Читать книгу: «Дама на асфальте. Мужчина на газоне», страница 6
Возможна встреча с дельфинами
Я устала от этого праздника жизни! Устала вставать до шести часов утра, когда воздух у моря слишком свеж, само море еще не проснулось и не приобрело тот, завораживающий бирюзовый цвет, что так манит нас, обещая блаженство.
В шесть утра небо еще серое, море холодное и солнце только готовится царственно выплыть на набережную. Я расстилаю не просохшую за ночь подстилку на давно остывшие камни и мысленно готовлю свое бренное тело к погружению в море. «Там тепло, там нежный шелк водной субстанции, там отдохновение для души и тела, – уговариваю я себя и, быстро передвигаясь одним касанием пальцев холодных камней, достигаю воды.
У входа в море крупные камни, их я миную не дыша, без прикосновений, и, как можно мягче, без брызг, ложусь на водную гладь и плыву, плыву, энергично выбрасывая вперед руки.
Прошло не менее десяти дней, пока мои ноги, наконец, научились ходить по камням. Но я устала от такого скопления народа, согнанного сюда, на этот морской берег, неутомимой жаждой получить заслуженный кусок тяжелого отдыха.
– Поперло! – кричит зычным голосом торговец трубочками, лавируя между разбросанными на его пути телами.
– Кому еще горячий чебурек!? – вторит ему следующий продавец.
– Покупайте раков, варим живыми! – раздается голос поблизости, и перед моими глазами появляются красные раки с выпученными глазами, пытающиеся выползти из котелка.
– Смотри, – говорит дед своему крохотному внуку и бросает в воду камень.
Малыш не смотрит в его сторону, и дед повторяет вновь и вновь свой фокус.
Наконец кроха увидел, оценил урок деда, и сам стал бросать в воду камни, выбирая поувесистее, прямо карапуз-тяжеловес.
– Что ты делаешь, – возмущается дед. – Перестань бросать камни, там же люди!
Поздно, малыш его вновь не слышит.
Берег буквально усеян орущими, неутомимыми камнебросателями и камнедолбателями, нежно именуемыми детьми. Их родители весь день у моря пьют пиво, едят раков, погрузившись в слабоалкогольную нирвану, не видя и не слыша своих чад.
Бах, бах, бах …, – такое впечатление, что над ухом стройка.
А солнце тем временем припекает, набирается сил и жарит уже по-настоящему.
– Я устал от солнца, – говорит мужчина своей жене, потеющей рядом.
Я тоже устала от солнца, моя почерневшая кожа устала от солнца. Мое лицо потемнело и постарело, покрылось морщинами.
Ничего, – успокаиваю я себя, – этот день пройдет, и останется совсем немного, куда денешься, надо выстоять, вернусь домой, схожу к косметологу.
А репродуктор орет: «Потерялся мальчик, белый верх, темный низ».
Через какое-то время звучит дополнение: «Потерявшегося мальчика звать Кешей».
Минут через пять вновь ожил репродуктор: «Мальчик Кеша нашелся, всем спасибо за участие».
И вновь: «Плавайте с нами, возможна встреча с дельфинами».
А народ, проспавший почти до полудня, устраивается прямо на головах у пришедших вместе с восходом солнца. Крохотное пространство между мной и набегающими на берег волнами тут же занимают две бабули.
– Подвиньтесь, – говорит одна из них, обращаясь ко мне.
– Куда? – удивляюсь я.
Мной оставлен небольшой проход сбоку. Бабульки, пришедшие в десять часов, а не в шесть, как я, хотят занять мое место.
– Сбоку проход, – говорю я им, – а впереди заливает водой.
Они, поджав свои губы-ниточки, занимают место в проходе. Мне приходится спуститься чуть ниже, чтобы поберечь нервы.
– Ты посмотри, – желчно говорит одна бабулька другой, – она легла ниже.
– Все пространство не займешь! – обращается она уже ко мне. – Вы хотели завоевать весь мир а не вышло!
