Читать книгу: «Гальт», страница 4

Глава 6

#1

– Вся соль – в чистоте помысла.

Замухрышка стояла на четвереньках и рыла землю. За монотонными движениями рук не таилось никакой мысли. Единственная – не мысль даже, а кровяной инстинкт – не распахать пальцы. Садовый инструмент гнил под замком. И потому выбирать камни приходилось напополам железной лопаткой и заржавленной от тяжелой работы рукой. Тут и кисть себе срежешь – не сразу разберешься.

– Понимаешь? – не унималась Лилия откуда-то сверху.

Замухрышка откинулась назад и села на икры, давая роздых спине. Отерла лоб, оставляя на коже ощущение песка, стекающего струйками. Что твои часы, растянутые от начала и до конца времен в отдельно взятом человеческом существе.

Оскорбленная молчанием Лилия с досады пнула камушек. Он покатился, дробя и подскакивая по буеракам вскопанной земли.

Замухрышка воткнула лопатку в землю, отерла руки друг об друга от излишков грязи. И перевалилась на бок, освобождая ноги. Потом подхватила лопатку и поднялась. Да так чтобы не выпрямиться всей сразу.

Она пошла назад по кромке земли, отмеченной выбранными камнями. И наклонялась раз за разом, собирая их в передник. Ближе к выходу из павильона она чертыхнулась и двинула в сторону. Черт бы побрал эту краснощекую девицу. Поднятая и перемешанная земля опускалась под каждым шагом, замедляя ход. И набиваясь через борт в грубые башмаки.

На выходе ее ждали два скрипучих ведра. Замухрышка ссыпала находки. Как раз до полна. И ухватилась за ручки, сама ты скрипучая.

– Эй, погоди. – Раздалось за спиной. – Я провожу.

Солнце – дерьмовый помощник в работе. Только глаза слепит и напоминает о раннем часе. А скроется – так и кости все прочувствуешь в промокшей насквозь рубахе.

Когда она побежит отсюда, – пусть оно светит в спину.

– Все начинается с помысла, – продолжала Лилия. – Так нас учит наставница.

Забежала перед Замухрышкой и пошла спиной назад.

Увидела в ее руках ведра и указала на одно.

– О! – сказала.

Это о! настолько ей подходило, что Замухрышка отвлеклась от последних остатков мысли и вперилась ей в рот, который это о! олицетворял.

Милее создания и представить трудно. Распахнутые в удивлении глаза, одновременно смотрящие с озорной улыбкой. Простое лицо и волосы такого цвета, что сходили бы за любой. Но именно в ее случае были светлые. Такое сложно испортить, но выдумка Лилии на этот счет бывала безграничной.

Особенно помогали материны серьги, походившие на две подковы, подвешенные по бокам головы. И тянувшие мочки туда, где осталась их первая хозяйка – подальше вниз с треклятой горы.

– Вот возьми хоть эти камни.

Завладев вниманием собеседницы, она бросилась его закреплять.

– Ну сколько бы ты их в подоле перетаскивала? Весь день? А стоит собрать все вместе – и за раз можно управиться.

Они подступились к брусчатой дорожке, уходившей дальше к вершине. Но не пошли, а свернули на тропу в сторону смотровой.

– Вот так и невесты. Нас объединяет сила помысла.

Оказавшись перед обрывом, Замухрышка оторопела. За все время в горах она так и не привыкла к ощущению, когда пропасть каждый раз разверзается перед ногами будто самый первый и страшный раз. Ощущение зачаровывает, манит, нашептывает. Малюсенький шаг и

Она перевернула ведро и наблюдала как со стуком разлетаются друг от друга камни. Не желая иметь ничего общего в эйфории полета. И только эхо, поднимавшееся ото дна, подсказало, что упокоение они отыскали снова в родстве.

– Ты не слушаешь.

Плаксивый тон не очень у нее выходил, поэтому Замухрышка не сдержала улыбки.

– Давай минутку помолчим, – предложила она.

– Как скажешь, – ответила Лилия с раздражением.

