Читать книгу: «Под ласковым солнцем: Там, где ангелам нет места», страница 9
– Антоний, можешь определить численность?
– Командор, не менее двух десятков справа и сотни слева. Они следуют за нами прямо по пятам.
Неожиданный для всех залп прозвучал раскатом артиллерийского орудия. Колонна остановилась, осматриваясь, в чём дело, пока по лесам пробегало звонкое эхо выстрела. Выстрел стал знаком. Улюлюканье и безумное завывание послышалось из лесов за спиной Командора. Дикари готовились выйти на дорогу и показать всем, что есть «радикальная свобода».
– Эстебан, – схватив друга за плечо, хладно воззвал Антоний, – впереди леса чисты. За сопкой начинается город.
Командор с группой стоял прямо у подножья высокой и большой сопки, раскинувшейся на полтора километра. «Эхо войны» – звали это неприродное образование. Вал, ставший границей одного из государств былых времён. Эстебан посмотрел на пройденный путь и увидел, что ещё тысячи людей тянулись за ними. Единственная дорога, вокруг которой сжимается плотной стеной деревянный искалеченный массив. И единственный шанс.
– Антоний, бери Малика, и ведите ребят в придорожный кабак – «Кружка и кровать». Ждите с Ротмайром нас там! – Обхватив рукой, закрыв куском плаща, едва ли не всех ребят он крикнул. – Бегите отсюда!
Вокруг уже витают нотки ужаса и в сердцах людей вновь заиграли барабаны войны. Крики и возгласы людей, поражённых лесными дикарями, уже заполняли пространство, а дружинники стали отстреливаться. Рокот залпов накрывал это место.
– Будем сражаться?
– Да, Ротмайр, сейчас мы увидим, к чему приводят излишние свободы, – Эстебан подвёл руку к замку у шеи и отдал приказ. – Раздай оружие людям!
Командор отстегнул плащ, который тряпкой рухнул на землю. Довольно живые и широкие черты лица Эстебан прикрывались высоким воротником кожаного пальто, которое ложилось на кофту, покрывшую горло. Ноги укрывались крепкими штанами, похожими на стрейчевые джинсы, уходившие под высокий сапог. В руках Командор нёс короткий клинок, а в кобуре покоился крупнокалиберный пистолет.
Внезапно к ним на дорогу повалили дикари. Раскрашенные пёстрыми безумными цветами, выбравшие под одежду самые отвратительные цветастые лохмотья они повалили гроздями на толпу. Раздались залпы ружей и винтовок, перемешавшиеся с криками людей.
Командор вынул из кобуры пистолет и стал отстреливаться. Палец лёг на курок и при каждом вздёргивании руки, и громоподобном залпе, пуля точно пробивала тела врагов. Первые два выстрела скосили троих дикарей, вышедших на линию огня. Ещё четыре залпа унесли жизни шестерых дичков. Силы пули с лихвой хватало, чтобы пробить насквозь тела фанатиков.
Завязалась жестокая бойня. Противник из леса напирает дикой орущей толпой, надавливая своей массой. Люди отбивались, чем могли. Кастеты, столовые ножи, вилки, «розы», самодельное огнестрельное оружие: всё шло в ход. Но и сумасшедшие, вооружённые примитивными ножами и топорами, не отступались.
Командор видел их лица. Размалёванные в безумном цветовом сумасшествии, искажённые в гримасе уродства, боли и отвращений, они являлись отражением покалеченных душ. Многие лики были настолько изуродованы разными «косметическими» модификациями, что в них едва ли узнавались человеческие черты. Дикари, голодные и облезлые, разодетые в цветастый сумасбродный шмот, вышли на дорогу поживиться вещами и человечиной.
Эстебан отбивался, как мог и продвигался на вершину сопки. Ротмайр раздал всё оружие и присоединился к бою. Барабан его револьвера опустел за минуту, но сумасшедших меньше не становилось. К Командору лицом к лицу подошли два фанатика. Эстебан отпрыгивает назад, уходя от удара топором и одним взмахом короткого клинка отсёк пальцы дикарю и в упор выстрелил ему в голову. Кость и мозг вылетели ошмётками, раскрасив снег «алым». Второго сумасшедшего убил Ротмайр, выпустив две пули ему в грудь.
