номер… – растерянно вымолвил Макс.

– Да ты не дослушал, – с азартом продолжил Лёва. – Я у Казановы, значит, спрашиваю: «Как жизнь, Джако?» А он отвечает: «Ништяк. Скорость сбавь, – сейчас в город въезжаем…» А сзади – Валюша моя мне кричит: «Лëвчик, ты что, уснул?!» Тут я окончательно врубаюсь! Сижу за рулëм – из аэропорта едем, – супругу встречал. Ну, разумеется, взмок я весь от напряга такого, скорость – на минимум, и косяка даю – вправо… Смотрю – а у кореша моего Витька в руках – журнал «Искусство кино», а с обложки глядит Казанова, – напыщенный весь, куртуазный, грим – как масло; и весь – так и осклабился…

– Во ты дал! – воскликнул Макс. – Завидую… Но ничего. За мной не постоит…

Рядом обсуждали свои дела заправилы автосервиса:

– Я тут «Опель» надыбал на сдачу. Оторвëмся…

Коля Ключевой, надыбавший «Опель» на сдачу, с озорным огоньком в глазах изучал реакцию друга на эту новость… Его друг – Лёня Железнов вдруг весь встрепенулся, его лицо озарило предчувствие этого самого «отрыва», и он выдохнул в тихом экстазе:

– Атас!..

В другом углу ироничный фигляр с проницательным взглядом актёра беспардонно вызывал на разговор своего сотрапезника – отрешëнного интеллектуала солидных манер:

– Аркадий, поговори со мной… Не молчи так… Я ж – не Бельмондо, а ты – не архиепископ. Чего нам делить-то?.. Ну видел я вчера твою Зинку у пивнухи. Ну и что? Что, бабе пива не хочется? Это ж не водка, много не выпьешь.

Аркадий внимательно смотрел на собеседника, абсолютно понимая его актёрскую выходку, и, принимая эту игру как некую разминку мозгов, так же актёрски, с назиданием отвечал:

– Савелий, ты не прав. Пиво тут ни причëм. И если бы даже Зина захотела пива, (о, Боже!) она бы ни в какую пивнуху не пошла. «Ин вина нот веритас», – нет истины в вине, есть истина вины… Здесь психологический момент. Чуешь, Савелий?.. Я – двенадцать лет на кафедре и два университета за спиной. Наверное, знаю, что такое дисгармония имманентных аналитических гиперпростраций…

– Ну, ты загнул, Аркаша…

– Гнут слесаря; а я лишь учу, – резонно ответил Аркадий и продолжил пить кофе.

На соседней кровати человек средних лет с одутловатым лицом озабоченно сообщал своему коллеге – скептику усталого вида с напряжëнно-нервозным взглядом литератора:

– Сначала пивка рванëм, а потом – в редакцию. У меня новые рукописи появились…

Коллега в ответ тяжело вздыхал и делился с приятелем своими проблемами:

– От этих рукописей меня уже тошнит. Тут надо основной материал готовить, а они со своими идеями лезут. Рукописей – гора; скоро Сизифом стану. Ладно бы ещë что-то стóящее было, а то ведь всякая чушь собачья; и как только такое в голову придëт: «…золото ломает стальные двери…» – кошмар…

– Так это же Апулей…

– Что – Апулей?

– Ну – «золото ломает стальные двери» – это у Апулея сказано.

– Да? Странно… Надо будет перечитать… Башка трещит. Нужно срочно освежиться.

Рядом два беззаботных весельчака играли в карты, попутно смакуя кофе. Партия как-то быстро закончилась, и тот, что выиграл, – плотный эпикуреец в изящных очках и с проседью в голове артистично обратился к своему проигравшему компаноьону:

– Ваше последнее слово, господин проигравший!

Проигравший в ответ стал выкрикивать с заядлым азартом:

– Я – не Македонский! Ура! Я – Крюков!.. Да здравствует Вольнов – великий светоч нашей культуры и бизнеса!

Внезапно дверь распахнулась, и на пороге возникла обаятельная женщина лет тридцати пяти – администратор мужского сектора. Она с тактичностью патронессы обратилась к разгулявшимся балагурам:

– Доброе утро!.. Что тут у вас происходит? Наведите порядок. Сейчас Всеволод Илларионович придёт.

Тут выигравший картëжник, – «светоч культуры и бизнеса» с бесцеремонностью гаера обратился к патронессе:

– Инесса Петровна, прошу вас к нам – на партию в покер!