Они угнездились на каменной скамье. Лилия – прямая как палка. Вот, значит, кто проглотил садовый инвентарь. А Замухрышка побереглась. Да к тому же тепло, исходившее от подруги, так и манило. Солнце оказалось за горой и разгоряченное тело моментом остыло.

Лилия почувствовала на себе ее невесомую тяжесть. Но хотя бы здесь сдержала обещание и промолчала.

Путь до кухни провели в разговорах о невестах и обряде венчания. Впрочем, говорила только Лилия, а Замухрышка ничего толком об этом и не запомнила. Ее мыслями владела одна простая – на сегодня всё.

А подруга привязалась, что не отцепишься. Самовольно вызвалась проводить. А когда оказались у кухонных дверей, – не ретировалась, как бывало с другими невестами. Почуяв скопище царивших за этими дверями запахов – вымышленных и настоящих – большинство предпочитало отправиться в сторону келий, главного зала или павильона.

А Лилия не испугалась.

– Ты не против? – спросила она, перехватывая у Замухрышки ручку двери.

И сама же распахнула.

Девушек обдало теплом, запахами и разговорами. Которые как вместе хлынули, так и растворились совместно. Когда Лилия вошла следом за Замухрышкой, с интересом осматриваясь по сторонам, со всех сторон с интересом осматривали Лилию.

На кухне готовили обед на обитательниц приюта. Все поверхности занимала еда или то, что должно было ею стать.

За столом работали две кухарки: одна шинковала овощи, другая замешивала тесто. Когда Лилия оказалась возле стола, обе бочком задвинулись к дальнему концу. Девушка уселась на освободившееся место, и кухарки, собрав утварь, пошли прочь.

Замухрышку до готовки не допускали. Она не обижалась, потому что не умела. Не умела готовить. Да и дело это считалось в приюте привилегированным. Новеньким доставалась работа на свежем воздухе.

Единственная поблажка – дежурство на посуде полдня в неделю. С обеда и до отбоя – только мытье посуды и мелкая уборка на кухне. Это считалось за выходной, поэтому эти дежурства никто не смел отнять.

И сегодня дежурила Замухрышка.

А рассевшейся посреди кухни подруге это было невдомек.

– Мне надо, – замялась Замухрышка, – у меня дела.

– Да брось ты, – закапризничала Лилия. – Это когда я пришла к тебе в гости? Наверняка кто-то из подруг тебя подменит.

К столу тут же подскочила здоровенная бабища.

– Меняемся, – сказала она.

– Ну вот, видишь, какая у вас тут взаимовыручка.

Замухрышка закатила глаза. Ведь был же почти вечер.

#2

Сон блуждал у самой поверхности. Сознанию никак не удавалось найти щель, чтобы в нее провалиться. Похожее на собаку, ищущую, куда примоститься, оно садилось и вскакивало. И следом за ним крутилась на тюфяке ее голова. И руки метались следом.

Пока левую не накрыла чья-то грубая ладонь.

Пахнуло луком и яичным желтком. Запах жратвы, от которого кто угодно проснется. А голодный – подавно.

Давешняя девка на замену.

– Тебя там твоя, – зашептала она, примешивая к запаху молочную кислинку.

В ее голосе слышалось раздражение. И еще что-то, что должно было сказать, что ее хлопоты с лихвой покрывают оказанную услугу. А дальше – каждый снова за себя.

Чтобы не перебудить всю кухню, а заодно не стать уже самой должником, Замухрышка уселась на тюфяке.

– Слышу, слышу, – отозвалась она, достаточно грубо, чтобы бабенка не слишком задержалась.

Та и правда сочла свой долг выплаченным и отползла в свой угол, под храп разбросанных на полу тел.

Замухрышка собралась с мыслями.

Тело высказалось резко против любых затей. Любое движение, длиннее возврата к горизонтальному положению, казалось ему непосильным вызовом.

Девушка чертыхнулась и стала растирать глаза.

Лилия ждала снаружи.