– Обстановка хреновая! – меняя барабан, крикнул мужчина.
Командор ничего не ответил. Он опустошил ещё одну обойму и подводил новую. Люди вокруг него сражались как могли, но их было мало. Дикари практически смяли добровольцев-дружинников.
Ещё пара безумцев, разделавшись своими топорами с нищими, кинулась на Эстебан. Командор перехватил руку в атаке и ударил клинком в горло, мгновенно его вынув. Пока дикарь захлёбывался кровью парень ушёл от размашистых ударов и отбив ещё один пробил грудь в области сердца.
Трупов становилось всё больше. Зазвучали из леса и выстрелы трофейного огнестрела. Весь липкий мокрый снег готов был обратиться в воду от количества пролитой горячей крови. Под ногами медленно образовывалась липкая алая кашица, отдающая запахами железа. Разукрашенные, серые – все трупы стелились ковром по сопке, и их, с каждой минутой, становилось только больше.
Дымящееся дуло пистолета Командора припустилось к земле. Эстебан понимал, что это неэффективно. Мужчина убрал оружие в кобуру и запустил руку под пальто, вынув оттуда уже оружие энергетическое. Это был пистолет, с кривой изогнутой ручкой, длинным стволом и батарейкой, напоминающей барабан револьвера. И дуло пистолета разразилось сухим треском.
Каждый луч прожигал плоть противников, выжигая им внутренние органы. Выстрел за выстрелом дикари падали с обугленными частями тела. Заряда батареи хватало на полчаса беспрерывной работы, и Командор впал в раж. Он стоял и отстреливал врага с неимоверной скоростью, меняя цели. Командор уподобился человеку в тире, который с холодной методичностью и игривостью палит по мишеням.
Внезапно Эстебан запускает руку под пальто и вынул оттуда связку из четырёх гранат. Стрельба прекратилась, но это стало лишь предзнаменованием сущего ужаса. Четыре гранаты разлетелись к обочинам, где уже властвовали «дикари свободы». Страшный взрыв накрыл всех. В огненном залпе адского салюта разлетелись тела противников. Волна огня и ударной силы накрыла наплывающих фанатиков. Сектанты, неосексофилы, люди не напоминающие людей: никого не пощадила взрывная сила гранаты, накрыв поле боя лёгкой дымкой.
Враг, встретившись с жуткой мощью, поспешил ретироваться. Сотни наступавших за несколько минут боя сменились десятками спасающих своих жизней жалких безумцев. Дружинники-добровольцы всё ещё отстреливались, скашивая сумасшедших снопами, просто стреляя им в спину в спину.
– Сколько времени прошло?! – Пытаясь перекричать звон в ушах, вопросил ором Командор.
Ротмайр поднял руку и заглянул в многогранный циферблат.
– Не более десяти минут.
Эстебан пришёл в себя. Он сделал шаг вперёд, намереваясь забрать свой плащ, но увидел, что тут погребён под трупами и пропитан кровью.
– Ну что ж, «Арлекин», сегодня исполнил свою роль безжалостного убийцы. Отыграл её безупречно.
В голосе Эстебан узнал Ротмайра, но ничего ему не ответил. Он лишь убрал энергетический пистолет обратно под пальто, в скрытую кобуру и продолжил путь до придорожного кабака в полнейшем молчании.
При переходе через сопку открылся один из самых прекрасных и отвратительных видов. Окружённый зимним лесом город, объятый оранжевыми лучами заката. Нет зрелища восхитительней, когда серебряные кроны деревьев утопают в лучах уходящего солнца. В это же время город Микардо представлял собой всего лишь приложение к огромным химическим заводам, что были возведены Корпорацией. Огромные, блестящие в солнце, они выхлопами и сливами отравляли окружающую среду, делая из неё вечный ужас. Похожие на блистающие монолиты с трубами они стояли на краю города, а возле них, каплей растёкся весь остальной город, собранный из зданий не выше пяти этажей.