– Алексей Иванович, вы же взрослый человек… – с вежливой укоризной произнесла Инесса Петровна, глядя на седовласого балагура в очках.

И тут появился главный, – Всеволод Илларионович Венский, предводитель и благодетель, слуга и хозяин, босс и наставник, мудрило и мачо. Он появился тихо, мягко и чутко, возник из тягучего утра, как тень из тумана, и встал неизбежно и властно… Окинув «поляроидным» взглядом сектор отдыха, Венский сухо произнёс:

– Что это тут у вас за балаган?

Алексей Иванович, предлагавший Инессе Петровне партию в покер, тут же произнёс, глядя на главного:

– Какие люди к нам явились! Я вижу, это неспроста…

Венский задержал свой глубинный взгляд на седовласом ветрогоне в изящных очках и театрально изрёк:

– А вы, Вольнов, перестаньте тут из себя Мюнхгаузена ломать. Здесь вам не цирк.

Вольнов, невозмутимо глянув на Венского, неоднозначно ответил:

– А мы вот в конце квартала бабло подобьём, – там и посмотрим, кто Мюнхгаузен, а кто – Калиостро… Я, кстати, сейчас в банк еду. На вас кредит оформить, Всеволод Илларионович?

И он шутовски подмигнул «предводителю».

– Я как нибудь без ваших услуг обойдусь, уважаемый, – иронично парировал Венский.

– Ой ли… Да неужели? – играючи вопросил Вольнов, буравя туманными линзами предводителя.

Венский, дабы не выдать конфуза, сменил тему и тут же перевёл разговор на других:

– Так, отдых закончен. До вечера. И навести порядок. Да, – чуть не забыл, сегодня будет «тренажный допинг» и бассейн. Желающие могут пройти «антистресс». Всë.

Подойдя к окну, главный проводил взглядом автомобиль «BMW», отъезжавший с территории Центра. Венский задумался. И было, над чем…

Тут балагур Макс весело провозгласил:

– По такому случаю не мешало бы повторить двойной кофе с сэндвичем!

– Да, Инесса Петровна, будьте любезны, – и нам тоже – такой же двойной, – с изысканной вежливостью поддержал его Вольнов.

– Сейчас сделаем, – ответила Инесса Петровна.

Она достала свой мобильный телефон и, набрав номер, произнесла:

– Лола, будь любезна – нам в первый мужской сектор повтор: кофе и сэндвичи, – на всех.

А в женском секторе отдыха тоже было не скучно. Этот комфортабельный «дрим-салон» представлял собой уютную просторную комнату, стилизованную под Барокко, с шикарными кроватями и трельяжами по углам; пол был устлан мягким паласом, а на стенах высились массивные светильники-канделябры.

Сервировочные столики с опорожнённой посудой были сдвинуты в сторону. Бодрствующие затворницы уже покончили с завтраком и предавались безмятежным разговорам и веселящим каламбурам. Одна из этих очаровательниц – молодая экстравагантно-пленительная особа с большими интригующими глазами и манерами актрисы завершала свой утренний туалет перед трельяжем и непринуждённо лепетала:

– Как хочется быть упрямой и вольной… И любимой…

– Кто ж не даëт? Будь, – весело поддерживала её подруга – солидная мадам с непрошибаемым взглядом и стильной причëской, заглаживая свой макияж.

– Сегодня у меня – киносъëмка, вот я и отличусь… – продолжала актриса, разметав по плечам волны дивных волос.

– Только не отлети… – иронично вторила подруга.

– Не отлечу. Голова – на месте. И с конституцией всë в порядке, – продолжала собеседница, распахивая халат и глядя на себя в зеркало. – А всё остальное приложится…

– Приложится и умножится, – поддерживала напарница.

– Кем я была в благом порыве, когда ты в душу мне вошëл… – лепетала актриса перед зеркалом, то прищуривая, то расширяя свои пленительные глаза.

– Больше трепета в голосе, – глубже, чтоб душа звенела, – наставляла еë патронесса, оправляя своë шикарное платье. – Чтоб дрожь пошла по всем суставам!.. И озарилось всë вокруг… Во!.. Ты же Светлана, – ты светиться должна!

– Жанна, ну я же ещë – в неглиже, – игриво оправдывалась актриса Светлана.

– Ничего Светик, скоро мы им всем нос утрëм, – подбадривала еë Жанна.