Ночи стояли холодные. Лилия была одета в пальтишко с отворотами на овечьем меху. Не слишком изысканно. Но рядом с Замухрышкиным бушлатом с чужого плеча, она словно изготовилась к вечернему моциону.

Над головой зыркал вечерний фонарь. И его свет отражался особенно ярко в глазах Лилии, казавшихся влажными.

Нахохлившаяся спросонья Замухрышка положила себе не спрашивать, что с ней такого приключилось.

Но Лилия сама вынырнула из темноты, явив ничуть не грустные, а наоборот, развеселые глаза.

– Сегодня, – сказала она с улыбкой. – Сегодня увидим.

Как будто Замухрышка хоть что-то понимала в происходящем.

– Да иди ты, – уже торопила невеста, увлекая с собой во тьму.

Замухрышка боялась, что придется блуждать впотьмах. Но оказалось гораздо лучше. То ли глаза привыкли к отсутствию света, то ли он все же был, излучаемый самими камнями.

Уложенные ими дорожки превратились в границы. Дальше простирались владения тьмы. Прорезаемая бойницами и оконцами, она поднималась сначала сквозь арки павильона, а дальше уходила ввысь отвесными стенами и неясными очертаниями башен.

Световые пятна казались зубами, а павильон – захлопнутой пастью. Тварь приложилась к земле и пожирала ее могучими челюстями. Но была не прочь закусить и человечинкой. А вместо того, чтобы убраться из этого места прочь, девушки поднырнули под своды.

Растворились в пятнах зеленоватого света, отражавшегося от колонн и арок.

Яркой фосфоресцирующей дорожкой они убегали в подбрюшье зверя и увлекали за собой.

Бесшумно отворилась дверь, обычно злобно скрипевшая на любого, кто посмеет к ней притронуться.

Снова темнота. По правую руку тянулась стена основного здания. Свет в некоторых кельях горел, вскрывая темноту строго перед собой. Но до первого этажа было такое расстояние, что его частичкам не хватало прыти опуститься сюда и осветить землю.

Замухрышка почувствовала, как в груди лениво поворачивается страх. Страх перед ночью и тьмой, который не вытравить никаким одиночеством. Чего говорить о маленьком заплутавшем человечке, спящем, кушающем и справляющим нужду под неусыпным взором таких же заблудших доходяг.

– Куда мы идем?

Замухрышка чувствовала уколы совести. Как она может так малодушничать. Тем более при напыщенной девке из невест. Но она уже физически ощущала отвращение к тому, что вот-вот должно произойти. Она не имела ни малейшего понятия, что это, но ноги, руки и голова отчаянно сопротивлялись.

Она впилась большим и указательным пальцами правой руки в мышцу между теми же пальцами левой.

Болевое ощущение остановило поток мыслей, и она смогла слышать собственный голос, управлять движениями и мыслями. Она стиснула мизинец. Я знаю это чувство

– Ты чего там бубнишь? – раздался голос Лилии.

А следом выплыло белесое пятно ее лица.

– Сейчас всё пропустим.

Это тревога. Пустая тревога, я знаю

Лилия сошла с дорожки и устремилась вниз, шурша ветками и низкорослой травой. На мгновение светлое пятно исчезло из вида. Но тут же появилось снова, обратившись белесым пауком. Это карабкалась по склону оврага Лилия.

Оно всегда проходит, я знаю

Спина Лилии мелькала на небольшом отдалении. Они вошли в перелесок, отделивший жилую часть приюта от главного чертога. Невеста раз за разом то выныривала из-за деревьев, чтобы подбодрить приотставшую подругу. То снова исчезала, да так, что Замухрышка невольно думала, уж не глупая ли это шутка – затащить ее в лес и бросить.

Я знаю, как себе помочь

Она держалась уже за указательный палец, а тревога как будто начала уходить.

Но тут впереди завиднелась новая порция света.

– Пришли, – шепнула вернувшаяся из темноты Лилия.

Свет подрагивал, выдавая огонь. Всяко лучше безжизненного свечения, оставшегося за спиной.