Я удивленно смотрю на ее перекошенное от злости морщинистое лицо, пытаясь понять, кто именно хотел и когда завоевать мир.
– Вы – это кто, немцы, или американцы? – спрашиваю я с интересом, не находя ответа даже в собственной голове.
Я же прекрасно помню, что отдыхаю уже второй год в России, или у меня глюки? Если б я отдыхала в Европе, вопросов бы не было.
Женщина, загорающая напротив меня, лежит, широко расставив ноги, согнутые в коленях, возможно, часто посещает женскую консультацию. Узкая полоска купальника еле прикрывает ее промежность, похоже, ей очень важно, чтобы загорело именно там.
Толстяк с необъятным животом, за которым мне не видно его лица, храпит на весь пляж. Подходит его жена и, недовольно глядя на все это безобразие, начинает фотографировать спящего мужа на смартфон.
– Вам лучше снять на видео, – советую я ей с улыбкой, – а то пропадет весь смак – его храп.
– Покажу детям, – говорит женщина, – пусть ему будет стыдно!
Женщина уходит и возвращается с пол-литровым пластиковым стаканом пива. Она толкает в бок мужа и сует ему под нос пиво. Лицо мужчины, если конечно это красное кружево можно назвать лицом, хмурится.
– Не хочу, – категорично произносит мужчина, и моего носа достигает запах крутого перегара.
– Пей! – настаивает его жена. – Я же все сама не выпью!
Итак, я встаю без пятнадцати шесть, мой отель рядом с морем, поэтому в шесть я занимаю уже место на пляже. Спокойнее лежать на подстилке за пластиковыми лежаками, которые ребята, работающие на пляже, с целью дополнительного зароботка, устанавливают у воды в семь утра, видимо, раньше нельзя. Я могу занять место у самого синего моря, но тогда есть вероятность, что когда меня не будет на подстилке, они скинут мои причиндалы и на мое место поставят лежак, что я неоднократно наблюдала с другими.
Дама, загорающая враскорячку и выставляющая напоказ свои прелести, быстро обрела поклонника. Возле нее на крупной гальке расположился жизнерадостный мужчина с густой седой растительностью на груди и голове. Кокетливой даме, выкрашенной в совершенно белый цвет седины и превратившейся под южным солнцем в мулатку, приятно внимание кавалера, она задорно шевелит ямочками на круглых щеках.
Пришла собака, симпатичная, неизвестной породы, легла на чье-то уютное бархатистое покрывало, положив морду на передние лапы, зевнула и прикрыла в истоме глаза. Через какое-то время, видно нагревшись, она лениво приподнялась, подошла к лежаку, стоящему передо мной, и очень умело, вытянув лапы под лежак, пролезла под него, обретя столь приятную в это время суток тень, даже умудрилась перевернуться под лежаком на спину и в блаженстве вытянуться во всю длину.
Тем временем кокетка, превратившаяся в мулатку, сняла лифчик от купальника и, чуть прикрыв им верхнюю часть груди, улеглась на спину, разбросав в разные стороны свои пухлые загорелые ножки. Не вижу седовласого сладкоежку.
Очередной банан ушел в море на возможную встречу с дельфинами.
Как я работала бабушкой в Эрмитаже
Одна известная английская писательница, побывав в Санкт-Петербурге, и посетив Эрмитаж, как-то заметила, что когда она состарится, то устроится в Эрмитаж работать «бабушкой». И не удивительно, ведь хранительницы бесценной коллекции Эрмитажа – «бабушки» и кошки, производят не меньшее впечатление, чем сама коллекция. Думаю, что известная писательница долго на том посту не продержалась бы – слишком высоки требования для хранительниц залов: восемь часов сидеть на стуле с прямой спиной, ноги – под прямым углом, сумочка на коленях, разговаривать с посетителями и по телефону запрещено, есть и пить запрещено.