Эстебан отвернул взгляд от города и обратил внимание на магистраль в нескольких километрах отсюда. Вычищенная от снега, из отменного асфальта дорога принадлежала Корпорации, которая возит свои товары по ней. А обычным людям надо было лишь заплатить пошлину, что бы колёса их автомобилей могли спокойно ехать по дороге.
Но в нескольких метрах расположилось то, что для Командора было важнее всего. Небольшое, но широкое двухэтажное здание, красным обшарпанном фасадом и полуразбитым каменным крыльцом.
Дверь, сделанная из дерева, отварилась, и заведение поспешили зайти Эстебан и Ротмайр. Им на глаза тут же бросились круглые столики, с множеством стульев. За одним из них сидели ребята, с Антонием и Маликом, о чём-то интенсивно переговариваясь.
– А тут не воняет. – Заметил бывший Верховный Лорд. – В таких местах обычно смердит хуже некуда.
Эстебан не удостоил эту фразу своим комментарием. Он лишь тихо подошёл к тому месту, где все собрались, подтянул ещё два стула и сел.
– Ну, что там было? – взбудоражено спросил Малик.
– Ничего особенно, – без единой эмоции ответил Командор. – Малость постреляли.
Внезапно дверь распахнулась, и туда вошло три человека. Облачённые в различные рваные одежды, нацепив лёгкие бронежилеты, мужчины сели за соседний столик, став ждать, когда к ним подойдёт официантка.
– Ох, дружинники, не расскажите, что эта была за стрельба вдалеке? – Прозвучал вопрос от официантки.
– Война, – мрачно ответил дружинник, ставя винтовку рядом со столом. – Их было не менее двух сотен. Мы думали, что нам будет всем конец. Они попытались снова захватить дорогу и перейти в город. Если бы не помощь незнакомца, то нас положили бы всех на дороге. Это был жуткий день.
– Малость постреляли? – с ехидной переспросил Верн у Эстебан, снова став слушать дружинника, когда тот продолжил рассказ.
– Это уже третье крупное нападение. Дикарей с каждым днём становится всё больше. И в этот раз они осмелились напасть за четыре километра до кордона. Ещё бы немного и они смели бы эту пивнуху.
– Проклятье! – выругался другой дружинник. – Почему они не грабят дорогу Корпорации? Почему они не дойдут до кордона в городе? Почему власти Микардо выкидывают этих дикарей из города в лес, а не уничтожает их на месте.
– Осторожнее будь с такими словами. – Мрачно заметил другой вольный боец, протерев пистолет.
– На дорогу Корпорации они не нападают, потому что знают, что если они это сделают, то всех их потом повышают в их же лесу или выжгут тысячами литрами напалма. А Микардо? – Бессильно прозвучал риторический вопрос. – У его власти стоят те, кто потом становиться теми дикарями. Это пик их эволюции. Конец развития всех «Вестников Свободы».
– Вам повезло, что тут нет никого из «Вестников Свободы». – Скоротечно проговорила официантка, облачённая в тёплые одежды.
– Слава Богу, а то пришлось бы ужинать рядом с дерьмом. – Прозвучали слова с явным презрением.
– Так что нашему заведению делать, если они подбираются так близко? Мы не можем больше жить в страхе? Бизнес хозяйки в этом месте вот-вот рухнет и что же делать тогда нам, обычным людям? Нас никто не защитит, ибо даже все феминистские организации Микардо отказались говорить об этом с властями. Видите ли, наша хозяйка не состоит в одной организациях «Защищающих свободу женской воли и тела», да и обслуживает тут мужчин. Мы тут одни.
– Надо будет с мужиками из деревень собраться да начать отлавливать этих поскуд. Практически во всей стране нет такого ужаса, только мы живём, как во время войны. Надоело!
Наступила небольшая неловкая пауза. Все замолчали. Но всё же эту неловкость стоило прервать и официантка задала вопрос:
– А кто этот незнакомец, который вас спас?