Огонь висел на уровне глаз. Факелы.

Лилия больше не пропадала, следуя рядом с подругой.

Неужто самой оказалось не по себе

В отблесках огня шевелились темные тени. Их движения казались плавными как ритуальные танцы света и тени.

Деревья стали заканчиваться и подруги вышли на границу перелеска. Чтобы увидеть картину целиком.

Впереди высился чертог. Каменное строение без особой архитектурной формы. Оно настолько органично переходило в камень горы, что казалось ее частью. Ни единого пятна света на всей громаде. Оно казалось задрапированными декорациями к происходящему у подножия действу.

Перед ступенями к высоченным дубовым дверям оставалась площадка. К ней и приходила дорожка, с которой они сошли минутами ранее. На площадке тесным кругом двигались фигуры в темном – невесты. У каждой в руке – факел, пламя которого покачивалось в след за движениями девушек.

Даже отсюда Замухрышка на мгновение ощутила жар, исходящий от пламени, треск, с которым оно пожирало пропитанное сукно.

Ее бросило в дрожь. Сердце учащенно забилось. Ей пришлось ухватиться за ствол стоящего рядом дерева, чтобы не оступиться.

– Венчание, – шепнула Лилия, подступая ближе.

Превозмогая накатившее ощущение, Замухрышка присмотрелась внимательнее к хороводу. И теперь заметила, что в середине круга кто-то есть. Девушка в белом.

Глаза Замухрышки неотрывно следили за ночной пляской. Она чувствовала, как трепыхаются ее веки, всматриваясь в свет из тьмы. Танцующие как будто расступились, чтобы не нарушить нити, что связала белую невесту и Замухрышку.

Ее движения были грациозны, прекрасны. Она казалась белой птицей в окружении воронья. И это тревожное ощущение теперь не покидало Замухрышку. Словно только в ее власти и было спасение. Закричи она, развей морок, и черная пляска распадется на толпу изнеженных дев.

Но что-то их скрепляло и делало судьбу белой невесты решенной.

Замухрышка хотела поделиться опасениями с Лилией. Но когда повернула голову, увидела, что всё напрасно. Подруга водила головой в такт движениям. По блеску глаз, по блаженной улыбке сразу стало понятно, что Лилия примеряет себя на место белой невесты.

Послышался стук отодвигаемого засова. А затем скрип петель.

Двери чертога отворились. Фигура, замершая в проходе, перекрывала свет факела, который несли прямо за ней. И потому выделялась на фоне внутренней темноты огненным силуэтом.

Фигура сделала шаг вперед, спускаясь на одну ступень. Факел оказался выше, и Замухрышка разглядела в фигуре наставницу. Позади нее в отблесках пламени темнели волосы Фиалки.

Стоило им появиться, как хоровод огней прекратился. Девушки в черном застыли, подняв факелы высоко над головой. За их боками и спинами виднелась тщедушная фигурка белой невесты. Девушка присела на колени и отсюда казалась ожидающей наказания.

Наставница и ее сопровождающая спустились по ступенькам, и подобрались к кругу огней.

Наставница невесомо плыла вперед, а круг прямо перед ней распадался и превращался в живой коридор из темной ткани и факельного света. Пламя колыхалось от ее движений, единственное обозначая ее телесность.

Фиалка пыталась ей вторить. Но ее движения, какими бы выверенными и легковесными ни были, оставались движениями человеческого существа. К тому же у левого бока она несла ларец, поблескивавший медной обивкой.

Дойдя до центра, они остановились.

Наставница нависла над белой невестой. Фиалка передала факел выступившей навстречу девушке. В которой Замухрышка узнала вездесущую Незабудку. После этого Фиалка вытянула перед собой белоснежные руки с ларцом.

– Как тебя зовут, дитя?

Голос наставницы прозвучал чуть напевно. Преисполненный высокомерия, он казался в таком сочетании потусторонним. Как часть древнего немилосердного ритуала.

– Астра

Голос невесты, напротив, слышался кротким, глухим. Девушка едва поднимала голову, чтобы узреть хотя бы пояс своей наставницы.