– Неоспоримо, как возглас Кассандры, – заключила Светлана.

Их разговор смешивался с голосами подруг.

– Люся, и как ты умудряешься так успевать? – протяжно говорила остроносая типажная особа с короткой стрижкой и интеллектуально-озабоченным взглядом.

– Главное, Викуля, – волю к жизни иметь, как учат великие, – отвечала ей Люся – вольноглазая обворожительная шатенка в роскошном длинном халате, с изяществом приводя в порядок свой маникюр. – А жизнь требует жертвы. Вот я и жертвую… Ну а специфика работы – у каждого своя. А коли назвался груздем – так и полезай в кузовок. И нечего пенять на судьбу.

– Да, красиво жить не запретишь… И как ты не устаëшь… по нескольку человек за день… – растерянно говорила Викуля.

– Ох… – вздохнула Люся. – Сама не знаю… Вот ты на своëм телевидении сколько человек «обрабатываешь»?

– Ну, ты сравнила. Это же телевидение, официальная структура. И потóм…

– И потóм – необходимо знать, что завтра придëт оно!

– Что оно?

– Счастье! – заключила Люся, посмотрев в глаза Викуле, и убрала маникюрную пилку.

На соседней кровати две трепетные подруги допивали кофе и делились своими проблемами и чаяниями. Одна другую успокаивала:

– Да не переживай ты, Любушка. Всë образумится – образуется. Это я тебе как экстрасенс говорю.

– Да что там, – отчаянно отвечала ей Любушка. – Я же знаю себе цену… Эх, Лиличка, мы всë долдоним о высоких материях, а настоящего – живого не замечаем… Да я могу Дездемону без слов сыграть. Могу на голове стоять. Я пять лет в балете отработала. У меня пластика – будь здоров. Смотри!..

И она продемонстрировала в эксцентричном скольжении своей пластичной руки плавное и вольное движение крыла. Создавалось впечатление, что рука не имеет кости…

– Да… Здóрово, – восхищенно промолвила Лиля, медитативно глядя на виртуозную руку статистки.

Тут вмешалась сидевшая перед трельяжем актриса Светлана, азартно выпалив:

– Так; по-моему, все уже в форме, все подогрелись. Сейчас «Клиникович» придëт – мы ему интермедию закатим!..

В еë глазах вспыхнули озорные искры. Она весело встала, сделала лёгкий оборот вокруг себя и приняла позу Фемиды… Все зааплодировали, что было заслуженно.

– С тобой не соскучишься! – воскликнула повеселевшая статистка Люба.

И тут раздался стук в дверь…

Светлана, стоявшая всё в той же державной позе, властно произнесла:

– Войдите!

Дверь осторожно открылась, и на пороге возник приземистый невзрачный мужчина средних лет в очках, коротко постриженный, с отличительным знáком «Ж.С.О.» на лацкане пиджака, этакий «хомяк-ботаник» с программой системного соглядатая. Это был патрон и куратор женского сектора – Аристарх Наумович Сланцев. Он прикрыл за собой дверь, несколько замявшись, поправил очки и хотел было что-то сказать, но его опередила актриса, стоявшая напротив. Не меняя своей неприступной позы, она изящным движением сбросила с себя халат и вдруг вся преобразилась: драматически глядя в очки Аристарху, она возвышенно заголосила:

 
– О, мой Орфей! Как мрачен этот мир!..
Я призраком над пропастью стою…
Приди ж ко мне, свободной озарëнный!
Пробей тоску глаголами любви!..
Я гасну без тебя в холодной драме…
Возлюбленный, не дай погибнуть мне!..
 

По мере причитания она, воздев длани, почти вплотную приблизилась к Наумычу, затем привстала на цыпочки, манерно раскинув руки, и тут же прижалась всем своим обнажённым телом к остолбеневшему куратору женского сектора, жеманно заключив его в объятья и ностальгически закатив глаза.

– Стеклова, прекрати этот фарс, – сконфуженно произнёс Аристарх Наумович.

Светлана резко отшатнулась от него:

– Фу, как скушно. Я дух Полония здесь чую… Нет, вы – не Орфей; вы – Казимир Клиникович. И вообще, не бывать вам в Афинах…

Она быстро набросила на себя халат и, перетянувшись поясом, приняла теперь образ Немезиды.