– О, девочка, мы точно не запомнили. Я лишь помню, что рядом с ним был человек наглого образа и излишне матёрый, словно сидел в тюрьме лет десять. – Когда Ротмайр услышал эти слова, он едва не захлебнулся, попивая из фляги, продолжив слушать дружинника. – Когда нас плотно прижали. Он достал странное оружие. Его хватило, чтобы косить лесовиков пачками. А потом были гранаты. Тот парень их прогнал одними гранатами. – И вытянув руку, дружинник повернул голову и глазами встретился со всеми, кто его слушал. – Проклятье, это ты! – Вскликнул мужчина, увидев человека, который разметал тех либеральных дикарей.
– Да, это я. А то «странное оружие» – энергетический пистолет. – Сухо пояснил Командор, и сам снизошёл на вопрос. – Сколько вы уже с ними воюете?
– Ах, – с усмешкой начал ответ дружинник. – Я так понимаю вы из восточных земель нашей проклятой державы. Да, там не рассказывают о нас, и вам поведаю рассказ о том, как местные «Вестники Свободы» стали племенами лесных дикарей. Именно дикари – их так все называют. Что ж, слушайте, как в свободе одичали жители Микардо.
Глава десятая. «Без души, без милосердия, ибо это Феминистида»
На следующий день. У центра Микардо.
Грузные небеса никогда не развеивались над этим городком. Они стали сутью его существования и вечным спутником, что грозным стражем завис над тысячами людьми этого не славного городка. Явившись коварным демоном из труб химических предприятий, смещённых к краям населённого пункта, отравляющий дым ядовитым смогом стелился, как и по низинам, так и устремлялся клубами в небосвод, затягивая прекрасное лазурное небо мрачной пеленой безнадёги и химической стены.
Кислотные дожди, уничтожающие всё вокруг, серый снег и масляные радужные лужи стали бесконечным проклятьем Микардо, особенно когда выпадали осадки. Но вот радужные лужи больше всего веселили тех, кто маршировал под аналогичными стягами и флагами. Пророки «либерально-прогрессивных религий» принимали эти лужи не что иное, как знак свыше. В нём фанатики узрели некое одобрение от своих проклятых божеств, что «народ Либеральной Капиталистической Республики идёт верно-неизменным, курсом, который приведёт людей к истинному Свободному прогрессу и процветанию».
И нигде не было спасения от «пророков свободного мира». Везде и всюду, на каждом углу они несли свои проповеди о новом мире, где «воссияет солнце торжества Свободы и Прав человеческих». И если человек посмеет отмахнуться от «проповедника», то он тут же мог быть арестован и привлечён к ответственности по статье 123.3 Кодекса Защите Свободы – «Злостное игнорирование либеральных ценностей». Гражданина забирали в участок, на положенные сорок пять часов и там ему выписывали штраф, если не находилось более серьёзных проступков. Повторное нарушение статьи уже карается уголовным законодательством.
И тошнотворнее всего наблюдать за этими людьми, «проповедниками» приходилось тем, кто ещё тянулся к старым «тоталитарным и рабским» традиционным ценностям, в особенности Лютеру. Юноша не мог видеть «лже-проповедников», совращающих людей каждый день.
Даже сейчас они вели свою чёрную работу. Парень стоял у огромного бежевого здания, возле дороги, на которым развивался флаг Микардо – двуглавый голубь на зелёном фоне и стяг неполноценной радуги, а над всеми ними возвышается хоругвь всей страны – богиня Либертас на светло-голубом фоне. На его глаза попались трое «проповедников» ведущих на улицу проповеди о том, что есть истинная свобода и почему следует избавляться от такого явления, как супружеская верность и семья.