– Прекрасное имя для столь прелестного цветка.

Она обернулась к Фиалке. Ларец в ее руках распахнулся навстречу.

Наставница подхватила конец нарядного шарфа и стала вытягивать: невесомая ткань пестрила в свете факелов и казалась змеей, завезенной из жарких стран.

– Вытяни руки, дитя, – приказала наставница.

Астра послушалась и протянула руки вперед, сложив их лодочкой.

– Пусть этот пояс, – наставница стала наматывать ткань на запястья девушки, – станет символом твоего служения – ярким и бесконечным.

Астра почтительно склонила головку и внимала словам.

– Встань же, дитя.

Наставница наклонилась и подхватила невесту под мышки, помогая подняться.

– Кто сопровождает тебя?

Наставница повела ее под руку вперед. Свободной рукой она обвела девушек перед собой.

– Мои подруги, – утвердила Астра. И в тот же момент невесты запели.

Голоса звучали слаженно. Но песня оказалась тревожной. Ее слова пролетали мимо ушей Замухрышки. Как будто мозг отвергал их. Она снова почувствовала неприятное дуновение в области шеи.

Наставница провела белую невесту мимо Фиалки. Та последовала за ними, так и держа ларец перед собой.

Следом потянулись попарно девицы. Они держали друг друга за руки, напевали и качали белыми руками в такт собственной песне.

Замухрышка повернула голову на Лилию и увидела, как та завороженно смотрит на подруг. И подпевает одними губами.

Вот уже наставница и Астра вступили на ступени чертога и стали подниматься к зияющей тьме портала.

На сердце становилось всё тревожнее. Я это знаю

Песня разбегалась, становясь ритмичнее, быстрее.

Рядом раскрывала рот Лилия. Но слова переставали выходить из ее рта. Вместо этого они витали повсюду в воздухе. Смешиваясь с отблесками факелов и невесть откуда просочившегося зеленоватого свечения.

Провожающие выстроились на лестнице. Их было теперь отчетливо видно, но проклятый оттенок делал картину неровной, зыбкой.

Голоса поднимались все выше. Становились глуше, как будто затягивались под своды чертога. А потом возвращались эхом, как будто переиначенные сзади-наперед.

В высоте портала появились два световых пятна. Замухрышка отчетливо видела похожие на глаза пятна. Наверняка зажегшиеся в чертоге фонари.

Белое платье Астры протиснулось сквозь тьму, разрезая ее ровно пополам. Но потревоженная тьма выпростала вперед свои волны и поглотила девицу.

Или то оказалась Фиалка, прошедшая сквозь портал последней. Она поставила ношу на пол и повернулась к дверному проему лицом.

Пение стихло, оказавшись в самой высокой точке.

Фиалка расставила руки, хватаясь за створки. И в этот момент Замухрышка увидела ее взгляд. И отчетливо услышала шепот, сошедший с ее губ: ш-ш.

Девушка свела руки, закрывая створки.

– И больше их никогда не видели, – хохотнула сбоку Лилия.

Она выглядела взлохмаченной, словно только проснулась. Ее шутка совсем не показалась Замухрышке смешной.

Глава 7

– Сразу и не скажешь, кому из вас следует подбирать друзей осмотрительнее.

За болтовней Замухрышка не приметила, когда в павильон вошла в сопровождении Незабудки Фиалка.

Лилия басовито распекала девушку за недостаточный интерес к обряду, которому они стали свидетелями ночью. Замухрышка решила, что с нее довольно увиденного и потому всячески избегала этой темы. И теперь стояла, опершись на рукоятку лопаты и разглядывала сеть трещинок, испещрившую древние стены павильона.

Она как раз думала, что стоит, наверное, уделить побольше внимания подруге. Тем более, это именно она сделала невозможное, раздобыв для Замухрышки настоящую лопату. И как раз в этот момент объявилась Фиалка.

Лилия, которая вообще-то ужасно гордилась оказанной подруге помощью, на этот раз смешалась и закончила начатую тираду невнятным бубнежом.