С еë уст слетела тирада:

 
– Глаголь, что хочешь ты,
отвергнутый свободой!
О, плоти раб,
скитанья – твой удел…
Твоя приплод-натура —
всегда немого рода;
Прими ж награду —
в давке чëрствых тел!..»
 

Аристарх Наумович пришёл в полное замешательство. Он стоял как в воду опущенный. И тут он решил выкрутиться из своего дурацкого и шаткого положения и пойти на попятную, дабы, снискав благоволение в лице восставшего матриархата, найти общий язык с прекрасным полом; и он заискивающе вымолвил:

– Прекрасные стихи… Это кто? Шекспир?..

– Это Пересветов, – с достоинством ответила актриса Светлана.

– Такого не знаю… – растерянно протянул сконфуженный палатосмотритель.

– Не мудрено, он – только для избранных… – продолжила актриса.

– Да, Стеклова, ты в форме, – снова попытался войти в контакт Наумыч, слегка замявшись; и вдруг ни с того ни с сего выпалил:

– А у меня вот телевизор сломался, дак я и заскучал… С вами весело, однако…

– То ли ещë будет… – вмешалась подруга Светланы – Жанна.

– Жанна… – хотел было что-то сказать ей куратор.

– Я – не Жанна. Я – Иоанна Лаевская! – чеканно перебила его Лаевская.

– Ах, да… Иоанна Лаевская… У Вас на очереди – кабинет видеопроцедур… – болезненно произнёс Наумыч. Он понуро посмотрел на Лаевскую и вздохнул.

– Не дразните Везувий, милейший! – резко парировала Лаевская. – Я, продюсер кинопроекта глобального масштаба, должна забивать свою драгоценнейшую подкорку вашим видеохламом?! Завтра же он сгорит, этот ваш проклятый кабинет!

– Ой, Лаевская, не накликай беды, – суматошно заговорил Наумыч. – Не хочешь – не ходи, дело твоë. Только сама главному скажешь, чтоб тебя с регламента сняли.

– Что?!

– А то, что у нас Центр не только развлекательный, но еще и оздоровительный… Благотворительный фонд – это не «фигли-мигли». Поди – найди ещë такой, чтоб забесплатно в рабочий режим вводили… да ещё по новейшим технологиям… Ну ладно, я пошëл. Всем принять витамины – и до вечера. Сегодня – «антистресс» и бассейн.

И тут женщины обступили палатосмотрителя. Они наперебой заядло затараторили, глумливо ластясь к Аристарху и входя в раж:

– Аристархушка, родненький, а ты за меня прими обе дозы, что тебе стоит, – ты железный у нас, непрошибаемый.

– И за меня!

– Постой, побудь ещë немного в родном кругу!

– Стоять, Наумыч!

– К ноге, Казимирыч!

– Наумыч, блин, дай обнять тебя такого крутого!

– Ох, Казимирыч…

– Наумыч, а ну стоять, маслоед!!

Бедный Наумыч вырвался из женского оцепления и нырнул в открытую на ходу дверь, надолго исчезнув из виду… Повеселевшие жрицы богемы облегчëнно вздохнули. Они начали спешно собираться, виртуозно натягивая колготки и вживаясь в житейский образ… В шуршании одежд сыпались фразы:

– Ох, щас што-то будет…

– Прошвырнëмся по Тверской…

– Наконец-то жизнь началась!

– Да, крутняк выдали Наумычу… Жаль, сбежал…

– Эх, хорошо быть вольной!..

Заинтригованная Люся, одевшись, присела рядом со Светланой Стекловой и заворожëнно спросила:

– Свет, а эти стихи, что ты читала… Откуда они?..

Светлана посмотрела на неё с некоторым удивлением:

– Это Иван Пересветов, – я говорила. Тебе понравились?

– Да… Что-то в них есть… Я не знаю, как это выразить… Душу переворачивает… И сразу в сердце проходит… Странно… А этот Пересветов – кто он такой?

– Он поэт. Из андеграунда. Его рукописи по рукам ходят. Правда, когда-то его публиковали, а потóм… Не знаю, что там произошло… Я тебе принесу что-нибудь из его стихов, если тебе интересно…

– Принеси, Светик.

– Хорошо, Люси. Сегодня вечером.

Светлана встала и принялась перебирать содержимое своей сумочки.

А Люся всё сидела на кровати и с отрешëнным видом медленно выговаривала фразу, пылавшую в её голове:

– Прими ж награду… в давке чëрствых тел…