– Смерть традиционной семье! – взревел в праведной ярости один из наглых либеральных иерофантов. – Такое объединение людей исключает Свободу, а что от неё отказывается, то есть гнилое проклятье и в корне должно искореняться! В такой семье люди не могут совокупляться с тем, кем хотят и называют отказ от сексуальной Свободы – верностью. Это маразм, а не верность, ибо это подавляет Право человека на получение удовольствия другим человеком! Но это ещё не самое страшное, что могло бы быть. Семья традиционалов это группа из одной особи мужского пола и женского. Именно этот, противный Свободе, факт один из самых жутких. Как можно говорить о правах, прогрессе, если для этих дикарей нет гендрно-семейного разнообразия?! – На грани фанатичной ярости завизжал парень в безвкусно-сиятельном балахоне. – У цивилизованных людей вступают в семьи все. Да, да, именно священное право – взять в антисемью любой предмет или существо есть высший уровень Свободы. Жизнь вдвоём, напыщенная верность друг другу и двоеполость есть заклятые враги либерального просвещения. Поэтому мы отказываем в самом праве существовании такой семьи. Мы искореняем семьи вообще! Мы загоним этот пережиток варварских времён в угол и забьём до смерти!
Лютер в отвращении был готов заткнуть уши или взять нечто по тяжелее и разогнать свору в безумных балахонах. Парень, прокручивая воспоминания, понимал, что это ещё не самые ярые проповеди «либеральных пророков». «Лжепровидцы солнца безумной дурманящей свободы, которым в руки будет возложена власть перековывать души слабых» – выразился о ком-то древний пророк Сарагон Мальтийский Чёрный Оракул. Юноша подумал, что древний философ говорил, скорее всего, об этих людях.
Дождь или снег идти не собирался, но небесная серость и пронизывающий холод говорили об обратном. Но снег был редким явлением этих мест. Скорее дурнопахнующая кашица, перемешанная с водой кислотного дождя. Редко иное в зимнее время падало с небес над Микардо.
Лютер облокотился на забор, выполненный чёрными толстыми прутами, связанными между собой в единый периметр, вокруг высокого девятиэтажного здания, покрашенного в бежевые цвета. Вокруг него планировалась зелёная зона, но не одно растение не способно было прижиться в мрачной и ядовитой атмосфере. И поэтому всё заложили серой плиткой.
Парень смотрел на улицу перед собой. Что бы пройти пол ней он заплатил пошлину за «пользование недвижимым имуществом». Ещё три месяца назад улочку выкупило «Общество улиц города Микардо». Ставшее самой настоящей мелкой городской корпорацией, собранной из ещё более мелких учредительных сообществ оно подчинялось большому брату – корпорации «Чёрное Око», охватившей своими щупальцами все южные регионы страны.
Взор юноши устремился дальше, но уткнулся на серые дома, размалёванные тысячами плакатами и рекламой. Мрачный и бесцветный кирпич стен спрятался, как под крепкой бронёй, за красочными и пёстрыми бумажонками, возвещающие о чём-то своём. И парень с омерзением осознавал, что посреди этих домов кроется «Приход Церкви Ароиза». Ароиз – некий святой, в глазах тех, кто собрался возле него. Главный «Вестник Свободы» на юге, награждённый орденом «Сексуально-религиозного просвещения». Самая настоящая легенда среди всех почитателей новой Свободы. Именно этот человек вёл с собой легионы сумасшедших и последователей всех возможных либеральных религиозных течений на штурм «Духа Праведности» – последнего оплота тех, кто считал все преобразования – сущим безумием. Ни государство, ни Корпорации. Никто не стал вмешиваться в этот конфликт. Естественно, перевес в живой силе и оснащении позволил добить тех, кто осмелился выразить собственное мнение и жить по «непрогрессивным законам общества тупых рабов».
Ароиз стал героем и открыл собственную «церковь», где проходили блудливые мессы и развратные службы. Суть учения этого «пророка» заключалась в полной сексуальной свободе, несмотря на возраст, гендерную ориентацию и предмет вообще. После принятия «Гранд-Федерального закона о Сексуальном Раскрепощении» был отменён всякий возраст дозволения вступления в половой акт. Истинное безумие для тех, кто жил несколько сот тому назад, но норма для «цивилизованного либерального» общества.
И сеть его собственных приходов веровала в три божества – Гедониза, воплощение безграничного удовольствия; Примиары, ставшая олицетворением безграничной похоти; и Милиро, существо, обозначающее в культе отсутствие пола. Каждому богу проводились свои службы и создавались собственные культы. И нет конца, и края для ограничений по возрасту для посещений вакханалий, и Лютер с особой тяжестью на сердце смотрел за тем, как к не святым приходам тянуться подростки и дети, активно участвуя в апофеозах разврата.