– Вот-вот, – тут же подхватила Фиалка. – С этой чернью, чего доброго, и разговаривать разучишься.

Незабудка противно ухмыльнулась, чем привлекла взгляд Замухрышки. Стоило тому остановиться на ее лице, как глаза невесты заерзали вокруг Замухрышкиной переносицы. Не решаясь остановиться на глазах в ответ.

Замухрышка улыбнулась и отвела взгляд.

Незабудка обнаружила себя приотставшей от подруги и засеменила за ней, озираясь на улыбающуюся девушку.

– Вот чудная, – сказала Замухрышка вслух.

– Ага

Голос Лилии потерял цвет и форму. Замухрышка взглянула на подругу и увидела, с какой тоской та смотрит на Фиалку и Незабудку.

– И чего она так

Ее губы размыкались сами собой. Она не знала, отпускает ли слова на волю или размышляет про себя.

– Да ладно тебе, – начала, было, Замухрышка, но Лилия оборвала невпопад:

– Нет, ничего.

С этими словами она двинулась по своим делам всё в той же прострации. Вернее, только в поиске дел, потому что как раз с этим у нее были проблемы.

– Вот чудная, – повторила Замухрышка.

Замухрышка ела принесенную Лилией снедь.

Та отодвинулась, почувствовав неловкость.

Это движение вернуло Замухрышке способность посмотреть немного со стороны. Увидала себя, сидящую на коленях на земле. У ног Лилии, что озаботилась складным стулом. И пожирающую хлеб с ломтиками сыра. Одним укусом она отделяла кусок, самый большой, который можно проглотить, вырывала его жадно работающими челюстями и поднимала вверх, чтобы он скатился без помех до самого желудка. Где с чугунным стуком тихарился и источал кое-какое тепло до того момента, как обратиться человеческими нечистотами.

Лилия сидела на краешке, стиснув коленки, и ждала, когда Замухрышка покончит с едой. В ее глазах читалась тревога. Как будто подруга настолько спятила от праздности и пресыщенности, что возомнила, будто и ее сейчас сожрут как кусок хлеба с залежалым сыром.

Замухрышка улыбнулась. Такой улыбкой, что уж точно не разочарует.

Костяшки пальцев ее побелели.

В этот раз Замухрышка хохотнула вслух. С чернью поведешься – будь начеку!

Усилием воли она отложила бутерброд в сторону. Тыльной стороной ладони отерла губы.

Лилия тоже зашевелилась. Стала запаковывать остатки их чудного пикничка в вощеную бумагу.

– Сможешь забрать на потом.

Она подняла сверток и показала явным образом. Она бы не ответила почему, но Замухрышку забавляла мысль, что эта дурашка держит ее чуть ли не за питомца. Нет, пожалуй, она бы ответила, что это извращенная гордость; чувство собственного превосходства, доказуемая единственно через такое панибратство.

– Покажешь?

Лилия как будто успокоилась и снова вернулась к обычному настроению.

Замухрышка распрямила спину. Отерла руки об одежду и в задумчивости дотронулась до лица. Затем блеснула глазами, что-то для себя решив. И в то же мгновение преобразилась: задрала подбородок, подняла глаза к небу и повернула голову от стены к стене.

Лилия не отреагировала, всем видом показывая, что ничего не поняла.

Замухрышка согнула пальцы под прямым углом и провела пальцами линии на шее, под самым подбородком, словно показывая высокий воротник.

– Да кто это? – спросила подруга.

– Сдаешься, дитя мое? – спросила Замухрышка нараспев.

– Да иди ты! – не уловив сходства обиделась Лилия и картинно засобиралась уходить.

Замухрышка улыбнулась произведенному эффекту, но поспешила подругу остановить.

– Это же Крахмалина, – сказала она.

Но вместо ответного смеха встретила надутые губы подруги.