Разрешено очень тихо, а лучше – жестом, делать замечания посетителям, если они: касаются картин или стоят к ним слишком близко, разговаривают по телефону или шумно себя ведут, фотографируют со вспышкой.
Стоит «бабушке» с кем-то заговорить без важной на то причины, как становится известно руководству – везде глаза и уши. Для поддержания порядка нужна тотальная проверка и слежка за нами, «бабушками», чтоб не демонстрировали свою ученость.
Я неравнодушна к детям, так и тянет к ним привязаться. Здесь, в Эрмитаже, придавленные красотами, дети кажутся себе еще меньше и беззащитнее, и ведут себя, в отличие от взрослых, очень смирно.
Проверяя порядок, мимо меня гордо дефилирует шеф.
– Видите, я молчу, – тихо информирую шефа в ответ на его колючий взгляд, брошенный в мою сторону.
– Вот и молчите, – строго пресекает он мою разговорчивость.
А вот посетители по- своему оценивают наше присутствие.
– Скажите, – обращается ко мне дама, – что это за картина?
– Там, под картиной, написано, – отправляю я ее обратно.
– Но ведь надо читать, а вы, что, не можете сказать?
– Я не экскурсовод!
Подходит китаянка:
– То на лице моцо?– протягивает она замасленную карту.
– Я не говорю по-китайски.
– Хо це на ли?
– Я не говорю по- китайски!
– Хо чиа чи хо фан тень?
– Я не говорю по-китайски!
Надо бы освежить свои неглубокие познания английского, но нам ведь запрещено разговаривать с посетителями. Впрочем, у меня очень подвижная мимика и я на пальцах могу объяснить все иностранцам, если, конечно, они захотят понять, прямо театр мимики и жеста одного актера.
– Где здесь виси? – тихо спрашивает тучная дама.
– Что за виси? – я в недоумении. – Не знаю я, где виси.
– Как это, вы не знаете? – взрывается в недовольстве дама. – Везде написано: "виси", а вы не знаете!
Через какое-то время подходит мужчина, и, смущаясь, спрашивает:
– Извините, а где виси?
Я встаю и направляюсь к своему шефу.
– Послушайте, все спрашивают какого-то виси?
– Виси? Что за виси?
– Вот и я говорю.
И наконец соображаю, что они имеют ввиду WС – туалет!
Когда я обхожу пожилую китайскую пару, то получаю неожиданно сильный удар кулаками в спину. Видно, моя спина оказалась на пути китаянки на уровне ее плеч и она кулаками проложила себе дорогу. От резкой боли слезы брызнули из глаз. Обидно, мне требуется сатисфакция.
– Если еще хоть кто-нибудь из туристов ударит меня по спине кулаками, размажу о паркет Эрмитажа! – угрожаю я шефу.
Дежурю в Египетском зале. Подходит дама:
– Скажите, а где Эрмитаж?
– А вы где находитесь?
– Так здесь какие-то черепки, а Эрмитаж-то где?
Случается и совсем немыслимое, ведь и на «старуху» бывает проруха: хранительница Малахитовой гостиной закрыла припозднившуюся посетительницу. Сочетание ярко-зеленого камня с обильной позолотой дверей, колонн и пилястр, восхитили женщину, она стояла за малахитовой колонной и внимательно рассматривала русскую мозаику, и не слышала предупреждающего сигнала о закрытии музея. Обнаружив себя запертой в одном из самых прекрасных залов Зимнего дворца, женщина, естественно, очень испугалась, и стала звонить в полицию. Но там ее не поняли, обвинили в хулиганстве и пригрозили неприятностями. Ей удалось дозвониться родственникам в Москву, и уже московская полиция вышла на питерскую, и даму освободили из заточения. «Бабушку» уволили.
Эта работа выматывает и, приходя домой, я говорю сама себе:
– Уволюсь …!!! Не хочу быть «бабушкой» в Эрмитаже, устроюсь «девушкой» в магазин.