На каждой мессе проводили обряды «Отчуждения стыда». Люди и звероформированные существа находились без одежды в «храме» и читали служебные псалмы. А в конце каждой мессы проводилась оргия, чтобы доказать богам, что люди раскрепостились максимально и познали свободу в её самом желанном вкусе. И не было конца и края проклятым утехам. А самые «знаменитые» мессы проводил сам Ароиз, где всё под конец превращалась в Садом. На самой огромной оргии устроенной им, учувствовало тридцать тысяч «человек» всех профессий и практически всех возрастов. На огромном стадионе, под адскую рок-музыку, в наркотическом угаре несколько тысяч десятков человек лишились всякого стыда. После этого парламент страны наградил Ароиза орденом «Героя борьбы с традиционными ценностями», медалью «За уничтожение чувства стыда» и почётным званием «Верховный Вакханал». Но в памяти Лютера всплыл факт, что больше пяти тысяч человек остались лежать на стадионе. У кого-то не выдержало сердце, кто-то погиб от передозировки наркотиками, захлёбываясь пеной, ну, а некоторые люди, срыгнув свои внутренности, умерли от химии. Но Ароизу никто не выдвинул обвинений, объявив погибшими «Героями борьбы прогресса с дремучей тиранией» и объявили их смерть «шагом на пути к полному освобождению», ибо всё это делалось во имя Свободы.
Лютер с отвращением относился к культу «нового Содома», как он его называл. Но открыто так выразиться не смел, ибо «полиция безнравственности» всегда держит ухо в остро и готово осудить и покарать любого, кто посмеет усомниться в законах и нормах, «несущих свободу». Юноша с усмешкой воспроизвёл шёпотом на языке слова одного из политиков: «Никто не смеет осуждать Свободу и если кто-то посмеет высказать свободное мнение против неё, то мы должны его ликвидировать, во имя Свободы!»
Внезапно послышался юношеский голос, вырвавший парня из его собственных размышлении:
– Что ты там шепчешь?
Лютер развернулся и увидел, как к нему подошёл парень, одетый в кожаный жакет, зауженные брюки и кожаные туфли. Слегка бледноватое лицо, утончённые, аристократические, черты лица, глаза, цвета изумрудной долины и смольные чёрные волосы, доходившие до шеи, были знакомы Лютеру.
– Ансуа, – края губ юноши потянулись вверх, исказившись в улыбке, – я рад тебя видеть. – Договорил парень и протянул руку в знак приветствие.
– Салют, – крепко обхватил ладонь парень, и указал другой рукой, – смотри. И к нам добрались.
Лютер обернулся и на его глаза попался форменный ужас, которого юноша ещё не видел. Облачённая в странный костюм, похожий на дырявую одежду бомжа с помойки, шла «девушка». Её лицо протыкали десятки блестящих украшений, а подо ртом были вшиты ещё одни губы. Но самое отвратное шагает возле её ног. На цепочки шёл тот, кто некогда был мужчиной или женщиной. Лицо особи сильно вытянулось, а нос хирурги расплющили и превратили в чёрную бусинку. Щёки протыкались тем, что напоминало толстые и жуткие усы. На ногах и руках врачи сломали и прокрутили суставы так, что теперь конечности стали подобны звериным конечностям. В позвонок вставили штифты и «человек» может ходить только на всех четырёх, не в силах от жуткой боли встать на две конечности, как люди. Каждый шаг давался с трудом, но сломанные и перешитые ладони и ступни под собачьи, всё же шагали по холодному асфальту, покрытому грязным снегом. Глаза врачи залили чёрной краской, чтобы сделать их беспросветными, как вся действительность. На голой коже насильно вырастили шерстяной покров, но что-то случилось не так, и вся коричневая шерсть сочилась кровавым гноем и смердела. Это есть «звероформированный» человек (уже не-человек), выбравший для себя собачий удел.