– Наставница ничуть не такая. Она умная, сильная, понимающая

Но увидев, что каждое следующее слово еще больше веселит подругу, она и впрямь поднялась и завозилась со складным механизмом стула. Впрочем, это ей совсем не удавалось. Стул не желал прислушаться к ее воле и только съезжался-разъезжался туда-сюда на манер зонтика, грозя прищемить неумелые пальцы.

Замухрышка поднялась и забрала механизм из рук подруги. Щелчок – и в ее руках оказалась сложенная трость.

– Мир? – спросила она, передавая стул Лилии.

Та смотрела в сторону. Ее губы, надутые в негодовании, дернулись и обнажили кусочек улыбки.

– С Крахмалиной это ты метко попала, – сказала она. И чтобы уговорить саму себя, добавила: – Думаю, такую точную иронию наставница в своей мудрости оценила бы по достоинству.

С этими словами она вернула трость Замухрышке и тихим шагом двинула по дорожке. Замухрышка закинула лямку, подобрала сверток с едой, так и оставленный на земле, и двинула следом.

– А для кого ты еще придумала прозвища?

Дождавшись, когда Замухрышка с ней поравняется, Лилия продолжила разговор.

– Нахальная мышь.

Лилия остановилась на месте и обернулась. В ее глазах горел восторг, а на щеках – стыд. И то и другое ей шло.

Она обвела взглядом павильон и завидела в дальнем углу Незабудку. Лишенная патронажа, та выглядела потерянной и серой. Лилия приложила кулак к груди и выкинула палец, как бы невзначай указывая в нужном направлении. А заодно вывела одними губами по слогам: Не-за-буд-ка?

– Ага, – отчетливо ответила Замухрышка.

Снова покраснев, Лилия поспешила вернуться к прогулке.

Теперь она поминутно указывала подруг, а Замухрышка перечисляла первое, что приходило в голову, не скупясь в выражениях. Лилия оставалась в восторге. Она вошла в раж и опережала Замухрышку, выказывая не слишком много уважения к подругам. Но тут ее одолела совесть и, снова резко остановившись, она задалась вопросом.

– А я?

Замухрышка взглянула в ее широкое лицо. На материны серьги, что качались двумя подковами в такт обильному смеху, то звеневшему колокольчиком, то отдававшему тревожным набатом. Не невеста, – пронеслись в голове самые страшные для подруги слова. И самые добрые для Замухрышки. Но ведь не поймет, дуреха. И не простит.

– Самый длинный приютский нос.

Улыбка сошла с ее лица. А потревоженный обидным прозвищем нос чуть двинулся, слова эти сопровождались скверным запахом.

– Шутки у тебя. Под стать рукам.

Она сорвала с плеча Замухрышки трость и была такова.

Замухрышка рассматривала ногти. Сплошь покрытые скорлупой из грязи и трещин, они казались накладными. Замухрышка задумалась и представила себя в келье невесты, старательно приклеивающей ноготок к ноготку облупленные свои скорлупки. Если бы такой же скорлупой не покрылась кожа в уголках губ, она сумела бы улыбнуться.

– А ну, снимайте, живо!

А вот подвижность слуха никуда в ней не делась. Напротив, отточилась за недели, проведенные в приюте.

Замухрышка подобралась и обхватила покрепче черенок. Осмотрелась.

Невест как будто ураганом разбросало. На дорожке павильона возвышалась фигура наставницы, затянутая в серое. Воротник сильнее обычного впивался в кожу и душил; или это гнев оживил её лицо, добавив чуть краски.

Пред ее ликом застыла Фиалка, ничуть не уступая патронессе ни статью, ни гневом. Только в ее случае он не расцветал невнятным румянцем, а сгущался вызывающей красотой. И бил наотмашь.

Наставница призывала аудиторию:

– Подойдите ближе.

Подолы зашуршали по земле, стекаясь в середину. Как повторение ночного ритуала. Правда не было в этот раз в нем той плавности и напевности. Лишь скрип песка, взметенного черными платьями, как сор, вытолканный на всеобщее обозрение.

– За невинными вольностями, мы забываем зачем мы.