– Ох, мадам, а кто это у вас? – решил поинтересоваться Ансуа, свершив опасную ошибку.
– Я вам, знаете ли, не мадам! – Возмущённо прошипело то, что шло к ним на встречу. – Вы знаете, что по закону вы вообще не имеете права никого называть заведомо ориентировано на гендер! У нас больше сотни гендеров и не этично употреблять в обращении один. Так вы умоляете в достоинстве остальные!
– Опаньки, – голос прозвучал так тонко и противно, что у Лютера едва не заложило уши, и парень обратил свой взгляд в сторону, наблюдая, как некий юноша, в мешковатых серых одеждах достаёт из размашистых штанин телефон, начиная снимать. – Сейчас соберём «лайкосиков». – И уже обратившись в сеть, юноша направил камеру со словами. – Ну что подписота, намечается шухер. Для всех новеньких – подписываемся, ставим «лайки»
– Простит, – театрально поникши ответил Ансуа, оглядываясь с опаской на нового участника.
– Ну ладно, я добрый средне-женский гендер, – мерзко искривив два рта, ответило существо и продолжило, слегка шипя, говорить. – А это Финтак, моя собака. Конечно, раньше это была моя подружка, но потом она стала себя ощущать собакой. Психолог ей сказал, что прорывается её истинная сущность, взывающая к Свободе, и врачи превратили Ирину в Финтака, мою собаку. – И широко улыбнувшись, «существо» с интонацией полной гордости и самолюбия, выдало фразу. – Мы стали первой парой в Микардо, где есть «звероформированный» супруг.
– Я думал, тут будет махач. Собакин сцепится с этими двумя. А тут тухляк. – Сворачивая камеру на телефоне, мерзко кинул блоггер, начиная уходить. – Пойду, найду бомжей. Может в этот раз получится их стравить.
Лютер и Ансуа устремили взгляд вслед блоггеру. «Мы пойдём на всё, чтобы заработать «лайков», мы есть новости из гражданского общества и его информационная структура, для нас нет запретов, ибо мы – блоггеры» – девиз Конфедерации Блоггеров, не выходивший из ума Лютера. Юноша каждый день становится свидетелем того, как ради «лайков» блоггеры выполняют такое безумие, лишь бы позабавить ненасытную толпу в интернете. Поджигание себя, стравливание людей, дать выпить слабительного или настоящего яду, запечатлеть смерть, не приходя на помощь – всё это есть норма, предусмотренная законами, позволяющим блоггерам зарабатывать так, как они того возжелают, «ибо этим они реализуют Свободу на получение достатка».
Тут же на них обратил внимание один из «проповедников» прогрессивного вектора, чем отогнал мрачные мысли парней о блоггерстве. Человек, натянувший на себя балахон, разукрашенный в голубой, розовый и жёлтый цвет, с капюшоном, подошёл к разговаривающим людям.
– Ох, я смотрю, тут высшее проявление всех ценностей этого мира? – В голосе чувствовалось религиозная, фанатичная вдохновлённость. – Что ж, это хороший знак. – И обернувшись к ребятам, либеральный иерафант, с поучительным безумием начал проповедовать. – Вы знаете, что сейчас столкнулись с теми, кто несёт с собой прогресс? А гендерно-похожие на парней люди? Их зовут «Вестниками Свободы», ибо во имя утверждения ценностей прогрессивного мира готовы отказаться даже от собственного тела. Вы понимаете, что все рамки так называемого морального ограничения должны быть сожжены, ибо истинная Свобода не знает никаких рамок! – И стянув капюшон с лица, «проповедник» явил миру изуродованное заплывшее лицо, исполосованное штопаными шрамами, и, шевеля перекошенными губами, человек с рвением продолжал говорить. – Посмотрите на моё лицо! Мне сделали сотни операций по превращению моего лица в звериное. Я сделал первые шаги на пути к истинному освобождению, но попал на улицу, где сейчас и возвещаю о Свободе! – И тут из отверстий, что отдалённо напоминали глаза, полились градом маслянистые слёзы. – И сегодня я вас увидел. Моё зрение слабо, но я впервые в Микардо увидел истинно тех, кто принял Свободу!