Голос разносился под сводами – красивый, сильный. Каждая могла его взять и унести навсегда с собой как что-то рукотворное. А если бы и не захотела, так он прилип бы и не спросясь, как оседает на одежде запах.

– Или я привередничаю без всякого на то права? Скажи нам, дитя.

Подошедшие невесты все сплошь оказывались в полукруге за спиной наставницы. То ли не оказалось ни одной подошедшей со стороны Фиалки, то ли их нарочно притягивало поближе к наставнице. Даже Незабудка, хоть и стояла чуть в стороне, но оказалась ближе к ней.

Фиалка, поднявшая, было, ставшие тьмой глаза, облизала губы. В стороне от ее недоброго взгляда Замухрышка позабыла об их дрязгах и отдалась жалости. Фиалка снова обвела губы кончиком языка, а Замухрышке представилась горделивое лесное создание, припадающее на колено после встречи с пулей охотника.

– Нечего сказать? Тогда пусть рассудят другие невесты – твои подруги.

Как вечерний свет в окнах келий стали то тут, то там загораться лица за ее спиной. Каждая поблескивала глазами за какую-то свою обиду. Дай им волю – разорвут на черные тряпочки.

Фиалка уже не облизывала губы, но нервно кусала. Ее грудь часто вздымалась, перекачивая разреженный горный воздух.

Наставница обернулась к воспитаннице спиной и обвела взглядом остальных девушек. Ее руки покоились сложенные на юбках без единого движения. Замухрышка увидела на безымянном пальце правой руки перстень с ярко-красным камнем.

Паства ждала команды, но наставница натянула поводья:

– А вы. Посмотрите на себя.

Голос – полнейшее разочарование. Он кусал и дергал, как разлитое в воздухе электричество. Спины подгибались одна за одной, становились тряпичными, расплывались. Раздался всеобщий выдох разочарования… в себе.

Даже стоя в отдалении, Замухрышка чувствовала их трепет. Хотела присоединиться, стать с ними единым целым. На радужке не моргающих глаз запечатлелся камень с наставницыного перстенька. Да чудился туман, клубящийся в его глубине.

Его пелена спала, разрываемая голосом правоты.

– Разодетые, напомаженные, увешанные цацками.

Пристыженные девицы потирали руки, укрывая их от взора, переступали ножками, прятали в складках одежды свои немудрящие сокровища. Но прекратив движение, каждая останавливалась в новой позе: понурая, виноватая, раскаивающаяся.

Наставница сделала новый оборот и вернулась к почерневшей от злобы Фиалке.

– Ты-то, – отчитывала наставница с особым ударением. – Ты здесь самая старшая. С тебя и спрос больше, чем с других.

Где другие и головы боялись поднять, Фиалка выкрикнула ломким голосом:

– Много ли толку от лицемерия? Не старше, а старее, – вам ли не знать.

Наставница внимательно выслушала брошенные обиды и спокойно, бесцветно даже сказала:

– Ты забываешься.

И протянула руку.

Изрезанная злостью Фиалка стала расстегивать замок на кулоне – подарке Кобуры. Замок не поддавался или она оттягивала его срок. Наконец не выдержал и он. Она подошла к наставнице, почти вплотную, так что протянутая рука ткнулась ей в грудь.

Выставила кулак, как будто вознамерилась ударить. Но вместо этого разжала его и кулон выпал на раскрытую ладонь наставницы. Та потянула вещицу к себе, но Фиалка не отпустила. Она приблизила лицо к лицу наставницы и прошептала в него, почти прошипела:

– Знайте: всё, что заберете, я получу обратно с лихвой!

Даже не поменявшись в лице, наставница размахнулась и ударила ее тыльной стороной ладони.

Пощечина вышла звучной.

Вернув руки в исходное положение, наставница обошла согнувшуюся пополам воспитанницу и направилась к выходу.

Замухрышка предпочла не встречаться с ней глазами и отвела взгляд в сторону. Где угодила прямиком в пылающие очи Фиалки.

Та улыбалась, а из прикусанной нижней губы тонкой струйкой сочилась кровь.