Лютер был не в силах дальше слушать этот бред. Рука парня легла на плечо Ансуа, как бы зовя отойти. Друг подчинился. Проповедник «нового мира» поспешил общаться со «зверушкой», уже не обращая никакого внимания на ребят. И только поэтому они смогли по-быстрому отойти в сторону.
Ансуа увидел, как в глазах его друга сеется исступление и лёгкое отчаяние. Друг буквально прочитал парня.
– Лютер, просто успокойся. Ты ещё должен хорошо соображать и более-менее приятно выглядеть. Или ты забыл, куда мы идём?
Юноша повернул голову в сторону бежевого здания, и его память наполнилась недавними воспоминаниями. Вчера на занятия к ним пришёл человек, представившийся работником «службы юридического просвещения». Он искал троих ребят, которые бы хотели посмотреть на самый настоящий «суд сообщества». Работник полчаса, вдохновенно и с противным упоением рассказал о том, с какой справедливостью там принимаются решения, с оглядкой на прогрессивное законодательство.
Ансуа тот, кто не любил ходить на скучные второстепенные занятия, а поэтому первый поднял руку. Второй подняла руку Амалия, потому что потом хотела пойти работать в юридическую службу Корпорации. А Лютер махнул конечностью, потому что подняла руку Амалия. Теперь им ждать ещё минут десять пока к бежевому зданию суда подойдёт прекрасная девушка.
– Я просто не могу понять, как такое может существовать. – Подавленно ответил юноша. – Каждый день стараюсь сохранить самообладание и хладность, но не могу вынести всего, что вижу.
– Старайся к этому относиться намного проще. Корпорация о нас позаботится и поставит на работу, где нет всего этого. – Положив руку на плечо Лютеру, Ансуа с лёгкой улыбкой вымолвил интересную фразу. – Пойми, в психушке, где власть захватили душевнобольные, все ненормальные становятся нормальными, а врачи, которые их лечили – злейшими врагами новой нормы. Нам просто нужно принять это и жить, не обращая внимания.
– Я стараюсь, – последовали слова, в которых витали нотки душевной усталости, но вот в тембре почувствовалось и нечто от радости. – А где наша Амалия? Что-то её долго нет, а скоро в суд.
На лице Ансуа пробежала лёгкая улыбка, сменившаяся смешком.
– Не бойся, скоро она подойдёт. Лучше постарайся отвлечься от того, что происходит вокруг.
– Когда её нет, я не могу отвлечься, – опрометчиво бросил Лютер и тут же встретился с удивлённым и заворожённым взглядом своего друга, который искоса на него смотрит.
– Только смотри, не скажи такое при Джоне. Он человек впечатлительный, ещё начнёт тебя обвинять в том, что ты ущемляешь возможности однополой любви и стуканёт куда нужно.
– Только не они. – С дрожью кинул друг и указал на улицу.
По улице возле суда шли две девушки. С виду это были явно женщины, а не переделанные под них мужчины. Первая имела довольно размашистые черты лица, с фиолетовыми волосами, а вторая вся утончённая с зелёной расцветкой растительности на голове. Каждая надела на себя чёрные сапоги, уходящие под военные штаны. Торс покрывала пиксельная куртка, защищённая тонким бронежилетом, а на рукавах накрепко пришита нашивка – знак феминизма, только вот оканчивался он не кулаком, а наточенным клинком.
Никто не задумывался, кто это, ибо все понимали, что это «Феминистский Патруль». Общественные движение добились того, чтобы женщины, считающие себя угнетёнными, взяли в руки оружие и стали патрулировать улицы, «дабы во имя Свободы и прав гендеров женского типа, оградить всех угнетаемых от произвола и сексизма со стороны гендера мужского, смешенного, среднего и неопределённого вида». Мужчины пытались свой патруль организовать, но это назвали «покушением на права и Свободы женско-ориентированных гендеров, ибо мужско-ориентированные гендеры начнут проявлять активный сексизм, а значит, не смеет быть исполненным».
